Виталий Аркадьевич Надыршин
Земля необетованная
Сталин промолчал. Затем со злостью сказал: – Мы им как кость в горле.
Он подошёл к окну, отдёрнул штору и, вглядываясь в ночь, устало произнёс: – Ладно, время покажет кто кого? Жаль другое, Лаврентий! Как там у Некрасова: – Жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придётся – ни мне, ни тебе.
Иосиф Виссарионович тяжело вздохнул, и замолчал.
Берия стоял и удивлялся странному настроению Хозяина. Было видно, что Сталин очень устал, что предательство союзников что-то надломило в нём. Набрякшие под глазами мешки отливали фиолетовым цветом, кожа на лице, вся в оспинках, стала ещё бледней, приобретя землистый, нездоровый оттенок. Даже походка Сталина, всегда по-кошачьи мягкая и неслышная, теперь стала тяжёлой и, как показалось Лаврентию Павловичу, прихрамывающей.
Чтобы разрядить гнетущую обстановку, Берия, вспомнил отрывок из поэмы Некрасова.
– Сила народная, сила могучая, совесть спокойная, правда – живучая, – неожиданно тихо продекламировал он.
Сталин повернулся и пристально посмотрел в его сторону. Затем ничего не сказав, не спеша направился к своему столу. В его глазах Берия успел заметить некоторое одобрение своим литературным познаниям.
В подтверждение этого, Иосиф Виссарионович произнёс: – Прав Николай Некрасов! Правда – она действительно живучая.
После паузы, Сталин спросил: – Наш посол в Лондоне Майский в курсе?
– Нет.
– Генштаб?
– Нет, товарищ Сталин.
– Пока не стоит поднимать шум. Ознакомь только генерала Антонова и свяжись с Жуковым, но пусть виду он не подаёт.
Сталин сделал довольно затяжную паузу, затем добавил: – Передай товарищу Жукову, чтобы в башках у союзников чего не возникло, планы их надо сорвать. Всё! На сегодня свободен, Лаврентий.
В это время восточнее Берлина шли кровопролитные сражения. На трехсоткилометровом фронте сражалось около двух миллионов советских, польских, югославских соединений. Восточная Европа оказалась вне досягаемости войск западных союзников. Союзники были встревожены стремительным продвижением Красной армии.
Не ставя в известность советское командование, на западном от Берлина направлении, англичане вели интенсивные переговоры с немецкими генералами о сдаче в плен германских войск. Союзники торопились как можно больше захватить территорий, а если повезёт, то успеть и к штурму Берлина. Однако, не успели…
Для справки
25 апреля 1945 года войска 1-го и 2-го Белорусских, 1-го Украинского фронта начали штурм Берлина.
2 мая 1945 года, сломив ожесточённое сопротивление немецких войск, столица немецкого Рейха была полностью освобождена. Наши войска вышли на Эльбу, где соединились с американскими и английскими войсками.
8 мая 1945 года в предместье Берлина в Карлсхорсте был подписан акт о безоговорочной капитуляции всех гитлеровских войск. Великая Отечественная война была окончена!
Но…
Заговор союзников. Операция «Немыслимое»
Между старинным городом Киль, столицей благодатного края Шлезвиг-Гольштейн и Любеком, раскинулась территория площадью в полторы тысячи квадратных километров. Большое количество озёр в сочетании с роскошной природой всегда делали земли этого бывшего герцогства весьма привлекательными для отдыха и спокойного времяпровождения немецких граждан.
Сам Киль располагался на побережье Балтийского моря, и его морской порт придавал столице особую значимость в экономике края, да и всей Германии тоже.
Горожане, а больше туристы со всей Европы, поднявшись бывало на городскую башню ратуши, с высоты шестидесяти семи метров разглядывали старинную набережную Гинденбургуфер, дома, крытые потемневшей от времени черепицей и повидавших многое на своём веку, море, с его вечными белыми барашками на гребнях волн, и, конечно, порт, заполненный торговыми судами прибывшими со всех концов света.
