Владимир Алексеевич Колганов
Булгаков и княгиня
XXV
И вот я снова лечу. Рейс из Парижа в Нью-Йорк знаменитого «Конкорда». Ещё полгода назад не мог об этом и мечтать. Да что тут говорить – о том, что будем делать фильм, ни единой мысли не было. Мне бы радоваться, но мешает некая неясность, невнятно сформулированное опасение. А дело в том, что тесть Поля согласился финансировать наш фильм с одним условием. Он, видите ли, имел обыкновение лично переговорить, разобраться, что там автор написал в сценарии. Да по большому счёту я не против. Даже несмотря на то, что ради этой встречи вынужден тащиться за тридевять земель. Но что будет за условие, Поль мне не сказал, будто бы и сам ещё не знает.
Довольно скучное это занятие – лететь над океаном. Внизу только вода или облака. Сам по себе полёт меня уже не удивляет, разве что возникли новые ощущения, которых не было, когда из Москвы летел в Париж. Особенно поразила тишина после того, как преодолели звуковой барьер – возникло подозрение, что падаем. Успокаивала мысль, что не для того меня так мучила судьба, чтобы развеять прах над океаном. Впрочем, если бы удалось сделать всё задуманное, то на излёте жизни не возражал бы против подобного финала. Естественно, если обойдётся без попутчиков.
Когда подлетали к городу, вспомнились слова Максима Горького про «челюсть с неровными чёрными зубами». Я бы так не сказал. Не потому, что не испытываю тяги к физиологическим сравнениям, но просто впечатление было несколько иное. Вот будто бы вижу игрушечные домики, построенные из песка детишками на побережье океана. Заботливо построенные, с окнами, с дверями. Тут много улиц, парки, площади и автострады. Дети этим своим творением вполне довольны. Им кажется, что создали нечто совершенное, незыблемое на века. Но так ли это? Подует ветер или птица мимо пролетит, задев сооружение крылом, и вся эта диковина вдруг рухнет, как и не было.
Однако стоит въехать в город, и воображение подсказывает совсем другое. Оказывается, я крохотный муравей, случайно заплутавший в этом лабиринте. Нью-Йорк давил на меня. Он подавлял кричащей рекламой, пёстрыми толпами людей, громадами высотных зданий, нависших над моею головой. Видимо, Поль специально повёз меня через центральные районы города. Но вот с какой целью? Удивить? Вызвать восхищение? Или показать, что я лишь маленькое, ничтожнейшее существо в сравнении с этим окаменелым монстром? Да, собственно, какое ему было дело до моих личных впечатлений?
Номер мне забронировали в отеле «Алгонкин». Название довольно странное, что-то связанное с индейскими аборигенами. Поблизости Таймс сквер и театральный Бродвей. К тому же, как не преминул мне сообщить Поль, в этом отеле останавливались Хемингуэй и Фолкнер. Что тут сказать – приятная компания!
Переговоры решили не откладывать в долгий ящик. Время – деньги. Так вроде бы говорят американцы. Да мне и самому не терпелось внести ясность в наш проект, и прежде всего, разобраться, что там за условие.
Тесть Поля жил на Пятой авеню. Насколько я понял, там располагалось всё его семейство. Втайне я надеялся, что обойдётся без застолий, ненужных встреч с близкими и дальними родственниками Поля, которых было видимо-невидимо. Во всяком случае, так можно было предполагать, если припомнить рассказы о генералах, обер-прокурорах и прочих представителях богатой родословной.
Внутри дом не отличался какой-то уж излишней роскошью. Всё было устроено по-деловому. Правда, в личные покои меня никто не собирался приглашать.
Тесть, седовласый господин с чуть полноватым, тщательно ухоженным лицом, энергичный и подвижный не по возрасту, представился как Джон, и можно было начинать. Поль выступал ещё и в роли переводчика.
– Только давайте без церемоний, по-простому, – предложил мне Джон. – Если с чем-то не согласны, сразу возражайте, не стесняйтесь. Иначе получится только вежливый, но совершенно никчёмный разговор, как на приёме у английской королевы.
