bannerbannerbanner
полная версияБулгаков и княгиня

Владимир Алексеевич Колганов
Булгаков и княгиня

Полная версия

Пожалуй, точно так же нужно относиться и к литературе. Нельзя садиться за стол лишь иногда – если есть подходящее настроение или когда в голову взбредёт. Надо постоянно совершенствовать свой стиль, манеру письма, выразительные средства. Иначе может случиться так, что вот возникнет гениальная идея, некий образ, а у тебя не хватит возможностей, чтобы его реализовать. Об этом и говорили за столом – о том, чем дилетант, художник-любитель отличается от профессионала.

Несмотря на нежную любовь к Ван Гогу, в живописи я был полнейший профан. Во всяком случае, она меня никак не возбуждала. Видимо, всё дело в том, что в пору моей юности верхом совершенства признавался кубизм и прочая мазня. А после на смену поиску изысканных форм пришло весьма убогое, банальнейшее содержание – оформленный в примитивную форму агитпроп. Об этом даже вспоминать не хочется. Что было в моде теперь, я ещё не знал. Поэтому только слушал. Спасибо Марине, её друзья предпочитали говорить по-русски. Ну а при необходимости Марина обеспечивала перевод.

– Лиз, ты не права. Художник должен быть свободен. И никаких запретов, никаких заповедей типа «не убий», «не навреди». Да пусть своим искусством он даже кого-нибудь убьёт, зато может явиться миру нечто невиданное, невообразимое.

– Ну да, чтобы любоваться этим, сидя на толчке, – тощая, как игла, Лиз язвительна и неколебима. – Рома, рынку нужен ходовой товар. Есть спрос на Кандинского, Ван Гога, Модильяни… Ну а мазню твоего новатора кто будет покупать?

– Ты рассуждаешь, как лавочница. Ван Гог был гениален ещё до того, как его картины стали выставлять на аукционах Сотбис.

– Ну да, а умер в нищете. Кто виноват?

– Виновато время…..

– Вот-вот! Пригвоздим его к позорному столбу!

– Кстати, новаторы сто лет, как перевелись, – это вступает в спор неряшливо одетый юноша с кудлатой шевелюрой, как и положено художникам. – В живописи теперь невозможно обойтись без плагиата. Даже Пикассо фрагменты «Герники» слямзил у Сюрважа.

– Что ты говоришь? – Лиз поражена. – Чего ж не отсудил?

– Да как можно с мэтром ссориться? Тогда вообще ни одной картины не продашь.

– Вы все ничего не понимаете! – в спор вмешивается Андре, низкорослый брюнет с рано облысевшей головой. – Нужно создавать новую культуру, не скованную никакой моралью. Тогда и картины, и книги будут нарасхват.

– Я бы уточнил. Так непременно будет, если вместе с моралью убрать заодно и мысль, – уточняет Стив, журналист, приятель Поля.

– С какой стати?

– Да потому что, если глуп, то купишь всё, что тебе предложат, – Стив издевательски хохочет.

– Да, да! Поэтому и пытаетесь нам промывать мозги, властители дум и мастера печатного слова, – притворно возмущается Роман.

– Ну, это не совсем так, – чувствуется, что Стиву эта тема неприятна.

– Андре! И всё же, как можно обойтись вовсе без морали?

– Иначе человечество не выживет! Как только начинается дискуссия на тему «морально или не морально», прогресс останавливается, начинается застой. Всё то же самое, что в бизнесе или в науке.

– Кому на хрен нужен твой прогресс, если мораль будет деградировать? – негодует Лиз.

– Я же говорю, здесь суть проблемы выживания!

– Лиз! Лиз! Успокойся! Андре хочет переспать с одной из тех девиц, что галопируют по сцене. Вон с той, грудастой. Вот и несёт ахинею, чтобы привлечь внимание к себе.

– Не нужно ахинеи! Достаточно только содержимого кошелька. Спорим, что затащу её сегодня же к себе в постель! – Лиз, слегка покачиваясь, встаёт из-за стола и направляется к эстраде.

