Владимир Алексеевич Колганов
Феномен ДБ
Глава 14. Кто виноват?
Пора бы разобраться в том, что произошло, почему Дмитрий Львович ударился в политику. Ранее я уже писал, что оппозиционность Быкова благотворно сказывается на рейтингах продаж его произведений. Но здесь попробуем покопаться в психологии. Первым ударом по самолюбию талантливого журналиста стало его отлучение от телевидения. Вот фрагмент его интервью, датированный январём 2013 года [2]:
– Дмитрий Львович, раньше вы активно выступали на телевидении, по центральным каналам. Ваше теперешнее отсутствие на ТВ – это следствие запрета в связи с вашей политической деятельностью?
– Мои программы – "Хорошо, Бы" и "Времечко" – давно закрыты. Как эксперт я появляюсь на "Рен-ТВ" и – реже – на "Культуре". С остальными каналами я и сам не могу сотрудничать – на приглашения НТВ давно отвечаю словами "Вы будете гореть в аду". Они даже и не обижаются.
Надо бы ещё добавить, что исчезла с экранов телевизоров «Картина маслом», которую Быков вёл на Пятом, питерском, телеканале. Не видно Быкова и на многочисленных ток-шоу. Могу предположить, что на центральные телеканалы его давно перестали приглашать, но Дмитрий Львович делает вид, что сам отказывается. Пусть будет так – это дела не меняет, ситуация и впрямь грозит материальной катастрофой. Года три назад Быков жаловался на жизнь, даже не догадываясь, что дальше будет только хуже [155]:
«Не знаю как вам, но мне значительно труднее стало жить и работать за последние годы. Ну, просто и денег меньше, и всё дорожает, и меньше возможностей для работы, и скучнее просто, тошнотворней, нет перспективы».
Когда проблемы обостряются, кто-то может дойти и до истерики, другой готов свести даже счёты с жизнью. Всё это печально, однако я мог бы в какой-то степени огорчение Быкова понять. Потому что, и в самом деле, нужна человеку перспектива. А то ведь сначала премии вручают, чуть ли не носят на руках – и что? Вот предложили бы пост министра культуры или, на худой конец, руководителя Первого канала, тогда было бы гораздо веселее. Не сомневаюсь, что каждый месяц нас радовали бы очередной телепремьерой – то экранизацией «Остромова», то что-нибудь соорудили бы из «Орфографии». Да я бы обеими руками голосовал – уж так мне надоели все эти скучные мелодрамы и детективы с безликими персонажами и беспомощными диалогами.
Но всё это пока из разряда несбыточных фантазий. Поэтому Быков и признаёт, что стимулов к работе – кот наплакал [169]:
«Современная российская власть делает всё, чтоб людям не хотелось ударить палец об палец. Потому что всё могут отобрать. <…> При такой власти не очень хочется жить и работать».
Но как же он докатился до увлечения политикой? Вроде бы стимула работать нет, а вот сотрудничать в Координационном совете оппозиции почему-то хочется. Тут наблюдается что-то похожее на плавное перетекание одной профессии в другую – не вполне востребованный Быков-журналист уступает место Быкову-политику. Так ли это? Быков сам всё популярно объясняет, анализируя не вполне адекватные поступки Михаила Прохорова, который тоже попытался реализовать себя аналогичным образом [8]:
«Вы понимаете, какая штука: у человека можно всё отнять – убеждения, выборы, политические права, но он почему-то очень нервно реагирует, когда у него начинают отнимать деньги. <…> Почему-то отъём денег человека очень быстро и радикально политизирует».
Как известно, на телевидении неплохо платят, так что вполне резонно, что Дмитрий Львович политизировался после того, как оттуда попросили. Впрочем, всё могло быть с точностью до наоборот – в список нежелательных персон его внесли уже после того, как полез в политику. Но почему Быков такого исхода не предвидел, и это при его необузданной фантазии, так ярко проявившейся в романах? Объяснение, похоже, в том, что Быков вынужден поступать, как тот же депутат. Если избиратели попросят, тут что угодно сделаешь, только бы остаться в Думе. Ну вот и Быков следует наказам собственных читателей. Сам виноват – не нужно было так много премий получать, теперь уж точно не отвяжутся.