Такой подход меня вполне устраивал.
– Да я, в общем-то, согласен, – отвечаю.
– Вот и прекрасно.
Далее Джон попросил меня пересказать сюжет. Судя по всему, лирическая линия его интересовала мало, а вот мой взгляд на политические события, которые происходили много лет назад, его особенно занимал. Время от времени Джон прерывал меня и как бы вставлял в сценарий собственные комментарии. Я даже уверен был, что по окончании встречи мне передадут подписанную им стенограмму встречи. То ли на память, то ли как непременное руководство к действию.
– В том, что произошло в России в этом веке, есть немалая доля нашего труда, – говорил Джон, попыхивая сигарой. – Мы как тот катализатор, который ускоряет естественный процесс. Во всяком случае, всегда готовы поделиться нашим опытом. Ещё в семнадцатом году мы к вам направили миссию Элио Рута по согласованию с премьером Керенским. Жаль, что тогда не удалось, – в его глазах мелькнула грусть, но тут же словно бы о чём-то вспомнил: – Кстати, не мешало бы в ваш сценарий ввести американца. Важно показать преимущество нашего образа жизни, дать зрителям ориентир, чтоб не блуждали в потёмках, а видели впереди свет демократии.
– Да я не против. Только откуда его взять?
– Не понял… То есть как откуда?
Джон смотрел на меня примерно так же, как таможенник, который обыскивал мой багаж в аэропорту. Похоже, и Полю вопрос этот не понравился.
– Ах, извините, – чувствую, что не то сказал. – Я это к тому, что среди знакомых княжеской семьи не было ни одного жителя Америки.
Вижу, Поль с облегчением вздохнул, да и на лице Джона вроде бы разгладились морщины.
– Ну, это не проблема. Нужно только поискать, – Джон задумался. – Вот ведь наверняка Рут имел широкий круг общения. Думаю, что разобраться в этом деле для вас не составит особого труда.
– Что ж, я попытаюсь, – говорю без энтузиазма.
– И не откладывайте на потом. Надеюсь, недели для этого вам хватит?
Неделя в Нью-Йорке – это уже было кое-что! Что же касается сделанного мне Джоном предложения, то числился у меня в романе один невзрачный тип, знакомый князя, англичанин. Пусть станет теперь американцем. В конце концов, оба англосаксы. Надеюсь, британская королева не обидится.
Деловая часть встречи была завершена, однако беседа продолжалась уже в более приятной обстановке, за бокалом виски. Однако и тут никуда не деться от политики. Финансы финансами, но, судя по всему, Джон был в курсе важнейших мировых проблем. Вот и события в России его весьма интересовали.
– Думаю, что всё у вас будет хорошо. Пришли новые люди к власти, образованные и умные. Мы же, как я уже сказал, готовы поделиться своим опытом. А опыт построения демократии у нас богатый. Вот скоро выборы, снова народ будет выбирать, и, несомненно, выберет достойного президента, а не какого-то там саксофониста типа Клинтона.
– Вы простите меня, Джон. В политике я не силён, однако вот что немножечко смущает, – чувствую, что виски развязывает мне язык, но ничего не могу с собой поделать. – Конечно, Америка богатая страна и может многое себе позволить. Но зачем сотни миллионов долларов тратить на избирательную кампанию, если можно найти им более достойное применение в общих интересах?
– Поясняю. Цель этих финансовых затрат – доказать преимущества нашего кандидата, его интеллектуальное превосходство над соперником. Дело это непростое, требуется вовлечь в процесс как можно более широкие слои народонаселения.
– А почему не сделать проще? Ну, скажем, разослать всем гражданам программу кандидата, биографию.
– Вы не понимаете специфики процесса, Майкл, – Джон отхлебнул виски и продолжал: – Народ, он тоже разный. Кому-то ничего не надо разъяснять, он сам всё понимает. А есть и такие, которым нужно вдалбливать, причём помногу раз. К тому же американцы очень ценят общительность кандидата, им надо посмотреть на него вживую, а если повезёт, похлопать по плечу и даже руку своему избраннику пожать. Поэтому приходится колесить по всей Америке. Главное, никого при этом не обидеть, иначе назло нам пойдёт и проголосует за другого кандидата.
