Виталий Ерёмин
Крымская лихорадка
Глава 20
Результаты первого тура Кузьмин ощутил крайне болезненно. У старика подскочило давление. Приехал врач, сделал укол, и через пару часов Кузьмин смог обсудить с сыном создавшуюся ситуацию.
– Кажется, я проиграю, – слабым голосом говорил Федор Федорович.
Женька поправил у него под головой горку подушек.
– Наплюй на все, отец. Здоровье дороже власти. Разве не так?
Кузьмин не возражал. Он не чувствовал своего календарного возраста, но бесконечные заседания, разъезды по Крыму и полеты в Киев становились ему в тягость. Наверно, он бы не так уставал, если бы ему сопутствовал успех в хозяйственных делах. Но тут-то как раз все разваливалось. Экономика Украины трещала по всем швам. Чтобы задобрить крымчан, Киев разрешил им оставлять у себя все собранные налоги. Казалось бы, живи и в ус не дуй, но директора и предприниматели, одни от жадности, другие со страху перед завтрашним днем, переводили прибыли в черный нал, отчего налоговые сборы становились все меньше. Денег в бюджете давно уже не хватало даже на детские пособия и пенсии. Думая сейчас об этом, Кузьмин чувствовал легкое злорадство. Он был уверен, что Носков зашьется, не выправит положение. Но эта мысль служила слабым утешением. Ну, полетит Носков и что с того? На его место придет другой. Кто угодно придет, только не он, Кузьмин. Его время, похоже, ушло навсегда.
– Богатые, Женя, за все выкладывают денежки. За свою безопасность. За то, чтобы умножить капитал. А богатые при власти все получают даром. Еще вчера генерал Валебный в рот мне смотрел, глазами ел, а сегодня даже не звонит, не спрашивает, какие будут указания. А предсовмина позвонил больше для проформы. По голосу чую: крест на мне поставил. Человек, лишенный власти, становится смертельно одиноким в прямом смысле этого слова. Поэтому, если есть хотя бы малейшая возможность отыграть власть обратно, нужно это сделать. Только теперь будем ставить не на меня, а на тебя, сын.
– Отец, я не политик и никогда им не стану, – сказал Зуев. – Я просто не имею на это права…
– Почему? – воскликнул Кузьмин.
– Отец, подожди, не перебивай меня, – продолжал Женька. – Я тебе врал. Не было у меня в Европе никакого бизнеса. Я занимался другими делами. Так уж получилось. Ничего другого я делать не умел и не хотел. За мной тянется хвост. Единственное, что я могу сделать – это помочь тебе и твоим людям заменить этого урода Носкова. Но я не уверен, что твой человек не окажется таким же уродом, если не хуже. Я очень невысокого мнения о политиках, ты уж прости. Я вообще не понимаю, зачем тебе очередная драка за власть.
– Я знаю, чем ты занимался в Югославии, – сказал Кузьмин. – Почему ты этого стыдишься? Ты герой, я тобой горжусь. Я всем рассказываю, за что ты воевал. Все в восторге от тебя. Взять в руки оружие и воевать, рисковать своей жизнью – на это не всякий способен. Может, ты воевал за деньги?
Зуев усмехнулся. Аркан не раз предлагал ему большие деньги. Но он даже слышать не хотел, ему была противна сама мысль, что он превратится в обыкновенного наемника. В душе он был романтиком, но стыдился этого, боялся выглядеть смешным.
На прощанье Аркан сказал ему в аэропорту Белграда:
– Женька, один твой звонок, и я пришлю тебе с курьером любые деньги. Скажешь “пришли миллион долларов”, пришлю миллион.
Они были друг другу как братья и расстались братьями. Этого бы не было, если бы он воевал за деньги.
Зуев внимательно посмотрел на отца и спросил:
– Ты считаешь Крым страной?
Кузьмин почесал в голове. Его глаза повеселели.
– Очень точный вопрос. Ну, вот видишь. А говоришь, не политик. Никому бы не ответил прямо, а тебе скажу: да, в сегодняшних условиях Крым может постепенно набрать тенденцию превращения широкомасштабной автономии в самостоятельное государство. Может, тебе сказать, зачем это нужно? Ведь есть Украина, есть Россия…
– Не надо объяснять, – сказал Зуев. – И так ясно.
