Владимир Алексеевич Колганов
Охота на министра
Если бы удалось прижать Пузана, можно не сомневаться, что и Василиса бы со временем сдалась. Проблема состояла в том, что Пузан никаким боком не был причастен к разбазариванию госсобственности. Он был всего лишь кошельком, в который Федюкин аккуратно складывал нелегальные доходы. А впрочем, нет – кошельком был Тюлькин, ну а Пузана можно образно представить как сейф для хранения финансов и недвижимости. Викулов не сомневался, что это так, однако свою уверенность к делу не подошьёшь, а для того, чтобы разобраться в перемещениях денежных средств через фирмы-однодневки и офшоры, требовалось очень много времени. Но даже если бы сумели проследить путь от покупателя собственности, ранее принадлежавшей армии, до кипрского холдинга самого Пузана, это не значило ровно ничего. Да мало ли за какие заслуги он стал миллионером! Десяток дорогих квартир в разных городах страны, несколько земельных участков на Черноморском побережье и даже коллекция автомобилей – это ещё не причина, чтобы в чём-то его подозревать. Так что заставить Пузана сдать с потрохами брата своей обожаемой супруги, увы, нет никакой возможности.
Был и ещё один вариант добраться до Федюкина, но довольно эфемерный. Викулов не мог поверить, что такой опытный, крайне осторожный человек мог складывать все деньги исключительно в одну кубышку. Конечно, сестра бы его не предала. А вот Пузан вполне мог дёру дать – если не из России, так хотя бы от жены. И тогда ключик от этого сейфа можно было бы считать потерянным. Поэтому наверняка Федюкин имел запасной канал накопления денежных средств, однако найти его никак не удавалось. Ну а драгоценности, найденные у Василисы – это просто мелочь при таких масштабах воровства.
Глава 12. Шансы
На первом допросе Василиса, в основном, молчала. Зато из кожи вон лез её адвокат:
– Ну что вы пристали к больному человеку? Ведь у неё же болячка на болячке! А вы её хотите под арест.
Меньше надо было мотаться по ночным клубам, тогда бы удалось и здоровье сохранить. Может быть, и желания красть у государства поубавилось бы. Да уж, чего только не придёт в хмельную голову!
Если честно, то Викулову жаль было Василису. Ещё недавно довольно привлекательная женщина, она постепенно превращалась в некое подобие одесской бандерши, в прошлом «жрицы любви», теперь раньше времени вышедшей в тираж. Даже Федюкин, случись ему встретить её только сейчас, наверняка прошёл бы мимо. Да мало ли таких! Да все московские конторы, от Департамента жилья до райсобеса заполнены до упора такими вот столоначальницами, блюстителями закона и распорядителями с солидным стажем. А ведь этой нет ещё и тридцати пяти. Он попытался представить её в тюремной робе, но эта форма с внешностью Василисы как-то не вязалась. И чего ей было надо? Отец вроде бы богатый человек, неужто от него в наследство получила такую неутолимую жажда брать и брать? Да все эти драгоценности ей носить, не переносить! Только теперь уж вряд ли, отгулялась.
На все вопросы о степени участия в этих делах Федюкина следовал один ответ:
– Он здесь ни при чём. Решения, связанные с продажей военного имущества и недвижимости, принимала я сама. Причём делала всё по закону.
Вот ведь как! Государству убыток на миллиарды, а виновных в этом нет. А потому что рынок! Ну что поделаешь, если за реальную цену никто не желает покупать? Ох, и славно вы, граждане, устроились! Завтра Кремль по дешёвке продадут, якобы избавляясь от непрофильных активов – так вот любопытно было бы узнать, какой в этом случае полагается «откат», или как там у них это называется.
И до чего ловко у неё всё сходится. Вроде бы это папа квартиру ей купил, драгоценности – от мамы, антиквариат – от любимой бабушки. Да при такой родне непонятно, зачем ей устраиваться на работу, если и без того жить можно припеваючи? Зачем тогда закончила юрфак? Кстати, странно, что до сих пор не подыскала мужа. А вдруг, и вправду безнадёжно больна? Ну разве только клептоманией.