Пока успокаивали Лиз, пока все рассаживались по местам, самое время было подобраться к Полю, чтобы расспросить, что там с моим романом. Вот только смущало присутствие Элен, его невесты. Довольно рослая блондинка, под стать здешним танцовщицам, не слишком привлекательная на мой вкус, но что ещё более важно – я сразу же терялся под её взглядом. Наверное, так смотрит владелец шикарного авто на продавца хот-догов на улице Чикаго или же в Нью-Йорке. Взгляд то ли презрительный, то ли пронзающий тебя, словно бы ты не человек, а некое бестелесное создание, фантом – стоит на тебя подуть, и улетишь ко всем чертям со всеми твоими вопросами и никому не нужными, бездарными романами! Я даже подумал, а стоило ли приходить сюда, чтобы убедиться в почти что очевидном. Да, здесь была своя жизнь, а я, явившийся из прошлого, был явно не нужен никому…

– Ах, как я жалею, что так поздно родилась! – вдруг говорит Марина.

Вот как! Это, конечно, было лестно для меня. Марина, как всегда, права. Ведь если бы не разница в возрасте, всё могло быть по-другому…

– Но разве нам с тобой так плохо сейчас? – недоумеваю.

Смеётся. Что же тут смешного? Прижалась в моему плечу и шепчет:

– Успокойся. Мне кроме тебя никто не нужен. Я – о другом. А дело в том, что в Сен-Жермен-де-Пре, неподалёку от Сорбонны есть одно место, джазовый клуб. Мы частенько там бываем. Кстати, тебе нравится джаз?

Не знаю, что и сказать. За те несколько месяцев, что мотался по Москве, мне приходилось слышать разговоры о джазе, но не более того. Моё увлечение музыкой в прошлой жизни ограничилось вокалом – колоратурное сопрано, бас, баритон… А что если джаз – это музыкальное воплощение кубизма? Уж так мне не хотелось при Марине попасть впросак, что промычал невнятное:

– Зависит от того, кто исполняет…

– Так ведь и я о том! – воскликнула Марина. – Ты знаешь, какие музыканты там играли лет двадцать, тридцать назад? Луи Армстронг, Дюк Эллингтон, Майлз Дэвис… Да всех не перечислить!

– Вот ты о чём…

Я слегка обескуражен ещё и потому, что никогда не слыхал таких имён. Но тут интереснее совсем другое – что было бы, окажись я в Париже четверть века назад и будь соответственно моложе? Наверняка приударил бы за Алекс – Марина говорила, так зовут её мать… О, Господи! Ну что за мысли, что за дикие слова! Надо полагать, это нынешняя молодёжь на меня влияет. Тут ничего не поделаешь. У каждого приятного явления есть оборотная сторона.

– А знаете, – говорит Марина. – Давайте-ка поедем в «Бильбоке»!

– Отличная идея! – подхватывает Поль. – Я тамошнюю музыку просто обожаю.

– Да, да! Поль с детства мечтал жениться на мулатке, – брезгливо замечает Элен. – Она в этом подвале уже лет пятьдесят поёт.

– Ах, милая, не будь занудой! – восклицает Поль, с улыбкой прижимая к себе будущую супругу.

Ну что ж, я буду только рад, поскольку уже невмоготу это терпеть, от многоцветья в глазах рябит, а длинноногие девки с натренированными мышцами большой симпатии у меня никогда не вызывали…

Джазовый клуб «Бильбоке» располагался недалеко от Сены, на углу улицы Сен-Бенуа и улицы Аббей. По сути, это три небольших зала, расположенных один над другим, с эстрадой на среднем ярусе. Войдя туда, я сразу же окунулся словно бы в другой, прежде неведомый мне, недоступный мир. Чёрные, красные тона, жёлтый приглушённый свет и волшебные, чарующие звуки. Крохотная эстрада едва вместила рояль и несколько соединённых вместе барабанов. Сбоку прилепился контрабас. И все – пианист, контрабасист и тот, за барабанами, были черны как антрацит. Прежде я таких лишь в цирке «шапито» встречал. Причём все трое, не отрывая рук от инструментов, с каким-то жутким, немыслимым восторгом взирали на Неё. Это была Она, та самая мулатка, я тут же догадался. Но как она пела! Как! Это надо слышать!