Политизация у Быкова принимает самые разнообразные формы – от рифмованных сатирического реприз и пламенных речей на митингах до написания фельетонов и пьес с политическим намёком. Могу предположить: тот, кто хочет, тот непременно засмеётся. А остальным такое самовыражение попросту неинтересно. Вот и Евдокия Бороздина из «Литературной газеты» весьма скептически отнеслась к новому увлечению журналиста и прозаика [170]:
«Давно мне в театре не было так скучно и так мучительно больно за бесцельно убитое время, как во время посещения премьеры спектакля "Медведь" в театре "Школа современной пьесы". Созданный в тандеме автора пьесы Дмитрия Быкова и режиссёра Иосифа Райхельгауза, "Медведь" оказался самой беззубой театральной постановкой сезона».
Пожалуй, найдётся недоброжелатель, который скажет: так ему и надо! А я бы попытался успокоить: ну стоит ли горевать по поводу досадной неудачи? Тем более что Быков сам предрекал подобный результат [171]:
«Сегодня культура в обществе, прежде всего в Европе, занимает по существу абсолютно маргинальные позиции, а торжествует попса, вот расплату за это мы и получаем сейчас. Потому что, в общем, единство, братство, терпимость и другие прекрасные вещи нужны, прежде всего, людям культуры, людям умным и нравственным. А быдлу не нужно ничего. Вот то, что культура в какой-то момент оказалась маргинальной, а её место заняла быдло-попса, это и есть показатель того, что Европа откатилась от своих прежних позиций, что она деградировала очень сильно».
Если бы знал, что пьеса Быкова посвящена «единству, братству, терпимости и другим прекрасным вещам», непременно сходил бы на премьеру. Жаль, что никто не предупредил. Теперь понятны причины неудачи – массовому зрителю ничего этого не нужно, ему голых девок подавай. Печально, если так.
А вообще-то вырисовывается воистину апокалиптическая картина. Сначала Быков обругал Израиль, теперь вот с Европой ему не повезло, я уж не говорю о проблемах, связанных с Россией, где властвует, определяя вкусы, всё та же неискоренимая попса. Так где же выход для настоящего художника? Вот мнение Дмитрия Быкова [172]:
«Для того, чтобы состояться как личность свободолюбивая, умная, культурная, он вынужден противостоять очень тёмной и очень страшной среде. Это среда долгое время культивировалась, потому что для нынешних правителей России она оптимальна. Они долгое время растили тут змей. Этот клубок змей сегодня уже шипит вовсю. Для того, чтобы вырасти среди этих змей человеком, нужно обладать очень серьезными потенциями».
Могу только посочувствовать тем, кому со средой не повезло. Пожалуй, единственный выход из этой змеиной ситуации – отправится в творческую командировку в Индию, чтобы вдали от солоноватого Израиля и полумаргинальной Европы освоить профессию индуса-заклинателя.
Глава 15. Последняя надежда
В предыдущей главе я предложил Быкову вариант выхода из творческого кризиса. Этот метод широко апробирован – многие известные люди отправлялись на восток в надежде вновь обрести интерес к жизни. Кто-то находил утешение в буддизме, кто-то обретал уверенность в себе на пляжах близ Паттайи. Каждому своё, если уж докатился до такого состояния. Здесь же попробуем понять, можно ли обойтись без восточных врачевателей и, по возможности, без заклинаний. Попса попсой, однако, помимо вездесущих змей, есть и другие представители фауны в России. А для начала поинтересуемся, как оценивал Быков роль президента во всей этой змеиной катавасии [173]:
«Владимир Путин сам по себе, во всяком случае, во время работы в питерской мэрии при Собчаке не демонстрировал никаких тоталитарных намерений. Он оказался в роли, это человек-функция, которому приходится, и он сам, к сожалению, очень мало в этой ситуации что решает. <…> Он совершенно не злодей. Более того, на его месте оказавшись, очень многие вели бы себя значительно хуже».
Здесь можно усмотреть намёк на либералов вроде Кудрина, хотя не исключено, что в данном случае Быков не его имел в виду. Скорее всего, речь шла о каком-нибудь бывшем генерале КГБ. Владимиру Путину повезло, что в начале политической карьеры он оказался «под присмотром» Анатолия Собчака – надо признать, что окружение, среда повседневного общения очень многое определяет в мировоззрении человека и политика. Плохой человек в окружении хороших людей не приживётся. Хотя с другой стороны, в семье не без урода, поэтому Путину пришлось общаться с разными людьми – и с настоящими демократами, и с теми, кто только прикрывал свою корысть демократическими лозунгами. Однако Быков делает из этого, мягко говоря, довольно странные, если не сказать, ничем не обоснованные выводы [151]:
«Он полагает, что все люди, которые хотят реформ, хотят их из личной корысти. У него был опыт реформаторства, он общался с этой публикой, знает, что это такое. <…> Может быть, он лучше видит опасности, которых не видим мы».