– А что тебе ясно?
– Автономию Крыма Украина будет терпеть только до поры до времени, а потом начнет стирать все русское. Так происходит в Югославии, в Турции… Только Россия может спокойно относиться к чьей-то национальной культуре. Единственный путь избежать этого насилия – расширять права автономии. А расширять можно до полной независимости. Если не дэ-юре, то дэ-факто. Кравчук должен очень бояться, как бы ему не устроили в Крыму вторую Чечню. Знаешь, отец, что мне не нравится. То, что сюда лезут все, кому не лень. Я – русский, но считаю, что русским москвичам не хрена делать в Крыму. Понятно, тут Клондайк, но это наш Клондайк. Только наш и больше ничей. Вот за это, я думаю, можно подраться.
– Не теряй из поля зрения дружка своего, Максима, – сказал Кузьмин. – Мне Валебный шепнул, мол, этот Брагин заявил недавно, что скоро будет первым в Крыму. Что он имел в виду? Мог просто так сбрехнуть? Тебе эта выходка у избирательного участка ни о чем не говорит?
Зуев уже думал об этом. Похоже, Брагин не просто сводит счеты с Носковым. Не просто хочет показать всем крымчанам, кто на полуострове хозяин. Тут что-то еще.
– Вы сохранили отношения? – спросил Кузьмин. – Как тебя встретил Максим?
– Он всегда старался встать надо мной, – честно сказал Женька.
У него не выходило из головы и то, что Максим проделал накануне выборов с кондитерской фабрикой. Об этом случае говорил весь Крым. Журналисты постарались, расписали во всех деталях. А ведь бандитский наезд тоже, пожалуй, преследовал не одну только цель взять за человека бабки. Многие крымчане говорили теперь журналистам, что веры в Кузьмина у них больше нет. Получается, что Максим сработал в пользу Носкова. Неужели просто так, нечаянно?
– Не знаю, какие у вас отношения, – сказал Кузьмин, – но я бы на твоем месте наплевал на свое самолюбие. Надо встречаться, общаться. Надо строить из себя простака. А в решающий момент показать, что ты тоже не лыком шит. Ради такого сладкого момента чего не поиграть?
В тот же вечер Зуев снова пошел в массажный салон. По правде сказать, его привело туда не только задание отца. “А вдруг Ритка просто так, на пакость, отдала Женю кому-нибудь еще?” – думал он. От этой мысли его бросало в жар.
– Дома твоя лолитка, – успокоила Журавская.
На лице Зуева отразилось удовлетворение. Ритка рассмеялась.
– Елки-палки лес густой, уж не влюбились ли мы?
– Как повидаться с Максом? – спросил Зуев.
– У тебя дело или просто так?
– Мы даже не посидели. Хочу отметить возвращение.
– Макс больше не пьет. Мы теперь колемся. Самый короткий путь к положительным эмоциям, – с грустью сообщила Ритка.
– Почему “мы”?” Ты – тоже колешься? – удивился Зуев.
Ритка громко расхохоталась. И тут же стала очень серьезной.
– Вы ж, мужики – как дети. А мать о своем ребенке как говорит? “Мы”. Иди в спортзал. Макс сейчас там. У него пока здоровья на все хватает.
Спортзал был рядом с массажным салоном. Брагин занимался со своими ребятами карате. Зуев остановился в дверях. Заметив его, Максим вошел в раж и перешел на контактный бой. Спарринг-партнеры валились от его ударов, как снопы. Поддавались.
– Ты мне еще друг? – громко спросил Максим.
– Без вопросов! – отозвался Женька.
– Настоящий друг тот, кто навестит тебя даже в тюрьме, – бросил со смешком Брагин.
Он прозрачно намекал на то, что Зуев после своего бегства не поддерживал с ним никакой связи, даже письма в колонию не прислал. Видно, это пекло Максима, и он отметал в своем сознании любые оправдания.
– Купил себе вертолет?
– Нет пока, – ответил Зуев.
– Купишь?
– Обязательно. Мечты должны сбываться.
