Владимир Алексеевич Колганов
Загадочная Русь: от Рюрика до Путина
Можно объяснить и отсутствие сведений о придунайских ругах в источниках VII-X вв. Внимание летописцев было приковано сначала к аварам, что вполне естественно, а после ликвидации Аварского каганата хронисты королевства франков писали о моравах и других славянских народах, которые пользовались покровительством короля франков. В то же время руги, основная часть которых была сосредоточена на Житном острове и в трёх городах (Братислава, Тренчин и Буда) не могли повлиять на политическую ситуацию в этом регионе, как и другие малые народы, поэтому и не были удостоены вниманием.
Что касается якобы скандинавских имён первых русских правителей (Аскольд, Дир, Игорь, Ольга), то здесь следует учесть два обстоятельства. Во-первых, руги были выходцами из Скандинавии (из юго-западной части Норвегии). Во-вторых, Ascolt, Dioro, Ingvar, Helca – это древнегерманские имена (Förstemann, 1856. Sp. 128, 337, 785, 588), поэтому в давние времена они могли использоваться и на севере нынешней Германии, где когда-то обитали руги.
Чем же вызваны искажения реальных событий в «Новгородской первой летописи» (НПЛ) и в ПВЛ? Если бы летописцы признали, что киевские русы не имеют никакого отношения к ладожским варягам (скандинавам), тогда Киев не смог бы претендовать на роль главного города Руси и подчинить себе Новгород, а новгородские власти нажили бы себе злейших врагов в лице киевских властей. Поэтому летописцам пришлось сочинять два близких по содержанию текста – вот только автор ПВЛ отдавал приоритет Киеву, а новгородский летописец, создатель НПЛ, попытался в мягкой форме обосновать независимость новгородцев от киевлян, написав, что Аскольд и Дир, хоть и варяги, но никак не связаны с Рюриком.
В 988 году народ, находившийся под управлением киевского князя, был крещён по канонам Константинопольской церкви как народ «рос». С этого времени «русь» (искажённое «рос») стало официальным названием народа.
Глава 12. Русь ругов и славян
Итак, в IX веке под властью ругов объединились славянские племена Приднепровья, к которым позже примкнули славяне ближайших земель. Расширение территории, подконтрольной киевскому князю, особенно эффективно происходило при Владимире I Святославиче, который обложил данью хазар, вятичей, ляхов, получив в придачу несколько городов, и даже захватил Корсунь (Херсонес) в Крыму, принадлежавший Византии. Но основным событием периода правления князя Владимира Святославича стало крещение Руси.
Объединение языческих народов Руси на основе общей веры было в то время единственным способом создания мощного государства, занимавшего довольно большую территорию. Проповеди с амвона церкви, наставления священнослужителей и теперь позволяют держать часть людей в повиновении (ныне эту роль, в основном, исполняют политологи). Однако поклонение разным богам могло служить поводом для конфликтов и снижало авторитет князя, который признавал только одного из многочисленных богов. При наличии оружия на руках у населения любое опрометчивое решение властей могло привести к народным волнениям и вооружённому восстанию. Князь Владимир пытался создать единую веру на основе поклонения Перуну, однако не сбылось. Поэтому пришлось использовать опыт стран, преодолевших эпоху языческого разобщения.
Согласно преданию, князь долго раздумывал, выбирая наиболее приемлемую религию – то ли ислам, то ли иудейскую веру, которую исповедовали хазары, то ли христианство. На самом деле, выбор мог быть только между двумя ветвями христианства, получившего распространение в наиболее развитых и просвещённых странах Европы – римской, позже названной римско-католической, и византийской ветвью, которая получила название православной. Русь связывали с Византией торговые отношения, к тому же Русь имела влияние на события в этом регионе благодаря своей военной силе. Поэтому выбор в пользу православия стал наиболее логичным и вполне оправданным. С тех пор прозвище, которое греки дали ругам, распространилось на всё население земель, находившихся под властью киевского князя – «рос» превратилось в «русь», государство называли Русью, Росией, а позже появилось современное название, Россия.