Опыт у нынешнего президента, не в пример тому же Быкову, весьма богатый. Ещё с тех пор, как руководил ФСБ, он имел доступ к конфиденциальной информации, то есть знал доподлинно о том, что для нас с вами до сих пор остаётся тайной за семью печатями. Так что судить о мотивах тех или иных его поступков очень сложно, можно лишь догадываться. Быков, например, считает, что президент не верит в искренность людей, желающих продолжения либеральных реформ, и он в какой-то степени прав, то есть в этом смысле правы оба. Но я бы не стал отвечать на такой вопрос: «они желают реформ из личной корысти или нет?» А всё потому, что вопрос поставлен некорректно.
Прежде всего, надо указать, в интересах какого круга людей предлагается реформа и как она может отразиться на благосостоянии остального населения. Увы, вместо аргументации чаще слышим лозунги и обвинения в удушении свобод. Простой пример – пресловутая свобода слова, о которой я уже писал. Ещё смехотворнее требование честных выборов с непременной ссылкой на США и на Европу. Только никто не разъяснил, зачем нужно тратить сотни миллионов долларов на предвыборную кампанию в США? Можно подумать, чем больше денег потрачено на одурачивании избирателей, тем честнее будут выборы. Аналогичная ситуация и с «независимым судом». Судьи – такие же люди, как и мы с вами, со всеми своими недостатками. И живут они не где-нибудь на необитаемом острове, а среди других людей, от которых так или иначе, но зависят. Можно зависеть от толщины кошелька тех лиц, которые заинтересованы в исходе дела, а можно – от председателя суда, который получает указания «сверху». Тут нет принципиальной разницы. Ну а решится эта проблема сама собой, когда мораль в обществе и нравственность её отдельных членов достигнет минимально необходимой величины, которая всех нас устроит.
Однако вернёмся к рассуждениям Быкова о недостатках и достоинствах нашего президента [174]:
«Страну он, в общем, по-своему любит, но любит её в своем представлении и такой, какая она представляется ему. Он прекрасно понимает, что и оппозиция эта по большому счету достойна только его презрения, и эта власть, и люди, которые ему служат, и самые сервильные из них тоже».
В основном, согласен, но с некоторыми исключениями из чёрного списка, на который намекает Быков. Уточнять не стану – у каждого свои соображения по поводу честности тех или иных людей. Но то, что Путин вынужден мириться с подобной ситуацией, хотя и рассчитывает на улучшение, – для меня это несомненно. И всё же сохраняется надежда, что бремя власти далеко не всех способно развратить, что найдутся люди достойные и стойкие.
Однако продолжим анализ весьма субъективного представления Быкова о Путине [23]:
«Он – малоприятный человек, но, сколько могу судить, не людоед. Может быть, кому-то действительно кажется, что он вытаскивает страну из болота, вот они и хотят помочь ему, вместе с ним спасать Россию от мифических американских либо оранжевых угроз».
Довольно странно слышать такое от писателя – даёт характеристику человеку, встреч с которым избегал. Я тоже не встречался с Быковым, но ведь он меня и не приглашал к беседе, слава богу. Напротив, Быков получил возможность присутствовать на встрече Путина с писателями, однако не счёл нужным отменить какие-то свои коммерческие выступления перед публикой. Или просто так и не придумал, что сказать, если на той встрече предоставят слово? Или, возможно, опасался, что придётся изменить заранее сложившееся у него мнение о президенте. Скорее всего, так: скажешь правду, тогда уж наверняка отлучат от всех теле- и радиоканалов, ну а слукавишь – как будешь потом выглядеть перед своими почитателями? В итоге решил не рисковать – ни телеоэфиром, ни гонорарами, ни имиджем. Так мне кажется.