– Это правильно: наши мечты должны сбываться. Знаешь, о чем я мечтаю, Пискля? Посворачивать всем рога и навести порядок. Чтобы было тихо и спокойно. Наш общий друг Носков прав: с преступностью надо покончить за два месяца, максимум за три. Думаешь, шучу? Нет, Пискля, такими вещами не шутят.
Говоря эти слова, Максим скреб ногтями спину и под мышками. “Это у него, бедолаги, на нервной почве”, – подумал Зуев.
– Поехали ко мне, – предложил Брагин.
У въезда во его владения красовалась металлическая табличка с надписью “Здесь ломают позвоночники”. Вдоль глухого бетонного забора было натянуто с виду безобидное проволочное заграждение. На самом деле эта штука под шаловливым названием “Егоза”, стоило за нее зацепиться, впивалась в кожу человека тысячами рыболовных крючков.
Металлические ворота с электроприводом с легким скрежетом раскрылись. Стоявший возле будки человек в милицейской форме отдал честь.
Особняк Брагина был похож на средневековый замок. Узкие окна, стекла с синеватым отливом, наверняка пуленепробиваемые. Но они проехали мимо дома, сразу к стрельбищу. Там их встретили опять-таки люди в милицейской форме. “Похоже, это не маскарад, менты настоящие, – подумал Зуев. – Давит Макс на психику, показывает, что милиция у него в кармане”.
– Из чего стрелять будем? – спросил Брагин.
Женька пожал плечами. Ему было все равно. Точнее, ему совсем не по душе была эта забава. Ну, сколько можно? Он от этого сбежал, до того осточертело.
Брагин кинул автомат старому другу. Зуев поймал с тем небрежным шиком, который отличает людей повоевавших.
Они подошли к огневому рубежу. До мишеней было сто метров.
– Стоя? – спросил Максим.
– Мне все равно, – бросил Женька.
– Давай первым, – сказал Брагин.
– Может, ты?
– Давай! – приказал Брагин.
Зуев выпустил длинную очередь, не поднимая автомата до уровня плеча, от пояса. Даже на таком расстоянии была видна полоса, горизонтально перерезавшая голову мишени пополам. Вторая, более короткая очередь заставила мишень упасть.
Продолжать состязание не было смысла. Максим стрелял хорошо, но такой фокус был ему не по зубам.
Охранники принесли пластиковый стол, два стула, несколько бутылок пива и бокалы. Брагин и Зуев расположились за столом.
– Как тебя там звали? Братушкой? – спросил Максим.
– Как зовут, так и звали, Женькой, – сказал Зуев. – Это почти по— сербски.
– Они действительно нас любят? Я думаю, вся их любовь к русским – фуфло, – сказал Брагин.
Зуев пожал плечами.
– Мы их мало знаем, они нас мало знают. Какая тут может быть любовь? Одна легенда. Нас, когда приспичит, кто только не любит.
Максим настороженно вслушивался в каждое слово Женьки. Даже голову склонил по привычке, слегка набок, совсем как хищная птица.
Зуев вгляделся в лицо друга. Изменился: глаза стали сухие, красноватые, видно, от плохого сна. Но щурит их, как и раньше, высокомерно и презрительно. Кожа красноватая, не иначе, как давление уже скачет, рановато для 29 лет. И щеки уже малость отвисли, наметились брыльки. Это от обильной жратвы. Но главное, что отметил про себя Зуев – лицо Брагина стало еще неподвижней.
– Макс, а помнишь, как я пел в пионерском хоре, а ты играл на дудочке в оркестре? – неожиданно спросил Зуев.
Брагин поднял на него злые глаза, В его взгляде читалось: мол, как ты смеешь припоминать мне такое?
Зуев помрачнел:
– Макс, ну какого хрена ты дона Корлеоне со мной корчишь? Давай выложи, что против меня имеешь, чтобы не было неясностей. Или уж давай разбежимся по нулям.
– По нулям не получится, – отрезал Брагин. – Я тут первый, и другого первого не будет.
Зуев улыбнулся, пытаясь вызвать у старого друга ответную улыбку, но Максиму словно скулы свело. Тогда и Женька стал таким же мрачным.
