Виталий Ерёмин
Февральский дождь
Глава 45
Возвращаясь из Москвы, я подъехав к дому в Пущино и по привычке взглянул на окна. Часы показывали десять вечера, а окна были уже темные. Обычно Рэмочка встречал радостным лаем, а тут вышел в прихожую молчком, виновато виляя хвостом. Я включил свет в гостиной. Ирина лежала на софе лицом к стене. Тонкие плечи ее подрагивали.
– Хреновые дела у меня, Юра. Опухоль нашли в правой груди. Вроде бы, в начальной стадии, а на самом деле – кто знает… Сделать операцию более-менее надежно – это отнять грудь.
Меня обдало холодом. Вот, оказывается, кто следующий. Вера может с облегчением вздохнуть.
Ирина прижалась ко мне, как ребенок:
– Если ты настоящий друг, найди мне хороших таблеток. Ты понял, о чем я? Я должна знать, что они у меня есть. Так мне будет спокойнее. Я считала себя крепким орешком. Но этот диагноз раздавливает.
Однако она довольно быстро взяла себя в руки. Перед обследованием в Каширке нарядилась во все лучшее и даже пыталась шутить.
– Для того, чтобы тебе сочувствовали, нужно хорошо выглядеть.
Хирургу жалко было уродовать красивое женское тело. Он по-мужски предупредил меня.
– Учтите, чтобы почистить капитально, одну грудь придется отнять.
Женя сказала, что даст на операцию столько денег, сколько надо. Мне хватало своих сбережений. Но для дочери это было дело принципа. Нет, она должна помочь Ирине Антоновне.
За день до операции Ирина надела красное кимоно, прошлась по комнате, крутнулась перед зеркалом.
– А что, я еще ничего. Смотри, какая талия. А грудь!
Грудь у нее была на редкость красивой формы. И вот – половины не будет.
Хирург как сказал, так и сделал – почистил капитально. Операция шла четыре часа. Наркоз был глубоким. Но когда, наконец, все кончилось и к Ирине вернулось сознание, она чуть не задохнулась в реанимации. Врачи вытащили ее с того света.
Женя требовала общения. В назначенное время я подъехал к знакомому дому. Был поздний вечер. Шторы в кухне были, как всегда, раздвинуты. Женя и Вера что-то выясняли. Появился Олег, сказал теще резкость и исчез. Ругань нарастала. Вера замахнулась на Женю.
Из подъезда вышел Олег. Сел в свою «шестерку», взвизгнул тормозами и уехал. Сбежал от скандала.
Подъехала маленькая машина, «Пежо – 206». За рулем молодая женщина говорила по мобильнику. Потом включила освещение салона и стала копаться в сумке. «Лора!» Мы не виделись около года. Женя сказала, что подружка транжирит деньги Фунтикова то ли в Германии, то ли в Франции. Что-то изучает, готовится открыть свой бизнес в России.
Дверца «Пежо» открылась. Лора решительно зашагала к моей машине. Села на переднее сидение. Салон заполнился изысканным запахом дорогих духов.
– Как интересно получается. Похоже, вы помолодели, а я – постарела. Почему не спрашиваете, как живу?
– Как живешь? – как попугай, спросил я.
– Скучаю по Жене. Видимся раз в год. Я закурю?
– Кури.
Лора зажгла тонкую сигаретку.
– Вы, наверно, благодарны Жене. Невольно помогла вам уйти. Я знала, что рано или поздно вы уйдете.
К дому подходил высокий худой парень. Он приостановился у «пежо», увидел, что в машине никого нет, и вошел в дом. Это был Денис. Как же он вымахал!
– Вам за него не страшно? – спросила Лора. – Или вычеркнули его? Вы его вычеркнули, Юрий Леонтьевич, – утвердительно закончила она.
Я ответил терпеливо:
– Лора, я, конечно, плохой человек. Но когда хорошие люди мне об этом напоминают, я начинаю думать о себе лучше. Лучше пошла бы, вытащила Женю.
– И то, правда. А то стоит сейчас насмерть, а потом будет пить валерьянку.
