Виталий Аркадьевич Надыршин
Земля необетованная
В этом соглашении говорилось, что «оба правительства взаимно обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в войне против Германии». Стороны также заявили, что «в продолжение этой войны они не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора с агрессором, кроме как с обоюдного согласия».
В четвертом квартале 1941 года британское правительство обязалось поставить в Советский Союз 800 самолетов, 1000 танков и 600 танкеток. В предварительном порядке была достигнута договоренность об обмене сведениями о Германии и ее вооруженных силах.
Советско-английское соглашение стало первым политическим документом, положившим начало формированию антигитлеровской коалиции.
Коричневая чума нацистской Германии расползалась по Европе. И последующие события трагически вмешаются в нашу историю с еврейской автономией в Крыму.
Какие теперь там евреи?!.. Не до них… Но вопрос с еврейской автономией в Крыму неожиданно напомнит о себе, но позже…
Война
25 августа 1940 года.
Воскресенье с его надоевшим, моросящим целый день дождём, подходило к концу. Давно уже зажглись фонари на мокрых почти пустых и полутёмных улицах. Лондон засыпал. Ночная тишина, нарушаемая лёгким шелестом дождя, окутала окраины города. Засыпала промышленная, восточная его часть – район Ист-Энда, с его многочисленными фабриками, доками и нищенскими трущобами, где в основном селились эмигранты.
Выпив напоследок очередные полпинты пива в пабе «Слепой Монфор», прокричав здравицу во славу слепого Генри де Монфора, чёрте в каком там году потерявшего зрение при сражении с королём Англии Генрихом III, переругавшись друг с другом, так и не придя к единому мнению: «А нападёт ли Гитлер на Лондон?», рабочие доков повалили из дверей заведения, разбредясь по улицам в разных направлениях.
Приглушённый расстоянием топот их каблуков по булыжным мостовым, изредка нарушаемый выкриками продолжавших спорить нетрезвых докеров, гулко разносился в тишине улиц.
Дождь на время прекратил своё участие в природном кругообороте, и этим тут же воспользовалась Луна. Её мягкий свет осветил подвыпившим людям тёмные переулки и нависший над ними чистый небосклон с яркими точечками далёких звёзд.
Пабы окраины опустели. И только посетители, кому некуда было спешить, и в карманах ещё звенела мелочь, упорно продолжали сидеть на высоких табуретах перед барными стойками, лениво обсуждая действия министров правительства и их нового лидера Уинстона Черчилля.
По привычке протирая полотенцем поверхность стойки, уставший бармен «Слепого Монфора» уныло разглядывал засидевшихся посетителей. Допивая остатки пива, перед ним сидели трое рабочих-эмигрантов. Заплетающимися языками они громко критиковали английское правительство, начавшуюся на материке войну и германцев, напавших в прошлом году на их страны.
Собственно, поначалу говорил один из них – крупный, с мозолистыми ладонями рабочий, ранее других переехавший в Англию из Польши. Бармен знал, что его зовут Станислав, что он одинокий, довольно крепкий ещё старик лет шестидесяти. Обычно неразговорчивый и хмурый, сегодня этот поляк болтлив был не в меру.
Бармен сочувствовал ему: как же, немцы в Польше!
Посетители, по крайней мере, двое из них, говорили на довольно сносном английском языке, третий – не очень, но разобрать его речь было можно.
Пуская временами слезу по поводу несчастных соотечественников, старый поляк бил себя в грудь, и весь вечер твердил:
– Матка-боска, не верьте Гитлеру, я вам говорю. Уж как ублажали немцев мы – поляки… Министры наши только из штанов не выпрыгивали перед фюрером. А немец, раз… попёр на бедную Польшу. И никто ей не помог, все промолчали, и отвернулись.
– Как же, – возразил другой, что помоложе, эмигрант из Чехии: – Франция и Англия войну Германии объявила же, забыл что ли, пан Станислав?
– Потому я и говорю, – с обидой в голосе произнёс старик, – немцы будут бомбить Англию, а уж Лондон – в первую очередь. Помяните, панове, моё слово.