– Знаешь, Макс, – сказал он, – Есть такое старое правило: равный над равным права не имеет.
Брагин удивленно поднял брови.
– Кто равный? Ты? Ты мне равный?
– Слушай, Макс, – сдерживая раздражение, заговорил Зуев, – Что ты меня макаешь? В чем твои претензии? То, что я смылся из страны, а ты отбывал? Может, мне надо было явиться с повинной? Тебе было бы легче? Или моя вина в том, что я ни разу тебе не написал, не прислал денег? Это признаю. Жизнь закрутила, прости. Но не смотри ты на меня, как враг. Отец мой тебе, может, и враг, но не я. Ты мой старый друг, и это для меня – святое. Деньги для меня – тьфу, не главное. И для отца деньги – не главное.
– А что для него главное? – спросил Брагин.
– Наверное, власть.
– А для тебя?
– Не знаю, пока не знаю. С меня хватает, что я от Интерпола ушел.
– А что, могут за жопу взять? Есть основания?
Зуев ничего не ответил. Он помолчал и спросил:
– Так мы снова друзья или как?
– Дружбы нет, есть интересы, – сказал Брагин. – А наши интересы не совпадают. Хотя… У нас есть общий враг.
– Ты хочешь его уничтожить? – спросил Зуев.
– Зачем? Просто я хочу, чтобы он работал на меня. И ты мне будешь в этом помогать.
– Ты его не сломаешь, Макс.
– Человека меняет только страх. Я нагоню на него жути.
– Макс, Носков не дурак, если он двинул во власть, значит, все просчитал.
– Что просчитал?
– Что стать у власти – это стать у могилы. Он тебе не поддастся.
– Ну, вот видишь, как с тобой дружить? – процедил Брагин.
– А кто тебе еще скажет правду?
– А на хрена мне твоя правда? – повысил голос Брагин.
– Тогда на хрена ты меня привез сюда?
Брагин усмехнулся:
– Вот я и думаю: на хрена?
“Пора сваливать, – подумал Зуев. – Разговора не получится, и прежних отношений уже не вернешь”.
Зазвонил мобильник, Брагин поднес трубу к уху, ему что-то сказали.
К ним подошел молодой парень с внешностью банковского служащего и начал докладывать, что все идет нормально, только какой-то козел не хочет признавать его за зятя.
– Продолжай работу, – сухо бросил Максим.
– У меня на нее не стоит, – сказал парень. Это был Денис Гаврин.
Брагин усмехнулся:
– Что, такая страшная, что ли?
– Как третья мировая.
– Всем трудно, – Максим усмехнулся, – купи виагры и работай!
Кивком головы он отпустил Гаврина и продолжил разговор:
– А стать у богатства – разве не стать у могилы?
“Так и есть, трясется за свою жизнь. И, наверно, не без оснований, – подумал Женька. – А если так, то можно понять, что ему нужно от меня. Тогда к чему этот гонор? Или это всего лишь маска?”
– Макс, – сказал Зуев, – клянусь нашей дружбой, я не сделаю тебе ничего плохого, а если в чем-то смогу помочь, ты всегда можешь на меня рассчитывать. Но и ты, прошу тебя, веди себя так же. Тогда мы нигде не столкнемся. Нет такого вопроса, по которому нельзя договориться. Надо только уметь в чем-то уступать друг другу и не думать, что при этом мы роняем себя. Если мы столкнемся, мы убьем друг друга. Убив меня физически, ты убьешь себя морально. Потому, что наши отношения – единственное святое, что еще осталось в нашей жизни.
Брагин выслушал с напряженным вниманием и спросил:
– На каком языке ты там говорил?
– В основном на сербском. Немного на английском, французском, немецком. Мы объехали с моим друганом Арканом всю Европу.
– Ты колесил по Европе, а я сидел на строгаче в Микуни.
Зуев ответил мягко:
– Мы с Арканом тоже сидели: в Швеции, в Голландии, в Германии.
Взгляд Брагина немного смягчился, стал уважительным.
– Ты стал совсем другим.
– Да, Пискли больше нет, – сказал Зуев.
Глава 21
Максим зря считал Женьку человеком, которому с помощью папаши все сходит с рук. От суда Кузьмин сына действительно спас, а потом помог выехать в Италию – это точно. Но дальше Женька выкручивался исключительно благодаря собственным способностям. Хотя в определенной степени судьба сама пошла ему навстречу. В Милане он познакомился в одном из баров с Желько Ражнятовичем по кличке Аркан. Они посмотрели друг на друга и остолбенели: их сходство было поразительным. Единственное, что их различало – возраст. Желько был на восемь лет старше.
Дружки Аркана пришли в неописуемый восторг: благодаря такому двойнику можно проворачивать фантастические дела. Вскоре Ражнятович загремел за дерзкое ограбление универмага. По совокупности других совершенных преступлений ему грозил срок не меньше десяти лет. И тогда дружки разработали целую операцию. Подкупили охранников, инсценировали в коридоре суда скандал, и Зуев подменил собой Аркана. За этот жертвенный акт ему, конечно, пришлось посидеть самому, но, в общем-то, сущий пустяк – всего полгода. За подмену ему хотели припаять срок побольше, но адвокаты отстояли. Аркан сбежал в Швецию. Там они и встретились, когда Женька отбыл свой срок. Там и начались их гастроли по всей Европе.
Их вооруженные ограбления магазинов и банков журналисты расписывали во всех красках, как романтические похождения Робин Гудов, что, впрочем, было недалеко от истины. Даже потерпевшие не могли упрекнуть их в чрезмерной алчности или вопиющей жестокости. Ребята знали меру и не переходили границ. Отчасти это объяснялось их происхождением. Отец у Аркана тоже был шишкой – генералом Югославской армии.
Аркан и Зуев придерживались здорового образа жизни: не пили, не курили, не употребляли наркотики. Единственное излишество, которое себе позволяли, были красивые женщины. А их излюбленной забавой были розыгрыши, когда один подменял в постели другого. “Я был озорным молодым человеком”, – скажет позже в одном из интервью Аркан. То же самое мог бы сказать о себе и Зуев, но он не общался с журналистами, скромно держался в тени, охраняя жизнь своего сербского друга как от врагов, так впоследствии и от бывших друзей.
Аппетиты их банды росли, ограбления становились все более дерзкими, с магазинов гангстеры переключились на банки. Но Аркан был вынужден отдавать больше половины добычи каким-то высоким покровителям, снабжавшим их безупречно выправленными документами. Этот таинственный дележ некоторым ребятам Аркана на понравился. Начались конфликты, которые переросли в смертельную вражду. Бывших своих сообщников Аркан и его охрана боялись больше, чем полиции.
В 1987 году благодаря предательству своих Желько и Зуев были схвачены за ограбление банка в Швеции и получили по десять лет. Но через четыре года подкупили надзирателей и сбежали, преодолев шестиметровую стену. На их поиски были брошены лучшие силы полиции Европы и Интерпола. Но они благополучно преодолели восемь границ и нашли убежище в Югославии.
Шел 1991 год, после смерти Тито страна разваливалась на куски. Сербы пытались сохранить статус государство образующей нации. Другим народам, населяющим Югославию, это не понравилось. И началась гражданская война. В Аркане неожиданно взыграли националистические чувства. Он надел военную форму, повесил на грудь огромный православный крест и довольно быстро сколотил военизированную группировку, назвав ее вначале пафосно “Сербской добровольческой гвардией”, а потом попроще – “тиграми”
Очень скоро тех, кто хотел бы видеть главаря “гвардии” мертвым, стало намного больше тех, кто хотел бы с ним позавтракать. Аркан и его боевики перебили кучу усташей и четников, албанцы называли “тигров” не иначе, как бешеными псами. Они сеяли страх не только среди врагов, но и среди отказывавших им в поддержке “несознательных сербов”. Начав как защитники попранных прав соотечественников, они быстро превратились в самых настоящих мародеров, грабя банки, магазины. А Аркан стал со временем владельцем сети казино, кондитерских, пекарен, импортировал нефть, занимался продажей сигарет и удобрений, опираясь в основном не на собственную деловую хватку, а на военную силу и свои связи в государственном аппарате Сербии.