Лора решительно вошла в подъезд и спустя время вернулась с Женей. Дочь выглядела опустошенной. Она выкурила сигарету у машины, потом села на заднее сидение.
– Снова в квартире вокзал. Куча родственничков, сумки, чемоданы. Снова Денису негде спать. Ночует парень неизвестно где. И слова не скажи.
Потом призналась – просила у матери денег. Та допытывалась: зачем? «Я могу взять у тебя своих тысячу долларов, не объясняя, зачем они мне? – спрашивала Женя. – «Нет, не можешь!», – отвечала Вера, догадываясь, зачем понадобились дочери деньги.
– А ведь приходила поделиться с мамочкой: еду в Лондон на курсы переводчиков, – с горечью сказала Женя.
Мне было чертовски приятно это слышать. Я поздравил дочь.
Эту неделю я жил в Москве, чтобы ездить в Каширку к Ирине. Едва поднялся в свою квартиру, как зазвонил телефон.
– Юрий Леонтьевич, гляньте в окно.
Я посмотрел вниз. Там стоял уже знакомый маленький «Пежо». Лора вышла из машины, махнула рукой и сказала в мобильник:
– Я зайду? Хочу посмотреть, как вы живете.
Я на секунду задержался с ответом. Лора истолковала резковато.
– Кого вы больше боитесь, Юрий Леонтьевич? Меня или себя? Меня бояться не надо.
Она окинула квартиру взглядом риелтора, жестом тещи провела пальцем по зеркалу в прихожей. Обнаружила пыль. Усмехнулась. Поняла, что жена бывает здесь редко.
Увидела на письменном столе фотографию Ирины. Заценила снисходительно:
– А ваша Ирина Антоновна действительно ничего.
Зашла в ванную, поправила прическу.
– Сколько лет мы уже знаем друг друга, Юрий Леонтьевич? Впервые я вошла в ваш дом, когда мне было двенадцать.
– В глазах людей поживших молодежь стареет быстро, – обронил я, включая электрочайник.
– Теперь буду знать, – сказала Лора. – Считается, что женщина стареет от нехватки любви. А мне кажется – все наоборот: когда она сама никого не любит. Сейчас никто никого не любит, только себя. Любовь как бы немодна. Как вам вообще наше время, Юрий Леонтьевич?
– Время – это люди.
– А как вам люди?
– В нас все меньше и меньше русского. Точнее, того лучшего, что было в русских. И все больше худшего, что есть в нерусских.
В этом месте состоялось неловкое молчание.
Я тогда еще не знал об интересной фишке молодых женщин. Будучи девочками, они выбирают для своих сексуальных фантазий взрослых мужчин, представляют их рядом в постели. Какой-то мужчина становится их постоянным воображаемым партнером. И потом, войдя в совершеннолетие, они мечтают поиметь этого мужчину уже не в грезах, а наяву. Фишку эту я просеку гораздо позже. А пока мы сидим с Лорой в кухне, и она просвещает меня своим заграничным видением вещей.
Оказывается, мы, русские, считаемся в европах страшными зазнайками. Кичимся тем, что ни на кого не похожи. А уж как любим поговорить о своей загадочной русской душе: какие мы непостижимые. Как мы, напившись, перестаем контролировать себя и становимся хамами. Хотя многие и трезвые – такие хамы. Как мы, напившись, начинаем себя жалеть. Клянем себя за грехи, а проспавшись, снова грешим. Как мы, унижая других, и себя при этом унижаем, совершенно того не сознавая, получая от этого даже что-то вроде кайфа.
Лора избегала говорить о Фунтикове, будто его вообще не было в природе. Обронила только разок, что низкий человек всегда точно знает, чего не сделает в ответ на его пакость человек порядочный.
Разочарование в муже объяснила своей дурацкой надеждой, что самое серьезное в отношениях вполне может начаться с чего-то несерьезного. Она имела в виду их встречу в доме отдыха в Пахре.
– Но в этой надежде я ошиблась.
Кажется, Лора намекала на мой залепон с Надеждой. Научилась, однако, играть словами и ассоциациями. Я невольно спросил себя: а умеет ли так разговаривать Женя. Нет, у дочери все еще был почти детский разговор.