В то время как в большинстве стран христианство постепенно приживалось в течение нескольких веков, князь Владимир, чтобы не отстать от Европы, решил форсировать события. Об этом есть свидетельство в Иоакимовской летописи, где подробно рассказано о том, как воевода Добрыня и другой военачальник по имени Путята обращали в православие новгородцев:
«В Новгороде люди, проведав, что Добрыня идёт крестить их, собрали вече и поклялись все не пустить в город и не дать идолов опровергнуть. И когда он пришёл, они, разметав мост великий, вышли на него с оружием, и хотя Добрыня прельщением и ласковыми словами увещевал их, однако они и слышать не хотели. <…> Люди же стороны оной, услышав сие, собрались до 5000, напали на Путяту, и была между ними сеча злая. Некие пришли и церковь Преображения Господня разметали и дома христиан грабили. Наконец на рассвете Добрыня со всеми, кто был при нём, приспел и повелел у берега некие дома зажечь, чем люди более всего устрашены были, побежали огонь тушить; и тотчас прекратилась сеча, и тогда старшие мужи, придя к Добрыне, просили мира. <…> И так крестя, Путята пошёл к Киеву. С того дня люди поносили новгородские: Путята крестит мечём, а Добрыня огнём».
В этих событиях нет ничего удивительного – со времён возникновения мировых религий инакомыслие не только не поощрялось, но временами преследовалось самым жестоким образом, примером чего является средневековая инквизиция. Не исключено, что опыт крещения Руси использовали крестоносцы, когда пытались силой насадить христианство в мусульманских странах. Однако «первопроходцами» в деле насильственной христианизации были не русские князья. В качестве примера можно привести отрывок из «Саги об Олаве сыне Трюггви» из «Круга земного» Снорри Стурлусона:
«Олав конунг объявил, как и в других местах, что люди должны принять христианство. И так как с конунгом было очень много народа, все были напуганы. В заключении своей речи конунг предложил бондам выбор: либо принять христианство и креститься, либо биться с ним».
Особое место в истории становления любого государства занимает борьба за власть среди правящей элиты. На Руси эта борьба то усиливалась, то затихала. Пожалуй, только XIX век был относительно спокойным – обошлось без дворцовых переворотов и распрей среди членов правящей фамилии. Борьба за власть обострилась после смерти Святослава, сменившего на княжеском престоле Игоря. В результате вооружённых столкновений между дружинами троих сыновей Святослава погибли двое из них, а на престол взошёл Владимир Святославич.
Кровавые распри между князьями продолжились и в следующих поколениях. Впрочем, подобные события происходили и в других странах – от Атлантического до Тихого океана – ещё в течение нескольких веков. Переход от племенной разобщённости к единому правлению в отсутствие просвещённой власти сопровождался ожесточённой борьбой между претендентами на княжеский престол. Но возникает вопрос: за что боролись князья? За сильную и процветающую Русь или за княжеские привилегии? Для этого этапа развития русской государственности ответ предельно очевиден.
В начале XI века сыновья великого князя киевского Владимира Святославича управляли русскими городами от Новгорода на западе до Мурома на севере и Тмутаракани на востоке (Таманский полуостров). Но после смерти князя Владимира началась борьба между его сыновьями за право властвовать на Руси. Вот что писал об этом Карл Маркс:
«Нескладная, громоздкая и скороспелая империя, сколоченная Рюриковичами, подобно другим империям аналогичного происхождения, распадалась на уделы, делилась и дробилась между потоками завоевателей, терзалась феодальными войнами, раздиралась на части чужеземными народами, вторгавшимися в её пределы. Верховная власть великого князя исчезает, поскольку на неё претендовали семьдесят соперничающих князей той же династии».
Можно подумать, что жестокая борьба за власть – это исключительная особенность Руси. Но то же самое происходило и на Востоке, и на Западе. Убийства, заговоры, вооружённые столкновения между наследниками умершего правителя являются неотъемлемой частью истории раннего средневековья. Однако очень похоже, что на Русь эту «заразу» принесли норманны или руги.