Но вся эта спокойная, сытая и размеренная жизнь была раньше – до войны, и во время её. Жители Киля не ощутили на себе все тяготы кровавой войны, гремевшей где-то там – далеко, на Востоке.
И вот наступила развязка. 30 апреля 1945 года покончил с жизнью вождь Германской нации – Адольф Гитлер. 8 мая в Берлине командованием вермахта подписана безоговорочная капитуляция. Война проиграна.
Но в Шлезвиг-Гольштейне пока ещё царил немецкий порядок. Территория края и сам Киль, больше напоминали кадры из кинофильмов, на которых шли съёмки военных баталий. Повсюду, куда не кинь взгляд, мелькали солдаты вермахта, казармы, танки, пушки… Среди леса, на пустырях, и рядом с озёрами – кругом, разбиты палатки, повсюду курится дым походных кухонь, слышны воинские команды, топот солдатских сапог…
Территория края была заполнена немецкими войсками, отчаянно боявшихся попасть в плен к русским. Двенадцать, а может быть и более, боеспособных, оснащённых бронированной техникой немецких дивизий ждали западных союзников.
Как и раньше в городе работали небольшие рынки, часть магазинов и парикмахерские. Как и в мирное время, горожане и военные всё свободное время проводят в гаштетах98, лениво потягивая пиво и наслаждаясь не всегда натуральным кофе.
На небольшой открытой веранде одного из таких кафе сидели два пехотных офицера. Один из них – обер-лейтенант, с расстегнутым воротником кителя, испачканным сажей рукавом и слегка, толи после бессонной ночи, толи с утра принявшего порцию шнапса, осоловевшими глазами, всё пытался предложить своему коллеге чашку кофе, уверяя последнего: – Уж что-что, Вернер, а денег на кофе, причём настоящий, у меня хватит. И могу расплатиться, – тут офицер поглядел по сторонам, и чуть не на ухо прошептал коллеге: – фунтами. И знаешь, откуда они у меня?
– Догадываюсь, Отто. Ты же возил нашего адмирала в английскую зону.
– Вот-вот! Пока генерала ждал, один английский майор-танкист позвал меня выпить с ним кофе, а я ему говорю, пардон, милорд, денег у меня нет – рейхсмарки уже не в моде. Тот расхохотался и поволок меня в бар. Выпили виски, и я тебе скажу, напиток – дерьмо, шнапс куда лучше. Ну вот, сидим, кое-как ведём беседу, пьём виски, кофе, курим, и он меня и спрашивает. Почему мы – солдаты вермахта, вообще, сразу не сдались им – англичанам, в плен? Чего, мол, тянули… В ответ я сказал ему как воину и офицеру: «Милорд, пожалуй, мне нет нужды давать объяснение по этому поводу, поскольку я тоже офицер, и как офицер, выполняю команды своего начальства».
Англичанин рассмеялся, и говорит мне: «Скажи своим товарищам, что очень скоро нам понадобится каждый немецкий солдат для выполнения совместных задач».
– Заманчивые слова, Отто. А сказал твой майор, о каких задачах разговор идёт?
Обер-лейтенант опять поглядел по сторонам, и тихо прошептал: – Нет, только намекнул. Сдаётся мне, Вернер, опять воевать будем с русскими. Союзники не хотят останавливаться на линии вдоль Эльбы, а гнать русских обратно до Сталинграда. Представляешь?!..
– Хм… Нет уж, пардон, как французы говорят. Я уже был там. Фюрер тоже гнал нас в ту сторону… Царство ему небесное, как русские говорят. Вот что я тебе, Отто, скажу, – зло произнёс Вернер: – Кишка у англичан тонка. Печальный опыт наш, а ранее – французов, их ничему не учит.