– Когда спросите, чем я занимаюсь, – попрекнула Лора.
– Чем ты занимаешься? – снова, как попугай, спросил я.
– Издательским делом, – сообщила Лора. – Хочу что-нибудь такое закрутить, замутить. Когда есть деньги, это нетрудно. Нанимаешь профи, и они все делают, а ты учишься на ходу. Я очень обучаемая, Юрий Леонтьевич, если вы этого еще не знаете. Между прочим, мои издатели – люди в основном вашего возраста. Мне скучновато с моим поколением. Хотя… Мне и с мужем скучновато. Он богатый, но неинтересный. У него на уме только работа и деньги.
Я рассмеялся:
– Я еще хуже. У меня в голове только работа.
Чашки, банка с кофе «Fresco» и сухой торт уже были на столе. Мы сели. Лора посмотрела на меня взглядом деловой женщины.
– Я показала своим издателям ваши очерки. Я не говорила им, что мы хорошо знакомы. Просто попросила дать оценку, можете ли вы представлять для нас какой-то интерес. Они сказали, что это добротная журналистская проза. А многие очерки – заготовки киносценариев. Так что у меня к вам может быть чисто деловой подход. Или вы еще не устали от журналистики?
Я промолчал.
Мы вышли на балкон. Перед нами открывалась панорама Москвы-реки.
– Сегодня ночью читала женский роман, – сказала Лора. – Там есть интересный монолог. Хотите, прочту по памяти?
– Давай, – сказал я.
– Вы подпустили меня слишком близко. Но вы не виноваты. Так уж получилось. Но теперь я всех сравниваю. Говорят, мужчины живут забыванием, а женщины – памятью. Так вот, я все помню. Помню такие мелочи, что даже неудобно их назвать. А вы всегда считали, что слишком стары для меня. А я уверена, что рядом со мной вы еще очень долго будете молодым. Как там у Конфуция? Ничто не бывает рано или поздно. Все бывает только вовремя. Так вот, сейчас самое время.
– Неплохо – сказал я. – Тебе надо не издавать других, а самой писать.
– Научите – буду писать. Я очень обучаемая, Юрий Леонтьевич. Ну, так что? Контракт?
Я сказал, что мне сейчас не до планов и новых проектов. Лора хотела о чем-то спросить, но не смогла. А я чувствовал, что вертелось у нее на языке. Насколько серьезна болезнь у Ирины. Сколько она протянет.
Стоя на балконе, я смотрел вниз. Лора подошла к своему «Пежо», но не взглянула на мой балкон, не помахала рукой.
Я налил себе еще кофе. Плеснул коньяка. Очередной треугольник, но на этот раз, кажется, последний в моей жизни. Только раньше я даже не пробовал бороться с соблазном. Всякое новое увлечение приходило в то время, когда прежняя любовь кончалась.
Я не знал, как мне теперь любить Ирину, после операции. Получится ли любить по-прежнему? Я только знал, что не хочу ее потерять. Без нее я с любой женщиной снова буду один. Что из этого следует? А то. Нужно порвать с Лорой.
Но тут же в голову пришла мысль, которая меня ужаснула. Если я резко порву с ней, она будет подсознательно желать смерти Ирине.
Глава 46
Я строил дачу. Точнее, хлопцы с Украины, пилили, стучали, весело перебрасываясь словами, а я орудовал лопатой. Вскапывал землю под плантацию клубники и малинник. И той и другой ягоды должно хватать при любом количестве гостей. Ирина выкапывала в лесу крохотные деревца и сажала их возле дома.
– Ира, земля забирает красоту, – предупредила соседка, всю жизнь проработавшая в лесничестве.
Она была постарше Ирины, но ей казалось, что намного. Она уж всяко подъезжала, чтобы узнать поточнее. Ирина вредничала, не выдавала возраст.
Однажды соседка не выдержала:
– А ну, покажи зубы.
Пришлось Ирине показать. Соседка успокоилась.
Сейчас я вытащил из багажника старый автознак «Дорожные работы», пдобранный на дороге. Прибил знак к шесту, воткнул в огороде, взял фотоаппарат.
– Вставай.
Ирина с лопатой в руках встала под знак, изобразила стахановку.
Я работал, не приседая. Ирина тоже не могла оторваться от грядок. На этой почве происходило выяснение, кому идти за соком. Я проявлял мелочность и не уступал. Потом на меня что-то нашло. Я накрыл на веранде стол и позвал отобедать.
– Так и знала, – неблагодарно высмеивала меня Ирина. – Колбаса, селедка, лук, черный хлеб, пиво. И – на газетке! Что такое свежая газета? Это газета, на которой мы еще не ели.
У меня заиграл мобильник.
– Папка, – послышался далекий голос Жени. – Звоню, между прочим, из Лондона. Можешь поздравить. Получила сертификат переводчицы.
– Поздравляю! – с восторгом отозвался я. – Детеныш, куда ж ты пропала? Две недели – ни одного звонка.
– Детенышу через два месяца стукнет двадцать два, – напомнила Женя, – Подарок приготовил?
Я виновато вздохнул.
– Никогда не знаю, что тебе купить.
– Я тебе подскажу. Встреть меня, папка, когда прилечу. У Олега проблемы с машиной.
– Почему не звонила? Говори громче, плохая слышимость, – орал я в трубку.
– Болела, папка. Что-то вроде гриппа, только без кашля, головной боли и соплей. Валялась, как тряпка. Как там Ирина Антоновна?
– Ворует саженцы в лесу.
– Передай, что я рада за своего папку.
– Спасибо, доченька. Мы тебя тоже очень любим. Когда обратно?
– Примерно через неделю. Раньше не получится.
Я открыл бутылку пива, налил в кружки.
– Как приедет, вези ее сразу сюда, – сказала Ирина. – А то мне ночью не с кем поболтать.
– Сразу сюда – сюрприза не получится. Давай хотя бы дом достроим.
– Разве тут главное дом?
Ирина была права. Это был маленький лесной хутор. Я купил у бывшего лесничего старый дом. Сейчас мы его обновляли. Кругом сосняк, рядом пруды. Пахло дымком соседского костра. Припекало солнце. В небе стоял щебет птиц. Вишни только собирались расцвести. Кругом все хотело жить и радоваться.
– И не вздумай ее воспитывать, – наставляла Ирина. – Забудь, что ты отец. Мне нравится, что она не ревнует тебя ко мне. Вообще, иметь такую дочь – счастье.
Щебет птиц, казалось, забивал стук молотков. Почки старых яблонь готовы были выбросить бело-розовый цвет. Среди берез кружили майские жуки. Ирина убрала со стола и принялась рыхлить клубнику. Я сел под старую яблоню и стал рисовать эскиз веранды.
Глава 47
Через неделю я встречал дочь в аэропорту. Высокая, белокурая, с влажными карими глазами и ярким пухлым ртом, Женя выделялась в толпе.
– Ой, папка, как же я соскучилась!
Она обхватила меня за шею и поцеловала в щеку напомаженными губами. Я принялся стирать помаду. Она помогла мне своим носовым платком. Сделала выговор.
– Почему без цветов? Когда я научу тебя дарить дочери цветы? Ну, что? Едем к тебе?
– А может, все-таки домой? – это Олег вырос словно из-под земли. – Что-то произошло, малыш?
Меня от этого слова передернуло.
– Здравствуй, Олежка, – Женя чмокнул его в щеку, – Мы ж с тобой договорились: сначала едем к отцу, навестим Ирину Антоновну, а потом он отвезет нас домой. Или что-то изменилось?
– Изменилось, – сказал Олег. – Я отремонтировал машину. Можно ехать прямо домой.
– Ты чего-то не понял, – вспыхнула Женя. – Сначала – к папе. Надо проведать Ирину Антоновну.
Олег повернулся ко мне.
– Извините, Юрий Леонтьевич, но к вам я не поеду.
– А я тебя и не приглашаю, – сказал я.
– Вот и замечательно.
– Но я бы на твоем месте этого не говорил.
– Вы так всю жизнь будете меня делить? – упавшим голосом спросила Женя.
Она все-таки поехала со мной без Олега Я мог, наконец, получить ответы на свои вопросы. Тема покупки квартиры была для дочери самой болезненной.
– Мы договорились с мамой, что этим занимается она. Мне совершенно некогда. К тому же все деньги у нее.
У меня в голове не укладывалось. Почему она не покупает квартиру? Были деньги на однушку – не купила. Скопили на двушку – снова не купила. Теперь уже есть на трешку – опять не покупает. В чем дело?
– Маме то некогда, то какие-то другие причины.
– Какие?
– Папка, ну ты прямо как следователь! – возмутилась Женя.
– Выкладывай! Я чувствую, тут что-то не так. Причем тут мама?
Женя тяжело вздохнула.
– Мама держит баксы в кассе академии.
– Какой академии? – удивился я.
– Гуманитарной. Она теперь там замректора по воспитательной части. В этой кассе капает до двадцати процентов в год, представляешь? В каком банке может быть такой навар?
Я присвистнул.
Женя сказала слабым голосом:
– Я каждую ночь просыпаюсь и думаю: а вдруг ректор вернет не все деньги? А вдруг вообще не вернет? Ведь он даже расписки не написал. От этих мыслей жить не хочется. Когда я начинаю говорить об этом, мама раздражается, я завожусь. Она обзывает меня истеричкой. Я в долгу не остаюсь. Все заканчивается тем, что я – неблагодарная дрянь и вылитая отец. Мы с Олегом думали, что после того, как ты уйдешь, она изменится. На какое-то время она действительно стала другой. А потом… То ей кажется, что я слишком много на себя трачу. То я будто бы к Дениске плохо отношусь. То много курю. То налево посматриваю.
Помолчав немного, Женя спросила:
– Слушай, папка, а тебе приходилось перебарывать себя? Ну, в смысле, преодолевать свои влечения? Или ты никогда ни в чем себе не отказывал?
Я сказал, что в таких случаях искал и находил недостатки. При желании это не так уж трудно. А потом говорил себе: и стоит ли из-за этого всего расстраиваться?
– Потрясающе! – воскликнула Женя, – Я сделала в Лондоне то же самое. А ты не мог бы ехать быстрее?
– Ты ж боишься быстрой езды.
– Только с Олегом. Как хорошо, что у него сломалась машина. Раньше езда была для меня каф, а сейчас… – дочь часто заморгала глазами.
Она становилась слезливой.
Мы проехали мост через Оку и после деревни Липицы свернули на Пущино.
Ирина была на работе. На столе в кухне Женя увидела запись нашего вчерашнего разговора.
Я писал: «Сколько мыслей не пришло мне в голову с тех пор, как мы знакомы».
Ирина отвечала: «Как тебе повезло, что ты встретился со мной так поздно. Иначе бы загубил на меня свою жизнь».
Ну и так далее.
– Папка, я так рада за тебя! – сказала Женя.
Я обнял дочь:
– Какая же ты у меня немелочная.
Женя полезла в сумочку за сигаретами:
– С чего ты взял? Думаешь, мне не обидно? Еще как обидно. Но факт налицо: Ирина Антоновна самая классная женщина из всех, кого я знаю. Она такая сложная и в то же время такая… – Женя не находила подходящего слова.
Я подсказал:
– Сама она называет себя обиходной.
– Вот! Так и есть. Мне особенно нравится, что с ней можно говорить обо всем. С ней я умнею и учусь давить в себе бабство. Это же само страшное, что бывает в женщине.
Когда распаковали подарки, Ирине достались настенные сувенирные часы: лондонский Биг Бен в миниатюре.
– Пусть часы вашей жизни идут долго-долго, – сказала Женя
– Давай, Женечка, выпьем за тебя, – сказала Ирина. – Ты такая молодчина.
– Это папка заставлял меня заниматься! – сказала Женя. – А это, папочка, тебе.
Она вручила мне одеколон «Despot». Спасибо, что не «Самодур».
– Ирина Антоновна, сыграйте «Грезы любви», – попросила Женя, – Только, пожалуйста, не отказывайтесь.
Она забралась с ногами в кресло:
– Хочу дочь. Назову ее Сонечкой. Хочу, чтобы она говорила на трех языках и играла на пианино. А Олег стоит на своем – никого нам пока не надо.
