Владимир Алексеевич Колганов
Загадочная Русь: от Рюрика до Путина
«Объясните мне, как в России могли быть такими идиотами, чтобы дать возможность Ленину развить его большевизм. Объясните мне, как можно быть такими идиотами, чтобы дать возможность Керенскому быть и президентом-министром и главнокомандующим».
Часть 2. «Мы наш, мы новый мир построим»
Глава 15. Деньги на революцию
Прежде чем что-нибудь строить, надо бы оценить свои возможности. Мотивы организаторов строительства бывают весьма разнообразны – от сугубо личного, корыстного интереса до желания осчастливить какую-либо часть человечества, будь то горожане, желающие получить квартиру в новом доме, или население страны. Однако благие намерения остаются только в мыслях, если нет необходимых средств для реализации поставленной цели. Вот и российские социал-демократы после поражения революции 1905-1907 годов были озабочены поисками ответа на вопрос: где взять денег для подготовки нового восстания? Лидеры меньшевистской фракции РСДРП считали основной задачей партии в этот период ведение агитации среди населения, воспитание партийных кадров, оборудование подпольных типографий для печатания листовок и газет. Большевистские лидеры мыслили гораздо шире – их целью было подчинение партии своему влиянию, после чего можно переходить к ускоренной подготовке вооружённого восстания.
Понятно, что для захвата власти требуются куда более значительные средства, чем для ведения агитации среди населения. Поэтому внутри руководства РСДРП большевики создали некое подобие нелегального ЦК, получившее название «Большевистский центр». Его лидеры – Владимир Ленин (Ульянов), Александр Богданов (Малиновский) и Леонид Красин – сосредоточили в своих руках распоряжение финансовыми средствами, поступавшими из различных источников. При выборе методов пополнения партийной казны большевики не ограничивали себя соображениями морали – цель оправдывала средства.
Одним из спонсоров большевиков накануне первой русской революции был миллионер Савва Тимофеевич Морозов. Всё началось с его знакомства с талантливой актрисой Марией Фёдоровной Андреевой. Богатый фабрикант не устоял перед чарами красивой женщины и не жалел денег, чтобы завоевать её сердце, поэтому и стал одним из учредителей-пайщиков Художественного театра, в труппу которого вошла его любимица. Но этим дело не ограничилось – Андреева, которая к тому времени увлеклась идеями социал-демократов, познакомила Савву Тимофеевича с лидерами большевистской организации Николаем Бауманом и Леонидом Красиным. Опытные агитаторы сумели убедить фабриканта в том, что борьба с самодержавием в его же интересах, поскольку царская бюрократия мешает развитию промышленности России, движению к справедливому общественному устройству. Морозов стал финансировать большевистские газеты, нелегально провозил на свою фабрику запрещённую литературу и типографские шрифты. Даже после того, как Андреева ушла от него к Максиму Горькому, он продолжал помогать большевикам.
Под влиянием событий 1905 года Морозов попытался провести либеральные реформы на своей фабрике, но встретил сопротивление со стороны матери и в результате утратил возможность участвовать в управлении производством. Сначала разрыв с Андреевой, затем фактическое отстранение от дел – всё это привело к длительной депрессии. По настоянию врачей Савва Тимофеевич выехал для лечения в Берлин, откуда перебрался в Канны, где вскоре был найден в гостиничном номере мёртвым, с простреленной грудью. Сразу после этой трагедии возникло предположение, что Морозову помогли расстаться с жизнью. По словам Максима Горького, фабриканта грозились убить черносотенцы за финансовую поддержку большевиков. Гораздо позже появилась версия, что убил Красин – убил за то, что Морозов отказался продолжать финансировать РСДРП. Однако нет никакого смысла убивать «дойную корову» – можно было попытаться воздействовать на Морозова с помощью Андреевой, которая просто обязана была поступиться личными интересами ради дела партии! Скорее всего, было так: Красин приехал к Морозову просить денег, но убедившись, что тот непреклонен в своём решении свести счёты с жизнью, уговорил несчастного оформить страховой полис на крупную сумму, которую должна была получить Андреева после его смерти. Так оно и случилось – деньги были получены, и большая их часть пошла на нужды большевиков.