Офицеры на какое-то время замолчали. – А, впрочем, – задумчиво произнёс Вернер: – У нас всё равно, дружище, выхода нет. Иди, трать свои фунты на кофе, а может, и на что покрепче хватит. О, майн Гот, терпеть не могу безделья! И чего наш адмирал так долго торгуется с англичанами?
А в это время гросс-адмирал Карл Дениц99, после смерти Гитлера возглавивший временное правительство Германии, чтобы выторговать приемлемые условия для сдачи своих войск в плен англичанам, ещё в начале мая через своего адмирала Фриденбурга начал вести переговоры с ними. И в нарушении приказа главнокомандующего союзными войсками американского генерала Эйзенхауэра о запрете вести локальные переговоры с немцами, адмирал Дениц договорился!
23 мая 1945 года все члены временного немецкого правительства вместе со своим адмиралом и вооружёнными дивизиями сдались в плен англичанам.
Мало что изменилось в Шлезвиг-Гольштейне с приходом англичан. Та же гитлеровская форма на офицерах и солдатах только без знаков отличия и погон, те же казармы и палатки, и тот же дым над трубами полевых кухонь… Вот только свастики на танках и прочей бронетехники были закрашены, да в казармах на тех же гвоздях на которых совсем недавно висели портреты Гитлера, теперь красовались портреты их недавнего врага – Уинстона Черчилля.
Жизнь продолжалась, и пленные не унывали. По слухам, и каким-то мало заметным признакам, офицеры бывшего вермахта догадывались, что они ещё очень нужны кому-то, и война для них не закончилась. Надо ждать.
А мы тем временем перенесёмся в Англию.
22 мая 1945 года, ближе к пяти часам, когда серость наступающего вечера скрыла сумрачность туч над Лондоном, из подъезда здания министерства обороны, что на Даунинг-стрит, вышла группа военных: три человека в генеральской форме и четыре вооружённых карабинами пехотинца в полной амуниции.
В руках одного из генералов – фельдмаршала Аллена Брука, был кожаный портфель. Двое других бережно держали в руках свёрнутые в рулоны длинные свёртки, упакованные в непромокаемую ткань.
Если чёрный, кожаный портфель с двумя широкими ремнями-застёжками и замком посередине в руках фельдмаршала не вызывал удивления, то рулоны, весьма смахивающие на карты у других высокого ранга военных, даже у дилетанта-шпиона, наверняка вызвали бы подозрение…
«Генералы… Рулоны, смахивающие на карты… Охрана… Да и вышла группа не из бара на Ломбард-стрит», – ломали бы голову немецкие диверсанты.
Но не шпионов, не диверсантов не было, ведомству Кальтенбруннера уже не до этих мелочей, а представителям советской военной миссии в Лондоне подобная слежка за союзниками не приходила в голову. А зря!..
Узнай немцы чуть раньше содержание документов в портфеле, война могла пойти совершенно по другому сценарию. Почему?.. В портфеле находились особо секретные документы, а рулоны, действительно, –оперативные карты. На них были нанесены ярко красные стрелы, обозначающие направление внезапных ударов по врагу! Шпионы очень удивились бы, узнав по какому врагу англичане и их союзники американцы, намеревались нанести удары.
По заданию премьер-министра Уинстона Черчилля в течение последнего месяца именно эти генералы-штабисты Объединённого штаба союзных войск совместно с американскими коллегами кропотливо работали над неким секретным планом. И о работе этой группы не знали даже многие высокопоставленные офицеры английских и американских войск.
Сегодня генералы были в хорошем настроении, задание премьер-министра, одновременно и министра обороны Черчилля, с учётом его замечаний, было исполнено. Теперь предстояло обсудить план операции с самим премьером в его резиденции. Собственно, туда и направлялась группа.
Тихий лондонский вечер. Зажжённые после долгой светомаскировки уличные фонари, радостное ощущение окончания этой ужасной войны настроило фельдмаршала Брука на совершенно мирный разговор.