– И то верно! – поддержал чех. – Зря, что ли мы с вами два года копали под землёй подземные казематы недалеко от Вестминстера и ихнего Парламента? Шутка ли… Пять метров в глубь и чуть не милю длинной… Спрашивается, зачем?.. Ты, Лех, можешь мне объяснить? – обратился он к третьему товарищу, тоже поляку.
– А я вам кажу, панове, – произнёс тот, выразив на своем равнодушном, уставшем от жизни лице, некое умственное напряжение.
Высокий, грузный, неряшливо одетый, с крупными, и конечно, тоже мозолистыми ладонями и набившейся грязью под ногтями, поляк даже слегка приосанился, словно собирался поведать своим товарищам нечто важное. Его сутулая спина распрямилась, взлохмаченная борода заострилась, с туповатого лица на коллег уставились, словно специально кем-то подрисованные, выразительные глаза.
– Шо я кажу, джельтмены, – степенно повторил Лех.
Услышав последнее слово, бармен удивлённо посмотрел на подвыпившую компанию и, не выдержав, откровенно рассмеялся. Он мысленно представил себе эту троицу «джельтменов»: небритых, с грязью под ногтями, в мятых фраках, замызганных белых манишках и с бабочками на грязных шеях. – Тоже мне, джельтмены… – тихо прошептал он.
– Шо казематы… – произнёс Лех. – Гроши платют, и то, ладно. Кажу про министрив польских. Паны у нас, вот якись проблема! Дюже жадные они, як волки: мильёны злотых мають – мало, так ишо у нас – бедных, отымают. А поляки хлеб жуют с мякиной… На Польше, шо ни пан, то начальник… Вот эти начальники и лижут срамное место Гитлеру! Продалися немцам… Ох, продалися, панове…
– А сколько их? – насмешливо спросил чех.
– Кого?
– Да вот этих начальников?..
– А хиба ж я их считал?
– А бедных много? – ехидно спросил чех.
– Як звизд на неби, – уверенно ответил Лех.
– Так почему же, Лех, бедняки не прогонят этих панов?
Лех хитро прищурил глаз и в свою очередь спросил:
– А почему одын чабан агромадную отару баранов гоняить?
– ?!..
– А потому, хлопчик, шо скотына разума не мае. Понял?
– А я так разумею, – произнёс старик Станислав. – Паны, то не наша забота, треба о себе думать. Та подземка, что мы робили, разумею я –склеп59, подземный рынок на случай войны с немцами. Харчевать то треба жителей.
– За каким чёртом Гитлер будет бомбить англичан? – выпивая остатки пива, возразил чешский эмигрант. – Вы же знаете, я недавно приехал из Праги. Гитлеру моей Чехословакии и вашей Польши хватит. Не хватит – соседи рядом…
– Да уж, – ехидно произнёс Станислав. – Вас-то – чехов, тёпленькими немцы взяли. Вы утром проснулись в мягких кроватках, глядь в окно, а там мартовское солнышко пригревает. Тепло, хорошо… И немецкие танки повсюду… И нет Словакии, а есть Богемия с Моравией… – И ехидно добавил: – Чехи… Тоже мне, вояки?!..
Чех возмутился. – Да… Нас Гитлер оккупировал на год раньше вас – поляков. Немцы раздеребанили Чехословакию – да! А не вы ли панове, после того, как шакалы, подло отхватили у нас остатки территории, а?.. Мне твоя Польша напоминает шлюху, которая после очередного клиента кричит, что её лишили девственности и не заплатили…
От возмущения, чех закашлялся, затопал ногами… Но, видимо, ему уж очень хотелось высказаться, и он сердито добавил: – Гитлеру твои министры задницу лизали, лизали, и вылезали. Отхватили твои сородичи от моей Чехословакии огромные куски… И не подавились… Не стыдно, пан Станислав! Или это для Польши нормально и вполне законно? А как в тридцать девятом самой пришлось в дерьме оказаться, то все вокруг виноваты… Шлюха, она и есть, шлюха…
Старый поляк набычился. Его мозолистая ладонь потянулась к пустой кружке. Назревал скандал.