В общем, толку от таких допросов – ноль без палочки. Всё заранее знаешь, но по закону обязан и вопросы задавать, и ответы тщательно записывать. Эх, если бы в камеру её хотя бы на полгода… Так ведь суд не разрешил. Первый раз столкнулся Викулов с тем, чтобы подозреваемая, находясь под арестом, гуляла по улицам, посещала магазины, фитнесс-клуб, косметический салон. Не удивительно, если разрешат принимать время от времени морские ванны в Красном море. Воистину, дурдом! Что уж тут говорить, если Василиса требует, чтоб ей позволили жить вместе с Федюкиным.
Как-то на досуге почитал её лирические откровения. Надо же знать, что человек чувствует, чем он живёт. А вдруг в стихах признаётся в том, что на допросе отрицает? Увы, кроме любовной тоски ничего не обнаружил. Да и тоска эта выражалась слишком уж загадочно, витиевато, если не сказать безграмотно. Викулов не разделял увлечение некоторых людей стихосложением, считая это не более, чем примитивным графоманством, но тут и вовсе было что-то запредельное. Если всерьёз всё это воспринимать, то следовало возбудить дело по факту нанесения телесных повреждений, или хотя бы хулиганства. А что прикажете делать, если в своей поэме Василиса утверждала, будто Федюкин пнул её сапогом? Впрочем, фамилия Федюкина там не упоминалась, но по ряду косвенных признаков нетрудно было определить, что речь шла именно о нём. Насколько можно понять, причиной этого пинания сапогом стало всего лишь то, что Василиса опоздала на свидание. Федюкин, оказывается, ждал дома, а она всё не шла и не шла. Правда, подследственная даже в стихах то и дело меняет показания – то пишет, что опоздала всего на полчаса, а после выясняется, что на целый час. Естественно, что у нормального мужика возникли подозрения.
Эта её почти патологическая тяга к Федюкину была Викулову не вполне понятна. С одной стороны, вряд ли Василисе что другое светит, если речь заходит о любви. Однако во всех её делах был очевиден расчёт, ведь так всё провернула, что почти не к чему придраться. И как это в одном человеке сочетается? И возникает мысль, что всю эту аферу она придумала только для того, чтобы притянуть к себе Федюкина, схватить его в объятия и больше никогда не выпускать. По прежнему своему печальному опыту Викулов знал, что влюблённая женщина на многое способна, особенно если оставался один шанс.
И всё же этим соображением все возможные варианты не исчерпывались. Могло быть и так, что Федюкин эту дурочку использовал. Обрисовал ей перспективы, наобещал с три короба и фактически подставил, поскольку сам не отдавал никаких письменных приказов по этим распродажам. А уж в том, что по уши влюблённая Василиса даже под пыткой не предаст – в этом Федюкин был уверен.
Ну вот сиди теперь, гадай – то ли имеешь дело с двумя прожжёнными аферистами, то ли Василиса всё придумала, чтобы любовника к себе приковать чугунными цепями, то ли Федюкин ловко подставил эту даму, чтобы самому сухим выйти из воды. Есть и ещё один вариант, и возник он потому, что слишком ловко было всё устроено. А что если кто-то остался незамеченным, спрятался в тени, откуда и дёргал за все ниточки? Ну а Федюкин с Василисой являлись лишь промежуточным звеном.
С подобным случаем в прошлой своей практике Викулов встретился только один раз, когда работал в Питере. Тогда он в составе следственной группы раскручивал дело, связанное с нелегальными поставками из-за рубежа оргтехники. Ну вот набрали следователи, как им казалось, вполне достаточно обличающих материалов и с постановлением на обыск явились на квартиру, где по агентурным данным обитал главный фигурант, владелец фирмы, торговавшей электроникой. Всё остальное представлялось Викулову предельно просто: после того, как обнаружим ценности, добытые незаконным путём, эти субчики уж точно не отвертятся. Хватит им жировать за счёт своих сограждан! Дверь и в тот раз открыла дама, только в отличие от Василисы, Элен успела кое-что накинуть на себя, помнится, было такое симпатичное розовое кимоно. Он и сейчас словно бы видел её перед собой – красивую, загадочную и недоступную.