– Господа, вот скажите, – обращаясь к сопровождавшим его офицерам, произнёс Брук менторским тоном учителя. – Мог ли когда-то простой американский эмигрант Даунинг представить себе, что его сын – Джордж, станет большим человеком при Оливере Кромвеле и короле Карле Втором? А!..
Генералы, видимо знавшие ответ, но не желавшие огорчать коллегу, промолчали. И правильно сделали, Аллен Брук сам и ответил:
– Конечно, нет…
Генералы переглянулись и, пользуясь полумраком, усмехнулись.
Брук хотел было дальше продолжить экскурс в историю возникновения улицы, но один из генералов, всё-таки, не выдержал и перебил фельдмаршала.
– Ну, а то, что его пронырливый сынишка на спекуляциях с землевладениями станет совсем не бедным человеком и в середине семнадцатого века сможет позволить себе взять в длительную аренду землю в центре Лондона…
– Да не где-нибудь, – вклинился в диалог другой, – а на юге Сент-Джеймсского парка, совсем рядом со зданием английского парламента и Букингемского дворца!.. Да, боже упаси… Не сомневаюсь, отцу и в страшном сне такое не могло присниться.
В это время, впереди идущий офицер-пехотинец, неожиданно поднял руку вверх, требуя остановиться. К группе приближались двое прохожих. В вечернем полумраке лиц их не было видно, но в руках одного из них что-то торчало – длинное, похожее на ствол винтовки. Щёлкнув затворами карабинов, пехотинцы без команды мгновенно окружили генералов.
Тревога оказалась напрасной. Прохожие прошли мимо. Подозрительный предмет оказался зонтом от дождя. Военные продолжили свой путь.
– Ну, так вот, господа! – недовольный, что его перебили, продолжил фельдмаршал. – А, тем не менее, именно Джордж Даунинг через полтора десятка лет построил на этой земле прекрасные здания, образовав улицу, позже названную в его честь.
– И, прошу, господа, заметить, – опять перебил Брука один из генералов, но на этот раз вежливо, стараясь не обидеть фельдмаршала – начальника штаба сухопутными войсками Великобритании.
– Эта небольшая, тихая улица, господа, существует вот уже несколько веков, с каждым веком приобретает всё большую и большую таинственность…
Снова не выдержал и третий генерал. – И как только угадал с местом, этот шельмец, Даунинг!.. Здесь – на этой улице, рождались мировые интриги и тайны… Здесь они продолжаются и в наше время.
Фельдмаршал понял, что его лекция успеха не имеет, коллеги и без него прекрасно знают историю Лондона и, не обидевшись, пробурчал:
– Да ну вас… Всё-то вы знаете… Скучно, джентльмены, скучно!
Генералы рассмеялись.
Вскоре, они подошли к резиденции премьер-министра, трёхэтажному зданию с табличкой на стене: Даунинг-стрит, 10.
Даже в вечернем полумраке внешний вид здания, слегка освещённого светом фонарей, выглядел неухоженным. Отбитая местами плитка на фасаде, обветшалые стены, побитые осколками бомб и давно не чищенные от копоти каминов и печей, облупленные деревянные рамы, и что сразу бросалось в глаза – наспех отремонтированная часть здания, куда ещё в октябре 1940 года угодила немецкая авиабомба.
Все окна резиденции светились ярким электрическим светом, что было непривычно после нескольких лет светомаскировки.
Привратник резиденции открыл входную дверь в здание. Группа вошла во внутрь.
– Капитан, вы свободны, – произнёс один из генералов, обращаясь к офицеру-пехотинцу. Затем с иронией добавил, указав на портфель фельдмаршала: – Груз доставлен в целости и сохранности. Благодарю!
Пехотинцы отправились обратно.
Генералы спустились вниз по лестнице, ведущей в подвальный этаж, где располагался кабинет премьер-министра, зал для совещаний, кухня и столовая.
Дверь в приёмную Черчилля была открыта, оттуда доносился приглушённый звук нескольких голосов. Среди них выделялся узнаваемый, слегка хрипловатый бас военного советника Черчилля, барона, генерала, лорда Гастингса Исмея.