Она пела так, что все оперные дивы, а я за свою жизнь их немало повидал, вдруг, окажись они здесь, съёжились бы до размера клавиши на том рояле, а после стремглав бежали от позора, что называется, куда глаза глядят. Глаза же тех, кто находился здесь, никого не замечали – только эта певица на крохотной эстраде, богиня и властительница, фея, обольстительница, девка с Пляс Пигаль, убитая горем женщина и заботливая мать, поющая колыбельную у кроватки сына… И тут же, тут же раздавались пронзительные крики, которые бывают только в ночь любви. Так может петь только она!

Блюз сменялся блюзом, дальше – знаменитый стандарт «Take five». И «Караван» – вершина джазового искусства! Если бы не Марина, я так бы и прожил жизнь, даже не догадываясь, что может быть такое.

Потом уже, узнав, что начиналось это в Новом Орлеане, мне захотелось непременно туда, в Америку. Жаль только, что там не было Киры… Что интересно, Поль, видя мои широко раскрытые в изумлении глаза, застывшую улыбку на губах, подошёл, положил руку на плечо. Словно бы проникся вдруг симпатией, почувствовал во мне родственную душу. А я даже пошевелиться не решался, чтоб не спугнуть это наваждение, этот дивный сон. Марина тоже, как и я, словно бы находилась в этом сне, там, вместе с музыкантами… И вместе с ними переживала эту бурю страстей, вела задушевный разговор с появившимся на сцене тенор-саксом и слушала, как объясняется в нежных чувствах к ней тромбон. Ах, эту ночь я не забуду никогда! Что тут добавить, если даже не вспомнил, что собирался поговорить о чём-то с Полем…

Уже под утро мы оказались на улице Лафит. Здесь жила Колетт, подруга Марины по театральной студии. Мы подвезли её на такси, держа путь к моему дому – я полагал, что в это время бдительную консьержку удастся обмануть, и мы с Мариной без лишних разговоров поднимемся в квартиру. Колетт уже помахала на прощание рукой, но тут я обратил внимание на видневшееся в конце улицы мрачного вида сооружение, похожее на церковь. Видимо, сохранилось подспудное желание ещё как-то по-особенному отметить эту ночь. Если не помолиться перед алтарём, то хотя бы вспомнить о былом, глядя на знакомые образы святых апостолов на почерневших от времени иконах… Мы отпустили такси, благо до улицы Пуге было совсем недалеко, и не спеша направились к храму.

Увы, это сооружение не имело отношение к православию. Вместо привычных куполов я рассмотрел трёх ангелов на крыше. Скорее всего, это Вера, Надежда и Любовь. Чуть ниже на фронтоне надпись по латыни – Пресвятой Деве Марии Лоретантской. А в глубине портала, еле различимые за колоннадой, проглядывали ещё какие-то полустёртые слова. Я подошёл поближе, но так и не смог понять – мои познания во французском языке были слишком скудны, чтобы прочитать буквы, разрушенные временем. Помогла Марина:

 

– Liberte, Egalite, Fraternite, – и повторила на русском: – Свобода, равенство, братство.

– Откуда здесь взялись эти слова?

– Что тебя смущает? – откликнулась Марина. – Это же напоминает заповеди Христа.

– Разве? Что-то не припомню. Такое я прежде слышал только на собраниях масонов.

– Так ты масон? – Марина с удивлением взглянула на меня.

– Да нет. Был пару раз… из любопытства, – потом подумал и сказал: – Правду говоря, ещё надеялся, что помогут опубликовать роман.

– Вот все вы так, – хмыкнула Марина. – Святое дело стараетесь приспособить под себя.

– Что там святого? Одни слова…

– Так для тебя свобода – это только слово?

Я вспомнил танк у Белого дома, вспомнил бородатого защитника моих прав. Припомнил всё, что обсуждали за бутылкой коньяка в «Лидо» – в России революция, власть захватил народ, ну и всё остальное, что полагалось говорить в подобных случаях. Вот только предсказать, что будет дальше – этого никто не смог.

– Марина, давай это прекратим. А то, не дай бог, поссоримся…

– Нет, ты всё-таки скажи!

Я понял, что не удастся её остановить. Так что же – врать, только б не ушла? А там и Поль, глядя на Марину… Но самое главное – роман! Был бы на её месте тот, бородатый, я знал бы, что сказать. Уж он бы у меня утёрся! Но милая женщина, чем она-то виновата? Марина – она ведь, как малое дитя. Любит красивые платья, безделушки… любит красивые слова. Ну как ей объяснить, что власть и свободу невозможно совместить, что людям дана только иллюзия свободы?