Другим источником поступления денег стало наследство Николая Шмидта, причём здесь также не обошлось без участия семьи текстильных фабрикантов. Павел Александрович Шмидт, небогатый мебельщик, значительно поправил свои дела, женившись на дочери Викулы Елисеевича Морозова. К тому времени в семье появился первенец – сын Николай, которому была уготована судьба наследника мебельного предприятия. Но в 1902 году, после кончины отца и отъезда матери за границу для лечения, Николай попал под влияние функционеров социал-демократического движения, которые были заинтересованы в том, чтобы использовать на нужды революции деньги его семьи, включая паи в Товариществе мануфактур «Викула Морозов с сыновьями». По завещанию Павла Шмидта всё его имущество следовало поделить между детьми, но Савва Морозов выделил деньги на выкуп паёв остальных детей, и в 1904 году Николай вступил в права наследства. Не без участия своего благодетеля Николай Шмидт сблизился с революционерами – это были всё те же опытные агитаторы, Николай Бауман и Леонид Красин. Нет ничего удивительно, что Шмидт давал немалые средства на покупку оружия для боевых дружин, а мебельная фабрика стала очагом восстания в 1905 году. Это послужило основанием для ареста Шмидта после подавления восстания. Через год он скончался в тюрьме, а большая часть его капитала, согласно завещанию, перешла через подставных лиц в руки большевиков.
Трагическая судьба Саввы Морозова и Николая Шмидта не способствовала появлению новых богатых спонсоров в России, поэтому большевики обратили свои взоры на заграничные источники. К этому их подвигли успехи социалистов-революционеров в решении проблемы финансирования.
Ещё в середине XIX века в Москве стараниями Вульфа Высоцкого была создана фирма «Высоцкий В. и К°», которая занялась поставкой чая в Россию из Китая. К началу прошлого века компания контролировала треть российского рынка чая. Богатый купец за свои заслуги удостоился звания поставщика императорского двора, при этом жертвовал немало средств на нужды еврейской общины в Москве и даже в Палестине. После его смерти дело унаследовал Давид Вульфович Высоцкий, который учредил торговый дом «Высоцкий Д. и Гоц Р.», занимавшийся поставками чая в Европу и за океан – там были созданы филиалы фирмы. Помимо Рафаила Гоца, в состав правления вошли и другие родственники Высоцких – Бер Ошерович (Борис Осипович) Гавронский и Есель Шмеркович Цетлин. Богатые купцы зарабатывали деньги и не вмешивались в политику. Однако их наследники мыслили иначе – они не могли смириться с порядками, существовавшими в царской России. Тут и ограничения для евреев при поступлении в университет, и презрительное отношение к ним со стороны дворянской знати и части русского купечества. «Семейной традицией» для некоторых из них стало членство в партии эсеров, на нужды которой они пожертвовали часть состояния, нажитого предками. Михаил Цетлин, Абрам и Михаил Гоц, Меер (Дмитрий) и Яков Гавронские были внуками Вульфа Высоцкого, а Илья Фондаминский женился на его внучке. Все они принимали активное участие в деятельности партии эсеров. Но если Фондаминский занимался вопросами пропаганды, то Абрам Гоц принадлежал к непримиримой части эсеров, считавшей террор «высшей формой революционной борьбы». Вполне логично, что их деятельность находила поддержку и за рубежом – тут помогли связи через филиалы фирмы с еврейской диаспорой в Америке. Благодаря этому эсеры смогли развернуть активную борьбу с самодержавием, которая свелась к индивидуальному террору – за 1905-1907 годы были убиты десятки крупных государственных чиновников и генералов, не считая менее значимых защитников самодержавия.
Среди большевиков не было наследников богатых состояний, однако финансовые успехи эсеров побудили к поиску спонсоров за рубежом, в том числе среди евреев. Леонид Красин, финансовый гений «Большевистского центра», предложил организовать поездку Максима Горького в Америку. Летом 1906 года «буревестник революции» отправился за океан, имея на руках письма к лидерам Нью-йоркской группы содействия РСДРП, Американской социалистической партии и еврейских рабочих организаций. Конечно, доступа к капиталам зажиточных американцев он не получил, однако поездка была признана успешной.