Едва генералы вошли в приёмную, как секретарь, немолодой чиновник, явно уставший за целый день, вежливо пригласил всех пройти в кабинет премьер-министра.
Первым в кабинет вошёл Первый лорд Адмиралтейства Альберт Виктор Александер. За ним потянулись другие: начальник штаба ВВС генерал Портэл, затем недавно назначенный главным интендантом армии какой-то генерал, за ним, прибывший специально на это совещание американский генерал Леймницер из американского отдела стратегических исследований в комитете начальников штабов. Последними в кабинет вошли Брук и сопровождающие его генералы.
В кабинете премьера было душно. С неизменной сигарой во рту, Черчилль сидел за рабочим столом, внимательно изучая какой-то, видимо, весьма важный документ, поскольку не удосужился поднять голову и поприветствовать вошедших. Напротив – в кресле, находился Гастингс Исмей. При виде генералов, барон встал, поздоровался и занял место за столом совещаний.
Наконец, оторвавшись от чтения документа, Черчилль, кивнув вошедшим, без лишних вступлений произнёс:
– Господа, я внимательно ознакомился с вашими предложениями предполагаемой операции «Немыслимое». Кстати, – странное название. И кто же назвал её так?
– Сэр, оно как-то само собой получилось, – уклончиво ответил один из пришедших с фельдмаршалом, генералов. Слишком необычным был ваш приказ о разработке операции…
– Хорошо! – перебил генерала премьер, – пусть остаётся. По вашим расчётам, господа, мы должны нанести по русским удар первого июля 1945 года. Гипотетически, конечно… Так?..
Черчилль взглядом окинул сидящих за столом генералов. Странно, но военные не ответили.
– С чем связан срок? – слегка удивившись, спросил премьер.
Ответил фельдмаршал Аллен Брук.
– Сэр, русские приступили к расформированию своего европейского контингента. Часть войск уже на пути на Дальний Восток. Сталин выполняет своё обещание расправиться с японцами. К концу июля, полагаю, ещё часть войск отправится к себе на родину, по домам. Оставшиеся войска Красной армии до сих пор в эйфории победы, и весьма расслаблены. Наша внезапная атака совместно с вооружёнными силами США, Канады, польских корпусов и немецких дивизий по всем оставшимся дислокациям советских войск будет для маршала Сталина неожиданной, что, скорее всего, гарантирует половину успеха.
– К тому же, сэр, – дополнил фельдмаршала один из генералов, – русские войска весьма измотаны и истощены. Их боевая техника до предела изношена.
– Судя по грандиозному штурму русскими войсками Берлина, я бы так не думал, генерал, – пробурчал Черчилль. Вы, господа, уверены в успехе?
Черчилль обратил внимание на недовольный вид Первого лорда Адмиралтейства. С ним у него были натянутые отношения. И причина тому веская.
…Ещё летом 1941 года, возглавив министерство обороны, Черчилль, не поставив в известность Александера – командующего флотами, направил в Тихий океан эскадру в составе линкора, крейсера и четырёх эсминцев. Японская разведка обнаружила эти корабли, когда они только пересекали Индийский океан. Япония в это время скрытно готовилась к десанту в Малайзии и бомбардировке Сингапура, естественно, появление британских кораблей стало для неё неприятной новостью. Японцы срочно перегруппировали свой флот и перебросили в этот район не один десяток бомбардировщиков и торпедоносцев. Время шло, но командующий эскадрой адмирал Филипс медлил с нападением на врага, рассчитывая на усиление своей эскадры американскими кораблями. Но подкрепление не подошло. В начале декабря 1941 года тихоокеанский флот США был выведен из строя налетом японцев на Пёрл-Харбор.
…Как тут, читатели, не вспомнить 19-ый век – Синопский бой? Когда адмирал Нахимов в 1853 году обнаружил турецкий флот, он, не дожидаясь подкрепления кораблей адмирала Корнилова, смело напал на противника, полностью разгромив его…
Ну, это так, к слову. Вернёмся в кабинет премьер-министра Великобритании.