Дальше пошли уже только оправдания – не самого себя, а Путина [175]:
«После Ельцина обязан был прийти усмиритель такого плана. Иное дело, что задача общества – быстро взять этого усмирителя под контроль и не допустить очередного проворота исторического колеса. Путин в 90-е годы вёл себя как классический либерал, он был сторонником Анатолия Собчака, думаю, вполне искренним. В общем, не уверен, что я, окажись я после Ельцина президентом России, смог бы удержаться от некоторых мер по преодолению ельцинской ситуации».
Хотел бы я посмотреть на такое общество, которое сумело бы взять некоего усмирителя под свой контроль. Исторических прецедентов что-то не припомню. Писать петиции, участвовать в диалоге, если пригласят, голосовать на выборах – это всё осуществимо. А вот контролировать – это как? Ну разве что кто-то будет дёргать власть за ниточки, на что рассчитывал покойный Березовский. К тому же общество неоднородно – кому-то именно усмиритель по душе, а прочие под его гнётом стонут, им подавай нового Ельцина, который позволит безнаказанно использовать провозглашённую свободу в корыстных интересах. На мой взгляд, пока общество не достигнет необходимого уровня нравственности, присутствие усмирителя на высшем государственном посту играет позитивную роль, несмотря на некоторые издержки такого метода правления.
А вот ещё одна попытка Быкова понять психологию нынешнего президента [176]:
«Очень многие российские оппозиционеры, оказавшись на месте Владимира Владимировича Путина, вели бы себя точно так же, как он. Ему очень часто кажется, что он делает единственные ходы. И с точки зрения определенной парадигмы, которая в нашей оппозиции, кстати, распространена ничуть не меньше, чем во власти, с точки зрения этой парадигмы он ведёт себя совершенно правильно. Прежде всего, спасать Россию от распада».
Кажется, не кажется… А дело в том, что задачи, которые решает президент, очень редко имеют единственное решение. Тут работает не арифметика, не тригонометрия – здесь к трём физическим координатам нашего пространства добавляется четвёртая и самая важная – это время. Всё потому, что предвидеть, знать наверняка, каков будет результат принятого решения, как отзовётся это решение через неделю, через месяц или через много лет, никто не состоянии. Вот и приходится президенту полагаться на собственную интуицию, на опыт. Ну а спасать Россию от распада, конечно, надо – только теперь это не самая актуальная задача. Развитая экономика и всем понятная национальная идея – это и должно уберечь Россию от беды.
У Быкова свой взгляд на страну. Когда он смотрит на друзей-соратников, преданных ему читателей, на душе его тепло. А потом вдруг оглядывается по сторонам и видит, что множество людей проходит мимо, как бы его не замечая. У каждого из них свои дела, не интересны им ни те, кто ходит на Болотную, ни даже Дмитрий Быков, собственной персоной. И вот тогда возникает у Дмитрия Львовича страшная до озноба, пугающая мысль – а та ли это вокруг него страна, где будет жить всегда комфортно, и не станет ли много хуже после ухода Путина? Снова предоставлю слово Быкову [177]:
«Очень атомизированная, очень дискретная, лишённая каких-то связующих основ страна. И, может быть, действительно, единственное, что её пока цементирует (страшную вещь скажу), это почти всеобщее ощущение, что без Путина может всё кончится, что просто без Путина будет хуже. Это почти общее ощущение, даже у многих в оппозиции оно есть, что Путин – это единственная абсолютная духовная скрепа, последний обруч, удерживающий бочку».
Но возвратимся чуточку назад, когда ещё была надежда обойтись без Путина. Тогда ещё играла в жилах кровь после митингов и шествий – на этой почве и рождались невообразимые по своей смелости прожекты. Не стану упоминать фамилию известного в незапамятные времена политика, которого в итоге выперли даже из созданной им партии – его Быков видел в роли президента. Участники предновогодней беседы в эфире «Эха Москвы» были поражены такой, мягко говоря, наивностью прогнозов известного журналиста и писателя. Приведу здесь фамилии только тех, кого тридцатого декабря 2011 года он прочил на посты министров – само собой, если сбудутся мечты [165]:
«Самый идеальный вариант, конечно, как мне кажется, это в новогоднюю ночь, Владимир Путин обещает, что он принял решение не участвовать в выборах 2012 года. Получает от народа символические титулы отца нации, и уезжает спокойно в одну из заграничных или российских резиденций. В общем, наслаждаясь неприкосновенностью, больше не участвует в политике. После этого происходят свободные и открытые президентские выборы. <…> Эдуард Лимонов получает пост министра образования, поскольку замечательно работает с молодежью. Алексей Навальный возглавляет любое из силовых министерств. А дальше, после лета, правительство национального согласия производит думские перевыборы».