Ещё одним источником пополнения кассы «Большевистского центра» стали доходы от экспроприаций – этим делом занимались специально созданные «боевые дружины» и другие вооружённые группы, которые своими «эксами» старались приблизить время, когда начнётся новое восстание. Самыми успешными акциями стали ограбление почтового поезда в Уфе и филиала Государственного банка в Тифлисе в 1907 году. Добыча составила около полумиллиона рублей. Впрочем, тифлисский «экс» нельзя признать вполне успешным. Дело в том, что основную часть денег составляли крупные купюры по пятьсот рублей, номера которых были известны царскому правительству. Большевики решили обменять эти деньги за границей, и кое-что им удалось, однако успеху помешал осведомитель царской охранки среди эмигрантов-большевиков. Обстоятельства этой неудачи выяснились позже, но действия охранки привели к тому, что зарубежные банки были готовы к появлению краденых денег. Тогда был найден новый способ – изменение номеров ассигнаций. Работа это тонкая, филигранная, требующая времени и весьма рискованная – у служащих банков был намётан глаз на подобные «подделки». Однако для покупки оборудования и оплаты услуг эти деньги пригодились. Позднее у Леонида Красина возникла идея печатать фальшивые трёхрублёвки – никто не станет интересоваться происхождением мелких купюр. Но эта авантюра сорвалась ещё на начальной стадии.
Всё сказанное о способах добывания большевиками финансовых средств говорит о том, насколько острой была эта проблема. Не имея денег, бессмысленно строить планы вооружённого восстания и захвата власти.
После 1907 года, когда меньшевики добились запрета на экспроприации, доходы «Большевистского центра» значительно уменьшились, и под влиянием внутренних разногласий относительно методов добывания финансовых средств он прекратил своё существование. К тому же возросла активность царской охранки, в результате чего многие видные социал-демократы вынуждены были эмигрировать, а деятельность РСДРП внутри России свелась к распространению листовок и другим методам пропаганды революционных идей.
Новые перспективы появились после начала первой мировой войны. В 1915 году царская армия потерпела ряд чувствительных неудач на фронте, а солдатам стала надоедать бессмысленная бойня, в то время как их семьи голодали без кормильцев. Ленин посчитал необходимым воспользоваться сложившейся ситуацией – вот что он написал летом 1915 года в работе «Социализм и война»:
«Война, несомненно, породила самый резкий кризис и обострила бедствия масс невероятно. Реакционный характер этой войны, бесстыдная ложь буржуазии всех стран, прикрывающей свои грабительские цели «национальной» идеологией, – всё это на почве объективно-революционной ситуации неминуемо создаёт революционные настроения в массах. Наш долг – помочь осознать эти настроения, углубить и оформить их».
Однако в условиях острого денежного дефицита желаемое «углубление» было невозможно. Поэтому Ленин готов был согласиться на любую финансовую помощь, не забивая себе голову мыслями об источнике происхождения денег. Понятно, что из числа спонсоров следовало исключить людей, связанных с правительствами воюющих держав, но верно и то, что не каждому дарителю заглянешь в душу. Долгие годы тема финансовых поступлений на нужды большевиков была тайной за семью печатями, и только в 1958 году завеса тайны приоткрылась – были опубликованы документы из архива германского министерства иностранных дел ('Germany and the Revolution in Russia 1915-1918. Documents from the Archives of the German Foreign Ministry '. Edited by Z. A B. Zeman. London, Oxford University Press, 1958; перевод приведён в книге Б.И. Николаевского «Тайные страницы истории»). И вот какие сведения стали достоянием общественности.
В январе 1915 года заместитель статс-секретаря (министра) иностранных дел Германии направил своему начальнику, Готлибу фон Ягову, сообщение, в котором привёл текст телеграммы германского посла в Турции:
«Известный русский социалист и публицист д-р Гельфанд, один из лидеров последней русской революции, который эмигрировал из России, <…> в разговоре со мной <…> сказал, что русские демократы могут достичь своих целей только путем полного уничтожения царизма и разделения России на более мелкие государства. С другой стороны, Германия тоже не добьётся полного успеха, если не разжечь в России настоящую революцию. <…> Парвус видит свою задачу в объединении сил и организации широкого революционного подъёма <…> но ему понадобятся немалые деньги».
Поскольку речь опять идёт о деньгах для «организации революционного подъёма» в России, следует подробнее рассказать о личности Гельфанда-Парвуса.
