Виталий Аркадьевич Надыршин
Земля необетованная
Тегеранская конференция
Из общего числа проживавших в Крыму евреев за период немецкой оккупации погибло к этому времени около сорока тысяч. Среди погибших значительная часть была евреев, взявших кредиты у «Агро-Джойнта». Их пай-акции остались на руках американцев. По мнению американских политиков, долг за кредиты по договору с РСФСР под крымскую землю остался.
Как мы помним, возвращение долга по займу с процентами окончательно должен был завершиться в 1954 году. В случае невозвращения кредита, взятая под этот кредит у РСФСР территория Крыма должна отойти американским держателям векселей (пай-акций). И долг этот не был забыт.
Эта история с долгом неожиданно всплыла на этой конференции, и для советской делегации она была полной неожиданностью.
В мундире офицера Королевских ВВС, с крылышками на лацканах, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль в своём первом выступлении при открытии конференции, вытащив изо рта неизменную сигару, произнёс:
«Господа! Наша сегодняшняя встреча представляет собой величайшую концентрацию мировой мощи, которая когда-либо существовала в истории человечества. Я молюсь, чтобы мы были достойны этой возможности, данной нам Богом, – возможности служить человечеству!»
Сталин с подозрительностью, но в тоже время с удовлетворением выслушал пафосное начало речи английского премьера.
– Кажется, союзники настроены оптимистично, – это радует, – прошептал Молотов на ухо Сталину.
– Плохо ты их знаешь, – пробурчал Верховный. – Поживём, увидим.
На конференции Сталин говорил взвешенно, спокойно, свои мысли он выражал весьма чётко и лаконично, чего не скажешь о Черчилле, говорившего длинно и туманно. Намеченные на день вопросы лидеры обсуждали, до неприличия, торгуясь за каждую мелочь. Однако, к обоюдному согласию, они всё же приходили довольно быстро.
Сталин много курил. Не тратя время на пустые разговоры, сохраняя полное хладнокровие в спорах, он раз за разом сводил переговоры к решению главной задачи – открытию Второго фронта. Союзники, однако, уходили от решения этого вопроса.
Черчилль и Рузвельт постоянно спорили. Сталин не вмешивался. Когда споры между ними затягивались, он старательно вырисовывал в блокноте красным карандашом волчьи головы. Фигурки получались забавные, и Молотов, украдкой поглядывая на творения Сталина, находил в них некоторое сходство с присутствующими.
Ближе к окончанию дневного совещания, видя недовольство «Дяди Джо», Рузвельт сам поднял было вопрос об открытии Второго фронта. Но члены английской делегации, мотивируя усталостью, подозрительно единогласно предложили отложить обсуждение этой темы на завтра.
«Ну, завтра, так завтра», – проворчал недовольно Сталин.
Когда же на следующий день стали обсуждать сроки операции «Оверлорд» – предполагавшей высадку англо-американского десанта на севере Франции, появились первые признаки разногласия. Сталин, как мог, подталкивал союзников к тому, чтобы они назвали точные сроки открытия Второго фронта. Однако, Рузвельт и Черчилль, противились назвать дату высадки союзных войск. Они мотивировали отсутствием у них достаточного количества плавсредств, плохими погодными условиями, а, следовательно, большими рисками… Сталин даже вспылил, выслушивая союзников. Но когда упрямый Черчилль дал понять, что «операция вообще может не состояться…». Он резко отодвинул свой стул и встал. Оглядев присутствующих, Иосиф Виссарионович, обращаясь к Молотову и Ворошилову, многозначительно, и достаточно громко, что не свойственно было его манере речи, рассерженно произнёс:
«Идёмте, нам здесь делать нечего, чтобы тратить время. У нас много дел на фронте…» И не спеша направился к выходу. Уже подходя к выходу, Сталин обернулся, и, посмотрев в сторону Черчилля, с сарказмом произнёс: – Невозможно выиграть войну не рискуя. Вы, сэр, напрасно так боитесь немцев.
Сталин сделал паузу, и добавил: – Конечно, если это у вас главная причина?
В зале переговоров нависла тишина. Представители делегации Англии и США встревожено посмотрели на «Дядю Джо»86, а затем растерянно перевели взгляды на своих руководителей.