В конечном итоге, девятого декабря в Южно-Китайском море у Малазийского города Куантан произошёл тяжёлый бой. Японцы утопили и линкор, и крейсер, параллельно нанеся повреждения английским эсминцам. В газетах разразился большой шум…
Естественно, недовольство Александера было вполне уместным…
С нотками недовольства, Черчилль обратился к нему.
– Сэр, вижу, вы чем-то недовольны? С вашим-то преимуществом флота на море вам нечего волноваться. Русские – наши союзники, как никак, и вы осуждаете за это правительство его Величества? Но вы, сэр, когда-то осуждали и правительство лорда Чемберлена на Мюнхенских переговорах в 1938 году! Судетские немцы были причиной вашего недовольства… Удобная позиция, я вам скажу, если не думать о будущем Европы.
– Нет, сэр! Я думаю о другом. План внезапного нападения на русских может ждать судьба немецкого «Барбаросса». И я, как и большинство разработчиков этой операции, не зря названной – «Немыслимое», совсем не уверен в достижении результатов планируемых вами, сэр.
– Вы пессимист, сэр. А не забыли, что по вашим же расчётам у нашей коалиции основательный перевес авиации, флоте, да практически во всём. Не так ли, господа, – ища поддержки у присутствующих, сказал премьер.
– У Гитлера тоже был перевес, – парировал Александер.
Генерал Портэл дабы поддержать Черчилля, нехотя, и как-то вяло, дал информацию: – Джентльмены, союзная авиация имеет полное преимущество над воздушными силами русских. На наших многочисленных европейских аэродромах располагаются четыре воздушные армии. Американские стратегические бомбардировщики с дальностью до семи тысяч трёхсот километров могут накрыть огромное пространство, тогда как русские имеют дальность полёта максимум две тысячи километров.
К своему неудовольствию Черчилль не уловил в интонации Портэла, присущей бравому лётчику уверенности в успехе.
– Прошу также заметить, господа, наша коалиция, и вы, господин премьер-министр об этом прекрасно осведомлены, имеет превосходство над СССР по промышленному потенциалу, а, следовательно, по снабжению войск, что немаловажно, – заявил генерал, фамилию которого Черчилль никак не мог вспомнить. – Мне, кажется, запасы Красной Армии заметно истощились, их надолго не хватит.
Но тут, слово опять взял фельдмаршал Брук. – Да, наши объединённые союзные войска имеют определённое преимущество перед русскими и в боеспособной технике, и в авиации, и флоте, и, что немаловажно, в материальном обеспечении, однако, прошу заметить, господа, ещё на два пункта, и они очень важные.
Фельдмаршал был возбуждён. Он зачем-то стал трясти перед собой небольшую папку, намекая, видимо, на скрытые в ней убийственные данные. Помахав ею, фельдмаршал положил папку на стол и с заметным волнением, продолжил.
– Так вот, господин-премьер министр, первый пункт – большая численность Красной армии, второй – боевая эффективность русских солдат превосходит патриотический дух наших войск. Я не знаю, как поведут себя наши войска, когда мы прикажем им стрелять в русских. Это о многом говорит, господа! И потом, ачинать войну с русскими, значит быть готовым к длительной и дорогостоящей тотальной войне, сэр. Следовательно, мы – военные, считаем, что, если начнется война, достигнуть быстрого ограниченного успеха будет вне наших возможностей. Я надеюсь, наш американский коллега генерал Леймницер выскажет мнение своего руководства по данному вопросу.
Фельдмаршал кивнул в сторону американца. Тот небрежно ответил кивком головы.
Черчилль недовольно посмотрел на своего советника, Исмея. – Гастингс, наши боевые генералы, видимо, устали воевать? Откуда пессимизм?