Принято считать, что Александр Львович Гельфанд (Израиль Лазаревич Гельфонд) родился в местечке Березино Минской губернии в семье еврейского ремесленника – отец был то ли плотником, то ли кузнецом. Столь же «достоверными» являются сведения о том, что после пожара семья потеряла почти всё своё имущество и переехала в Одессу, где Лазарь Гельфанд устроился грузчиком в порту, а по другим сведениям стал ломовым извозчиком. Надо заметить, что эта почти пролетарская биография отца как-то не вяжется с тем, что Александр в 1886 году отправился в Швейцарию, где поступил в Базельский университет – для такой поездки и учёбы за границей требовались деньги. В попытке оправдать это несоответствие некоторые биографы делают вывод, что Александру помогли богатые родственники. Возможно, это предположение недалеко от истины, как и возникающее подозрение, что Гельфанд имел причины, чтобы придумать себе биографию.
Среди служащих государственных учреждений Минской губернии было несколько Гельфандов. Особенно примечательна личность Самуила Моисеевича Гельфанда, накануне первой мировой войны занимавшего ответственный пост в Минском отделении Русско-Азиатского банка. Не исключено, что именно он был тем богатым родственником, который оплатил поездку Алек-сандра в Базель. Ещё больший интерес вызывает Ромуальд Владимирович Гельфонт (это лишь один из вариантов написания фамилии Гельфанд), служивший помощником пристава в Минском городском полицейском управлении – родственная связь Александра со служащим полиции могла стать препятствием на его пути в организацию социал-демократов. Такое намерение появилось у Гельфанда после знакомства с Плехановым и Аксельродом. Как бы то ни было, следует признать, что навыки коммерсанта и финансового воротилы, проявившиеся позже, Александр вряд ли мог приобрести, помогая плотничать отцу.
После окончания учёбы в Базеле Гельфанд получил звание доктора философии, затем переехал в Германию, где вступил в немецкую социал-демократическую партию. Тогда же он взял себе псевдоним Парвус, что в переводе с латыни означает «маленький».
Статус профессионального философа и социал-демократа не помешал другим увлечениям Парвуса – он любил красивую жизнь и поэтому не брезговал любой возможностью пополнения собственного кошелька. Вот что написано в очерке Максима Горького «В.И. Ленин»:
«К немецкой партии у меня было «щекотливое» дело: видный её член, впоследствии весьма известный Парвус, имел <…> доверенность на сбор гонорара с театров за пьесу «На дне». <…> Собранные им деньги распределялись так: 20% со всей суммы получал он, остальное делилось так: четверть – мне, три четверти в кассу с.-д. партии. <…> За четыре года пьеса обошла все театры Германии, в одном только Берлине была поставлена свыше 500 раз, у Парвуса собралось, кажется, 100 тысяч марок. Но вместо денег он прислал <…> письмо, в котором добродушно сообщил, что все эти деньги он потратил на путешествие с одной барышней по Италии».
За эту аферу, случившуюся в 1902 году, ЦК РСДРП всего лишь пожурил Парвуса, отстранив его от редактирования партийной газеты. Денег Парвус так и не вернул.
В 1910 году Парвус отправился в Турцию, где вроде бы стал советником при правительстве, занялся коммерцией и разбогател. Но самый интересный этап его закулисной деятельности начался в 1915 году, когда он обратился с упомянутым выше предложением к германскому послу в Константинополе. Инициатива Парвуса вызвала интерес в МИД Германии, и ему пришлось срочно разработать текст с описанием конкретных действий для подготовки революции в России. Это был своеобразный бизнес-план, который должен побудить немцев начать финансирование грандиозного проекта. Судя по всему, Парвус был слабо знаком с опытом революционной борьбы в России, поэтому наполнил текст словоблудием по поводу ситуации в Сибири и на Кавказе, а при описании деталей плана продемонстрировал полное невежество. Вот характерный отрывок из текста, который в марте 1915 года он представил в МИД Германии:
«11. Технические приготовления к восстанию в России:
а) составление точных карт русских железных дорог с указанием наиболее важных мостов, подлежащих уничтожению в целях нарушения сообщения, с обозначением главных административных зданий, депо и мастерских, которым нужно уделить особое внимание;
б) точные цифры о количестве необходимой взрывчатки. Следует помнить о нехватке материалов и трудных условиях, в которых будут осуществляться эти акции;
в) чёткие и простые инструкции к пользованию взрывчаткой при взрыве мостов, больших зданий и т. п.;
г) простые формулы для изготовления взрывчатки».