Итогом обострившейся конкуренции между потомками первых киевских князей стал в XII веке распад Киевской Руси на отдельные княжества, правители которых формально признавали главенство Киева, где находилась резиденция митрополита, однако проводили самостоятельную политику. Лишь новгородцы, разочарованные способностью князей обеспечить мир и процветания, основали на своей территории некое подобие республики, где власть перешла к народному вечу. Их примеру последовали вятичи и псковитяне.
Отсутствие сильного войска и единой власти привело к тому, что Русь стала желанным объектом нападения со стороны прибалтийских племён, принявших католичество. Другим источником опасности оставались половцы. Однако решающий удар по раздробленной, ослабленной Киевской Руси был нанесён в середине XIII века, когда монголо-татарские орды вторглись на территорию Европы. В течение двух веков северо-восточные русские княжества, объединившиеся вокруг Москвы, платили дань монгольским ханам. Население Западной Руси, вошедшее в состав Великого княжества Литовского, также платило дань Золотой Орде, но обрело независимость от неё гораздо раньше.
Карл Маркс в своей незаконченной работе даёт довольно странное толкование политики московских князей в то время:
«Иван I Калита и Иван III, прозванный Великим, олицетворяют Московию, поднимавшуюся благодаря татарскому игу, и Московию, становившуюся независимой державой благодаря исчезновению татарского владычества. <…> Политика Ивана Калиты состояла попросту в следующем: играя роль гнусного орудия хана и заимствуя, таким образом, его власть, он обращал её против своих соперников – князей и против своих собственных подданных».
Благодарность татаро-монгольскому игу – это явно против логики. Орда нанесла Руси ощутимый урон, надолго задержав её развитие. В такой ситуации московские князья были вынуждены вести тонкую дипломатическую игру, выжидая удобный момент, когда можно избавиться от власти Золотой Орды.
К середине XV века под влиянием противоречий внутри правящей элиты Орда распалась на несколько ханств – в том числе Казанское, Крымское и Сибирское. Только тогда у Великого княжества Московского появилась возможность обрести реальную самостоятельность и начать собирание русских земель – как правило, с помощью силы, поскольку местные князьки отчаянно цеплялись за власть, не желая лишиться привилегий. За время правления Ивана III Рюриковича в состав московского княжества вошли Новгород, Тверь, Ярославль, Ростов, Вятка, частично территория Рязанского княжества и земли близ Уральских гор, включая Пермь и бассейн реки Печоры.
А вот какую характеристику этому периоду становления государства дал Карл Маркс:
«Европа, в начале правления Ивана [Ивана III] едва знавшая о существовании Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была ошеломлена внезапным появлением на её восточных границах огромной империи. <…> Каким же образом Ивану удалось совершить эти великие дела? Был ли он героем? <…> Иван освободил Московию от татарского ига не одним смелым ударом, а в результате почти двадцатилетнего упорного труда. Он не сокрушил иго, а избавился от него исподтишка. <…> Его спасло только вмешательство крымских татар, его союзников».
Если рассуждать подобным образом, тогда термин «исподтишка» можно применить к политике любого государства. Было бы странно, если бы европейские монархи, а тем более нынешние главы мировых держав заранее извещали о своих намерениях. Не менее сомнительно утверждение о чудесном «спасении» от очередного нашествия Орды – в 1480 году хан Ахмат собрал большое войско против Руси, однако продуманная дипломатия Ивана III сыграла свою роль, и крымский хан оказал ему военную поддержку.
В начале XVI века, при Василии III, к Великому княжеству Московскому были присоединены Псков, Рязань и Смоленск. Однако становление русского государства под эгидой Москвы было завершено только во времена правления Ивана Грозного, старшего сына Василия III.