– Выходит так, что нужно всем понравиться. Наобещать как можно больше. А в тонкостях политики народ всё равно не разбирается… – я чувствовал, что снова говорю что-то не то, однако не мог остановиться.
Впрочем, на Джона тоже подействовало выпитое виски. Будь мы оба помоложе, наверное, не дошло бы до такого предела откровенности, когда все мысли, как на аукционе, выставляют напоказ. Естественно, в расчёте на то, что заплатят подороже. Но тут, конечно, дело было не в деньгах. Я-то ожидал – чем больше говорю, тем больше услышу возражений, а там, глядишь, и разберусь, что тут к чему. Однако, как ни странно, Джон и не думал меня опровергать.
– Всё именно так, – усмехнувшись, согласился он. – Народ, он как дитя. Пока не поднесёшь ему на блюдечке, да не погладишь по головке, да колыбельную на ночь не споёшь… В общем, в этом деле нельзя полагаться лишь на случай, мы просто обязаны держать руку на пульсе времени.
– Но стоит ли тогда тратиться на выборы? А что если двум партиям между собой договориться, кому в ближайшие четыре года будет принадлежать власть?
– Нет, так нельзя. Народ должен быть уверен, что именно он властвует. Это ради всеобщего спокойствия. К тому же и договориться очень сложно. Хотя у демократов и республиканцев программы, по большому счёту, не отличаются ничем, но вот интересы разные.
– Я этого не знал…
Джон, словно бы сочувствуя мне, изобразил скорбную мину на лице.
– В том-то и дело, Майкл. Все ваши заблуждения от недостатка информации, – но вот уже махнул рукой и улыбнулся: – Закончите ваш фильм, и приезжайте-ка в Нью-Йорк. Поживёте здесь, тогда и вопросов станет меньше. А, может быть, и насовсем останетесь. Нам талантливые люди, ох, как нужны, вы здесь не пропадёте. Кстати, у меня есть надёжные партнёры и в издательствах, и в Голливуде. Так что можете рассчитывать…
– Неужели вам своих талантов не хватает, Джон?
– Хватает, это не вопрос! Но тут ведь вот какая штука. Стоит эмигранту пожить у нас с десяток лет, обзавестись собственностью, заиметь солидный счёт в банке, как наблюдается некий нежелательный эффект. Ну словно бы у него мозги жиреют. Увы, это обратная сторона благополучия. Так что время от времени нам просто необходимо влить свежую кровь. Иначе может произойти то же, что некогда случилось с Древним Римом. Ну да вы и сами знаете.
Честно скажу, перспектива ожирения мозгов меня нисколько не прельщала. Даже если случится только через десять лет. А что потом? Вспоминать о славном прошлом и поучать вновь обращённых, как нужно действовать, чтобы добиться быстрого успеха? Нет уж, простите, это совсем не для меня.
И вообще, стоило ли тащиться в такую даль, чтобы получать наставления, что и как писать? Да пусть своими советами подавится! Вот именно это я бы и сказал, если бы речь шла о моём романе. Однако у фильма есть своя специфика. Тут я, и в самом деле, дилетант. А потому приходится, разинув рот, внимать. Только, что мне ни говори, останусь при своём мнении, даже если придётся сделать так, как Джон потребует…
Была ещё одна цель у этой неожиданной поездки. Уж если появилась такая редкая возможность, хотелось бы хоть что-то новое узнать о Кире – чем увлекалась, круг знакомых… Да что говорить, я просто обязан разобраться, какой же она стала после того, как перебралась в Нью-Йорк.