Обыск и тогда дал внушительные результаты, хотя с уловом на квартире Василисы не сравнить – да просто небо и земля! Когда составили протокол и следователь задал вопрос, кому принадлежат драгоценности и деньги, вдруг выяснилось, что главный фигурант, некто Копелянский, здесь как бы ни при чём. Элен заявила, что всё это заработала своим трудом, за исключением того, что ей досталось по наследству. Ну а присутствующий в квартире гражданин – её любовник.
Главных фигурантов дела, в том числе и Копелянского, допрашивал старший следователь Беляков, ну а Викулову рыбёшка досталась куда мельче – он был как бы на подхвате. Вот и пришлось донимать расспросами эту Элен, которая пока проходила как свидетель. Главная цель состояла в том, что добиться от неё признания, будто все драгоценности принадлежали только Копелянскому, причём ещё до совершения последней сделки. Тогда можно было бы раскрутить это дело так, что суду станет предельно ясно – это далеко не первый эпизод в преступной деятельности фигуранта. И в самом деле, были агентурные данные, что помимо компьютеров ещё и другие грузы шли на адрес этой фирмы, само собой, в обход таможни.
Однако Элен упорно стояла на своём:
– Драгоценности и деньги дарили мне, а вот кто и за что – не ваше дело!
Если бы в том эпизоде, на котором был пойман Копелянский, всё было чисто, без сучка и без задоринки, никто не стал бы тратить время на эту самую Элен. Понятно, что и у неё вопросы следователя не вызывали удовольствия:
– Да кто же вам позволил вмешиваться в мою личную жизнь!
– Елена Матвеевна, вы поймите, мы доказали вашу связь с Копелянским. Так зачем же отпираться?
– А я и не отрицаю. Да, с ним спала. Даже не только с ним, но и с другими, – при этом нагло улыбалась, покуривая «мальборо».
Викулову дали задание поработать с ней, поскольку он в те годы был ещё достаточно молод и пригож, мог расположить её к себе, заставить раскрыться, выболтать то, что тщательно скрывалось. Поэтому и курить ей разрешил, и пытался говорить о том, что её могло интересовать – фестиваль французских фильмов, выставка импрессионистов в Пушкинском музее. Но всё было напрасно. Элен с удовольствием поддерживала разговор, но в главном по-прежнему стояла на своём.
Викулов начинал терять терпение:
– Послушай, ну зачем тебе так рисковать? Сдала бы ты его, и всё – гуляй! Это же так просто.
Будь это в прежние времена, никаких проблем не возникало бы. А тут реформы затронули и правоохранительные органы, так что негоже было её «прессовать» – перевести из свидетелей в соучастники и подсадить в камеру к отпетым уголовницам. Да Викулов на это никогда бы не решился! Поэтому и уговорил начальство дать ему время поработать с ней. Так бы и проводили они время в разговорах, если бы не нашлись у этого Копелянского защитники где-то в высших сферах.
Дотошные адвокаты выяснили, что при аресте были допущены кое-какие мелкие нарушения закона. И тут же вмешалась прокуратура, которая в те времена делала вид, что борется за очищение рядов. Против Белякова завели дело за превышение служебных полномочий.
К счастью, отзвуки громкого скандала докатились до столицы. И вот по личному указанию президента прибыл Толкунов, следователь по особо важным делам Следственного комитета. Прокуроры на время вроде бы затихли, с Белякова сняли обвинения, а среди сотрудников таможни и представителей других силовых структур, которые вставляли следствию палки в колёса, начались аресты. Викулову такое развитие событий радовало, тем более что благодаря Толкунову за пару месяцев он набрался опыта ведения сложных дел. Да при иных обстоятельствах на это потребовалось бы лет пять, а то и больше.