Похоже, Марина уже что-то поняла. А я смотрю ей вслед и не могу пошевелиться. Сейчас вот повернёт за угол, сядет в такси и… Но нет, остановилась. Теперь уже она смотрит на меня. Смотрит растерянно, как будто что-то не то сказала именно она, вовсе не я. Но как же так? Ведь ещё мгновение, и мы навсегда могли бы потерять друг друга…

Та ночь в моей квартирке была на диво хороша, и утомительна, и удивительно длинна. Долгая нескончаемая ночь без сна…

И вот на следующий день случилось неожиданное – звонит Поль и предлагает написать сценарий фильма, взяв за основу мой роман. Я будто этого и ждал. Тут же, без раздумий согласился, но с одним условием. Главную роль сыграет юная Марина. Поль удивился, но в принципе не возражал, хотя по возрасту Марина не очень подходила – ей предстояло сыграть женщину старше на целых десять лет. Меня, как автора, это не смущало, скорее наоборот. Тут дело не в полном соответствии образу, и даже не в актёрском мастерстве – Марине предстояло не играть, а жить на экране своей жизнью, всего-то на всего, больше ничего не требовалось. Жаль, конечно, что Поль настоял на том, чтобы отложить издание романа до того, как выйдет фильм. Но в этом есть кое-какая логика – успех нашего фильма может стать хорошей рекламой для романа.

Что ж, Поль теперь ищет режиссёра и продюсера. А я не смог удержаться и рассказал обо всём Марине. Сначала был лёгкий шок, несколько капризных слов, сомнения… а потом объятия. Признаться, я именно это и предполагал. Подобные сцены не редкость в биографии художника, писателя…

XXIV

Раздался стук в дверь. Ах, как не вовремя! Вот только сел за стол, только наметился новый сюжетный ход, так нет, непременно отвлекут, словно бы чувствуют, когда меня посещает вдохновение. Что ж, приходится идти и открывать.

Передо мной стояла на вид ещё довольно молодая привлекательная женщина, одетая, что называется, по последней моде.

– Бонжур, месье. Вы позволите войти?

Не дожидаясь моего согласия, дама прошла в комнату, я за нею следом. И вдруг слышу:

– Да, примерно это я себе и представляла… И где же? Вот на этой тахте?

Я даже оторопел – вот так сразу? Помнится, я на сегодня никого не вызывал. Да после знакомства с Мариной у меня и в мыслях ничего такого не было. Смотрю на неё, жду объяснения. Вдруг щёки её порозовели:

– Ах, мне кажется, что вы могли неправильно понять меня…

– Что вы, что вы, мадам. Да вовсе нет.

Она присела на стул, спиной к той самой тахте, закурила длинную, тонкую сигарету с золочёным мундштуком, и стала рассматривать меня. Я, было, подумал, что вот так смотрела Маргарита Карловна там, в Обуховом, когда я провожал Киру. Но нет, пожалуй, что не так. Подобный взгляд я уже встречал, но гораздо раньше, ещё когда знакомился с родителями Таси. Так выбирают товар где-нибудь в Пассаже – нет ли признаков, что мех потрачен молью, ровно ли шов прострочен на подкладке? А то ведь может оказаться, что шуба-то с чужого плеча – смотрите-ка, инициалы М.Б. вышиты за отворотом!

Судя по этому взгляду, меня было решено не покупать. Больше того, даже мысли такой у мадам не возникало. Но если это так, тогда зачем пришла? Я перебрал в уме кое-какие варианты, но ни один не подходил. Вот разве что…

– Да, я забыла вам сказать. Меня зовут Алекс, а Марина моя дочь, – и всё это, с понятным чувством глядя мне в глаза.

Тут всё и стало на свои места. Хотя, честно говоря, я бы предпочёл, чтобы меня в этой мизансцене вовсе не было.

– Очень приятно… То есть, я хочу сказать, приятно, что у Марины столь очаровательная мама.

– Давайте обойдёмся без излишних комплиментов.

– Я весь внимание, мадам.

– Я бы предпочла, чтобы вы называли меня Алекс.