Адрес дома, где жила когда-то Кира, Поль мне сообщил, и даже предложил подвезти до места. Однако я бы предпочёл обойтись при этой встрече с прошлым без свидетелей. Он высадил меня на Второй авеню, где-то у семьдесят девятой стрит, а дальше я пошёл пешком. Иду, поглядывая по сторонам и подмечая интересные подробности. А вдруг пригодится, если захочу написать о своём открытии Америки…
Это случилось на перекрёстке. Только я повернул за угол, намереваясь обозреть окрестности восьмидесятой стрит, как передо мной возникли два дюжих полицейских. И где они таких берут? Видимо, приходится изрядно посидеть на спецдиете прежде, чем обретёшь нужные кондиции. Но вот пока я об этом размышлял, «копы» достали револьверы и, наставив их на меня, принялись что-то орать. Если бы кричали по-русски или на латыни, знал бы, что ответить, но вот тут… Только догадался поднять руки, однако и этого им показалось мало.
– Да что вам надо-то? – кричу.
И вдруг слышу:
– На колени, мать твою! А не то дырку в голове сделаю!
Эти слова на чистом русском языке произнёс белобрысый «коп» с бульдожьей мордой …
В голове промелькнуло: вот она, хвалёная их демократия! Стоит человека в чём-то заподозрить, как всё – девять граммов и душа из тела вон. Только и останется, что безымянная могила на пригородном кладбище. А то и вовсе бросят труп на пустыре.
Силу, признаться, я и прежде уважал. Но чтобы встать на колени перед этими… Да пусть хоть всё тело продырявят! С какой стати буду признавать, что в чём-то виноват? Пусть для начала представят доказательства, зачитают мне мои права. Да где, в какой их декларации записано, что человек должен стоять перед ними на коленях?
Откуда что взялось, я этого не знал. Да, в сущности, никогда не замечал за собой подобной смелости. И от Петлюры, и от красных приходилось драпать. А потому что одно дело обругать кого-то в разговоре или написать на эту тему фельетон, но тут, когда дуло сорок пятого калибра смотрит прямо мне в глаза… тут требовалось совсем другое. И только уже потом, когда всё завершилось по-хорошему, подумал: а не в том ли здесь причина, что есть большая разница, перед кем вот так стоять? Перед большим начальником пасть ниц не очень-то зазорно, особенно, если от него зависит, как сложатся обстоятельства дальнейшей моей жизни. Но вот от этих чего хорошего мне ждать? Ни вида на жительство, ни гонорара за издание романа… Только лишь мат-перемат на непонятном языке.
Уже толпа собралась, что-то мне кричат. Видимо, советуют, что нужно подчиниться. А я стою, держу руки над своею головой и думаю: зачем только нелёгкая занесла меня сюда? Ведь если пристрелят, даже у могилки некому поплакать. Марина далеко. Поль тоже, по большей части, в Европе околачивается. От Джона сострадания и вовсе не дождёшься. Тогда зачем? И вот только решил, что самое время опуститься на колени, как внезапно крики смолкли.
Когда открыл глаза, «копы» уже убрали револьверы, а тот, мордастый, с кем-то разговаривал по рации. Затем подходит ко мне и говорит:
– Сэр! Извините! Неувязка вышла. Тот, кого мы искали, уже задержан. Тут неподалёку. Могу ли чем-то вам помочь.
Да я бы от помощи не отказался, потому что руки мысленно так и держу над головой. И словно сознание поделилось надвое. Одна половина вроде бы довольна тем, что обошлось. Другая же не решается продолжить путь, поскольку там, за следующим углом, меня наверняка ждёт снова пара полицейских, и снова я окажусь перед всё тем же страшным выбором – стоять или же пасть?
– Похоже, сэр, вам не по себе, – глядя мне в глаза, заметил «коп».
– Да уж… – только и смог вымолвить.
– В таком состоянии лучшее средство – это выпить. Тут неподалёку есть приличный бар. Если подождёте немного, я сменюсь, тогда вместе опрокинем по стаканчику. Идёт?
– Почему бы нет… – говорю без удовольствия.
– Тогда пойдёмте, я вас провожу. Только одно условие – не напивайтесь до моего прихода.
Ему вроде бы смешно, а мне сейчас ничего в глотку не полезет.
Но вот через каких-то полчаса сидим за столиком, пьём виски. Передо мной уже не «коп». Простой рязанский мужик, только, как бы это сказать, слегка облагороженный. Да здесь они словно бы все на одно лицо – китайцы, негры, русские… Все ходят примерно одинаково. Судя по интонациям, одно и то же говорят. Я уж не скажу про их улыбки. И даже мысли у них во многом совпадают. Не знаю, как на самом деле, но именно так мне показалось.