Прошу меня извинить, если вдруг не прав, но почему-то возникло впечатление, что Быков уже начал праздновать Новый год, либо ещё не пришёл в себя после каникул по случаю католического Рождества.
Глава 16. Партия белых воротничков
Очень хотелось бы понять, даже сделав скидку на политическую «недозрелость» Быкова – что это был за класс, на который он рассчитывал в своей борьбе? Ну может быть, не класс – пусть будет лишь ячейка общества. В конце концов, каждый в своей жизни старается опираться на семью. Ульянов-Ленин в качестве опоры выбрал самый обездоленный класс, которому некуда было отступать, и провозгласил диктатуру пролетариата. А Быков вроде бы надеется на интеллигенцию [178]:
«Интеллигенция – это не то, чтобы самые умные, не то, чтобы занятые интеллектуальными какими-то вещами. Это люди, дающие моральную санкцию на то или иное поведение народу или власти. Ну вот, есть такая прослойка, которой народ по умолчанию доверил выдачу моральной санкции. Вообще, понятие моральной санкции в России – оно очень значимо. Вот, скажем, у Столыпина во время реформ этого понятия не было, и он остался вешателем. А у Ленина почему-то было. Потому что Ленин был воплощением многолетних чаяний той же самой интеллигенции, и плоть от плоти её».
Не слышал, чтобы народ что-то интеллигенции доверил, тем более по умолчанию – это как это? Может быть, состоялся референдум, а я его почему-то прозевал? И вообще – можно ли народ отделять от его прослойки? Это всё равно что из пирожного удалить весь крем, а потом предложить кому-нибудь на завтрак. Чёрт с ним, с завтраком – можно и поголодать. Но тут ведь речь заходит о каких-то санкциях! Сразу холодок по коже, хотя вроде бы никаких особых прегрешений за собой не замечал.
Ладно, пусть Столыпину не повезло – ну не дорос он до моральных санкций. Но вот чего я никак не предполагал, так это того, что Ленин был «воплощением многолетних чаяний»… Думаю, десятки тысяч представителей интеллигенции, погибших в гражданскую войну и вынужденных эмигрировать из России, просто перевернулись бы в гробу, если бы дошло до них сказанное Быковым. Вот уж сказал Дмитрий Львович, так сказал! Очень похоже, что перепутал или какой-то текст вверх ногами прочитал. Не знаю, текст не видел, а потому сошлюсь на диссертацию по теме «Революционное творчество интеллигенции Петрограда и Временное Правительство: март-июнь 1917 г.» [179]:
«Интеллигенция была одним из катализаторов революционного процесса в России, а создание Временного правительства явилось воплощением её многолетних чаяний».
И причём тут Ленин? Ну так и быть, с воплощением замнём. Посмотрим, чем ещё нас Дмитрий Львович удивить способен [180]:
«Интеллигенция давно уже, при всём своём пресловутом белоручестве, кормит Россию, обеспечивает её оборону и всё, что в ней есть конкурентоспособного, начиная с культуры и кончая физикой».
Надо бы ещё добавить: выращивает хлеб и кукурузу, рубит лес, качает нефть и газ… Когда-то Быков евреям отдавал приоритет в строительстве России, теперь вот вроде бы свои взгляды поменял – оказывается, интеллигенция построила Россию. А что если тут нет никакого противоречия? И впрямь, мне слышится в словах Дмитрия Львовича то, что он не решается сказать: интеллигенция это и есть евреи. Да неужели?
Однако, вне зависимости от национальной принадлежности программистов, писателей, нефтедобытчиков и строителей газопроводов, остаюсь в недоумении: бедная интеллигенция, как же ей удаётся везти весь этот воз? А всё потому, что это высшее состояние народа, если верить Быкову [85]:
«Все эти разговоры, что интеллигенция не мозг нации, а говно, пошедшие с Ленина, что интеллигенция слаба, что интеллигенция во всем виновата, что она продалась… Её потому во всём обвиняют, что только она, в общем, и есть. Пролетариата нет, крестьянство – неизвестно, где находится, а интеллигенция – вот, её видно, она ещё собирается. Как дура, подставляется, что-то говорит… Интеллигенция – это лучшее, что есть в стране, это высшее состояние народа. Интеллигенция – это не прослойка, как газ, это не прослойка, а высшее состояние воды, когда она кипит. Интеллигенция – высшее состояние народа, к которому народ должен стремиться, интеллигенция – лучшее, что есть в России, это соль земли и, по большому счету, это единственное ценное, что есть в этой стране. Кроме нефти, разумеется. Интеллигент – это высший и лучший представитель обывателя».