Не ожидавший от Сталина такой реакции, Черчилль заёрзал в кресле, отчего с его неизменной сигары, торчавшей во рту, просыпался пепел, обсыпав ему лацканы кителя. Назревал скандал.
– Меня не так поняли, господа! – покраснев, тихо, но так чтобы его услышал Сталин, проговорил Черчилль.
Сталин открыл дверь и сделал шаг в коридор. Как вдруг раздался голос Рузвельта.
– Маршал Сталин, если мне не изменяет память, мы приглашены вами на ужин. Я предлагаю прервать наше заседание и отведать прекрасные русские блюда. Мы очень голодны, не так ли мистер Черчилль?
Премьер министр Великобритании с готовностью затряс головою. Сталин остановился.
– Русские не меняют свои решения, господин президент, – улыбнувшись, ответил он. – Я жду вас.
Стол на девять персон был накрыт в небольшой гостиной, примыкавшей к залу заседаний. На белой скатерти ярким пятном выделялись миниатюрные флажки трёх держав. Между приборами и закусками были небрежно разбросаны красные гвоздики. Кроме официантов, в ожидании прихода основных участников обеда, в гостиной находились переводчики, Гарри Гопкинс87, английский министр иностранных дел Иден и Молотов.
Ассортимент блюд был в советском стиле. Стол ломился от еды. Салаты, мясные и рыбные нарезки, куриный бульон, бифштекс… Из напитков – сухое кавказское вино, минеральная вода, лимонад и «Советское шампанское», произведённое в Крыму ещё до войны.
Но вот все собрались. Пока не сели за стол, официант – с военной выправкой и с каменным выражением на лице, внёс на подносе рюмки с водкой, коньяком и вермутом. Рузвельт попросил шампанского. Черчилль взял с подноса коньяк, проворчав: – Надеюсь – армянский…
Пригладив усы, Сталин произнёс короткий приветственный тост. Забыв про недавние разногласия, гости почтительно поблагодарили хозяина, после чего выпили, и дружно сели за стол.
Обед проходил в непринуждённой обстановке. Сталин пил мало. Не обошлось и без шутки с политическим подтекстом.
Расправившись с бифштексом, Черчилль, чтобы позлить Сталина, сказал: – А мне, джельтмены, сегодня приснилось, что меня назначили президентом Земли!
Черчилль фыркнул, и добавил: – И надо же такому присниться!
Рузвельт поддакнул: – А мне, господа, приснилось, что меня назначили президентом Вселенной!
Сталин не спеша взял папиросу, чиркнул спичкой, раскурил, и медленно, спокойно добавил: – А мне, господа, приснилось, что я никого не утвердил.
От удачной шутки «Дяди Джо» рассмеялись все, кроме одного – Черчилля, он – насупился. Затем сделав вид, что поперхнулся сигарным дымом, закашлялся.
Вскоре, сославшись на ряд неотложных дел, связанных с завтрашним банкетом по случаю своего дня рождения, английский премьер покинул здание советского посольства. Сославшись на необходимость, Рузвельт тоже на время покинул русскую делегацию.
Проводив гостей, Сталин вместе с Молотовым прошёл в небольшой кабинет, примыкающий к гостиной. Минут через десять дверь кабинета открылась, слуга-филиппинец подкатил инвалидную коляску с Рузвельтом к журнальному столику, поставив её напротив кресла, в котором сидел Сталин. Вслед за Рузвельтом вошёл Гопкинс. Затянув тормоз на колесе, слуга покинул помещение. Рядом с креслом Сталина, держа в руках блокнот, сидел русский переводчик. Переводчик американского президента на этот раз отсутствовал, а потому, вся нагрузка на перевод легла на русского. Гопкинс и Молотов расположились на неудобном для долгого сиденья диване с высокой вертикальной спинкой.
Официанты принёсли мороженое, кофейник и небольшой самовар с кипятком. Чашки, сахар и дольки лимона уже находились на столе. На небольшом столе у стены в ассортименте стояли бутылки со спиртным. В помещении сразу приятно запахло свежезаваренным кофе.
Сталин предложил Рузвельту папиросу, но тот, поблагодарив, отказался. Он вынул свой портсигар, вставил длинными тонкими пальцами сигарету в изящный мундштук и закурил.