– Нет, ты не прав, – возражает Боб.
Боб, то есть Борис, и вправду, оказался из Рязани. Закончил там военное училище, а в армии, по сути, не служил – почти что сразу попал под сокращение. И вот какими-то неведомыми мне путями оказался в Штатах. Боб предпочёл об этом не говорить, только сказал, что поначалу жил в Израиле, но там его хотели заставить воевать.
– А на хрена мне такая радость – погибать за чьи-то интересы?
– Но ведь в полиции тоже есть свой риск…
– Э-э-э, не скажи, – ухмыльнулся Боб. – У нас с этим очень просто. Чуть что не так, открываем огонь на поражение. Нет, правда, с какой стати мне из-за какого-то подонка жизнью рисковать?
– Ты и в меня бы стал стрелять?
Боб перестал ухмыляться и задумался.
– Ты знаешь, хорошо тебе вот так… А вот была у тебя семья, невыплаченный кредит за квартиру, попробовал бы ты прожить на пособие по безработице… Да я на все сто уверен, не стал бы долго размышлять. Выстрелил бы, и вся недолга!
– И не было бы раскаяния?
– Ты часом, не из Армии спасения? – рассмеялся Боб, но потом снова посерьёзнел. – Когда выполняешь долг перед своей страной, все прочие прибамбасы по боку! Вот так и только так!.. Ладно, кончай выпендриваться. Давай лучше ещё выпьем.
Так я и не дошёл в тот день до дома Киры. Даже подумал, что кто-то намеренно этому препятствует. Но почему? Кого или что я могу там потревожить? Мне бы только в окно взглянуть. А вдруг отодвинет занавеску? А вдруг мелькнёт в окне знакомое лицо?
Но нет. Напрасные мечты. На следующий день я битый час простоял у дома. Ну хоть бы одна занавеска шелохнулась! Всё без толку. Тогда зачем пришёл?..
Мало того, что прогулка по Второй авеню оставила мало приятных впечатлений, да вот и прочие мои попытки вернуться в прошлое оказались бесполезны. Поль рассказал, что к северу, у дальней оконечности острова, на берегу какого-то пруда живёт одна из внучек Киры Алексеевны. А вдруг повезёт и эта встреча поможет мне понять, что же случилось тогда, в страшном декабре семнадцатого года, и почему мечты так и не стали для меня реальностью?
Должен признаться, что внучка Киры мне не приглянулась. Даже усомнился – туда ли я попал? Хотел было извиниться и повернуть назад, однако присутствие Поля не позволяло это сделать. Ещё подумалось: а что если и Кира была такой вот в старости? Впрочем, если речь идёт о родном, близком тебе человеке, внешность не играет роли. Это несомненно, если прожил рядом много лет. Но вот случись мне встретить Киру в столь почтенном возрасте, какая была бы у меня реакция? Узнал бы? Или бежал стремглав, как от страшного видения?.. Нет, такое просто невозможно! Да потому что – Кира! А тут совершенно незнакомый, посторонний человек. Да нужно ли было мне её увидеть, чтобы додуматься до этого?
В общем, поездка и впрямь оказалась бесполезной. О жизни Киры здесь, в Нью-Йорке я не узнал ровно ничего. То ли не захотела рассказать, то ли не помнила.
Чтобы как-то отвлечь меня от грустных мыслей, Поль предложил посетить джаз-клуб. Моё почтение к этому жанру в музыке он мог отметить ещё в Париже, в «Бильбоке». «Блю нот», конечно, со своим парижским собратом не сравнится. Разве что вывеска весьма оригинальная – огромный чёрный рояль, раза в полтора больше обычного, висел над самым входом. Внутри же заведение вполне обыкновенное. Довольно просторный зал, эстрада подсвечена синим светом, незатейливые столы, которые подходят, скорее уж, для придорожной забегаловки. Да и сами музыканты меня, если честно говорить, разочаровали – техничные, нет слов, однако души в их исполнении я так и не почувствовал. Возможно, дело в том, что в «Бильбоке» я был с Мариной. А здесь лишь Поль – ну это же совсем не то!