– Я весь внимание, Алекс.

– Так-то лучше, – она сделала глубокую затяжку, загасила сигарету и начала…

По мне, так могла бы и не начинать, если бы не одно существенное «но». Хотя заранее было ясно, что скажет, но всё-таки это мать Марины, а потому… В общем, всё пришлось услышать – и обвинения в совращении малолеток, и что такого урода ей не приходилось встречать, и то, что я маньяк, сбежавший из лечебницы для психов, что перепортив всех молоденьких в Москве, теперь вот взялся за Париж. Ну, если не за весь Париж, то за потомков русской аристократии, которой и без того досталось…

Наконец, исчерпав весь свой внушительный запас обидных слов, Алекс замолчала. Я тоже молчал. В отличие от неё, мне была важна причина, а не результат. Желание матери предельно ясно – уберечь юную дочь от влияния взрослого мужчины. Ну хотя бы потому, что близкие отношения при столь заметной разнице в возрасте, да ещё и в материальном положении – это муветон, попросту абсурд! Такие соображения Алекс наверняка впитала с молоком матери, это меня не удивляет. Но вот зачем она пришла сюда, рискую и в самом деле нарваться на маньяка? Могла бы как-то иначе выразить неудовольствие – скажем, нанять пару крепких мужиков… Да чтобы меня изрядно напугать, хватило бы одного биндюжника. Так почему, мадам? В чём причина вашего прихода?

Словно почувствовав, услышав мой незаданный вопрос, Алекс снова закурила.

– Как некстати всё это! Если б вы знали, Михаил, как всё это некстати…

– Чем я могу помочь, мадам?

– Мы же договорились. Алекс. Признаюсь, меня стало раздражать слово «мадам». Видимо, потому, что оно немного старит. Вы не находите?

– Могу лишь сказать, что, если бы тогда, у могилы княгини, я повстречал вас, а не Марину… – я решил, что можно и слегка слукавить. – Почёл бы за честь… То есть был бы рад нашему знакомству.

Тут я смешался, поскольку почувствовал, что говорю что-то не то. К счастью, Марина этого не слышит.

Алекс улыбнулась и посмотрела на меня, как принято писать в подобных случаях, долгим и задумчивым взглядом.

– Возможно, я была не совсем права. Вы мне простите всё то, что я тут в сердцах наговорила.

– Ну что вы, Алекс! Мне весьма лестно сознавать, что столь привлекательная особа пришла сюда ради меня, – я развёл руками, не зная, что бы ещё такое, приятное, сказать. Мой запас комплиментов явно не подходил для подобных случаев.

– Да вы шалун, – Алекс рассмеялась.

Вот так нередко нелицеприятный разговор перерастает в задушевную беседу. Надо только обнаружить ту струну, затронув которую, можно услышать дивную мелодию, а не бабий вой на коммунальной кухне. И всё же непонятен столь резкий переход. Видимо, дело не во мне или же не во мне одном. Что же такое с ней случилось? Я так и спросил.

– Ах, Михаил! Я так несчастна, – вздохнула Алекс. – А тут ещё Марина и вы…

– Так что случилось-то?

– Вы знаете… Вы теперь почти что свой… В общем, муж мне изменяет.

Сказала и смотрит на меня, как будто я обязан спасти её от позора и тоски… Как будто бы именно я и никто другой. Мне, конечно, лестно, когда называют своим, но что могу сказать в ответ? Выразить сочувствие? Дать поплакаться в жилетку? Или протянуть свежий носовой платок? Да и не нужно ей всё это. Тогда зачем пришла?

– Алекс, если я чем-то вам смогу помочь…

– Ой, да что вы можете? – махнула безнадёжно рукой.

И вдруг посмотрела на меня как-то по-особенному. Товар, конечно, залежалый, но ведь на крайний случай-то и он сойдёт.

Увы, мне эта её идея не понравилась. Честно скажу, никак не улыбалась. И дело даже не в том, что не хотел Марине изменять. Клятву верности я ей не давал, так что в иных обстоятельствах всё было бы возможно, но… Но здесь всё было не так. И неожиданный визит, и жалоба на мужа, и эти её слова: «Да вы шалун!» Всё это укладывалось совсем в другую схему. Во мне росло убеждение… Я просто чувствовал подвох. Ах, эта Алекс! Сразу припомнились повадки князя. Донос, угрозы… Теперь вот и до провокации дошло. Да, эта, видимо, вся в деда.