Понятно, что Парвус мог не знать, что эсеры и большевики имели большой опыт в изготовлении взрывчатки, а планы по уничтожению мостов вряд ли уместны в таком серьёзном документе. Тут Парвус явно переборщил, однако чего не сделаешь, когда на кону огромный куш. И в самом деле, вот что сообщил посредник в передаче денег некто Фрёлих советнику политического отдела МИД Диего фон Бергену:
«Немецкий банк выслал мне перевод ещё на 500 тыс. марок, который я прилагаю. Мне хотелось бы обратить Ваше внимание на моё письмо от 20 марта, в котором говорится, что д-р Гельфанд требует сумму в один миллион марок. <…> Поэтому я бы попросил Вас произвести необходимое перечисление в Немецкий банк, чтобы я имел возможность выплатить д-ру Гельфанду и эту разницу».
За миллион марок стоит побороться, а ещё лучше, если удастся выбить сумму более солидную. Три месяца размышлений привели к тому, что в июне Парвус-Гельфанд запросил уже гораздо больше, о чём статс-секретарь иностранных дел фон Ягов поспешил сообщить статс-секретарю финансов:
«На революционную пропаганду в России требуется 5 млн. марок. Так как мы не можем покрыть эту сумму из фондов, находящихся в нашем распоряжении, я просил бы Ваше превосходительство предоставить её мне по статье VI раздела II бюджета на непредвиденные расходы».
К этому времени Александр Гельфанд обосновался в Копенгагене, где попытался создать видимость активной деятельности, направленной на подготовку революционной ситуации в России. Он учредил Институт по изучению причин и последствий мировой войны, для работы в котором удалось привлечь кое-кого из российских социал-демократов, находившихся в эмиграции. Подобные заведения и в наше время обеспечивают безбедное существование большому числу политологов, агитаторов и пропагандистов. Но если кто-то решит, что Гельфанду для роскошной жизни пяти миллионов марок оказалось бы вполне достаточно, то он будет категорически не прав, поскольку к декабрю того же 1915 года потребности международного авантюриста возросли ещё в несколько раз. Эту весьма многообещающую новость граф Брокдорф-Ранцау, посланник Германии в Копенгагене, сообщил рейхканцлеру Теобальду фон Бетман Гольвегу:
«Д-р Гельфанд сказал также, что для полной организации русской революции нужно около 20 миллионов рублей [40 миллионов марок по тогдашнему курсу]. Эта сумма, конечно, не может быть распределена сразу, так как это могло бы привести к обнаружению источника этих денег. <…> Он предложил в министерстве иностранных дел, чтобы сумма в один миллион рублей была немедленно выдана его тайному агенту. Этот тайный агент полностью согласен с ним в том, что революция начнется примерно 9-22 января».
Итак, до «дня Х» оставалось всего ничего, поэтому недопустимо в этих условиях проявлять скупость, ставя под удар весь грандиозный план. Так рассуждали чиновники в германском МИД, опьянённые возможностью скорой победы революции в России и заключения сепаратного мира на выгодных условиях. Однако в правительстве нашлась трезвая голова. Видимо, статс-секретарь финансов Карл Гельферих носом почувствовал, что дело тут нечисто, но не решился возражать политикам, а предложил всего лишь урезать аппетиты Гельфанда. Об этом он сообщил заместителю статс-секретаря иностранных дел:
«По-моему, он слишком нафантазировал в своих планах, особенно в так называемом финансовом плане, в котором мы вряд ли сможем участвовать. С другой стороны, стоит обсудить вопрос о предоставлении в его распоряжение 1 млн. рублей, который он просит для пропаганды».
Гельферих был безусловно прав – как бы ни складывалась ситуация в России, пропаганда революционных идей и распространение пацифистских настроений выгодна Германии. Даже если Николай II останется у власти, российское правительство вынуждено будет прислушаться к мнению сограждан, а у солдат явно не прибавится желания проливать кровь за своего царя.