– Конечно, господа, – выдохнув вверх струю дыма, начал говорить президент, – война нанесла России огромные разрушения. Вам, маршал Сталин, предстоят большие восстановительные работы. И тут Соединённые Штаты могут оказать вашей стране существенную помощь. Полагаю, после нашей совместной победы над Германией и её союзниками, мы могли бы предоставить Советскому Союзу кредит в несколько миллиардов долларов. Молотов и Сталин переглянулись между собой.
Рузвельт сделал паузу, пытаясь разглядеть реакцию «Дяди Джо» на обещанные им миллиарды. Однако, попыхивая папиросой, маршал никак не проявил эмоций.
– Разумеется, – с несколько недовольной интонацией продолжил Рузвельт, – кредиты, это ещё только общая намётка, Всё нужно обсудить в соответствующих сферах, но, в общем и целом, подобная перспектива мне представляется вполне реальной. Так ведь, Гопкинс?
Гопкинс улыбнулся и развёл в стороны руки. – Видимо так, сэр!
И оба загадочно улыбнулись.
Сталин насторожился: улыбки на лицах американцев совсем не означают их согласие, и маршал знал это. Американские улыбки ему уже порядком надоели. «Что же они хотят?», – задал он себе вопрос.
– Очень признателен вам за предложение, господин президент, – поблагодарил Сталин. – Наш народ терпит большие лишения. Вам трудно себе даже представить разрушения на территории, где побывал враг. Ущерб, причинённый войной, огромен, и мы, естественно, с благодарностью примем возможную помощь такой богатой страны, как Соединённые Штаты.
Сталин сделал паузу, а затем, с нажимом на слово «если», многозначительно добавил: – Если… господин президент, ваша помощь будет сопровождаться приемлемыми для нас условиями.
– А не выпить ли нам, – почувствовав холодок в ответе советского лидера, предложил Гопкинс. – Предлагаю выпить за русскую храбрость, гостеприимство, и за маршала Сталина.
– Зачем, геноцвали, три тоста соединять в один, – усмехнувшись, сказал Сталин. – Поднимем первый тост за настоящую храбрость, второй – за дружбу и гостеприимство, а третий – за взаимопонимание между нашими странами. А тост за товарища Сталина… Товарищ Сталин подождёт, война ещё не закончена.
Рузвельт слегка похлопал ладонями, и шутливо произнёс: – Вот так, Гопкинс, вечно вы всё в кучу сваливаете.
Наблюдая со стороны за нюансами разговоров лидеров крупнейших в мире стран, притихший Молотов, задумался:
– «Трудно найти людей более несхожих, чем они.
Сталин – сын деревенского сапожника. Рузвельт – выходец из семьи богатых дельцов. Самый старший из них Черчилль, аристократ до мозга костей, отпрыск древнего рода Мальборо. И что странно!
Сын сапожника превосходит аристократов Рузвельта и Черчилля величием и незаурядностью. Несмотря на порой суровый взгляд, Иосиф временами излучает простое человеческое тепло, которого нет даже у Рузвельта с его обворожительными улыбками. Тепло, идущее от Кобы, компенсирует его жестокость, когда дело касается интересов страны.
Что связывает этих аристократов с бывшим сыном сапожника? Забота о России? Чушь… Ну, Черчилля понять ещё можно – немцы до сих пор бомбят Лондон и окрестности. А США?.. Хотят заработать на войне?.. Или ещё что-то?..»
– Товарищ Молотов, мы вас ждём, – услышал Молотов голос Сталина.
Молотов встрепенулся. Он увидел в руках присутствующих поднятые бокалы с вином по русскому обычаю желающих чокнуться с ним. Молотов поспешно взял бокал и чокнулся со всеми.
– Я уверен, маршал Сталин, что нам удастся договориться, – пригубив вино, произнёс Рузвельт.
После чего он промокнул рот салфеткой, и добавил: – Во всяком случае, я лично позабочусь об этом, – и опять улыбнулся своей обаятельной и загадочной улыбкой.
– Со своей стороны, господин президент, я тоже приложу все усилия на то, чтобы между нами было полное взаимопонимание, – воодушевлённый словами Рузвельта, произнёс Сталин.
– Вот по этому поводу я бы хотел с вами переговорить, маршал.
Интонация, с которой президент США произнёс эти слова, насторожила Сталина. Он вопросительно посмотрел на Молотова. Тот слегка пожал плечами.