Я посмотрел на её сумку – в ней уместился бы и диктофон. А после дать прослушать Марине наш разговор и уж непременно то, что произойдёт в постели. Не надо быть провидцем, чтобы описать реакцию… Да, чуть не влип. Вот ведь какой невиданный расклад! Единственный способ избежать скандала в том, чтобы сейчас же выпроводить её отсюда! Но как?

Я вдруг схватился за живот и стал оседать на пол.

– Боже мой! Что с вами? – Алекс поднялась со стула и с ужасом смотрит на меня.

– Да вот опять… Вы уж меня простите, мадам… Но эта французская еда… лягушки в пряном соусе…

– Ах, извините, мне пора! – держа надушенный платок у своего рта, Алекс устремилась к выходу.

Её и след простыл. А я вдруг почувствовал, что и в самом деле прихватило. Такое может случиться с каждым – даже с тем солдатом, который выиграл свой бой…

Как же я был удивлён, когда примерно через час в комнату вбежала Марина и уже с порога, чуть не плача, прокричала:

– Ты знаешь, мой отец бабник и отъявленный лгун!

Нетрудно было догадаться, откуда ветер дует. Наверняка, уже успела прослушать диктофон…

– Успокойся, – говорю. – Всё это выдумки!

– Да нет же, я точно знаю. Колетт, моя подруга… Вот сучка-то!

Таких слов я от неё не ожидал.

– Марина, как так можно?

– А что бы ты сказал, если бы я наставила тебе рога?

Не знаю, что и думать. То ли она меня за кого-то другого принимает, то ли просто не в себе и потому несёт чёрт знает что. Но всё равно же, так нельзя! Тем более, что мне рога никто не наставлял. Пусть только попробуют! Да я им… Чувствую, что вот ещё чуть-чуть и стану психовать.

– Ну что вам нужно от меня?!

Марина смотрит на меня изумлёнными глазами. Кажется, я опять не то сказал. Только они ведь даже времени не дают, чтобы подготовиться, ситуацию обдумать. Идут одна за другой. Эй, кто там следующий за дверью?

Но нет, в комнате тишина, только по карнизу стучит капель, да за стеной Шарль Азнавур оплакивает чью-то несчастливую судьбу. Ну вот и я, вместо того, чтобы успокоить, поддержать Марину, сам расхныкался.

– Этого я от тебя не ожидала…

– Да я и сам… Ты меня прости, – нежно целую её руку. – Но как-то всё одно к одному.

Марина улыбнулась. Вот удивительный характер! Обиды моментально забывает. Во всяком случае, даже виду не подаёт, что затаила злобу. Конечно, если речь идёт о любящих её, близких и любимых ею людях.

– Ах, бедненький! Совсем тебя бабы доконали, – и стала гладить меня по голове. Совсем как Тася тогда, в сельской больнице под Смоленском…

И вот уже опять. Мы устали от объятий. Да можно ли от любви устать?

– Ты никогда не говоришь про то, как любишь…

– Я просто без ума от тебя!

– Ведь врёшь, – опять смеётся.

– Как можно? – притворно возмущаюсь. – Впрочем, я конечно не всегда безумен. Только, когда мы вместе.

– Это уже ближе к истине. И я тоже… я больна тобой!

Больше не надо слов. Потому что есть нечто более выразительное, чем слова…

Но вот откинулся на подушку, закуриваю сигарету.

– А как же с Алекс и твоим отцом?

– Не знаю, – смотрит задумчиво в окно. – Они же взрослые люди. Как-нибудь разберутся сами. Только очень всё противно. Ах, если бы не ты…

 

– Что – я?

– Знаешь, тогда на кладбище, у могилы… Я туда пришла, потому что стало очень грустно. Потому что, чувствовала, что совсем одна. А там – княгиня Кира и я. Надеялась, что она поймёт, что-нибудь подскажет.

– И подсказала?

– Конечно! Разве ты не понял? Теперь есть ты и я.

В те чудные дни я и подумать не мог о том, что нам придётся когда-нибудь расстаться.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru