Виталий Ерёмин
Крымская лихорадка
Глава 61
В воскресенье 11 сентября Носкова разбудил звонок. Начальник эпидемиологической службы, не справляясь с волнением, сообщал:
– Четырнадцать человек госпитализировано с признаками холеры. Нужно предпринимать срочные меры, Олег Степанович.
– Может, вы что-то путаете? – пробормотал президент, он был поглощен своими мыслями. – Откуда в Крыму холера? Может, это крымская лихорадка?
– Лихорадка у нас в политической жизни, Олег Степанович. – А в больнице – холера. Нужно оповестить население.
– Вы думаете, что говорите? – возмутился Носков. – Мы лишимся курортников.
– Но в противном случае мы лишимся части населения, – сказал эпидемиолог.
– Ладно, что нужно делать?
– Если возникнет эпидемия, нам понадобится не меньше сорока тонн медикаментов. У нас таких запасов нет. Боюсь, что и в Киеве не найдется.
– Погодите каркать! – оборвал своего собеседника Носков. – Какая эпидемия? Никакой эпидемии пока что нет.
– Мой долг предупредить вас, – запальчиво произнес эпидемиолог. – Ваш долг – принимать адекватные меры.
– Черт! – Носков в сердцах бросил трубку.
В кабинет с решительным видом вошел Воротников. Он был в темно-сером костюме из плотной ткани. В руках – автомат.
– Все готово, Олег Степанович. Машины у подъезда.
– Дайте мне на всякий случай еще один пистолет, – попросил президент.
Воротников протянул свой “макаров”.
Носков набрал полную грудь воздуха. Он всегда так делал, прежде чем шагнуть за борт самолета с парашютом за плечами. Но сейчас был не прыжок, а жуткая авантюра. И хуже всего было то, что это сознавал.
– Ну, с богом!
Воротников поднес к губам рацию:
– Начинаем!
По команде полковника молодые ребята в одинаковых темно-серых костюмах начали занимать ключевые посты на телевидении, в издательстве “Таврида”, в радиотрансляционном центре. Охрану распускали по домам.
Затем к радиоцентру подъехал президентский кортеж. Через полчаса Носков вышел в эфир и твердым голосом заявил:
– В связи с посягательствами Верховного Совета на законные полномочия, установленные президенту республики народом Крыма, постановляю приостановить деятельность Верховного Совета и передать его полномочия президенту Республики Крым…
В этот день крымчане были в основной своей массе либо на море, либо на своих дачах, либо смотрели телевизор. Но ближе обеду слух о том, что по радио через каждые полчаса передают специальное обращение Носкова, распространился по всему полуострову, и крымчане включили свои приемники.
К этому времени парни Воротникова сняли со здания Белого дома вывеску “Верховный Совет Республики Крым”. Пенсионерки из группы поддержки президента уже стояли с новыми растяжками, на которых было написано: “Настоящие патриоты Крыма за тебя, Олег!” Бабульки выкрикивали тонкими голосами:
– Давно пора разогнать эту мафию!
– Этих парламентариев не разгонять, а сажать надо!
Здесь же обменивались мнениями зеваки:
– Носков-то все советы донизу распустил, будет теперь глав администраций сам назначать, своих кругом поставит и начнет приватизацию.
– Ага, так ему Украина и позволит.
– А когда все будет роздано, попробуй, отними. Это, брат, уже гражданская война.
– Вот Носков этим и пугает – войной. Будет у нас вторая Чечня.
На Белом доме висели громкоговорители, которые каждые полчаса оглашали в записи обращение президента:
– Верховный Совет спланировал и пытался осуществить действия, направленные на разрушение крымской государственности и превращение республики в криминогенную зону…
Зеваки комментировали:
– У нас давно криминогенная зона.
А из громкоговорителя вырывался полный металла голос Носкова:
– Конституционному совету под председательством министра юстиции представить проект новой конституции не позднее 9 декабря 1994 года.
Обыватели реагировали:
– Так ведь этот министр из Москвы. Баба она. Как ее? Фамилия какая-то двойная. То ли Бора-Елисеева, то ли Елисеева-Бора. Сара, наверно.
– Эти москвичи нам понапишут. Я ж говорю, вторую Чечню у нас откроют.
Немолодая женщина сказала скрипучим голосом:
– Эх, посадила бы я и президента, и парламентариев на баржу, отбуксировала в море и кормила бы одной соленой хамсой, воды не давала, пока не договорятся.
Появились депутаты Верховного Совета во главе с Цукановым. Подошли к дверям и потребовали, чтобы их впустили.
– Не велено, – грубо отвечали ребята Воротникова.
– Вы хоть понимаете, в какое дело вас впутали? – спрашивали депутаты.
Парни делали зверские лица:
– А ну, быстро отошли!
У главного входа появился прокурор республики и потребовал, чтобы его пропустили. Но боевики Воротникова говорили, что выполняют приказ:
– Никого не велено пускать.
– Вы хоть понимаете, что являетесь активными боевиками незаконного вооруженного формирования и участниками конституционного переворота? – спросил прокурор.
– А нам по фигу. Быстро отошел!
Прокурор сказал Цуканову:
– Они просто провоцируют массовые беспорядки. Не удивлюсь, если Киев завтра же введет у нас прямое президентское правление.
– Момент как нельзя более подходящий, – согласился Цуканов. – Только у меня в голове не укладывается, как Носков мог пойти на такой шаг. Тут может быть только одно объяснение – он заручился поддержкой Киева. Этот момент надо срочно прояснить. Можно мне от вас позвонить?
Здание прокуратуры находилось напротив Белого дома. Прокурор провел спикера в свой кабинет.
Цуканов набрал прямой телефон президенты Украины.
Спикер вышел из здания прокуратуры с озадаченным видом. Его тут же окружили депутаты. Посыпались вопросы и предложения.
– Нужно немедленно разблокировать здание и арестовать Носкова, – подал идею Мозуляк.
– Погоди, – остановил его Цуканов. – Я только что говорил с Кучмой. Я спросил его, знает ли он, что вытворяет Носков, и понял, что знает. Я спросил, мог ли Носков заручиться его поддержкой. Кучма сказал, что Носков звонил ему накануне и жаловался на парламент. Тогда я прямо спросил, на чьей он стороне сейчас. Леонид Данилович сказал, что он поддержит тех, кто соблюдает конституцию Украины.
Мозуляк усмехнулся в усы:
– Хитер бобер.
Депутаты возобновили сессию в здании прокуратуры. Многие вспомнили, что приезжавший накануне в Крым президент Кучма встречался с Носковым и они о чем-то долго говорили с глазу на глаз.
– Мы должны принять решение, исходя из того, что хитрый Кучма, зная, что Носков склонен к силовым решениям, подтолкнул его к перевороту, – сказал Мозуляк. – Но это не значит, что Кучма за Носкова. Просто он хочет убрать его нашими руками. Так что бояться нечего, нужно разоружить охрану и арестовать Носкова.
Цуканов сказал, что у него есть сообщение, и вышел на трибуну:
– Подчиненная Киеву милиция перекрыла Керченскую переправу, а также трассы, ведущие на север в сторону России, взяла под контроль аэропорты и вокзалы… Теперь о действиях сторонников Носкова. На охрану телевизионного центра прибыли ялтинские казаки с бультерьерами. А на первом этаже Белого дома боевики Воротникова подтаскивают к дверям на первом этаже мебель, готовятся к обороне. И еще: молодчики УНСО в количестве 23 человек прибыли из Западной Украины с заданием водрузить на здании Верховного Совета жовто-блакитный флаг.
Цуканов отодвинул микрофон и предложил депутатам продолжить прения с учетом только что полученной информации.
– Чем быстрее мы покончим с заговорщиками своими силами, тем будет лучше, – сказал Мозуляк.
Это мнение было поддержано большинством парламентариев.
Цуканову принесли новое сообщение, и он зачитал:
– УНСО, или украинская национальная самооборона, распространила ультимативное заявление: если в течение суток крымчане не возьмут под контроль здание Верховного Совета и не разоружат охрану президента Носкова, УНСО проведет эту операцию своими силами.
В последнее время Яшин как бы выпал из придворной жизни. Носков его к себе не звал: то ли забыл о нем в происходящей круговерти, то ли намеренно уклонялся от разговора, который мог быть ему неприятен. Яшин уже подумывал об отъезде. И уехал бы, только больно уж интересно закручивались события. Когда еще доведется понаблюдать что-то подобное?
Вместе с депутатами Яшин прошел в здание прокуратуры и сидел теперь в заднем ряду, слушал прения. К нему подошел Вадик.
– С вами хочет поговорить Виктор Павлович.
Цуканов поручил вести сессию Мозуляку, а сам ждал Яшина в кабинете прокурора. Они поздоровались и сели за приставным столиком.
– Что скажете, Андрей Васильевич?
Цуканов любил задавать обтекаемые вопросы, как бы предоставляя собеседнику самому решать, что для него главнее.
Яшин пожал плечами:
– А что говорить? Русская идея рассыпается на глазах. Крым лет на семьдесят пять отходит от России. И этот процесс историки свяжут с именами: Хрущев, Ельцин, Кравчук, Кучма, Носков и Цуканов.
Спикер с силой сцепил пальцы рук, стали видны побелевшие костяшки.
– Считаете, лет на семьдесят пять?
– Ну, может, чуть больше или чуть меньше.
– Тут главное другое: значит, не навсегда?
– Естественно. От такой громады, как Россия ни один краешек не может отвалиться навсегда. Закон тяготения.
– Значит, все происходящее сегодня, это что?
– Историческая проверка на политическую вшивость. Политики, Виктор Павлович, бывают нормальные, то есть настоящие, и бывают вшивые. Вот сейчас время вшивых политиков, вы уж извините.
– И все-таки, почему – на семьдесят-то пять лет?
– А потому, что и следующее поколение не выдвинет нормальных политиков. Нация придет в себя минимум через два поколения. А полную силу страна, я имею в виду Россию, обретет только при жизни третьего поколения, если считать от сегодняшнего дня.
Цуканов усмехнулся:
– Невысокого вы мнения о нашем народе.
– Наш народ станет нормальным, когда в каждой пятой семье будут воспитывать будущего президента.
– Хорошая мысль, – отметил Цуканов. – Ну, а теперь о деле. У меня к вам предложение, Андрей Васильевич. Хотите что-то сделать для Крыма сейчас, в настоящий момент?
– Сходить парламентером к Носкову?
– Как вы угадали?
Яшин усмехнулся.
– А зачем еще я мог понадобиться?
Парни Воротникова беспрепятственно пропустили Яшина в Белый дом и тут же провели к Носкову.
Президент был бледен. Пожав Яшину руку, предложил сесть и вздохнул:
– Вот такие у нас дела.
– Иначе было нельзя? – спросил Яшин.
Носков тяжело вздохнул.
– Это было неизбежно. Я и Цуканов… Мы давно шли к этому с двух сторон. А потом они начали загонять меня в угол.
– Кто “они”? – спросил Яшин.
– Хамелеон Цуканов и те, на кого он опирается.
“А ты? Ты разве не хамелеон? – подумал Яшин. – Для тебя русская идея была, судя по всему, всего лишь удобной упаковкой, чтобы привлечь на свою сторону народ. И народ купился. Народ, как женщина, всегда хочет верить, даже если его уже обманули много раз”.
– Я защищаю данный мне народом мандат, только и всего, – продолжал Носков. – И уверен, что народ меня поддержит. Вот увидишь, мой вариант конституции будет принят большинством голосов.
– Дохлый номер. До референдума шесть месяцев. Ты столько не продержишься, – жестко констатировал Яшин.
Носков взглянул на него настороженно, почти враждебно:
– Пришел давить на психику?
– А кто еще скажет тебе правду, Олег? Цуканов предлагает вернуться к положению, существовавшему до того момента, когда парламент урезал твои полномочия.
Носков удивленно вскинул брови.
– Это он тебя прислал?
– Я согласился, потому что это предложение тебя не унижает. Никого не унижает. Надо решать споры политическими средствами, Олег. В противном случае всегда будет третий радующийся. И ты знаешь, в каком городе этот радующийся живет.
– Знаю, – неожиданно согласился Носков. – Но я не могу иначе. Я презираю всех этих новых голодных. Ты говоришь, споры… Мы имеем дело с мафиозниками и законодателями из категории новых голодных. Какие могут быть с ними споры? Одних стрелять надо, других сажать, а я только не пускаю к месту работы.
“Потрясающе! – подумал Яшин. – Какие слова! И какие дела-делишки. Ведь он не мог не знать, чем занимается полковник Воротников и целая сотня его головорезов. И все разговоры журналистов, что президент Носков не разбирается в людях – пустая, прекраснодушная болтовня. Во всех он разбирается”.
– Что тебе советует Шелепугин? – спросил Яшин, догадываясь, что за всеми тайными действиями Нокова и Воротникова стоит именно этот человек.
– Сидеть и ждать.
– Сидеть насмерть?
Носков метнул в сторону Яшина неприязненный взгляд и промолчал.
– Тебе обещают какую-то поддержку? – зашел с другой стороны Яшин.
– Должны приехать казаки с Дона.
– Казаки не приедут, Олег. Перекрыты все трассы, поезда тоже наверняка контролируются. А в Крыму тебе не на кого опереться. Цуканов просил передать: он созвонился со всеми главами исполнительной власти и заручился их поддержкой. И Сарычев со своими министрами – не опора. Наверняка уже пакуют чемоданы. И народ тебе не поднять, даже если бросишь клич. Пойми, я пришел сюда исключительно из желания помочь тебе выпутаться. Потерять так много и так быстро… Боюсь, что скоро будут говорить о феномене Носкова.
– Пусть говорят что угодно. Главное, чтобы Украина не переиграла Россию.
– Разве? Украина переиграет, когда рассыплется русская идея в Крыму, что и происходит в настоящий момент.
– Давай закончим этот бессмысленный разговор, – отмахнулся Носков. – Ты считаешь, что все кончено, а я считаю, что все впереди.
“Ну, да, – подумал Яшин, – впереди, лет через семьдесят пять”.
Цуканов встретил Яшина новостями. Московские министры во главе с Сарычевым заказали билеты на московский рейс. А дружинники, сторонники парламента, кулаками прогнали боевиков Воротникова с телецентра, и те не решились стрелять. Теперь парламент контролирует эфир, а Носков по сути сам себя запер в Белом доме.
– Пора домой, – сказал Яшин, – ничего интересного уже не будет.
– Как знать, Андрей Васильевич, как знать, – весело отвечал Цуканов.
Глава 62
Максим Брагин страдал авиафобией, но раз в год, преодолевая животный страх и тошноту, летал вместе с Риткой и сыном в Куршевель, знаменитый зимний курорт на границе Франции и Швейцарии.
От аэропорта в Женеве до Куршевеля еще 140 километров. Это расстояние приходилось преодолевать на вертолете, от одного вида которого Брагина пробирала дрожь.
Но красоты Куршевеля искупали все страдания. Темно-синий воздух, голубоватый снег, тени огромных сосен, теплый желтый свет, льющийся из окон отелей и ресторанов, свистящий ход горных лыж …
Сюда слетались почти исключительно постоянные клиенты, которым заранее рассылались приглашения. В их число Брагин попал не сразу. В первый приезд он умудрился выставить у дверей своего шале охрану, а здесь это не принято. В довершение конфуза обнаружилось, что сынок разрисовал стены шале фломастером. Чтобы замять скандал, пришлось выложить кучу денег и в результате сократить срок пребывания. Номер стоил около 5,5 тысяч долларов в сутки. Это было дороговато даже для Брагина, бравшего с собой не меньше 100 тысяч “зеленых”.
Зато он мог на равных общаться с именитыми гостями. Здесь, в Куршевеле, было не принято во время знакомства называть свои должности. Лучшей рекомендацией был сам факт того, что человек сюда приглашен и может позволить себе немного посорить деньгами.
Особенно интересовали Брагина знакомства с российскими министрами и депутатами Госдумы. Фотографиями, где он стоял рядом с ними в обнимку, были увешаны все стены его кабинета в центральном офисе и комнаты в особняке. Каждый, кто видел эти снимки, проникался верой во всемогущество Максима Петровича.
Многие приезжали сюда с любовницами, но Брагин никогда этого не делал. Он до сих пор не был расписан с Риткой, отшучиваясь, что брак природой не предусмотрен. Но, несмотря на частые измены, был по-своему ей предан. В немалой степени этому способствовала способность Журавской выглядеть, как леди. Никому, кто знакомился с ней в Куршевеле, и в голову не приходило, что еще четыре года назад эта женщина с изящными чувственными ноздрями и шикарной копной черных волос участвовала в конкурсе красоты в женской колонии ЖХ-385/2.
– Я так рада, – сказала Ритка и сладко потянулась.
Было утро, они с Максимом еще нежились в постели.
– Я рада, что у тебя все наладилось с Женькой, – продолжала Ритка. – У нас вообще все получается, тьфу-тьфу. Ты теперь политик. Правда, сессию пропускаешь, сачкуешь. Но кто тебе хоть слово скажет? Ты теперь лицо неприкосновенное. Втянешься постепенно, наведешь порядок в этом долбаном парламенте. Каких только козлов и балаболок там нет. А ты человек слова и дела.
Максим слушал и удивлялся самому себе. Ему не хочется оборвать Ритку на полуслове. Он не требует прекратить это кудахтанье, слушает спокойно. Что происходит? С ним определенно что-то происходит.
Ритка была довольна, что Максим слушает расслабленно. Теперь она могла сказать самое главное.
– Знаешь, у нас, по-моему, будет девочка. Если ты, конечно, захочешь.
Максим не возражал.
– Ну и ладно. Девка так девка. Вчетвером веселее будет.
Ритка благодарно прошептала:
– Максик, по-моему, я давно тебе не говорила одну вещь. Я очень боюсь тебя потерять. Это значит, я очень тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю, – сказал Максим.
Ритка приложила его руку к груди, ей стало трудно дышать. Она никогда не слышала от Брагина ничего подобного.
– Давай обвенчаемся, – сказала Ритка. – Это так красиво.
– Можно, – благодушно согласился Максим.
Он взял пульт и включил телевизор. Шла программа Евровидения. Показывали президента Кучму, он что-то говорил по-украински, разводя руками. Потом пошла картинка из Симферополя. Показали боевиков Воротникова, не пускавших в Белый дом парламентариев, митингующих зевак, бравых казаков с ногайками, едва сдерживающих на поводках злобных бультерьеров. Диктор комментировал по-французски, но и без перевода можно было ясно, что в Крыму происходят из ряда вон выходящие события.
Максим тут же набрал по мобильнику телефон Зуева.
– Конечно, лучше было бы, если б ты вернулся – сказал Женька. – Мало ли как все может повернуться.
Зуев давал понять, что структура Брагина, а это минимум двести стволов, может понадобиться.
Максим рывком поднялся с кровати.
– Собирайся, летим обратно.
Ритка ни о чем не спрашивала. Она не имела привычки задавать лишние вопросы.
Все телефоны Брагина и Зуева давно уже прослушивались сотрудниками Безпеки. Узнав, что “папа” возвращается в Симферополь, Дзюба тут же доложил об этом Лисовскому. И заодно сообщил, что пароход с 59 тоннами автоматных патронов бросил якорь на рейде Феодосии. Связанные воедино эти два факта говорили о том, что в Крыму кто-то готовится к большой пальбе. А кто это может быть, если не два дружка, Брагин и Зуев?
– Ваши предположения? – больше для проформы спросил Лисовский, зная заранее, что на уме у Дзюбы.
На высшем уровне ведомства уже было принято решение: в преддверии полного лишения Носкова президентских полномочий нейтрализовать в Крыму все сколько-нибудь крупные группировки. Главарей под любым предлогом упрятать за решетку, провести обыски, изъять из тайников оружие. Оперативные наработки позволяли провести этим мероприятия молниеносно, в течение считанных часов. В отношении Брагина и особенно Зуева решение было более жестким, а на словах – более обтекаемым. “Дальнейшее участие указанных фигурантов в политической жизни Крыма крайне нежелательно”. Это был, по сути, приговор. Не оговаривались только сроки приведения в исполнение этого приговора.
Дзюба ответил, не раздумывая:
– По-моему, нужно использовать момент. Мои люди готовы провести акцию в отношении “папы” прямо в аэропорту. Более удобного случая в ближайшее время может не быть.
“Ну и черт с ним, с этим “папой”. Пусть Дзюба грохнет его, – подумал Лисовский. – Может, отведет душу и успокоится. А Зуев поймет, с кем имеет дело и угомонится?” Лисовскому было жаль Зуева. Размышляя над его похождениями, он думал: нам бы такого парня. У него даже возникло предположение, что Зуев не мог просто так безобразничать в странах Западной Европы. Не исключено, что на каком-то этапе его кто-то вел: то ли СВР, то ли ГРУ. Но московские агенты Безпеки так ничего и неустановили. В любом случае Лисовский решил, что сделает все возможное, чтобы Зуев уцелел.
Полковник, по праву считавший себя белой костью КГБ, продолжал по инерции болеть за интересы России, сознавая отделение Украины как величайшее помрачение политических умов.
“У нас была цель, – думал Лисовский, поглядывая на Дзюбу, – мы служили не политбюро КПСС и даже не идеологии, а государству, которое одним только фактом своего существования не давало распоясаться крутым ребятам с Запада. А чему служат такие хлопцы, как этот подполковник? На чем самоутверждаются они? На идее самостийности? Но эта идея держится на отторжении всего русского и борьбе против всего русского в угоду крутым ребятам с Запада. Не мелковато и не подловато ли?”
– Что дает наблюдение за пароходом? – спросил полковник.
– Команда на берегу. На судне только охрана.
– Вы уверены, что патроны именно там?
– Сто процентов. Информация многократно перепроверена. На пароходе есть наши люди. Не известно только, кто будет получать груз.
– Не спугните получателя, – сказал Лисовский. А в отношении “папы” действуйте по обстановке, но смотрите, чтобы никаких случайностей.
Он имел в виду случайные жертвы среди других пассажиров, которые будут находиться во время акции у здания аэропорта.
Охрана встретила Брагина и его семью в зале VIP-персон. Ждать багажа не стали, сразу пошли к стоянке автомашин. Шкафы-охранники плотно заслоняли со всех сторон. А если бы они вдруг полегли от пуль нападавших, в кармане у Максима был пистолет “Кларк”. Брагин свободно проносил этот ствол, изготовленный из композитных материалов, через все металлоискатели. А если бы у него нашли этот пистолет, то не обнаружили бы на нем, обработанном специальным составом, ни одного отпечатка пальцев.
Накануне Дзюба сказал Лисовскому, что никто из сотрудников не хочет марать руки о “папу”. Смертельно скользкое это дело. Рано или поздно информация о том, кто убил, обязательно будет выгодно продана браткам Брагина. И вообще не пристало службе безопасности устраивать мокруху своими руками. “Правильно делают, что отказываются, – поддержал Лисовский. – Достаточно других вариантов. Неужели этот “папа” ни с кем ничего не делил? Неужели ему никто дорогу не перешел? Ищите исполнителя на стороне, подполковник”. И Дзюба нашел бывшего спецназовца, воевавшего в Абхазии.
…Охранники заслоняли Максима со всех сторон, но они не могли уберечь от выстрела сверху. Пуля была почти беззвучно выпущена с крыши здания и попала “папе” в глаз. Стрелявший из винтовки “Барс” киллер попадал на тренировках с километрового расстояния в голову мишени. А здесь не было и ста метров. Но он, целившись точно в лоб, чуть-чуть промахнулся.
Рана была ужасная. Один ее вид не оставлял никаких надежд. Вместо глаза зияла большая кровавая дыра. Пулей была разворочена и затылочная кость. Охранники попытались тащить Брагина к машине, но Ритка остановила их. Ее охватила истерика.
– Я знаю, кто это сделал! – вопила она. – Падла, я залью твой Севастополь кровью. Ты от меня не уйдешь!
Только что, на пути в Симферополь Максим рассказал ей о похождениях Женьки. И, в частности, о том, что “тигры” Аркана имели привычку сводить счеты со своими врагами выстрелом в глаз. На кого она могла теперь думать? Только на Зуева.
Узнав об убийстве Брагина из срочных теленовостей, Зуев пришел в ярость. Он не сомневался, что это работа спецслужбы. Только чьей? Само место покушения указывало на то, что все было сделано теми, кто считал себя на этой земле хозяином. Сделав спокойно свое дело, киллер тут же растворился среди сотен пассажиров. Ищи-свищи.
Зуев позвонил Журавской. Говорил сочувственные слова – Ритка молчала. Женька думал, что она плачет, а она просто скрипела зубами. Она была уверена, что Зуев свел счеты не только с Максимом, но и с ней – за Ленку Лаврову и Женю, ее дочь.
Верховный Совет Крыма лишил Носкова всех президентских полномочий. Министр внутренних дел генерал Валебный приехал в Белый дом в сопровождении взвода милиционеров и обратился к боевикам Воротникова с призывом сдать оружие. В этом случае, обещал он, против них не будет никакого уголовного преследования. Ребята посовещались и сдали свои пушки. Полковника Воротникова в этот момент в Белом доме уже не было. Он успел заблаговременно исчезнуть.
Когда генерал Валебный вошел к Носкову, тот сидел в комнате отдыха и полоскал рот. От нервного расстройства у него снова разболелись зубы.
– Сдайте оружие, Олег Степанович, – потребовал министр.
Носков выдвинул ящик письменного стола и выложил “макарова”.
– У вас должен быть еще один пистолет, – напомнил Валебный.
Носков несколько секунд раздумывал, потом достал из-за пояса еще один “макаров”.
– А теперь автомат, – сказал генерал.
Носков кивнул в сторону сейфа. Дверца несгораемого шкафа была не заперта. Сопровождавший Валебного милиционер достал из сейфа “калашников”.
– Серьезно вы подготовились, – заметил Валебный. – Придется оформить протокол. Как юрист, вы не хуже меня знаете, что полагается за незаконное хранение огнестрельного оружия.
– Оформляйте, – равнодушно бросил Носков. – Но не забывайте, что я все еще президент.
Генерал усмехнулся:
– Президент чего? По-моему, вы остались президентом только этого кабинета.
– Еще не вечер, – пробормотал Носков. – Сейчас мои сотрудники готовят обращение к генеральному секретарю ООН, к генеральному секретарю ОБСЕ.
Валебный повернулся к сопровождавшим его милиционерам:
– Вырубить телефоны спецсвязи. Отключить все обычные телефоны. Запереть в гараже все автомобили бывшего президента.
– Не творите беззакония, генерал, я пока что действующий президент, – повысил голос Носков.
– Не вам говорить мне о беззаконии, – процедил в ответ министр. – И добавил уже в дверях, прежде чем уйти. – К сожалению, велено вас не трогать, шестой этаж пока в вашем распоряжении. Велено не мешать вам медленно отходить в небытие. Смотрите только, как бы на почве антисанитарии зараза какая не завелась. Ну а если заведется, у нас в СИЗО прожарка всегда наготове.
– Он сядет здесь, за этим столиком. А вы сядете здесь и здесь.
Журавская показывала своим ребятам, с каких позиций они будут расстреливать Зуева. Ребята знали, что шансов уцелеть у них мало. А если чудом уцелеют, то милиция рано или поздно их достанет. Слишком много будет свидетелей.
Ритке в эти дни полагалось бы думать о малолетнем сыне, о будущем втором ребенке. Но в ней, вот загадка природы, неожиданно снова проснулась разбойница. “У меня нерв оголился!” – в исступлении орала она.
В какой-то момент она заставила себя успокоиться, позвонила Зуеву и спросила убитым голосом:
– Тебя ждать?
– Конечно, приеду – какой разговор?
– Один приедешь? – спросила Ритка. Ей хотелось, чтобы Зуев взял с собой Женю. Она хотела укокошить их обоих. Тогда бы ее душа успокоилась.
– Могу, и не один, – сказал Зуев, хотя на самом деле не собирался брать с собой Женю.
Слух о том, что Брагина убил его старый дружок Зуев, уже вовсю гулял по Крыму.
– Нельзя тебе ехать на похороны, – строго-настрого предупреждал сына Кузьмин.
– Наоборот, обязательно надо ехать, – возражал Женька.
Он был по-своему прав. Не поехать – означало только подтвердить беспочвенные подозрения.
Поминки проходили в кафе. Народу было много. Собрались представители всех группировок. Зуеву отвели почетное место, посадили рядом с Риткой. А потом предоставили слово.
– Макс был мой школьный друг, – сказал Женька. – Потом мы вместе учились в мореходке, мечтали проплыть по всем морям и океанам. Но жизнь сложилась иначе. Мы делали ошибки, но мы и расплачивались за них. Наши отношения подвергались серьезным испытаниям, но мы всегда верили, что мужская дружба – это единственное, во что еще можно верить. У Макса было большое будущее. Он много сделал для людей и сделал бы еще. Для этого у него были все данные. Но кому-то он стал неугоден, как, возможно, стану неугоден и я. Кому-то мы мешали, и я догадываюсь, кому именно…
– А мы не догадываемся, – неожиданно прервал Зуева сидящий за соседним столиком парень, – Мы точно знаем, кто убил Максима Петровича.
С этими словами парень вынул из внутреннего кармана тэтэшник. У Зуева было мгновение, чтобы упасть на пол или хотя бы пригнуться, но он стоял неподвижно, с удивленным выражением лица. И парень начал всаживать в него одну пулю за другой. Женька всплеснул руками и рухнул на стол. Двое его охранников, сидевших рядом, выхватили свои стволы, но были в упор расстреляны другими ребятами Брагина. Беспорядочная пальба началась у входа в кафе. Там убивали остальных охранников Зуева. Это было форменное побоище.
Ритка сидела неподвижно, с мертвым взглядом. Потом взяла Женьку за вьющиеся волосы, приподняла его голову над столом. Она думала, что ему конец. Но жизнь еще билась в нем.
– За что? – прохрипел он.
Глаза у Ритки ожили. Она схватила голову Женьки обеими руками и закричала:
– Что ты сказал? Повтори!
– Как ты могла? Я ни в чем не виноват. Это не я, – прохрипел Женька.
Глаза его, удивленные и детские, после этих слов застыли, а на губах появилось странное выражение. Казалось, он улыбался.
– Женя, подожди, – жарко зашепала Ритка. – Подожди, куда же ты?
Но все было кончено.
– А-а-а! – истерично завыла Ритка, – А-а-а! А-а-а!
Стрельба стихла, и теперь все смотрели на нее. А она орала, как умалишенная:
– А-А-а! А-а-а! А-а-а!
Носков сидел в своем кабинете. Он был небрит. На краях воротника и манжет виднелись темные полоски. Не догадался запастись маленькими ножницами, и теперь ему приходилось обрезать ногти бритвенным лезвием. У него была прежняя прическа – зачес слева направо. И его по-прежнему мучили больные зубы.
Четверо самых преданных сотрудников покинули его в разные сроки. Теперь осталась только Кира Стежкина. Она вошла в кабинет и, не говоря ни слова, включила телевизор, российский первый канал. На экране появилась Галина Носкова. Она беседовала с телеведущим Доренко, объясняла, с какой целью приехала в Москву:
– Я боюсь за жизнь моего внука, моей дочери, наконец, моего мужа. Я приехала просить политического убежища в России. В конце концов, мы все пострадали за русскую идею. Это должно быть как-то оценено.
– Дрянь! Дура!
Носков выключил телевизор и подошел к окну.
– Все, Олег Павлович, я ухожу, – сказала Кира. – Поздравляю. Вы хотели вернуться в Россию, и вы вернетесь. Правда, без крымчан, но это мелочи.
Президент даже головы не повернул. Он смотрел вниз, где стояли две старушки, держа в руках картонный плакатик со словами “Держись, Олег, мы верим в тебя!”