Проведённый в этой главе анализ позволяет сделать вывод, что стремление к расширению территории Руси за счёт земель других народов не соответствует менталитету её коренных жителей. Безусловно, здесь не обошлось без «скандинавской крови» в жилах русских князей и бояр – напомним, что руги когда-то пришли в междуречье Одера и Вислы из юго-западной части Скандинавии. Объединение разрозненных княжеств в сильное государство можно было бы объяснить борьбой за выживание в противостоянии с сильными соседями – действительно, русские цари, начиная с Ивана III, решались на захват соседних территорий только в случае большой нужды. Однако довольно часто грань между имперскими амбициями и насущной необходимостью трудноразличима, чему мы находим подтверждение и в современной истории.
Глава 13. Грозный и опричнина
Укрепление Русского государства и расширение его территории продолжилось во время правления Ивана Грозного. Этот процесс происходил под знаком противостояния царя с тогдашней элитой – князьями, боярами и наиболее влиятельными иерархами православной церкви. В основе конфликта, как и в другие времена, было неоднозначное понимание роли государства. Бояре считали, что государство существует для их обогащения. Царь же пытался создать свою элиту, на которую мог бы опереться в трудные времена, когда усилилась внешняя угроза на западе и на востоке. Могущество боярской знати обеспечивали огромные земельные владения, доставшиеся по наследству. Проблема состояла в том, что отобрать наследственные владения у потомков первых киевских князей царь мог только силовым путём, при этом следовало заручиться поддержкой православной церкви. Николай Карамзин в книге «История государства Российского» описал начало событий, которые позже были названы опричниной:
«3 Генваря [1565 года] вручили Митрополиту Иванову грамоту, присланную с чиновником Константином Поливановым. Государь описывал в ней все мятежи, неустройства, беззакония Боярского правления во время его малолетства; доказывал, что и Вельможи и приказные люди расхищали тогда казну, земли, поместья Государевы: радели о своём богатстве, забывая отечество; что сей дух в них не изменился; что они не перестают злодействовать».
В заключение послания царь сообщил, что в этой ситуации не видит иного для себя выхода, кроме отречения от власти. По сути это был ультиматум, хотя никаких условий Иван Грозный пока не выдвигал. Как пишет Карамзин, «страна пришла в ужас: безначалие казалось всем страшнее тиранства». Самое страшное заключалось в том, что рушилась прежняя структура власти, поскольку в России не было другого столь же влиятельного представителя семейства Рюриковичей, который смог бы заменить Ивана Грозного. Прошли те времена, когда бояре управляли государством, практически не обращая внимания на юного Ивана. Тогда ещё была возможность возвести на престол их ставленника. Теперь же перед ними был грозный царь, который провёл реформу органов государственного управления, покорил Казань и Астрахань, добился побед над шведами и Ливонским орденом. Кто сможет его заменить без ущерба для интересов государства? Но более всего церковные иерархи и бояре опасались, что начнётся ожесточённая борьба за власть, которая нанесёт удар и по их личным интересам. К тому же, временным безвластием могли воспользоваться враги – и шведы, и литовцы давно мечтали сокрушить опасного соседа. Как известно, смутное время всё же наступило, но уже позже, после смерти Грозного. Это лишь доказывает, что личность царя определяла очень многое.
Наверняка, бояре и князья понимали, что Грозный хочет усилить свою личную власть и готов остаться во главе «всея Руси», если его об этом настоятельно попросят. После недолгих размышлений, бояре так и не нашли альтернативного решения и сдались на милость государя. При этом каждый из них надеялся, что уж ему-то повезёт, и втайне от других строил планы, как лучше воспользоваться этой ситуацией, чтобы увеличить своё состояние. Но не тут-то было!
Вот как Карамзин описывал дальнейшие события в «Истории государства Российского»:
«4 Февраля Москва увидела исполнение условий, объявленных Царем Духовенству и Боярам в Александровской Слободе. Начались казни мнимых изменников, которые будто бы вместе с Курбским умышляли на жизнь Ивана, покойной Царицы Анастасии и детей его. <…> После казней Иван занялся образованием своей новой дружины. В совете с ним сидели Алексей Басманов, Малюта Скуратов, Князь Афанасий Вяземский, и другие любимцы. К ним приводили молодых Детей Боярских, отличных не достоинствами, но так называемым удальством, распутством, готовностию на всё. Иван предлагал им вопросы о роде их, о друзьях и покровителях: требовалось именно, чтобы они не имели никакой связи с знатными Боярами; неизвестность, самая низость происхождения вменялась им в достоинство. Вместо тысячи, Царь избрал 6000».