– Видите ли, маршал Сталин. Всё не так просто. Вы, наверное, удивляетесь отсутствием до сих пор согласованных сроков высадки наших с Англией войск на побережье Франции?
Сталин не ответил. Держа папиросу, маршал невозмутимо, и Рузвельту даже показалось со скрытой усмешкой, смотрел на него. На короткое время взгляды лидеров встретились.
Грузная, скрытая кителем фигура русского лидера с короткими ногами и смуглым лицом со следами оспы, желтоватыми восточными глазами, незримо излучала силу и энергию, и словно пресс давила, заставляя пригнуться. Рузвельт первым отвёл свой взгляд.
– «Истукан восточный… О чём думает?.. Пойми его…», – подумал президент, но вслух произнёс: – Есть причина, маршал! И скажу о ней со всей откровенностью. Конечно, подготовка флота и плавсредств для десантирования такой массы войск и прочее играют большую роль в этом вопросе… Но хуже другое…
Рузвельт слегка поёрзал в кресле. – Не все, к сожаленью, в Соединённых Штатах желают скорейшего открытия Второго фронта.
Молотов отметил, как зрачки Сталина сузились, возле глаз появились лучики морщинок, он прищурился, и подался вперёд.
Было видно, что и Рузвельт волнуется. Вот он глубоко вздохнул и жадно затянулся сигаретой. Однако, дыма не было – сигарета давно погасла. Президент нетерпеливо бросил взгляд на Гопкинса. Тот быстро достал из своего кармана пачку, вытряхнул из неё сигарету, подошёл к Рузвельту и заменил погасшую на новую. Затем чиркнул спичкой. Рузвельт поспешно затянулся.
– Так вот, господин маршал! В моей стране очень велико влияние еврейского населения. Еврейское лобби имеет весьма большой вес в Конгрессе при решении любых вопросов. Уважаемая в Америке, да, и во всём мире, еврейская организация «Джойнт», о которой вы, вероятно, слышали, напоминает вам через меня о долгах, выданных вашей стране в двадцатые годы, выплата которых должна начаться через два года – в 1945 году, и закончиться в 1954-ом. А сумма, маршал, там не маленькая, скажу я вам.
Рузвельт посмотрел на Гопкинса. Помощник президента с готовностью достал из папки документ и стал его зачитывать. Переводчик поспешно переводил его речь.
– Да, господин Сталин. Долг России с учётом процентов через два года составит значительную сумму. Вот некоторые цифры.
С ноября 1924 года по 1937 год Агро-Джойнт заключал договора с организацией КОМЗЕТ, который выступал от имени вашего правительства, господин Сталин. За этот период Агро-Джойнт израсходовал в СССР почти тридцать миллионов американских долларов.
Настала очередь Сталина взглянуть в сторону своего помощника. Взгляд маршала словно говорил «Ну… Оптимист ты хренов… Дождались мы…».
Рузвельт задал вопрос Гопкинсу. – Гарри, средства переводились напрямую советскому правительству?
– Да, как вам сказать, мистер президент. Частично, сэр. На три с лишним миллиона закуплены и завезены в Крым машины и оборудование, остальные суммы были выданы переселенческим коллективам под очень небольшой процент. И таким образом, за тринадцать лет Джойнт и Агро-Джойнт даже перевыполнили свои обязательства.
Президент задал ещё вопрос, хотя прекрасно знал ответ на него. Он помнил нашумевший в своё время разрекламированный аукцион по распродаже крымских участков, устроенный предприимчивыми акционерами «Джойнта». Его Элеонора, тоже приобрела несколько акций. И с некоторым злорадством, решил: «Пусть «дядюшка Джо послушает лишний раз», – решил он.
– Хорошо, Гопкинс! Раз были кредиты, были и гарантии их возврата, как я понимаю.
– По словам мистера Розена88, ссуды, как правило, выдавались переселенческим коллективам под выделенные правительством земельные участки. «Агро-Джойнт» вступал во взаимоотношения с ними только после того, как переселенцы прибывали на место проживания и официально получали землю.