Справедливости ради нужно сказать, что группировка Аркана была не единственной в своем роде. Уже на первом году гражданской войны журналисты стали задаваться вопросом: кто больше контролирует сербский режим: официальная власть или военизированные формирования с уголовным уклоном? Аналитики окончательно склонились ко второму варианту, когда на одной из фотографий увидели за спиной Милошевича улыбающегося Ражнятовича.
Дело дошло до того, что руководитель американской дипломатии на международной конференции по Югославии Лоренс Иглбергер, ссылаясь на информацию ЦРУ, обвинил Аркана и его формирование в этнических чистках и массовых убийствах, указывая конкретные цифры: в одном только городе Брчко вырезано 3 тысячи мирных жителей.
Зуев понял, что пора, пока не поздно, уносить ноги. Это решение окрепло после, казалось бы, незначительного скандала. Увидев на шее жены Аркана, певицы Цецы, ожерелье, одна из зрительниц потребовала его вернуть, утверждая, что эта вещица исчезла из ее квартиры после налета боевиков ее муженька. Вроде бы, мелочь по нынешним временам, но Зуев ощутил, что у Аркана земля горит под ногами, а значит несдобровать и ему.
Глава 22
Переезд Носковых в санаторий “Россия” был проведен глубокой ночью и со всеми предосторожностями. Яшину раньше приходилось наблюдать несуетливых сотрудников “девятки”. Поэтому он с улыбкой наблюдал, как Федулов вживается в роль главного президентского охранника, вертит головой по сторонам, держа руку под мышкой, где прячет ствол.
Ехали на трех машинах. Яшин был в первой и, сидя рядом с Федуловым, слушал его разглагольствования.
– Наша машина называется таран, – с важным видом объяснял Федулов. – В случае чего принимает удар на себя. Вторая за нами машина, где едут мои ребята, это – живец. Все думают, что важная персона там. На самом деле Олег Степанович – в последней машине.
У санатория уже поджидали какие-то люди. Они открыли ворота, причем с таким подобострастным видом, что Яшин не удержался и сказал “н-да”. Федулов принял междометие, как комплимент и подтвердил.
– Вышколенные ребятки.
Крыло санатория, отданное Носковым, было похоже на дворец. Широкие лестничные марши, огромные комнаты, высокие потолки с большими люстрами, шикарная мебель.
– Классно, – то и дело повторяла Лариса.
А Галина делала вид, что безразлична к роскоши.
В одной из комнат был накрыт стол персон на двадцать, уставленный деликатесами. Неприхотливый в еде Носков пожевал какие-то салаты и увлек Яшина в кабинет. Надо было закончить прерванный разговор.
– На чем мы остановились? – сев в кресло, спросил Носков, делая вид, что не помнит. На самом деле из его памяти не выпадала никакая мелочь.
Яшин повторил вопрос:
– Олег, я спросил, как ты будешь выполнять предвыборные обещания. Ну, переведешь стрелки на московское время. Нет ничего легче. А референдум о двойном статусе Крыма и двойном гражданстве? А ликвидация в течение двух-трех месяцев оргпреступности? Какими силами ты это сделаешь, если милиция – в руках Валебного, а Валебный подчиняется напрямую Киеву?
Носков усмехнулся какой-то своей мысли.
– Андрей, я отлично понимаю, что избиратель голосует не столько за политика, сколько за его лозунги. Я знаю также, что в политике важны не намерения, а результаты. Не поверишь, я уже думаю, что удастся сделать за первые сто дней, а что не удастся. Так вот… Я сделаю борьбу с преступностью публичной. И народ будет сам делать выводы: что делается и что не делается. Если Валебный будет ставить мне палки в колеса, а Киев – смотреть на это сквозь пальцы, крымчане скажут: ага, вот кто мешает покончить с бандитами! Борьба с преступностью всегда была делом политическим. В Крыму она будет политической втройне. Если Киев будет мне мешать, мы просто изменим конституцию Крыма. Переведем министерство внутренних дел в прямое подчинение либо Верховному Совету Крыма, либо, что всего вероятней, мне как президенту.