А вот ещё один отрывок, описывающий события 1567 года, через два года после начала опричнины:
«Опричники, вооружённые длинными ножами, секирами, бегали по городу, искали жертв, убивали всенародно, человек десять или двадцать в день; трупы лежали на улицах, на площадях; никто не смел погребать их. Граждане боялись выходить из домов. В безмолвии Москвы тем страшнее раздавался свирепый вопль палачей Царских».
Историки нередко объясняют жестокость Грозного по отношению к самым влиятельным и богатым из бояр только тем, что царь, вошедший в силу, решил отомстить, припомнив детские обиды. Об этих обидах он писал в первом послании князю Андрею Курбскому, сбежавшему из страны из-за боязни стать жертвой очередной расправы:
«Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца, и воевод перебили! Дворы, и села, и имущества наших дядей взяли себе и водворились в них».
Судя по всему, так оно и было. Проще всего опричнину объяснить обидами, однако дело тут совсем в другом. Грозный не мог далее управлять страной, в которой огромное богатство сосредоточилось в руках боярской знати – этим людям он не доверял, не мог вместе с ними эффективно управлять страной. Ещё с юных лет царя они плели за его спиной интриги, саботировали его указы. Для большинства бояр государство стало средством обогащения, а Грозному нужна была Великая Русь – тогда и государь мог осознать своё величие. Однако неудачи в войне с литовцами привели его к мысли, что многое требуется изменить, что нужна послушная элита и значительное пополнение казны, без чего нельзя создать сильное войско и расширить территорию нарождавшейся империи.
Любое противостояние власти с оппозицией имеет свой предел – то же справедливо, если споры по принципиальным вопросам возникают между высшими сановниками. Государство не может существовать, если его руководители не имеют единого мнения по основным вопросам. Дискуссии полезны, но не могут продолжаться бесконечно – должна быть выработана единая, приемлемая для большинства точка зрения. Если не удаётся этого сделать, тогда возникает желание добиться единства насильственным путём. По сути, так оно и было – государь не нашёл других средств для воплощения своих планов кроме применения насилия.
Иное мнение на сей счёт было у Василия Ключевского, о чём он и написал в книге «Иван Грозный»:
«Царь не ужился со своими советниками. При подозрительном и болезненно-возбужденном чувстве власти, он считал добрый прямой совет посягательством на свои верховные права, несогласие со своими планами – знаком крамолы, заговора и измены. Удалив от себя добрых советников, он отдался одностороннему направлению своей мнительной политической мысли, везде подозревавшей козни и крамолы, и неосторожно возбудил старый вопрос об отношении государя к боярству – вопрос, которого он не в состоянии был разрешить, и которого потому не следовало возбуждать».
Здесь возникает подозрение, что и Ключевский не в состоянии «разрешить вопрос», поэтому сам себя опровергает. Сначала пишет о том, что Грозному помогали в государственных делах советники из числа бояр: «несколько дельных, благомыслящих и даровитых советников – избранная рада». Историк корит царя за то, что тот удалил их от себя. Но тут же вынужден признать:
«Разделившись на партии князей Шуйских и Бельских, бояре повели ожесточенные усобицы друг с другом из личных или фамильных счетов, а не за какой-либо государственный порядок. <…> Все увидели, какая анархическая сила это боярство, если оно не сдерживается сильной рукой».