Рузвельт посмотрел на Сталина и широко развёл руки, как бы говоря: «Видите, всё законно. Бизнес – ничего личного»
Желая сразу поставить все точки в этом нелёгком для русских вопросе и не дожидаясь реакции Сталина, Рузвельт продолжил: – Вряд ли, Конгресс даст своё согласие на открытие Второго фронта в ближайшее время, маршал Сталин. Надо возрождать забытый вами проект «Крымская Калифорния»
– Сэр, – обратился к президенту Гопкинс, – хочу ещё напомнить о трениях в Конгрессе и по поводу Ленд-лиза. Он тоже под угрозой закрытия… Конгрессмены требуют выполнение условий договоров с «Джойнтом» и повторяют просьбу, высказанную ранее, о дальнейшей помощи русской православной церкви.
– Верно, Гопкинс. Да, маршал Сталин, – и это тоже.
– Так помогаем же, – чуть слышно произнёс Молотов. – Митрополит Сергий с братией ещё в августе этого года покинул место… – он чуть было не произнёс «ссылки», – место уединения в Ульяновске.
На его слова никто не обратил внимания.
Ни один мускул не дрогнул на лице Сталина при этих словах Рузвельта.
В кабинете повисла тишина. Часы в соседней комнате стали отбивать время. Глухие звуки ударов, словно бьющий о наковальню молот, стали вдруг монотонно рушить фундамент, на котором, как Сталин считал, стояла стена дружбы и военного братства с Америкой.
Он пододвинул ближе к себе массивную пепельницу, потушил папиросу, и задал вопрос. И вот тут, у Верховного главнокомандующего Красной армией, истекающей кровью на фронтах, голос дрогнул.
– Говорите, мистер Президент, долг за нами?.. Хм… Невозвращённый кредит?.. Да, я помню разговор о тех договорах с «Джойнтом», но, как говорится, в живую… Сталин сделал паузу. – не видел.
Сталин не спеша достал из пачки очередную папиросу. Но вдруг неожиданно встал, подошёл к тумбочке, достал трубку, и тяжело сел обратно в кресло. После чего не спеша вытряхнул из двух папирос табак в трубку, утрамбовал, и раскурил. Затем, словно оправдываясь, произнёс:
– Не всегда следует соблюдать рекомендации врачей… И пыхнул дымом.
– Долг говорите с двадцатых годов за нами тянется… А не забыли, господин Президент, сколько горя и разрушений принесли России интервенты в восемнадцатом году? Почти вся Европа с Востока до западных границ топтала страну нашу тогда и продолжает топтать сейчас. Кто подсчитал тот ущерб?
Сталин замолчал. Но, видимо, вспомнив прошлое, со свойственной ему неторопливостью, выдохнув порцию дыма, он продолжил говорить.
– Помнится, господин президент, на Генуэзской конференции в 1922 году, в которой участвовали представители трёх десятков государств, тоже шёл разговор о деньгах. Делегации пытались заставить нашу страну признать все долги царского и Временного правительства. И этого оказалось им мало… Хотели заставить нас ликвидировать государственную монополию на внешнюю торговлю.
Рузвельт слушал внимательно, скорее равнодушно. Раза два, брошенные им в сторону своего помощника взгляды, явно намекали последнему не вмешиваться в претензии, высказываемые советским лидером.
Сталин видел равнодушие своего визави, как и его посыл Гопкинсу, однако, продолжил свою речь, не меняя интонации. Он не спеша полистал документы на столе и вытащил нужный лист.
– В свою очередь, наша делегация выдвинула этим странам контрпретензии о возмещении Советскому государству убытков, причиненных иностранной интервенцией и блокадой. И цифры впечатляют…
Сталин глянул в документ. – Довоенные и военные долги России на то время были равны 18 496 миллионов золотых рублей. А вот наши убытки в результате наглого вмешательства этих стран во внутренние дела Советского государства, составили 39 миллиардов золотых рублей. Как говорится, почувствуйте разницу, господа!
– Это так, маршал. Но почему только американские налогоплательщики должны рассчитываться за это? В военной интервенции участвовали не только американцы. И потом, в тридцатых годах на вас никто не нападал. Не будем, маршал, вспоминать двадцатые года. Европа хотела восстановить справедливость и демократию в вашей стране…– тихо произнёс Рузвельт.
Затем президент взглянул на переводчика, что-то хотел добавить, но, махнув рукой, передумал.