Совсем некстати вспомнилось: «Deutschland. Deutschland uber alles!» [181]. И перед глазами возникла зала, заставленные пивными кружками столы и… Впрочем, я увлёкся – по сути, здесь нет ничего общего с тем, что девяносто лет назад происходило в Мюнхене. Есть только восторг от произносимых слов, есть некоторая доля юмора и вдобавок к ним – чудовищная сила убеждения. Ну как можно Дмитрию Львовичу не верить?
Кстати, углядел тут оговорочку по Фрейду. Когда-то Быков утверждал, будто израильские евреи – это соль в солонке. Теперь вот оказалось, что наша интеллигенция – это соль земли… Однако не будем придираться.
Пришла пора заняться лодкой, что было мной ранее обещано [182]:
«Я думаю, что лодку нужно раскачивать ровно до того момента, когда народ точно также возьмёт власть в свои руки и продемонстрирует всем, какой блистательной, а не серой может быть наша страна. … Раскачивать лодку нужно ровно до тех пор, пока мы вернём страну себе. Мы – себе, а не каким-то, простите меня, бездарным и трусливым типам».
Читаем далее:
«Все эти разговоры о раскачивании страны очень смешны и странны. Просто люди перестали видеть абсолютно очевидные вещи. Кто раскачивает страну? Те, кто выходят на улицы и бульвары погулять с цветными ленточками?».
И вот ещё, теперь уже и про лодочку, и про переворот:
«Я постоянно получаю всяческие вопросы насчёт того, что же мы будем делать, если раскачаем лодку, случится переворот, куда мы побежим. Значит, ещё раз говорю, раскачиваем лодку не мы и переворота хотим не мы».
Все эти три фрагмента взяты из одного разговора в эфире передачи «Особое мнение» радиостанции «Эхо Москвы». Всё это сказано одним Дмитрием Львовичем Быковым, но впечатление такое, что их там было трое – один Быков раскачивал страну, другой попытался какую-то лодку раскачать, а третий сопротивлялся всему этому. Если учесть, что разговор состоялся в День Победы, 9 мая 2012 года, когда народ уже изрядно праздновал, то мысль напрашивается лишь одна. Но вот какая – об этом догадайтесь сами, поскольку я от этих шуточек уже устал.
Попробую слова Быкова анализировать всерьёз – посмотрим, что из этого получится. Итак, раскачивать лодку должна вроде бы оппозиция – это вполне логично, поскольку идёт борьба за власть. Если же верить третьему из Быковых, то власть сама раскачивает лодку, взяв на себя роль этой самой оппозиции. И возникает вопрос: то ли оппозиция столь немощна, то ли речь идёт о разных лодках…
Ну вот попробовал и убедился – всерьёз у меня никак не получается. Ладно, посмотрим, какие прогнозы Быков делал через полгода после этого, в беседе с Сергеем Корзуном [183]:
«Я вообще очень люблю, чтобы были митинги. Это улучшает атмосферу в стране. Люди чувствуют себя свободнее. Но отсутствие митингов не кажется мне трагедией, потому что власть не сменится путём митингов. Власть сменится путём деградации одной её ветки и реанимации другой. Вот и всё».
Так и не понял, что же станет с лодкой, если мы займёмся ветками? Чтобы как-то с этим разобраться, вернёмся снова в день 9 мая 2012 года, к весьма эмоциональному монологу Быкова [182]:
«Лично мне, понимаете, мне очень надоело, когда оскорбляют меня и моих единомышленников, называя их "Революцией норковых шуб" или "Клерками", или "Ничтожным тунеядским большинством"… Интересно то, что все эти оскорбления в адрес бездельников, тунеядцев, ничтожеств исходят от людей, которые мало что сделали сами-то, по большому счёту. А те, кто выходят на эти площади, те, кто высказывает своё мнение, это люди с некоторыми заслугами. Понимаете, мне немножко надоело, когда, в общем, меня всё время называют тунеядцем. Я двадцать пять лет выслушиваю разговоры о том, что я работаю многовато, что пора бы уже как-нибудь мне перестать. И тут я вдруг оказался тунеядцем».