Яшин мысленно соглашался с Носковым. Он был рад, что между ними устанавливаются доверительные, товарищеские отношения. Сама судьба дарила ему случай поработать рядом с человеком, который может в чем-то пойти впереди других политиков стран СНГ. И неважно, что Крым – всего лишь автономия. Главное – масштаб и потенциал руководителя.
Вошел глава службы безопасности Лев Сергеевич Иванов, склонился к уху Носкова.
– Говори вслух, у меня от Андрея Васильевича секретов нет.
Иванов сказал полушепотом:
– Но мы еще не осмотрели помещение.
Носков включил транзистор. В комнату ворвалась английская речь. И на этом фоне Иванов начал доклад:
– Позвольте озвучить срочное сообщение моего человека из Киева. Он уточняет информацию о планируемом на вас покушении. Это должно произойти прямо на телецентре, после ваших дебатов с Кузьминым перед вторым туром.
Несколько секунд Носков раздумывал. Потом сказал:
– Вы обеспечите мне безопасность?
– Силами охраны Федулова – едва ли.
– Что же мне делать?
– Отказаться от дебатов.
Носков сделал отметающий жест рукой.
– Об этом не может быть и речи. Запомните на будущее, подполковник. Вы не должны давать мне советы, которые могут привести к падению моей репутации.
– Но существует реальная угроза вашей жизни! – тихо воскликнул Иванов.
– Да черт с ней, этой угрозой. Как вы это себе представляете? Кузьмин приходит на дебаты, а я где-то отсиживаюсь? Это разрушение имиджа, политическое самоубийство. Неужели вы это не понимаете?
– Видимо, мне нужно привыкнуть как-то иначе мыслить, – пробормотал Иванов.
– Хорошо, что вы хоть это понимаете, – отрезал Носков. – Итак, я пойду на теледебаты, и вы будете рядом со мной.
– Естественно, я буду рядом с вами, но…
– Что “но”?
– Я уже сказал: силами существующей охраны полностью обеспечить вашу безопасность невозможно.
Иванов сделал движение шеей, как человек, который потеет сразу всем телом. Другой бы на его месте вынул носовой платок и вытер бы пот со лба. Но сказывалась привычка: подполковник, хотя и был не в мундире, не мог себе этого позволить.
– Насколько надежен ваш источник? – мрачно спросил Носков. – Можно ли вообще ему верить? Я могу согласиться, что меня хотят грохнуть. Но чтобы прямо на телецентре… Спецслужбы работают по-тихому, а тут какой-то цирк намечается.
– Источник сообщает, что в Безпеке используют фактор вашей конфронтацией с крымским криминалитетом. Хотят свалить это покушение на уголовников.
– А уголовники? Какой фактор используют они? Фактор моей конфронтации с Киевом?
– Вероятно, так.
– Что значит, вероятно? Вы знаете, что замышляет Безпека, но ничего не знаете о замыслах криминалитета?
– Пока нет, – честно ответил Иванов.
Яшину стало жаль его. Человек работает без году неделя. И, вероятно, не имел раньше никакого касательства с уголовным миром. Откуда ему черпать нужную информацию? Этого не мог не понимать Носков. Тогда какого лешего катит бочку? Срывает раздражение? Неужели боится? Бесстрашный Носков боится покушения? А почему нет, если до власти всего один шаг?
– Давайте сюда Федулова, – приказал Носков.
Иванов вышел и тут же вернулся с Федуловым. Казалось, тот стоял под дверью и только ждал, когда его позовут. В руках у него был какой-то сверток.
– Что это? – спросил Носков.
Федулов развернул сверток.
– Бронежилет скрытого ношения, Олег Степаныч. По нашему, броник. Вес всего полтора килограмма. Спасает от Макарова. Хотите примерить?
Носков даже не прикоснулся к бронежилету.
– А от автомата закроет?
– Нет, от автомата может закрыть только 10-килограмовый жилет.
– А от тэтэшника?
Федулов вздохнул.
– У тэтэшника другой тип пули.