В разговор тут же вступил бармен. Он подальше отодвинул от поляка кружку.
– Тихо, тихо, джельтмены! Я не вполне согласен с вашими словами, – бармен показал рукой на чеха. – Зачем Гитлеру нас – англичан, бомбить, говорите? А наши бои с немцами во Франции, и совсем недавно – в мае? Округ Аррасу… Не слышали?.. Все газеты писали… Сколько там дойчланд солдат полегло?.. А про Дюнкерк, джельтмены, вы не забыли? Газеты до сих пор захлёбываются похвалой в адрес нашего генерала Джона Горта60. Он спас от плена большую часть наших экспедиционных войск… Спасибо генералу, мой брат живым оттуда выбрался. Что думаете, Гитлер забудет о тех боях? А ведь наш премьер-министр в Мюнхене подписал соглашение с немцами о ненападении друг на друга. Я помню, как Чемберлен61, когда его после той встречи с немцами с цветами встречали в тридцать восьмом году на вокзале, сказал народу: – Я принёс Великобритании мир!.. Мол, спите, граждане, спокойно. Я эту фразу запомнил. Теперь август 1940-ого… Посмотрим, что дальше будет… Ох, боюсь…
– Немцам нельзя верить – обманут, – перебив бармена, уверенно заявил старый польский «джельтмен». И тут же сменил тему: – Наверное, не склеп мы строили… Я где-то читал – правительство построили для себя и жителей района Вест-Инда62 бомбогазоубежище.
– И такое может быть, кто знает? А что германцам верить нельзя – поддерживаю, – уже успокоившись, согласился чех.
– Не… – вставил Лех. – Не, як его – бомбоубежище… Хиба то глубина – пять метров. Поболе бомба упадёт и похоронит усех. Служил, бачу… Склепы63, наверное…
О той грандиозной стройке в самом центре Лондона, которая длилась два года, и о которой было много разговоров и всяческих домыслов, ходили разные слухи, и бармен решил высказать своё предположение о её назначении.
– А я, джельтмены, так думаю…
Договорить он не успел. Высоко в черном небе раздался какой-то странный, непривычный гул. Точно множество каких-то невидимых с земли могучих птиц кружило в воздухе, и каждая из них издавала протяжный, воющий, раздирающий душу звук. Сразу стало жутко и страшно.
Посетители и бармен непроизвольно пригнулись. И тут, то ближе, то дальше послышались глухие удары. А вскоре, недалеко от паба раздался страшный грохот. От взрыва с треском распахнулось одно из окон. Взметнувшиеся шторы сбили с ближайшего стола неубранную посуду. В помещение ворвались оглушительные звуки целой серии разрывов бомб. С улицы потянуло гарью.
Не сговариваясь, посетители испуганно посмотрели на бармена. Последний, с тем же испугом и недоумением, уставился на них. Грохот двигателя низколетящего самолёта заставил всех броситься к выходу.
Воздух сотрясался от грохота частых разрывов. Совсем недалеко от паба горели дома. Треск пылавших деревянных перекрытий, искры и языки пламени, поднимающиеся вверх, ввергли людей в ужас. Отовсюду неслись истошные крики раненных.
– А я что говорил, – заорал старый эмигрант. – Нельзя немцам верить…
И все трое бросились в сторону своих квартир…
И только бармен растерянно стоял у входа в паб. Над его головой с рёвом проносились самолёты…
Зал заседаний в подземной резиденции английского правительства в начале сентября 1940 года в центре города (её-то и строили эмигранты из бара), был полон. Правительство его Величества, почти в полном составе прибыло на экстренное совещание.
За длинным столом, обитым зелёным сукном, мест всем не хватало. Изъявившие желание присутствовать на совещании члены английского парламента расселись на расположенных вдоль стен узких диванах.
Несмотря вытяжную вентиляцию, в сравнительно небольшом помещении было душно. Лица министров были напряжены. Перешёптываясь между собой, они недовольно посматривали на парламентариев, помня, как депутаты дружно ратифицировали Мюнхенское соглашение, подписанное их премьером Чемберленом в конце сентября 1938 года. В обмен на обещания Германии соблюдать нейтралитет, Англия, Франция и Италия согласились на незаконное присоединение Гитлером Судетской области64, принадлежащей Чехословакии. Вместе с гитлеровскими войсками в Чехословакию тут же вторглись польские войска, заставив чехов отказаться от Тешинской области в пользу Польши. И вот настал час Великобритании…
С той же неприязнью на министров смотрели и парламентарии. В конце концов, это их премьер подписал соглашение…
– Конечно, парламент мог и не согласиться… – тихо говорил депутат, своему коллеге. – Но, милорд, извините, была другая цель тогда – Россия! Нельзя коммунистам давать продыху… Немцы должны идти на Восток – на СССР. Как можно было Гитлеру мешать…
– С вами, сэр, полностью согласен, – произнёс второй депутат. – В августе 1939 года Германия подписала с русскими договор о ненападении… Пойми этих немцев!..
– Как ни странно, милорд, но нет худа без добра! Договор русских с немцами вызвал известный разлад между Германией с одной стороны, Италией, Испанией и Японией – с другой. Эти страны не поняли странного маневра Гитлера, и они до поры до времени держали нейтралитет. Стало быть, наши коммуникации через Средиземное море с Индией и другими британскими владениями на Востоке оставались в безопасности. Но меня, милорд, – депутат пододвинулся к своему собеседнику поближе и почти шёпотом продолжил, – больше беспокоят наши отношения с Францией. После подписания ими перемирия с немцами в конце июня наши отношения с Францией полностью разладились.
– Не мудрено. Совесть этим «лягушатникам» надо иметь. 28 марта, этого – 1940 года, называю точную дату, сэр, так как сам участвовал в этом мероприятии, нами была достигнута договоренность, что Франция ни при каких обстоятельствах не станет заключать сепаратного перемирия с Гитлером. И что же… Через три месяца французы идут на перемирие с немцами… Верх бесстыдства, милорд!
– Другими словами, Франция вышла «из строя». А её флот?!.. Немцам достанется, так что ли? Мы предлагаем французам вывести весь флот из зоны действия немецкого влияния или передать корабли нам.
– И что? – спросил коллега.
– Не хотят. Странная политика французов. Мы что, можем допустить усиления немецкого флота на Средиземном море? Никак не можем. Французский флот надо или забирать себе или топить. Ситуация накаляется. Думаю, вот-вот, дойдёт до вооружённых столкновений между нами.
– Немцы обнаглели. Бомбить ночью Лондон… Это уже слишком! – гневно произнёс депутат.
И депутаты, как один, горели желанием отомстить немцам…
Наконец послышался глухой звук открывшейся где-то недалеко двери.
В коридоре появился Черчилль. Звук его тяжёлых шагов по неярко освещённому коридору заставил притихнуть сотрудников, работающих в соседних помещениях.
Премьер-министр вошёл в зал и, не утруждая себя приветствием, всем молча кивнул. Он с хмурым видом прошёл к своему столу, на мгновение задержал взгляд на карте Великобритании, висевшей над ним, затем с шумом отодвинул стул, и сел. Разговоры в зале прекратились.
Перекатывая во рту из угла в угол неизменную сигару, Черчилль рассеяно скользил взглядом по лицам присутствующих. По его лицу трудно было определить, о чём он думал в этот момент, и думал ли вообще.
Его пространный, не на ком не акцентирующийся взгляд, смутил многих, знавших премьера достаточно хорошо. Ближайший помощник премьера-министра, барон Исмей, подумал даже: «Не впал ли шеф в прострацию от событий этой ночи…».
Молчание Черчилля затягивалась.
Но вот, продолжая жевать сигару, премьер тихо заговорил:
– Давно это было, и недавно – словно вчера. Только-только затихла война. Сотни тысяч людей, да что там сотни – миллионы, стали, наконец, приходить в себя после её окончания, как двенадцатого сентября 1919 года в пивную «Штернекерброй» города Мюнхена, тихо и совсем незаметно для посетителей – членов мало кому известной Немецкой рабочей партии, за кружкой пива проводивших очередное собрание, в помещение вошёл отставной солдат-фронтовик. Послушав гневные выступления партийцев, недовольных властью, фронтовик попросил слова. Говорил он долго, но убедительно, и закончил словами:
«Я вот что скажу! Неважно, смеются ли все над нами или оскорбляют, считают нас тупицами или преступниками, главное, чтобы они нас заметили».
Черчилль поднял над головой небольшого формата книжку с броским названием «Майн Кампф»65.
– Так, по крайней мере, господа, написано в этой книжке. Так появилась германская партия НСДАП66.
И где-то там – на небесах, равнодушный метроном истории стал отсчитывать время начала новых преступлений, участниками которых опять стали немцы. Мы все знаем имя этого солдата и автора книги.
Черчилль обвёл взглядом участников совещания.
– Это – Адольф Гитлер!
Из дальнего угла зала донеслась насмешливая фраза: – Сэр, знать бы марку пива, что пил этот солдат-фронтовик и литератор, да запретить бы эту марку на все века…
Премьер не отреагировал на эти слова. Вытащив сигару изо рта, он уже совсем другим тоном продолжил своё выступление.
– Поразительно, господа, сколь умен бывает политик после того как уходит в отставку. Это я о моём предшественнике.
Несмотря на явно глупое высказывание лорда Чемберлена, которое вы все слышали: «Не будем провоцировать Гитлера…», а главное – его опасное заигрывание с Германией, вы, господа министры, слепо шли за премьер-министром, видимо, полагая, что Адольф Гитлер не захочет всерьез воевать с нами и что у Англии нет оснований всерьез воевать с Германией. Вы, господа, ошиблись! Мы все сегодня утром убедились в этом.
Разрушенные дома… Обвалившиеся стены… Груды обломков, мебели, изуродованных автомобилей… Дымящиеся пожарища деревянных складов, угольных ям, бензохранилищ… Толпы перепуганных и мечущихся людей, стремящихся что-то спасти из своего погибшего имущества… Страшные крики, доносящиеся откуда-то снизу, из фундаментов засыпанных камнем и землей домов… Рыдания матерей над изувеченными трупами детей… Проклятия жителей, с угрозой подымающих кулаки к небу… И повсюду, повсюду острый запах гари и особого зловония, оставляемого разорвавшимися бомбами. Я сегодня всё это видел, как, надеюсь, и вы! Вот цена наших ошибок.
– Сэр, а вы не допускаете того, что бомбя Лондон, Гитлер делает отвлекающий маневр, чтобы русские не сомневались в его лояльности к ним и желании воевать с нами, – задал вопрос один из депутатов.
Черчилль взорвался. Желая пригасить сигару, он придавил её остаток о дно пепельницы.
– Подобные маневры, как вы говорите, милорд, влекущие за собой гибель подданных его величества и огромные разрушения, не присущи для великой империи, коей пока ещё мы являемся, – не сдерживая себя, зло ответил Черчилль.
Успокоившись, он продолжил.
– С вашего разрешения, я вернусь к своему выступлению. Только несколько человек, в том числе, ваш покорный слуга, а также, лорд Иден и военный министр лорд Хор-Белиш, не побоялись высказать в адрес лорда Чемберлена критические замечания. Военный министр доказывал, что мы стоим перед величайшим испытанием в нашей истории, правительство должно мобилизовать всех здоровых мужчин, заменив их на производстве женщинами, и готовиться к войне. И он был прав! Однако, правительство заверяло нас что войны не будет. Какая нелепость, господа! Помнится, после Мюнхенской конференции в 1938 году, я высказал личное мнение, повторюсь и сейчас.
– Вы не совсем правы, сэр, – подал голос один из депутатов. – Помнится, и мы говорили министру иностранных дел лорду Галифаксу, что в вашей сэр и министра Хор-Белиша критике есть немало положительного.
– Возможно, сэр. Но это говорилось так тихо, что никто этого не расслышал, – язвительно парировал Черчилль.
Затем он посмотрел в сторону депутатов.
– В Мюнхене в 1938 году у Англии был выбор между войной и бесчестием. Великобритания выбрала бесчестие и получила войну. Вы этого хотели… – раздражённо произнёс глава кабинета, – вы, господа, это получили.
После некоторой паузы, один из парламентариев оппозиции, словно оправдываясь, высказался.
– Не надо забывать, сэр, что и французы тогда подписали с немцами подобное соглашение. Молчу уже про Италию и Испанию.
Его поддержал другой депутат.
– Заметьте, сэр! Великобритания тогда отвергла предложение Германии заключить с ней военный союз, на что Гитлер очень рассчитывал. А в августе тридцать девятого русские тоже заключили с Гитлером пакт о взаимном ненападении, сэр Черчилль.
– Сэр, – не успокоился оппозиционер. – Англия в лице сэра Невилла Чемберлена в том – 38-ом, была совсем не одинока в данном вопросе. Вся Европа в тот год хотела мира с немцами. Уже в течение с сентября тридцать девятого скандинавские страны, Бельгия, Голландия, ряд государств Американского континента, Иран, Сиам объявили о своем нейтралитете с Германией.
– Нашли мне пример! Из страха перед Гитлером – чего только не сделаешь… – пробурчал премьер. – Италия, Испания и Япония – пример более правдоподобный, милорд.
– Сэр, но мы же все думали, что этот спесивый, как вы всем нам напомнили – солдат-фронтовик, готовится идти на Восток, на СССР, – почти обиженно, произнёс депутат- оппозиционер.
– Мира хотели?!.. Не беспокойтесь, господа! – с сарказмом сказал премьер. – Польша первого сентября уже получила своё. Ей всего месяц потребовался, чтобы лечь под немцев.
– Сэр, – возразил присутствующий на совещании первый лорд Адмиралтейства Александер. – Как я помню, Англия и Франция обещали в случае нападения на неё Германии тут же объявить Гитлеру войну, помочь вооружением и дать не менее тысячи самолётов… И что?.. Пообещали старые винтовки и патроны к ним… По нашей же просьбе поляки долго тянули даже с мобилизацией в своей стране… И потом, поляки не защищали свои границы с Германией. Они, как нам известно, собирали кампанию, чтобы воевать с Россией…
– Вся Европа легла под немцев тоже, – не дав закончить генералу, перебил Черчилль. – Да, мы обещали помочь Польше, как впрочем, и французы, – не помогли, так было нужно. Но объявили же Гитлеру войну! И это тоже не мало. Вот теперь наша очередь получить настоящую войну. И думаю, очень скоро. Но чего нам бояться, господа! У нас же есть доблестная армия, – посмотрев в сторону присутствующего на заседании генерала Горта, намеренно язвительно сказал Черчилль.
– Сэр, я понимаю ваши упрёки после Дюнкерка, – обижено возразил генерал. – но прошу не забывать. Когда десятого мая сего года немецкие дивизии прорвали французскую линию Мажино…
– Сэр, и Нидерланды в это время тоже капитулировали перед Гитлером, – вставил один из депутатов.
– Вот-вот! – продолжил Горт. – Вся эта немецкая громада набросилась на нас, сэр. Нас заблокировали в районе Дюнкерка.
Депутат опять перебил генерала. – Никто же не ожидал, что хвалёная линия обороны французов Мажино так быстро и бесславно падёт. Но, заметьте, господин премьер-министр, наши успехи в контратаке при Аррасе, разве не заставили генерала Рундштедта остановить наступление своих танков в шестнадцати километрах от Дюнкерка?
– А это, сэр, – почти обижено перебил Горт депутата, – дало нам возможность эвакуировать большую часть наших войск. Мы переправили в Англию почти двести пятьдесят тысяч англичан, более ста тысяч французов и бельгийцев.
Черчилль в упор посмотрел на генерала. Тот смутился, и уже не так гордо промямлил: – К моему большому сожаленью, тридцать пять тысяч французов и англичан прикрывавших отход из Дюнкерка, включая четыре тысячи раненых, попали в плен. Война, сэр, без огорчений и потерь невозможна.
– А что же помешало вам, генерал Горт, как вы говорите, развить успех в контратаке?.. Может быть, и не было бы позорного окружения, – не стерпев, произнёс Черчилль. – Для каких целей вы раскинули свои штабы на территории пятидесяти квадратных миль? Какая уж тут оперативность в принятии правильных решений…
Черчилль смотрел на этого, в общем-то, довольно честного и исполнительного генерала, действительно проявившего неплохие организаторские способности при эвакуации войск из котла. Но немцам досталась вся боевая техника, оружие, боеприпасы…
«Вояка?!.. Пехотной бригадой ему командовать, а не корпусом», – подумал он, но вслух не стал высказывать претензии генералу.
– Не будем забывать, господа, и упёртость французов в отношении своего флота. И это несмотря на наши заблаговременные требования принять все меры к недопущению захвата немцами французских кораблей.
Премьер уткнулся в лежащие перед ним документы. Затем осуждающе посмотрел на Первого лорда Адмиралтейства. – Наша операция «Катапульта»67 могла бы быть более успешной.
Александер пожал плечами. – Сэр, сделали, что смогли. Вы сами отметили нежелание французов подчиниться нашим требованиям.
– Продолжайте, сэр, настаивать на своем. Военный флот Франции не должен попасть в руки немцев. В случае чего, принимайте крайние меры.
– Топить, что ли?.. – пробурчал Первый лорд.
– Да, топить, если они не понимают своей ответственности, – взорвался премьер-министр. – И хватит разговоров на эту тему, сэр.
Затем успокоившись, Черчилль продолжил своё выступление.
– Итак! Надеюсь, ни у кого не осталось надежды на мирное разрешение ситуации? Наш ответ на эту ночную варварскую акцию немцев должен быть незамедлительным. Предлагаю ответить адекватно. Берлин должен почувствовать мощь нашей авиации…
Немного помолчав, Черчилль взглянул в сторону депутата, задавшего вопрос о маневре немцев и, с иронией в голосе, добавил: – Мы тоже, господа, произведём свой маневр, чтобы показать любому агрессору решительность в защите нашего достоинства.
В зале наступила полная тишина. Даже шаги за плотно закрытой дверью, шедшей по коридору дежурной машинистки, тупым набатом стучали в головах присутствующих. Да что скрывать, все были взволнованы, понимая, что именно сейчас прозвучит страшное слово, которое решит судьбу Великобритании. И через минуту это слово судьбы прозвучало.
– Да, господа, это война! – твёрдо произнёс премьер-министр.
– И это, джельтмены, война будет за целостность нашей территории! – поддержал Черчилля Альберт Александер.
– В таком случае, сэр, я полагаю, надо бомбить Рур, а не Берлин, тем самым оставить Германию без энергорессурсов, – проворчал один из депутатов.
Черчилль оставил предложение депутата без ответа.
– Как не прискорбно, господа, действительно – это уже война! Мы не Франция! Мы будем защищать нашу собственную землю до последнего британца, – подтвердил глава кабинета. – Я не открою большого секрета, но вынужден напомнить вам об одной народной традиции. В Англии принято вступать в брак только тогда, когда для семейного очага, вплоть до мелочей, уже всё приобретено. Мы же, потеряв в Дюнкерке массу вооружения, вступим в войну, не имея должного обеспечения. Это я вам, господа министры и депутаты, для информации сообщаю.
– Прискорбно, сэр, конечно, но мы можем теперь рассчитывать на помощь в получении оружия и амуниции из Америки? – задал вопрос один из парламентариев.
– Разумеется, сэр!
– А всё-таки, сэр Черчилль, почему Гитлер решил бомбить Лондон? – не унимался депутат. – Может быть, действительно, – это его отвлекающий маневр? Ведь совсем недавно, и года не прошло, правительство сэра Чемберлена считало, что для борьбы с Германией у Англии нет серьёзных оснований, а всё происходящее на Западе после разгрома Польши – тактический ход Гитлера, не более того. Так что, я думаю, бомбить нас – полный абсурд!
– У Гитлера и спросите, милорд! Я пока не знаю, почему он это сделал. Смею вас заверить, меня он в известность не поставил, – недовольно проворчал Черчилль. – Джельтмены! Вы знаете, что мои помыслы всегда были обращены к Европе… Поверьте, только в страшном сне я представляю катастрофу, если бы русское варварство накрыло Европу и уничтожило культуру и независимость древних европейских государств. С середины тридцатых годов мы всячески намекали Германии, что главная угроза европейской цивилизации там – на Востоке. Какие цели сегодня преследует канцлер Германии Адольф Гитлер, я, действительно, не знаю. Знаю одно!.. Великобритания, господа, объявила войну Германии, теперь она её начнёт.
– А что, есть другой выход, сэр? – насмешливо произнёс один из парламентской оппозиции.
Черчилль не удостоил депутата ответом, и даже не взглянул в его сторону.
– Оправдывает нас одно – безвыходность. Великая империя, называемая Великобританией, в коей мы родились и живём, никому не может простить подобную наглость.
Собираясь с мыслями, Черчилль на какое-то время замолк. Затем, вздохнув поглубже, с присущим ему артистизмом, словно он выступал на Трафальгарской площади перед тысячами соотечественников, пафосно продолжил:
– Нас ждут серьёзные испытания и тяжёлые времена. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, но верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом как единое целое. Мы победим Гитлера, с русскими или без них, но не дадим коричневой чуме захватить Европу.
Вскоре, я буду говорить в парламенте. Я скажу депутатам, как я уже говорил и вам, – я не могу предложить Великобритании ничего, кроме крови, труда, слёз и пота. Перед нами пора тяжких испытаний. Много, много месяцев борьбы и лишений. Мы будем вести борьбу на море, на суше и в воздухе. Наша цель – победа! Ибо без неё не может выжить Британская империя, господа!
Голос Черчилля дрогнул. Наступила пауза. Справившись с нахлынувшими чувствами, премьер продолжил: – Без полной победы не может выжить Британская империя, не может выжить все то, за что стоит Британская империя,
После этих патриотических слов, Черчилль призвал присутствующих забыть о партийных разногласиях и сплотиться в своих рядах.
Все понимали, что премьер оттачивает свою речь перед выступлением в парламенте, а потому не перебивали, и не задавали лишних вопросов.
Наконец, красноречие Черчилля иссякло.
– А теперь, господа, думаю, нам пора расходиться. Неотложные дела ждут нас всех.
Совещание закончилось, все разошлись. И только Черчилль остался в душном зале. Привычно дымя кубинской сигарой, он пристально разглядывал карту своей страны, всматриваясь в контуры бесконечной изломанной линии побережья Британских островов.
«Что будет с Великобританией?», – мысленно задал он себе вопрос. И впервые, шестидесятишестилетний аристократ, опытный политик и государственный деятель, сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль, не смог ответить на этот вопрос.
– Боже, храни короля, – только и прошептал премьер-министр.
Британская авиация произвела массированный налёт на Берлин, после чего осуществила ещё семь массовых бомбардировок. В ответ на это Гитлер поклялся стереть Лондон с лица земли. Акт возмездия начался в ночь на 7 сентября 1940 года. Более ста пятидесяти средних бомбардировщиков вплоть до середины ноября непрерывно бомбили жилые и промышленные районы Лондона и других городов.
Вряд ли это можно было назвать простым отвлекающим маневром Гитлера. А, в прочем, кто знает…
Для справки.
Вечером 22 июня 1941 года, когда пришло известие о нападении Германии на Советский Союз, Уинстон Черчилль выступил на экстренном заседании парламента, сказав с трибуны: «Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь… Мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем».