Лично мне не приходит в голову мысль называть Дмитрия Львовича тунеядцем. Работает, можно сказать, выбивается из сил, воспитывая подрастающее поколение, просвещая неразумных, а тут такие неоправданные обвинения. Но это ещё, как говорится, полбеды. А главная напасть в том, что унижают креативный класс. Тут только я и догадался, что Быков имел в виду, говоря о деградации и реанимации каких-то веток. Ведь деградирует пролетариат, а реанимируется интеллигенция. Так, Дмитрий Львович, или же не так? Судя по всему, верна моя догадка [184]:
«В России как раз элита – самая лучшая кузница для революционного класса. <…> Разговор о нашей знати всегда вёлся ещё после декабристского восстания. Почему-то только у элиты и только у людей с деньгами и возможностями в России сильно развитое, даже, может быть, иногда до болезненности чувство собственного достоинства. Это чувство отказывается мириться с теми унижениями, с которыми охотно и привычно мирится большинство. Ничего не поделаешь: в стране, ещё недавно отменившей крепостное право, это очень живо. Поэтому, к сожалению, со скрежетом зубовным должен я признать, что большинство революционно настроенных людей сегодня – это люди хотя бы с минимальным состоянием и минимальными возможностями, и люди, очень часто происходящие из элиты, <…> кого не так просто оказалось нагнуть. <…> Мы ждём элитную революцию».
Итак, пролетариат был провозглашён Лениным революционным классом, поскольку ему нечего было терять. Теперь же всё наоборот, так считает Быков: элите есть, что терять, именно поэтому она наиболее революционна. Следуя этой логике, самым-самым революционным классом следует признать класс миллиардеров, поскольку в России миллионы малоимущих о том только и мечтают, как бы толстосумов «раскулачить» и всё не по закону нажитое богатство отдать в руки государства. Вот никогда бы не подумал, что Быков станет защищать интересы олигархов.
Ну что ж, покончив на время с ожидаемой Дмитрием Львовичем «элитной революцией», читаем дальше:
«Львиная доля участвующих в протестах сегодня <…> – это литераторы либо люди творческих профессий. Вообще это не их дело, потому что политика – это искусство возможного, а нам надо всё время хотеть невозможного, странного. Но почему-то так получается, что совесть осталась, в основном, у тех людей, для которых она является рабочим инструментом».
Про бессовестный народ я уже писал, экстраполируя рассуждения Быкова. Теперь приходится сожалеть о том, что для людей творческих профессий совесть стала всего лишь рабочим инструментом. Вот написал книгу или рассчитал синхрофазотрон, и можно о совести забыть на время, немного отдохнуть после праведных трудов. Правильно ли я вас понял, Дмитрий Львович?
Ответ на заданный вопрос находим там же:
«Если у человека нет этого сознания своей правоты, он может стать конформистом, трусом, подонком, кем угодно. Но художником он быть не сможет. Вот, поэтому так много в рядах этой оппозиции творческой интеллигенции».
Тут я просто обязан возразить, вы уж меня извините. А дело в том, что человек может заблуждаться, и в этом случае сознание правоты у него как будто есть, только вот самой правоты – почему-то кот наплакал. То же можно отнести и к рассуждениям Быкова о совести.
Теперь завершающий аккорд нашего исследования о том, как Дмитрий Львович представляет себе перспективы революции [185]:
«Почему, собственно, большевики были партией нового типа? Потому что это партия, в которой парламентская деятельность не так важна, а важно вовлечь как можно больше низов, чтобы они могли внятно формулировать свои требования. Это партия, которая активизирует тогда рабочий класс, сегодня, сегодняшний пролетариат – это офисный класс или, может быть, это класс бюджетный».
Итак, по мнению Быкова, сегодняшний пролетариат – это офисный класс, как ещё его называют, «офисный планктон». Никого не хочу обидеть – ни банковских клерков, ни менеджеров торгово-посреднических фирм. Только удивляюсь изменчивости взглядов Быкова, ещё недавно делавшего ставку на творческих работников. Бог в помощь строителю партии «белых воротничков»!