– Господа, – тут же, важно начал говорить военный советник премьер-министра, – есть задачи, которые определяют будущее нашей страны и Европы в целом. Мы, господа, должны освободить захваченную русскими войсками восточно-европейскую территорию. Советская Россия стала для «свободного мира» смертельным врагом…
Голос генерала Лимана Лемницера, до сих пор молчавшего, заставил Исмея прервать своё выступление.
– Пока вы, господа, не приняли окончательного решения, я хотел бы высказать мнение своего руководства, в частности, известного вам генерала Аллена Даллеса из разведывательного центра, расположенного в Берне, а также, вам будет интересно узнать и мнение адмирала Леги100.
– А что помешало самому господину Даллесу присутствовать на этом совещании, позвольте узнать, – посмотрев на своего советника Исмея, ответственного за организацию, задал вопрос Черчилль.
– Причина его отсутствия неизвестна, сэр, – ответил тот.
Американец слегка приспустил галстук на тощей шее, затем неторопливо раскрыл лежащую перед ним на столе начатую пачку сигарет «Camel», ловко выбил оттуда сигарету, и не менее эффектно забросил её в рот. Потом, явно демонстрируя фронтовой подарок, он несколько раз крутанул колёсико на зажигалке в виде крупного патрона и, с видимым удовольствием, затянулся. При этом его узкие, словно у китайца глаза, успели цепким взглядом осмотреть всех присутствующих. После чего он повернулся к Черчиллю и, не стесняясь, с шумом выдохнул дым в его сторону.
Такое неуважение союзника к себе Черчиллю явно не понравилось, он заворчал. Выходка американца не понравилась и присутствующим.
Зная реакцию своего премьера, всегда умевшего постоять за себя, все притихли. Бывавший не раз со своим шефом в подобных ситуациях, лорд Исмей шепнул генералу Александеру: – Сейчас или заснёт у всех на глазах или демонстративно нальёт себе коньяк.
Но – и это странно, сын седьмого герцога Мальборо, Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль, не сделал ни того ни другого. Глядя на американского генерала, он насмешливо произнёс:
– Сэр, объём моих лёгких намного больше ваших, а кубинский табак моей сигары крепче турецкого. Я бы не хотел, чтобы вы задохнулись на наших глазах. Президент Трумэн мне этого не простит.
И он затянулся сигарой. После чего демонстративно отвернулся к стене и медленно выдохнул дым.
Американец не оценил остроумный ответ английского премьера, он лишь слегка заёрзал на стуле, положил в пепельницу дымящуюся сигарету, откашлялся, и важным тоном, каким уже привыкли говорить американцы, словно королевский глашатай на площади, читающий указ сюзерена, стал говорить.
– Мне тоже, господин премьер-министр, неизвестна причина отсутствия моего коллеги. И так, господа, повторюсь! Прежде чем вы примете решение хочу вам доложить некоторые рассуждения нашего отдела стратегических исследований. А они, не сомневайтесь, вскоре войдут в официальные директивы внешней стратегии Соединённых Штатов, которые будут определять геополитику государства. Ну, это к слову. Теперь, о вашем плане неожиданного нападения на русских. Если фантазировать, и наш с вами совместный удар по позициям Красной армии принесёт определённый положительный эффект…
– Генерал Лемницер, сэр, что вы имеете ввиду под положительным эффектом? – теперь уже лорд Исмей позволил себе оборвать на полуслове американца.
Однако, союзник, словно от назойливой мухи отмахнулся от англичанина, произнёся: – Дослушайте прежде, барон! Вопросы потом, коллега.
Это было совсем бестактно, но… все промолчали.
– Временный эффект, если он и будет, для нас, господа, невыгоден. Что мы достигнем этим? Горы трупов с обеих сторон? Раньше надо было это делать, когда немцы подошли к Москве или когда шло сражение под Сталинградом. Но мы боялись Гитлера, как теперь боимся Сталина, разве не так, мистер Черчилль?