– Справедливость и демократия?!.. Вы сами-то верите в это, мистер президент? – с некоторой издёвкой, задал вопрос Сталин.
Он не назвал Рузвельта господином, а специально произнёс – мистер, тем самым давая понять своё, пусть и временное, неуважение к президенту США. Молотов слегка напрягся в ожидании ответной реакции американцев. Но Рузвельт не обратил на этот нюанс ни малейшего внимания.
– Демагогия это, не более… Поживиться хотели все эти демократы. Территории наши им нужны были. Набросились как шакалы. Октябрьский переворот партии большевиков – дело внутреннее. Народ России сам должен разобраться без посторонних, кто прав, а кто виноват. И он разобрался, как вы видите, господин президент, – зло парировал Сталин.
Молотов с удивлением наблюдал за Сталиным. Таким злым и раздражённым он давно его не видел.
Рузвельт молчал. Ему трудно было найти слова оправдания. Маршал говорил правду. Опять наступила тягостная тишина. Периодически прикладываясь к трубке, Сталин прищуренным взглядом в упор смотрел на Рузвельта. Оба молчали.
Пауза затягивалась.
Молотов видел, как вздулись вены на висках у Сталина, взгляд его становился всё жёстче, всё холодней. Разрядить молчание Вячеслав Михайлович не решался.
Наконец Сталин заговорил, и что удивило Молотова – мирно и спокойно.
– В середине 18-ого века, господа, наш император Павел I не грабил и не разрушал Берлин, он оставил пруссакам его в целости и сохранности; разбив французов, император Александр I не стал сжигать Париж и другие города Европы, как сделали в Москве французы в 1812-ом. А немцы?.. Сколько горя и разрушений с молчаливого согласия одних и участия в войне с нами других стран той же Европы, принёс и несёт Гитлер. Где же, как вы, господин президент говорите, их хвалёная западная демократия? Мюнхенские соглашения в 1938 году могли покончить с Гитлером. Нет… Вы дали Гитлеру карт-бланш, толкая Германию в нашу сторону. Результат, как говорится, на лицо. Так кто кому теперь должен?
Переводчик был в напряжении. Волнуясь, Сталин говорил ещё с большим, чем обычно, акцентом. Начиная фразу достаточно громко, к концу он затихал, что тоже затрудняло перевод. Спасало лишь то, что Иосиф Виссарионович говорил размеренно, делая после каждой фразы паузу для перевода.
И опять Рузвельт молчал.
И снова наступила пауза в разговоре лидеров двух стран.
Наконец, президент США произнёс:
– Конечно, я сочувствую вам, маршал Сталин. Война?!.. Что поделаешь?.. И прекрасно вас понимаю. Это печально, поверьте мне, но такова реальность. Кстати, вы ведь тоже за месяц до начала войны, с немцами пакт о ненападении заключили…
– Господин президент, – со своего места заговорил Молотов. – Смею вам напомнить, что до нас ряд стран Европы заключили в Мюнхене соглашение с Германией о нейтралитете, сдав на растерзание Гитлеру Чехословакию. А до этого, ещё в марте, Гитлер захватил Австрию и включил её в состав Германии. Мы, конечно, понимаем, распоясавшийся Гитлер – проблемы Европы, а не Соединённых Штатов… Но мы видели, что усилиями ряда стран Германию толкают в нашу сторону. Что Советскому Союзу оставалось делать в той ситуации? Нужно было оттянуть время. Вот и родился пакт с Германией о взаимном ненападении.
– Я уже выразил сожаленье в данном вопросе, господин министр, –сухо произнёс Рузвельт. – Думаю, этого достаточно, мистер Молотов. Однако, моё предложение остаётся неизменным. Проект «Крымская Калифорния» надо реанимировать. Для чего Крым нужно освободить от лишнего населения и в первую очередь от татар. Сами понимаете: евреи и мусульмане…
– Господин президент, но в Крыму ещё хозяйничают немцы, – напомнил президенту Молотов. – И ещё неизвестно, сколько там осталось еврейского населения, и осталось ли?..
Молотову ответил Гопкинс. – Это дело временное, господин Молотов. Крым, в конце концов, будет освобождён вашими доблестными войсками. И не важно, сколько там после оккупации останется евреев, условия договора от этого не изменятся.