Куда больший интерес вызвало у меня заведение напротив «Синей ноты». «Чёрная кошка» стала пристанищем нью-йоркских «битников» ещё с 60-х годов. Тут чувствовалась что-то реальное, живое. Рассказывали, что ни одна ночь не обходится без драк, что нет проблем ни с наркотой, ни с девками. Такое заведение вполне соответствовало моим представлениям о нынешней Америке. Впрочем, личное мнение – это отнюдь не приговор…
А на четвёртый день меня вызывает Джон. На этот раз встреча проходила в его офисе, поскольку предстояло подписывать договор. Понятно, что не обошлось без Поля.
– Итак, что надумали, Майкл?
– Это вы о чём?
– Ну как же? Нашли подходящего американца?
– Ах, это… Есть у меня один вариант. Наш князь решил заняться добычей золотишка, так вот американец, ветеран Клондайка, ему в этом помогал. Как вам такой сюжет?
– Нет, не пойдёт, – Джон весьма категоричен. – У зрителей может возникнуть впечатление, будто американцы приехали в Россию наживаться, грабить. А вы должны рассказать о священной миссии.
– Да где же её взять?
– Вот вы опять о своём! – в словах Джона появилось раздражение. – Что у вас было по истории?
– Это тут причём? – недоумеваю.
– Как это причём? А наши поставки? А ленд-лиз? Неужели это не находит в вашем сердце отзвука?
По счастью, вмешался Поль:
– Джон, события фильма должны происходить с шестнадцатого по тридцать первый год.
– Что значит – должны? Кому это потребовалось?
– Просто таков сюжет.
– Ну так передвиньте сюжет на двадцать лет вперёд. В конце концов, кто платит деньги?
Поль словно бы в рот воды набрал, не зная, что сказать. А у меня после таких слов одно желание – выйти вон, найти ближайший бар и там до чёртиков напиться! Ещё свежа в памяти та встреча, около восьмидесятой стрит. Гляжу на Джона – нет, на полицейского вроде не похож. Но вот ведь тоже, так и норовит поставить на колени.
Итак, можно ли всё переиграть? Допустим, Кира уже никакая не княгиня, а, например, жена номенклатурного начальника. Понятно, что главный герой – военврач, приехавший за новым назначением в столицу. При этом Кира с мужем никак не может эмигрировать, а потому отправляется в ГУЛАГ с клеймом жены шпиона, диверсанта и врага народа. Пусть так… Но вот смогу ли я об этом рассказать, если не был там, если толком ничего не знаю? Одно дело написать о том, что пережил, а совсем другое – перечитать рассказы очевидцев или высасывать из пальца то, чего и не было. Ну как тут поступить? Пришлось снова напрягать свою фантазию. Ведь в этом деле так – не сможешь удовлетворить заказчика, успеха не добьёшься.
– Джон! А что если вернуться к вашей прежней мысли?
– Что вы имеете в виду?
– Да вот вы упоминали Элио Рута. Я тут покопался в книгах и нашёл, что сопровождал эту миссию в поездке по России будущий родственник княгини, некий дипломат. И более того, князь был знаком с его отцом по фотографическому обществу. Тогда это увлечение было модным, впрочем, как и сейчас. Так вот я и подумал: а что если продолжить эту линию и познакомить князя с Рутом?
– Отличная мысль! – Джон не скрывал своего восторга. – Да, Майкл, вижу, что я в вас не ошибся, – и уже ставя подпись под договором, повторил: – Так вы подумайте о том, чтобы перебраться к нам сюда, за океан.
На том мы и закончили. После того, как был подписан договор, я собирался, не мешкая, отправиться в аэропорт, только бы больше не видеть ни Джона, ни мордатых полицейских, ни этой богатой, процветающей Америки. Чем виновата Америка, я бы не смог точно указать, но было предчувствие, что добром всё не закончится…
Однако Поль уезжать не торопился. Как он мне разъяснил, рекламировать будущий фильм нужно уже сейчас. И для начала стоило бы заинтересовать рассказом о знакомстве Булгакова и княгини самую продвинутую часть публики – студентов и преподавателей местного университета. За время съёмок фильма брошенное в землю зерно может дать хороший урожай, поскольку эта тема станет основой для написания статей и диссертаций.