Однако германским политикам этого было явно недостаточно – нужна была революция, и как можно скорее. Но вот беда – возникли непредвиденные обстоятельства. Об этом германский посланник в Копенгагене сообщил рейхсканцлеру 16 января 1916 года:
«Д-р Гельфанд <…> конфиденциально сообщил мне следующее: сумма в 1 млн. рублей, предоставленная в его распоряжение, была немедленно выслана, уже доставлена в Петроград и используется по назначению. Гельфанд настаивал приступить к действиям 22 января. Однако его агенты решительно отсоветовали, говоря, что немедленные действия были бы преждевременны. <…> За последние два месяца политическая ситуация изменилась так, что выступать немедленно было бы неразумно».
В качестве оправдания возникшей заминки были приведены пространные соображения, автором которых, несомненно, был Гельфанд. Одно из них заслуживает особого внимания:
«Наибольшим препятствием является позиция правого крыла [правых партий в Государственной Думе], которое хотело бы использовать восстание в своих целях. В революционном лагере опасаются, что если бы восстание произошло в данный момент, реакционеры смешались бы с революционерами, чтобы внести в движение анархию. Революционеры не настолько уверены в своём контроле над массами, чтобы утверждать, что они останутся хозяевами положения, если эти массы выйдут на улицу».
Надо отдать должное Гельфанду – фактически он выступил в качестве провидца, поскольку через год, в феврале 1917 года, в России сложилась именно такая ситуация. Как известно, приход к власти Временного правительства, в состав которого вошли эсеры, не смог остановить войну, а потому ни в коей мере не отвечал интересам кайзеровской Германии.
Итак, Парвус предвидел неудачу своего проекта, но продолжал получать деньги из Берлина. Можно только посочувствовать германским политикам, которые, увы, не удосужились прочитать статью Ленина «У последней черты» в газете «Социал-демократ» (№ 48, 20 ноября 1915 г.), где личность Парвуса предстала во всём своём великолепии:
«Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь в издаваемом им журнальчике Die Glocke ("Колокол") до <…> последней черты. <…> Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что "немецкий генеральный штаб выступил за революцию в России". <…> В шести номерах его журнальчика нет ни единой честной мысли, ни одного серьёзного довода, ни одной искренней статьи».
Эти разоблачения могли поставить крест на деятельности авантюриста «в интересах германского правительства». Действительно, если лидер большевиков не поддерживает Парвуса, тогда вся его затея заранее обречена, и нет никакого смысла тратить дойчемарки. Но то ли авантюрист обладал талантом гипнотизёра, то ли германским политикам не оставалось ничего другого, как выдавать желаемое за действительное. Эта афера могла продолжаться вплоть до февраля 1917 года, если бы не досадная оплошность Парвуса – напрасно Александр Львович пообещал, что революция начнётся на год раньше! Видимо, интуиция на этот раз подвела или жадность одолела.
Имя Парвуса некоторые историки пытались связать с обстоятельствами возвращения российских социал-демократов из Швейцарии в Россию через территорию Германии – будто бы Ленин согласился работать на Германию, поэтому его и переправили в Россию. Эту мысль внушали своим читателям ярые антикоммунисты Сергей Мельгунов и Эдуард Бернштейн.
Основанием для таких обвинений послужил документ из архива МИД Германии. И вот какой перевод предлагали сторонники версии о германо-большевистском заговоре (здесь полный текст документа):
«21 апреля 1917. В Министерство иностранных дел.
Штаб Главнокомандования передает следующее сообщение из отдела политики генерального штаба Берлина: "Штайнвахс телеграфирует из Стокгольма 17 апреля 1917: Въезд Ленина в Россию удался. Он работает полностью по нашему желанию"».
Ключевая фраза в оригинале: «Lenin Eintritt in Russland geglückt. Er arbeitet völlig nach Wunsch». Поскольку автор в немецком языке не силён, пришлось обратиться за консультацией к американцам. «Google-переводчик» предложил следующие варианты: «он работает полностью по своему усмотрению» или «он работает полностью по своему желанию». Пожалуй, с заокеанскими экспертами нет смысла спорить.
Мельгунов и Бернштейн настаивали на том, что идею проезда Ленина через территорию Германии подсказал Парвус – понятно, что больше некому, поскольку сотрудники германского МИД не отличались сообразительностью. Однако большевики ссылались на соглашение с МИД, которое 22 марта 1917 года подписал швейцарский социалист Фридрих Платтен:
«1. Я, Фриц Платтен, сопровождаю за полной своей ответственностью и на свой риск вагон с политическими эмигрантами и беженцами, возвращающимися через Германию в Россию.