– Подошел срок, и дети должны рождаться, несмотря ни на что. В этом смысле жить будущим нельзя, – сказала Ирина.
– Вы правы, будущего может и не быть, – как-то странно легко согласилась Женя.
Ирина пошла варить кофе. Женя погасила сигарету и присоединилась к ней. Помешивая кофе, спросила, глядя пытливо в глаза:
– Как вы себя чувствовали после операции?
– Как Серая Шейка из сказки. Уточки улетели, а я осталась зимовать одна.
– Вам не кажется, что мир скоро погибнет? – неожиданно спросила Женя. – Я недавно прочла, что через десять-пятнадцать лет Солнце взорвется, и Земля сгорит в считанные минуты.
Ирина обняла Женю.
– Что с тобой, деточка?
– Ирина Антоновна, а что делать, если муж не удовлетворяет? – попыхивая сигаретой, деловито спросила Женя.
– Если не хочешь с ним расстаться, то ничего не говори.
– А можно спросить: вам с папкой – как? Вам хорошо вместе?
– У нас медовый климакс, – пошутила Ирина.
– А почему бы вам не завести ребенка? У меня будет сестренка. Или еще один братик.
– Женечка, мой поезд слегка ушел, – сказала Ирина.
– Тогда удочерите меня.
Это была шутка. И это не было шуткой. Но что это было?
Женя сняла со стены гитару, сделала незамысловатый перебор и тихонько запела:
Под вечер кукушка вещала, кому-то щедро врала,
Долгую жизнь обещала, взамен ничего не брала.
Я тоже ее спросила, шутя отчего не спросить?
Все есть, красота и сила… Кукушка, сколько мне жить?
Гадалка мои посчитала непрожитые года…
Ку-ку… и вдруг перестала… Неправда, я так молода!
Какая противная врушка! Сама минутой живешь.
Кукушка и есть кукушка, гнезда своего не вьешь.
Я не разомкнула круга, не выпрямила пути,
Еще не успела друга единственного найти.
И главное не успела – гнездышка не свила.
Песню свою не спела, деточек не родила.
Ошиблась – считай сначала! Что там, на моем веку?
Кукушка долго молчала, потом сказала: «Ку-ку».
– Чьи слова? – спросила Ирина.
– Слова народные, – с усилием рассмеялась Женя.
Я не знал, что она пописывает стихи. Ничего удивительного. Мы редко знаем, как портится потомство. И как развивается, тоже не очень замечаем.
На другой день я отвез дочь в Москву. Мы пришли к Арнольду.
– Ну и что вы хотите у себя найти? – шутливо спросил Женю доктор. – Ничего у вас нет. Вы просто мнительная.
– У меня легкая температура не проходит уже несколько недель. А недавно поднималась, как при гриппе.
– Это, скорее всего, какая-то инфекция.
Арнольд завел Женю в кабинет с аппаратом УЗИ. Их не было минут десять. Доктор появился первым и сказал, что не увидел ничего подозрительного. Женя была обрадована. С облегчением распрощалась и скрылась за дверью.
Когда я вернулся в Пущино, Ирина выдала секрет дочери:
– В Женечку влюблен десятиклассник. Ее ученик. Она показала его фотографию. На голову выше ее. Лицо молодого мужика, но видно, что совершенное дитя. Он ее боготворит. А она не знает, что с этим делать. Я ее понимаю. У меня такое однажды было. Эта любовь несравнима ни с какой другой.
Я не знал, что на это сказать.
– Только не выдавай меня, – попросила Ирина. – Я дала слово.
Мне было обидно. Я-то считал, что Женя может мне доверить такие тайны.
Ирина посматривала на меня так, будто не решалась сказать что-то еще. Все же не выдержала.
– Короче, она просила у меня ключи от твоей московской квартиры.
– И?
– Я дала.
– И пообещала оповестить ее, когда я буду здесь?
Ирина кивнула, напряженно улыбаясь.
– Ну и правильно сделала, что дала, – сказал я.
Ирина повисла у меня на шее.
– А ты бы дал ей ключи?
Я ответил, не раздумывая:
– Еще чего? Конечно, нет.