Что ж, по большому счёту, я не возражал. Даже готов был придумать по ходу дела новую историю, вроде той, что поначалу рассказал Марине. Вот каждый раз – хотел бы правду рассказать, так ведь всё равно же не поверят!
С этой истории о том, как я, то есть Михаил Покровский, задумал докопаться до тайного смысла «закатного» романа – речь о «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова – я и начал свою лекцию в главной аудитории университета. Надо сказать, что роман я к этому времени прочитал и даже сделал кое-какие неожиданные выводы, не совпадающие с мнением признанных литературоведов. Впрочем, кому, как не мне, знать подлинный смысл того, что там написано.
Зал полон публики. Естественно, в основном, это студенты. Есть среди них и хорошенькие, даже очень привлекательные лица юных леди. Насколько я понял, присутствующие изучали русскую литературу, довольно сносно знали наш язык. И вот я говорил, описывая этапы своего исследования, доказывал, почему те или иные люди мне представляются реальными прототипами персонажей этого романа. Однако, учитывая нынешний интерес к событиям в России, сделал упор на политике, на моей интерпретации «бала Сатаны». Впрочем, ради рекламы будущего фильма, пришлось отдать дань и лирической линии сюжета – рассказать о нежных чувствах, которые автор испытывал к княгине. Ну а как без этого?
Когда закончил свой рассказ, зал стоя аплодировал. Признаюсь, я этого не ожидал. Хотя чему тут удивляться – фамилия Булгакова своё дело сделала. Затем посыпались вопросы.
– С чего всё началось?
– А начиналось очень просто, вы не поверите, с трамвая. Как-то я натолкнулся на статью в журнале, фамилию автора уже не помню… Так вот этот автор утверждал, будто трамвай по Малой Бронной не ходил и что Булгаков всё придумал. Надо ли говорить, что моему возмущению не было предела!
– Но извините… Насколько мне известно, жёны Булгакова в один голос заявляли, что трамвая не было.
– Жёнам вообще доверять нельзя… По крайней мере, в технических вопросах. А если серьёзно, то трамвай этот я видел собственными глазами.
– Не может быть…
– Да, да! Вот такой я старый.
– И что же, видели тот самый турникет, трамвай и даже гибель Берлиоза?
– Нет, председателя МАССОЛИТа зарезали ещё до меня… – смех в зале. – А вот до Ермолаевского переулка я по малолетству так и не добрался, хотя точно такой же турникет, который описан у Булгакова, видел у выхода с бульвара в Малый Козихинский переулок. Видел и рельсы, и трамвай…
– Ну, ладно! Допустим, убедили. А как вам в голову пришла такая дикая мысль, будто барон Майгель из главы «Великий бал у сатаны» – это Тухачевский?
– На первый взгляд, и в самом деле, мысль дикая. Это вы правильно сказали. Да, честно говоря, я и сам поначалу сомневался. Но дело в том, что в последних редакциях романа события московских глав однозначно датированы 1937 годом. И вот перечитываю главу о бале сатаны, и возникает такой ассоциативный ряд: Майгель – Мигель – Михаил – Тухачевский. А почему бы нет? Вдруг правда, речь идёт об опальном маршале? Решающими стали слова Воланда: «злые языки уже уронили слово – наушник и шпион. И еще более того, есть предположение, что это приведет вас к печальному концу не далее, чем через месяц». А между тем, и визит в Москву Воланда, и бал Сатаны происходят в мае, тогда же был арестован Тухачевский. И менее чем через месяц состоялся суд, а затем – расстрел. Ну а дальше я стал раскручивать идею и нашёл ещё ряд аргументов в пользу этой версии.
– И всё же почему именно вам открылся тайный смысл знаменитого романа?