Черчилль пожал плечами, и недовольно пробурчал: – Я посмотрел бы на вас, генерал, если бы на Вашингтон сыпались немецкие бомбы и гибли люди.
– Я понимаю вас, сэр. Но это в прошлом, а теперь оккупировать и ставить под наш совместный контроль территорию Советского Союза практически неосуществимо. Это следует из размеров его территории, количества населения в нём, разницы в языке и обычаях, отличающих местное население от нас.
– Но ведь можно найти какую-то подходящую местную структуру власти, при помощи которой мы могли бы действовать, – подсказал фельдмаршал Брук.
– Не думаю, фельдмаршал, что это возможно, по крайней мере, в наше время. Эту, как вы говорите местную структуру, надо тщательно готовить, и для этого нужны годы. Мы должны быть очень осторожны с этим вопросом в условиях складывающейся восточноевропейской реальности. И вот, что ещё доложу я вам, господа…
Американец погасил в пепельнице догоревшую сигарету, погладил рукой зажигалку-патрон, и на секунду замер.
В кабинете установилась тишина. Даже премьер перестал ёрзать в кресле, напряжённо ожидая продолжение доклада американца. Наконец, собравшись с мыслями, Лемницер продолжил.
– Человеческая натура, господа, такова, что всегда ищет какую-нибудь отдушину для самовыражения. Одни люди цепляются за религию, другие заливают горе вином, третьи – те, кто вернулся с войны – доблестные солдаты Красной армии, обязательно будут задавать вопрос властям: «Кто виноват и кто ответит?». Мол, как, товарищ Сталин, так получилось, что немцы до Москвы дошли? А тут мы с вами… И этот момент не должны пропустить. Натолкнём солдат на мысль, что они должны призвать к ответу руководство своей страны и уповать на бога.
Черчилль исподлобья наблюдал за американцем. Он видел, что тот философствует, излагая идеи, видимо, уже разработанные за океаном. Но говорил Лемницер весьма убедительно и, конечно, с явными нотками некоторого превосходства, ставшего уже привычным для американцев.
– Но, сэр! В границах СССР бога нет, – заметил Александер. – Русские в него не верят.
– Не беда! Зато славяне любят попеть за рюмкой водки. Напомните им, как отлично они варили самогон во время гражданской войны. А известно, пьяному море по колено, говорят русские. Пьяный побредёт туда, куда нам нужно. Вот, господа, выдержка из некого нашего плана по дискредитации СССР. Я вам зачитаю небольшую выдержку.
Генерал открыл блокнот на нужной странице.
«Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, процветанию взяточников и беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов – прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, – все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом». Именно это будет определять политику США по отношению её главного оппонента – СССР».
Черчилль в душе соглашался со сказанным, но выслушивать чужие наставления уж совсем без замечаний он не мог.
– В вашей стратегии, генерал Лемницер, в отношении русских не хватает весьма важного пункта.
Черчилль сделал паузу, внимательно разглядывая американца.
– И какого же, сэр? – невозмутимо спросил тот.
– С вернувшимися с войны солдатами, Сталин разберётся, поверьте мне. А вот воспитание молодёжи… – многозначительно произнёс он.
– Не секрет, господа, надежда каждой нации – её молодёжь! Мы обязаны сделать так, чтобы эта надежда обманула большевиков. Молодёжь склонна увлекаться, и это надо помнить, подбирая ключи к её умам. Дети всегда найдут в чём упрекнуть родителей. Поссорьте молодых со старшим поколением любой страны… И государство окажется на краю пропасти. Я хочу сказать одно: мы должны быть такими изобретательными в способах психологической войны с коммунизмом, чтобы их пропаганда не поспевала за нами! Вот тогда в Советском Союзе и появится местная элита, способная развалить свою страну изнутри.
– Весьма обнадёживающе звучит, сэр, но не уверен, что это сможет сработать. В Советском Союзе диктат Сталина и партии коммунистов, там сильно не поспоришь, – недоверчиво произнёс генерал Портэл.