Так может быть, причина гонений на «избранных» бояр не в «болезненно-возбуждённом чувстве власти» государя, а совсем в другом – и на это есть объективные причины? Но нет, историк настаивает на своём:
«Усвоив себе чрезвычайно исключительную и нетерпеливую, чисто отвлечённую идею верховной власти, он решил, что не может править государством, как правили его отец и дед, при содействии бояр, но, как иначе он должен править, этого он и сам не мог уяснить себе».
По сути, Ключевский защищает не только бояр, но и вообще властную элиту, вне зависимости от её истинных намерений, интеллектуальных возможностей и личных интересов. Увы, дефицит умных и честных людей – это неразрешимая проблема для любой власти. В этом мы убедимся, анализируя действия следующих поколений правителей Руси. У Ивана Грозного не было времени, чтобы эволюционным путём реформировать власть, создав полностью лояльную ему элиту. Те, на кого он пытался опираться в своих делах, либо изменяли ему, либо интриговали, пытаясь сохранить собственные привилегии любой ценой, забывая об интересах государства.
Вот как оценивал Грозный действия своих «добрых советников», протопопа Сильвестра и начальника Челобитного приказа Алексея Адашева – это ещё один отрывок из первого послания князю Андрею Курбскому:
«Так же и поп Сильвестр сдружился с Алексеем, и начали они советоваться тайком от нас, считая нас неразумными: и так вместо духовных стали обсуждать мирские дела, мало-помалу стали подчинять вас, бояр, своей воле, из-под нашей же власти вас выводя, приучали вас прекословить нам и в чести вас почти что равняли с нами, а мелких детей боярских по чести вам уподобляли».
И далее:
«Вы с попом решили, что я должен быть государем только на словах, а вы бы с попом [протопопом Сильвестром] – на деле. Потому всё так и случилось, что вы до сих пор не перестаёте строить злодейские козни. <…> Посмотри на всё это и подумай, какое управление бывает при многоначалии и многовластии, ибо там цари были послушны епархам и вельможам, и как погибли эти страны. Это ли и нам посоветуешь, чтобы к такой же гибели прийти?»
Грозный словно бы предвидел грядущие времена, когда русские монархи нередко становились орудием в руках умных, изворотливых советников. Самый последний царь из этого перечня – Николай II, который по своим качествам никак не соответствовал званию правителя России. Его и близко нельзя было подпускать к императорскому трону.
Однако Курбский в своём письме укорял царя не только в притеснении ни в чём не повинных бояр, но более всего в том, что Грозный использует крайне жестокие методы подавления неугодных. Царь отвечал:
«Как же ты не смог этого понять, что властитель не должен ни зверствовать, ни бессловесно смиряться? <…> Даже во времена благочестивейших царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний. Неужели ты, по своему безумному разуму, полагаешь, что царь всегда должен действовать одинаково, независимо от времени и обстоятельств? Неужели не следует казнить разбойников и воров? А ведь лукавые замыслы этих преступников ещё опаснее! Тогда все царства распадутся от беспорядка и междоусобных браней. <…> Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если делаешь зло – бойся, ибо царь не напрасно меч носит – для устрашения злодеев и ободрения добродетельных».
В этих словах нет особых откровений – любая власть заботой о народе оправдывает свои репрессивные меры, ужесточение законов. Грань между допустимыми методами и произволом простому человеку бывает очень трудно различить, поскольку только тот, кто находится у власти, обладает достаточно полной информацией о том, что происходит в государстве. Причина репрессий может быть в том, что нет иного выхода из сложившейся ситуации в стране. Однако и царь виноват, поскольку не был достаточно прозорлив, не предвидел развития событий, а когда назрел конфликт, не нашёл другого решения, кроме применения крайних мер.
Разгадку репрессий можно искать и в психологии правителя – причиной бывает импульсивный характер, склонность к тому, чтобы подозревать окружающих в интриганстве, подготовке заговора против власти. Однако чаще всего массовые репрессии – это признак бессилия, неспособности найти оптимальное решение возникающих проблем. В то же время, если основания для подозрений есть, нерешительность верховной власти может привести к непоправимым последствиям для государства. Тогда приходится выбирать между жестокостью и риском национальной катастрофы.