– Ну и зачем ты мне его приволок? – неожиданно взвился Носков. – Где ты вообще его взял? Он же, наверно, немалых денег стоит? – Он оглядел поочередно Иванова и Федулова и продолжал их распекать. – Вы, ребята, просто детский сад. Так невозможно работать. Мне не бронежилеты нужны. Они не спасут от серьезной акции. Мне нужна информация: где, когда, какими силами меня хотят грохнуть? Игорь, у тебя ж прорва информаторов и среди “синих” и среди новых русских. Я не велю тебе передавать свою агентуру Льву Сергеевичу. Но ты можешь хотя бы узнать, кто меня заказал из уголовников?
– А я сейчас знаю, – невозмутимо ответил Федулов. – Никто. Никто вас не заказывал. Головой ручаюсь.
Носков был доволен ответом. Он верил Федулову и любил определенность. Если уголовники отпадали, оставалась одна Безпека или боевики УНСО, что, в общем-то, как он считал, почти одно и то же, поскольку все власть предержащие в Киеве соревнуются в национализме.
– Делись со Львом Сергеевичем информацией, выполняй его просьбы, одно дело делаете, – мягко сказал Носков, обращаясь к Федулову. И перевел взгляд на Иванова. – Сядьте и обсудите вместе, как лучше перекрыть телецентр во время дебатов. Если не хватит сил, я обращусь к адмиралу Балтину, он пришлет морячков. Работайте! Все можете идти. Мне надо голоса послушать.
Носков взял в руки транзисторный приемник. Ему хотелось узнать, что о нем говорят западные радиостанции.
* синие – татуированные уголовники – авт.
Иванов тут же исчез по своим делам. Из своей комнаты вышла Галина и зазвала мужчин к себе, ей не терпелось что-то обсудить. Жена Носкова была в черной юбке, черной блузке и белой рубашке. “Ну, прямо как американская надзирательница”, – подумал Яшин.
В просторной комнате, куда пригласили Яшина и Федулова, находилась Лариса и молодой человек интеллигентного вида в модном малиновом пиджаке.
– Денис Гаврин, – представился он.
У него был прямой честный взгляд и хорошие манеры. Он не сел в кресло, пока не сели остальные и смотрел почтительно, без малейшей спеси.
– Мы обсуждаем процедуру инаугурации, – сказала Галина, глядя на Яшина. – Вы должны нам помочь. Как вам мой наряд? Подойдет?
Яшин покачал головой.
– Ни в коем случае. Ведь на инаугурации наверняка будут иностранцы и вообще… – он замялся.
– Что вообще? – с легким раздражением спросила Галина.
– Я думаю, вам будет больше к лицу другой костюм.
– А чем вам не нравится этот?
– По-моему, маме очень идет, – вставила Лариса.
– Может быть, вам кажется, что мы занялись этим слишком преждевременно? – спросила Галина.
– Нет, я согласен, – ответил Яшин, – не стоит откладывать приготовления на последний момент. Тем более что сейчас такое время. Не так-то просто купить хорошие вещи. Я не против фасона. Он не старомоден и не экстравагантен. Нормальный фасон. Все дело в цвете. Какого цвета костюм будет у Олега Степановича?
– Скорее всего, серый.
– Отлично! В таком случае, ваш наряд должен быть темно-зеленым или светло-коричневым.
Лариса вытаращилась на мать:
– Мама, чур, я буду в зеленом!
“Боюсь, тебя не улучшит никакой наряд”, – подумал Яшин, глядя то на Ларису, то на Дениса и пытаясь понять, на какой почве могла возникнуть связь сумасбродной и неказистой дочки будущего президента с красивым новым русским.
Ему стала скучна и даже противна эта суета. Захотелось уйти в свою комнату и посидеть у телевизора. Но он понимал, что это будет расценено именно так как есть: что ему скучно. И этого ему не простят. И он сидел еще не меньше часа, слушая пустую болтовню.
Потом он все же нашел повод уйти. В коридоре ему встретится странный парень, из команды охранников, с татуировкой на всю тыльную сторону ладони и синими перстнями на всех пальцах. Парень был, без сомнения, судимый и отсидевший срок.
Неожиданно дверь в конце коридора бесшумно открылась. Показалась старушка, Яшин сразу узнал ее: это была Клавдия Ивановна Лаврова. Она сделала знак рукой, приглашая войти. Это было ее служебное помещение. Здесь хранилось постельное белье, посуда и другие хозяйственные принадлежности.