И снова кому-то ход дела не понравился. Толкунова в скором времени отозвали, дело спустили на тормозах, а бывший главный фигурант неожиданно погиб в дорожной катастрофе. Будь Викулов понаивнее и почувствительнее, он бы наверное запил с горя или уволился из «органов». Однако помогли беседы с Толкуновым, который не раз ему внушал, что не следует обращать внимание на телодвижения начальства. Надо дело делать, если остаётся хоть малейшая возможность.
Что же касается Элен, то она осталась на мели. Правда, квартира была записана за неё, однако, не имея профессии, можно ли найти приличную работу? Ну не идти же на панель!
Как-то поздним вечером, после окончания трудного рабочего дня, Викулов, выйдя из здания, где размещалось следственное управление, направился к своим «жигулям». И тут его окликнули. Это была она, Элен.
– Садись скорее! – он не хотел, чтобы их увидели вместе.
– Я тебя дискредитирую? – усмехнулась.
– Типа того. Но, честно говоря, я рад.
– Чему?
– Тому, что ты осталась на свободе, – пробормотал Викулов.
Он так и не решился ей сказать, что давно мечтал о такой случайной встрече, поскольку сам не имел возможности что-то предпринять. Ну как бы он выглядел, если бы явился с букетиком цветов к бывшей подследственной или поджидал её у дома?
– Так куда мы едем?
Вот это был вопрос! В самом деле, куда же им податься? На людях вместе показываться нельзя, так что отпадает ресторан. К нему – тоже нежелательно, поскольку дом был ведомственный, от прокуратуры. Ну а снова побывать в той её квартире, по правде говоря, Викулову очень не хотелось.
– Тогда в какой-нибудь загородный мотель?
Элен и прежде казалась ему весьма сообразительной, а тут просто превзошла себя. Нет, кроме шуток! Вот так просто взять и словно бы околдовать того, кто её допрашивал ещё совсем недавно! Да что тут говорить, он сам был ко всему готов, даже если бы она предложила остаться на ночь здесь, в его автомобиле.
Эту первую их ночь он запомнил навсегда. Потом было ещё много дивных, восхитительных ночей – в мотелях, в гостиницах, на съёмных квартирах. Но долго это продолжаться не могло. Элен была для него не просто любовницей или девушкой по вызову, он хотел много большего, а для этого надо было избавить её от груза прошлых лет, что называется, замести следы. Пришлось предпринять несколько нестандартных ходов, помимо изменения внешности, что при её талантах оказалось, в общем-то, совсем несложно.
Итак, для начала она сменяла свою квартиру, затем вышла замуж за какого-то армянина, которому нужна была прописка. Теперь у неё была уже другая фамилия. Как ни упрашивал её фиктивный муж, обещая золотые горы, пришлось ему согласиться на развод. Вскоре после этого Элен заявила об утере паспорта, а когда оформляли новый, уговорила капитана в паспортном отделе записать имя на европейский лад, потому что будто бы собралась эмигрировать во Францию – с именем Элен, а не Елена, ей будет там немного легче. Ну, словом, как следует замаскировалась.
И всё же этого было явно недостаточно. Нужно было перебраться в другой город, подальше от любопытных глаз и слишком уж настойчивых расспросов. Чтобы получить такую возможность, достаточно было реализовать один из двух доступных вариантов. Либо завалить все текущие дела, тогда его отправили бы в какое-нибудь захолустье, либо наоборот, стать «передовиком производства», тогда бы он сам мог попросить начальство о переводе, скажем, по состоянию здоровья или по семейным обстоятельствам. Понятно, что после обсуждения с Элен был выбран последний вариант.
Такой прыти от него никто не ожидал. В короткие сроки он самостоятельно раскрыл два довольно заковыристых дела, которые уже собирались сдать в архив как безнадёжные «весяки». Начальство было довольно настолько, что о переводе в другой город он даже заикнуться не посмел. Но тут, на счастье Викулова, нагрянула инспекция из Следственного комитета и в её составе Толкунов. Тот порекомендовал своему начальству талантливого следователя, и вот уже Элен помогает Егору вешать шторы в квартире недалеко от хорошо знакомой Малой Бронной, ну а от прежней жизни его подруги не осталось и следа. Какие могут быть следы, если той, шаловливой и слишком уж доступной Елены теперь не существует?
Так вот о шансах. Последний шанс Василисы – это Аркадий Евграфович Федюкин, поскольку никому из мужиков она больше не нужна, даже с чемоданами, набитыми валютой. А вот у Элен до встречи с Викуловым ситуация была несколько иная. Только Копелянский смог вытащить её из болота, в которое она по глупости попала. С кем она только не спала! Но после появления нового ухажёра – всё, с прежними занятиями покончила. Если и пытались ухаживать за ней, изображала недотрогу. Да при живом благодетеле никто даже прикоснуться к ней не мог, вот до чего дошло! Впрочем, такой вариант её вполне устраивал.
Однако всё это теперь было ни при чём. Поскольку Элен использовала единственный реальный шанс, способный вернуть её к нормальной жизни – это было замужество с Викуловым.
Глава 13. Бес попутал
В Подушкино Федюкин отправился сразу после обыска, свидетелем которого оказался неожиданно не только для самого себя, но и, наверное, для ввалившихся в Василисину квартиру «оперов». Виданное ли дело, в семь часов утра без предупреждения, даже одеться не успели. Он в исподнем, да и Василиса в пеньюаре… Ясно же, всё это подстроено, чтобы унизить, растоптать, нанести удар по имиджу министра. Эх, кабы знать заранее! Судя по тому, что друзья не предупредили, всё решалось «наверху», в строжайшей тайне. Потому-то сразу после обыска и попросил аудиенции.
И вот чёрный бронированный «мерседес» в сопровождении «лэнд крузера» с включённой мигалкой на крыше, не снижая скорости, свернул с Рублёвского шоссе на боковую дорогу и уже через несколько минут подъехал к резиденции. Странное дело, но охрана у ворот, всегда такая предупредительная и исполненная неподдельного почтения к начальству, на этот раз честь не отдавала, что наводило на подозрение о нежелательном и, более того, крайне неприятном для Федюкина исходе этого визита. Впрочем, особой милости он не ожидал. Главное – как-то снизить накал страстей, а то, судя по комментариям в эфире радиостанции «Слухи столицы», радость в либеральных кругах просто-напросто зашкаливала.
А в это время хозяин кабинета, принадлежавшего, впрочем, как и всё движимое и недвижимое имущество вокруг него, государственной казне, сидел, откинувшись на спинку кресла, одной рукой подпирая подбородок, а другой задумчиво теребил мохнатую голову чёрного породистого пса. Вопреки обыкновению кресло стояло посреди комнаты, вероятно, для того, чтобы хозяину было удобнее играть с собакой. Однако сейчас, похоже, было не до игр, поскольку, судя по привычно бледному, но изрядно осунувшемуся лицу, его одолевали мысли грустные.
Нельзя сказать, что пребывание в этой должности его тяготило, скорее наоборот, ведь, в сущности, все его жизненные устремления были нацелены на то, чтобы всегда и во всём держаться впереди, будь то на борцовском ковре, в продвижении по службе или в безумных гонках по ночному шоссе с выключенными фарами и под вой клаксонов. А вот теперь, когда вроде бы всего достиг, всё, чем хотел бы повелевать – вот оно, у его ног и там, за дверью, и за окнами дворца… Теперь вдруг выясняется, что мотивация дальнейшего восхождения начисто утрачена. Можно, конечно, добиваться процветания России, если позволит мировая экономическая конъюнктура, однако кто знает, сколько лет, десятилетий, сколько душевных и физических сил понадобится для того, чтобы хотя бы удвоить этот проклятый ВВП. А ведь и то следует учесть, что буквально со всех сторон его окружают паразиты и жулики, и веры им, безусловно, нет. И вот когда упрекают в излишней терпимости к провинившимся придворным и министрам, невдомёк обличителям, что и выбора-то ему, в сущности, не дано. Уж лучше слегка проворовавшийся, но достаточно прилежный чинодрал, на которого, к тому же, имеется обширное досье с компроматом, чем обожравшийся подонок с миллиардным аппетитом.
«И что мне с ними делать? Конечно, можно было попытаться, как советовали, решить проблему радикально – всех, кто получил, причём почти бесплатно, по жирному куску Отечества в лихие 90-е, отправить на лесоповал, конфисковав капиталы и имущество. А вслед за ними отправить и тех, что кусали понемногу, сидя в министерских креслах. Всё-то им до сих пор оказывается мало. Но если их пересажаю, других откуда взять? Опять выписывать "варягов", как бывало в старину? Так ведь они ничём не лучше, одно достоинство – воруют поумнее, не наглеют. Да вот и наши когда-нибудь научатся. И всё же, если всех ворюг пересажать, народ поначалу будет рад, ну а когда экономика разрушится… Нет уж, избави меня, господи, от подобных перспектив. А все нынешние проблемы от того, что, если работают без воровства, интерес к делу у них куда-то пропадает. Дурной пример, ох, как заразителен, а гнилой запах 90-х ещё долго не выветрится из столичных кабинетов».
Так что же делать? Вот этого, что мается теперь у входа в кабинет, можно было бы отправить по этапу. Но тут ещё только предстоял тяжёлый разговор, крайне неприятный и даже более того, чреватый тем, что можно было не сдержаться и сгоряча принять решение, не соответствующее насущным интересам. Именно поэтому он не спешил начать аудиенцию, если это странное свидание можно было так назвать, и продолжал неторопливо гладить пса, словно набираясь от него сдержанности и умения подчинять свои действия некой высшей воле, а не сиюминутным ощущениям.
Но вот наконец велел, чтобы впустили. И сразу, только Федюкин успел переступить порог, даже не пригласив его присесть, задал вопрос:
– Что ж так меня подвёл?
Аркадий Евграфович молчал, поскольку по опыту общения с начальством знал, что Первому надо дать возможность выговориться, что называется, спустить пар. Ну а там видно будет.
– Тесть у тебя такой хороший. Да и жена вроде ничего. Хоть и не красавица, но и с такой жить как-то можно. А ты вдруг во все тяжкие пустился.
Тут уже Федюкин не стерпел, поскольку Первый наступил на больное место, некстати упомянув постылую жену. Вот ведь и жить с ней нет возможности, и развестись нельзя, поскольку поставишь под удар карьеру. Поэтому и отвечал:
– Бабы попутали, Владлен Владленыч! Всё зло от них, проклятых.
– Нечего свой грех на невинные души перекладывать.
– Да как же невинные? Да они только и ждут… Так и встречают у порога, на шею бросаются со словами: что принёс? А что я им принесу со своей зарплаты?
– Ну, по сравнению с доходами простого работяги…
– Нет, не согласен! У него совсем не то. Ему на имидж наплевать. И по большому счёту – не до баб. Он ведь в обнимку с бутылкой засыпает. А если я не сумею приодеть свою любовницу, не подарю ей колье с бриллиантами да в придачу японский «внедорожник», даже и не знаю, что тогда… Меня просто уважать в коллективе перестанут!
– Так уж и перестанут? – удивился Первый. – Ко мне-то вроде уважение ещё не потеряли. Конечно, если судить по социологическим опросам.
– Вот-вот! Когда их спрашивают, они вроде бы за вас. А в душе, думаю, что проклинают.
– Это за что же?
– Да за то, что развернуться не даёте. За то, что обложили их со всех сторон прокуратурами, счётными палатами. Я уж не говорю о налоговиках. А если ещё и расходы под контроль поставить, тогда совсем хана! Тогда и вовсе работать перестанут.
Первый призадумался. Федюкину только того и надо – если удастся подправить в нужном направлении мысль, которая ещё зреет в этой голове, тогда удастся обойтись условным сроком, а то и вовсе ограничиться предупреждением о неполном соответствии должности, что не раз в подобных случаях бывало.
– Одно только меня беспокоит, Владлен Владленович. Как подумаю об этом, так хоть в петлю лезь.
– Это ты о чём?
Первый с надеждой воззрился на Федюкина, полагая, что вот ещё чуть-чуть и он услышит долгожданные слова раскаяния. Тогда придётся отыграть назад – нельзя же применять жёсткие меры к преданному человеку, который всего лишь оступился. Соблазнов огромное множество вокруг, и далеко не все люди обладают стойкостью, которая даётся только от природы.
Федюкин немного помолчал, тщетно пытаясь выдавить слезу.
– Тестя жалко… Вы же сами сказали, что хороший человек. Мне ли этого не знать… Он столько для меня сделал, а я вот сподличал, доверия не оправдал.
– А на моё доверие тебе, значит, наплевать?
– Да что уж тут говорить… Кругом оказался виноват.
Федюкин уставился в пол, боясь показать глаза, в которых слишком ясно читалась мысль: удастся одурачить или не получится? Но краем глаза видел, что Первый после этих слов вроде подобрел. Теперь оставалось только использовать сложившуюся ситуацию…
Но тут последовал неожиданный вопрос:
– И много ли наворовал?
– Да не было этого, Владлен Владленыч! – не сдержавшись, Федюкин даже не сказал, а прорычал. – Не верьте, не верьте этим иродам! Обиженные, обозлённые, только и делают, что строчат доносы. А уж я многих вынудил уйти в отставку. Так что не думайте, у меня всё честь по чести, вот разве где-нибудь не доглядел…
– Тогда зачем же каялся, если ни в чём не виноват?
– Так я и говорю. Не доглядел, доверился случайным людям, они и подвели, – и снова промычал: – Тестя очень жалко…
Но и в этот раз тонкий намёк на судьбу близкого соратника Первый как бы не заметил. Словно бы ему наплевать на то, что славное имя Василия Степановича будут полоскать, имея ввиду то, что именно благодаря ему Федюкин всего за пять лет сделал столь невероятную карьеру. Хотя чему тут удивляться – другие за такой же срок даже пробивались в первую сотню «списка Форбс».
Да на Василия Степановича, по большому счёту, ему наплевать. Что из того, что лет двадцать уже вместе? Что из того, будто соседи по «Дворянскому гнезду»? Всё это несущественные обстоятельства, ерунда, такое можно бесконечно обсуждать в газетах, изображая из себя всеведущего знатока. Дело же тут совсем в другом. Все эти годы, пока находился на вершине власти, он ощущал себя как благородный гриб в окружении поганок. От этих либералов просто не было житья! С утра до вечера зудят, пытаясь обратить в свою «прозападную» веру. Для виду приходилось, конечно, соглашаться, будто бы и в самом деле «свой», ну а потом, успокоив их, наобещав с три короба, делал всё с точностью до наоборот. Василий Степанович оставался чуть ли не единственным «левым» в этой своре, даром что из бывших обкомовских секретарей. Он явно демонстрировал, что придерживается антилиберальных убеждений, пусть только на словах, однако в сложившихся обстоятельствах и это уже было кое-что. Вот за такую поддержку он и ценил Федюкинского тестя, иначе совсем тоскливо было бы, хоть всё бросай и отправляйся в дальний скит замаливать грехи, которых накопилось у него немало. Только ведь разве это грех, если грешил на благо государства?
А иногда некий внутренний голос начинал твердить: «Мелковат ты для такой работы, не по тебе эти российские масштабы!» Однако он гнал от себя такие мысли, поскольку не видел в этой всеми признанной политической тусовке ни одного человека, который был способен воплотить в жизнь идеи, ради которых и стоило нести свой тяжкий крест. Может быть, и есть такой человек, живёт, трудится, создаёт некий креатив в пределах тех возможностей, которые ему доступны. Но всё это там, в глубине, недоступной взгляду наблюдателя, где властвуют какие-то иные силы. А на поверхность между тем кто-то выталкивает, словно издеваясь, одного за другим хапуг, жуликов, ворюг, которые гребут только под себя, прикрываясь красивыми словами.