2. Сношения с германскими властями и чиновниками ведутся исключительно и только Платтеном. Без его разрешения никто не вправе входить в вагон.
3. За вагоном признается право экстерриториальности. Ни при въезде в Германию, ни при выезде из неё никакого контроля паспортов или пассажиров не должно производиться.
4. Пассажиры будут приняты в вагон независимо от их взглядов и отношений к вопросу о войне или мире».
Всего в этом документе девять пунктов. Впрочем, Платтен – это лицо заинтересованное, поэтому веры ему нет. В конце концов, большевики могли состряпать текст соглашения, чтобы оправдаться. Точно также можно усомниться и в достоверности телеграммы, которую Ленин 1 апреля 1917 года направил Якову Ганецкому, большевику, который по заданию партии занялся коммерцией в Стокгольме (В.И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 49):
«Выделите две тысячи, лучше три тысячи, крон для нашей поездки. Намереваемся выехать в среду минимум 10 человек. Телеграфируйте».
Однако, если текст телеграммы подлинный, то возникает вопрос: почему германское правительство выделило Парвусу один миллион марок на пропаганду, а на поездку Ленина в Россию отказалось дать три тысячи?
Допустим, Платтен, Ганецкий и Ленин договорились между собой, чтобы ввести в заблуждение общественность. Но вот кого никто и никогда не осмелился обвинить в сговоре с германским правительством – это лидеры меньшевиков Лев Мартов (Юлий Цедербаум) и Павел Аксельрод. Их объяснения причин возвращения в Россию через территорию Германии приведены в телеграмме, отправленной из Копенгагена в «Рабочую газету» (4 мая 1917 г., № 47):
<…> Все надежды на проезд через Англию – бессмысленны, потому что это невозможно для массы эмигрантов, а мы отклоняем привилегии для нескольких, не говоря о том, что до сих пор вы не были в состоянии гарантировать нас против произвола Англии. <…> Наша же обязанность при таких обстоятельствах – попробовать через посредство социалистов нейтральной Швейцарии получить разрешение проезда через Германию. Все здешние политические партии русских интернационалистов разделяют наши взгляды. Соображения дипломатического характера, опасения ложного истолкования отступают для нас на задний план перед могучим долгом участвовать в великой революции. Ваша политическая обязанность защищать это решение, вынужденное положением, не позволяя смущать себя заинтересованной демагогией шовинистов».
На этом тема проезда социал-демократов через Германию в 1917 году закрыта. Однако сторонники версии о сговоре Ленина с германским МИД или даже с самим рейхсканцлером имеют в своём репертуаре ещё несколько «убойных» эпизодов.
5 июля 1917 года газета «Живое слово» опубликовала заметку под звучным названием «Ленин, Ганецкий и К° – шпионы!». В ней приводились данные, которые произвели эффект разорвавшейся бомбы, внеся смятение в ряды большевиков, особенно представителей провинциальных организаций:
«При письме от 16 мая 1917 года за № 3719 начальник штаба Верховного Главнокомандующего препроводил Военному Министру протокол допроса от 28 апреля сего года прапорщика 16 Сибирского стр. полка Ермоленко. Из показаний, данных им <…> устанавливается следующее. Он переброшен 25 апреля сего года к нам в тыл на фронт 6 армии для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией. Поручение это Ермоленко принял по настоянию товарищей. Офицеры Германского Генерального штаба Шидицкий и Люберс ему сообщили, что такого же рода агитацию ведут в России агент Германского Генерального штаба и председатель Украинской секции "Союза освобождения Украины" А. Скоропись-Иолтуховский и Ленин. <…> Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц. Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются в Стокгольме: большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией Ганецкий, и Парвус (доктор Гельфант). В Петрограде: большевик, присяжный поверенный М. Ю. Козловский, родственница Ганецкого – Суменсон, занимающаяся совместно с Ганецким спекуляциями, и другие. Козловский является главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через "Дисконто-Гезельшафт" на Стокгольм "Ниа-Банк", а оттуда на Сибирский банк в Петрограде».