– Как вы поняли, я вырос на Патриарших, а потому события, описанные в романе, да и сам Булгаков, не раз посещавший эти места, мне ближе и понятнее, возможно, больше, чем другим исследователям его творчества… Итак, началось с трамвая, затем заинтересовался биографией и личностью Булгакова, однако ни о каком серьёзном исследовании в то время даже не помышлял. И вот однажды наткнулся на загадочную фразу в дневнике Булгакова, я её уже упоминал: «Около двух месяцев я уже живу в Обуховом переулке в двух шагах от квартиры К., с которой у меня связаны такие важные, такие прекрасные воспоминания моей юности и 16-й год и начало 17-го.»
– Фраза и в самом деле непонятная. Но ведь, наверное, булгаковеды пытались её разгадать?
– Ясное дело, что пытались. В итоге, один из биографов Булгакова так написал: «С чем связана эта запись, кто скрывается за буквой К., мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем».
– И как же вам удалось добраться до самой истины?
– Я мог бы сказать, что это был титанический труд… Представьте себе, нужно просмотреть списки жителей ближайших окрестностей Обухова переулка в 1916 и в 1917 году и среди них найти ту очаровательную даму, фамилия или имя которой начинались с буквы «К».
– И как только терпения хватило!
– Просто мне повезло. Стал просматривать списки всех жителей Москвы за 1916 год, и вот на третий день наткнулся на упоминание княгини Киры Алексеевны Козловской, жившей по адресу – Обухов переулок, дом № 6. Это наискосок, буквально в нескольких шагах от дома № 9, в котором жил Булгаков в декабре 1924 года вместе с Любовью Белозерской, второй своей женой. Так вот, в инициалах есть две начальные буквы «К», это не считая той же буквы в титуле княгини…
– Вам, действительно, повезло. Очень похоже на подарок.
– До сих пор не понимаю, чем заслужил. Собственно говоря, это подарок не мне, а всем поклонникам творчества Булгакова, – аплодисменты в зале.
– Мне очень понравилась история знакомства Булгакова с княгиней, – это говорит весьма приятной внешности юная особа. – На мой взгляд, всё довольно убедительно. Очень интересно и то, что рассказ о семье князей Козловских стал поводом для обсуждения мировоззрения близких к ним людей, родственников, друзей, знакомых… Но вот на что я обратила внимание – в ваших словах иногда сквозит этакое презрительное отношение к либералам.
Ну что тут скажешь? Столь коварного вопроса от юной леди я никак не ожидал. Да если бы узнали, что перед ними убеждённый монархист, наверняка бы закидали гнилыми помидорами и вынесли из аудитории вперёд ногами. Впрочем, не знаю, как у них тут принято. Вот потому и отвечаю:
– Презрительное? Вовсе нет. Скорее, сочувственное. Причём сочувствую я самой идее…
– Как это так? – в словах юной особы сквозит недоумение, а по залу прокатился ропот.
Тут следует пояснить, что я всё ещё находился под впечатлением небывалого успеха. Всё ж таки первое выступление перед публикой, полный зал, аплодисменты. Да на моём месте каждый бы воспарил туда, откуда очень долго и очень больно падать… Увы, столь ценные мысли появились у меня уже потом, ближайшей ночью, когда маялся без сна. А здесь, забыв обо всём на свете, говорю так, как будто нахожусь в дружеской компании:
– Дело в том, что стремление к свободе заслуживает, безусловно, уважения. Если не восхищения. Вы, наверное, не знаете… был когда-то такой фильм «Это сладкое слово свобода». Слово-то сладкое, но беда в том, что человек ещё не достиг той степени совершенства, чтобы позволять ему делать всё, что в голову взбредёт.
Произнося эти слова, я чувствовал, что увлекаюсь. Однако желание развить успех, получить власть над аудиторией, несло меня вперёд. Откуда в моей голове возникали аргументы, где находил подходящие слова? Ведь прежде, как только мог, избегал разговоров о политике. Но оказавшись здесь, в Нью-Йорке, я был уже не в состоянии молчать. Я словно бы продолжал спор с Джоном и жаждал непременно доказать, что прав не он, а я.