На последних словах американца послышался громкий звук: стуча по краю пепельницы, Сталин стал шумно выбивать табак из трубки. Затем он не спеша продул её и, ни на кого не глядя, глухо произнёс:
– Так что заботит ваших сограждан, господин президент? Деньги, евреи или сам полуостров Крым? Уточните, если сможете!
За Рузвельта ответил Гопкинс. Высказался в виде шутки.
– А почему, собственно, это всё не объединить, господин Сталин. Мы – точно, не откажемся.
– Не смешно, – не поддержав шутливый тон американца, жёстко ответил Сталин. – И всё-таки, господин президент!
Рузвельт слегка заёрзал в кресле, недовольно посмотрел на своего помощника, и нехотя произнёс: – Официальные договора для этого есть, маршал Сталин. Там, видимо, всё написано.
Привыкший всегда получать ответ на свои вопросы, ответ президента США не удовлетворил Сталина. Не скрывая своего недовольства, медленно, растягивая по своей привычке слова, он напомнил американцам: – Ваш сенатор Трумэн ещё в конце июня сорок первого как-то высказался в прессе, мол, если США увидит, что побеждать в войне будет Германия, помогать надо ей: если наоборот – русским!
И в упор посмотрел на Рузвельта. – Три года вы выжидали… Видимо, господин президент, чаша весов качнулась в нашу сторону?!.. Второй фронт явно напрашивается… Хм… – с иронией, и с нескрываемой усмешкой, произнёс Верховный. – Только вот Крым, оказывается, ещё нужно отдать, пусть и без еврейских граждан… Не слишком ли…
Переводчик старался переводить речь Сталина, выдерживая его интонацию и оттенки голоса. Последнюю фразу, что Крым нужно отдать американцам, он перевёл с некоторым надрывом в голосе. Рузвельт удивлённо взглянул в его сторону. Сталин тоже посмотрел, но хмуро и недовольно, и… промолчал.
Рузвельт застыл с каменным выражением лица. Он помнил неосторожное высказывание Трумэна. И теперь, рассеяно разглядывая русского лидера, Рузвельт мысленно размышлял:
«США действительно не сразу объявили войну Германии… А зачем?.. Гитлер же не на нас напал. Другое дело – Пёрл-Харбор, в декабре сорок первого… И войну Гитлеру объявили… И СССР помогать стали поставками вооружения и прочего. Плохо разве?.. Второй фронт не открывали – это верно, – выжидали под разными предлогами. Нет, а как вы маршал Сталин хотели?.. Чтобы американцы воевали за вашу страну, не зная конечного результата?».
Но вслух произнёс: – Это личное мнение сенатора, маршал Сталин. Свобода слова… А по поводу Крымско…
Сталин резко перебил президента на полуслове.
– Думаю, господа, нам надо сделать перерыв и подумать над вашими, господин Президент, требованиями, – устало сказал Сталин.
– Ну, что вы, какие требования. Бизнес – не более того, – мило улыбнувшись, возразил Рузвельт.
Сталин промолчал. Затем, сухо произнёс: – Мы сообщим вам позже о нашем решении.
При этих словах Гопкинс тут же вышел и через несколько секунд вернулся со слугою. Филиппинец осторожно развернул кресло-коляску с президентом и тихо покатил его к выходу.
Провожая Рузвельта, Сталин, Молотов и переводчик встали.
– Я надеюсь на ваш благоразумный ответ, маршал Сталин, – обернувшись, многозначительно произнёс Президент США. И не было на его лице улыбки, и в голосе того добродушия и благожелательности, источаемых буквально ещё несколько минут назад.
Когда за американцами закрылась дверь, Сталин махнул в сторону переводчика рукой, бросив: – Свободны.
Заложив руки за спину, глядя пристально на Молотова, он раздражённо произнёс:
– Крым им нужен… Что скажешь, Вячеслав?
– А что тут говорить, Коба! Рузвельт политик крупного масштаба. У него отменный ум, широкий размах и громадная энергия. И, как я думаю – двумя головами он выше своего предшественника Гувера и сенатора Трумэна – судя по мнению многих – своего преемника. Но идеализировать никого не стоит. Они деятели буржуазного государства не привыкшего терять деньги, ни при каких обстоятельствах.
– Своё из горла вырвут, – зло проворчал Сталин. – Нам бы так научиться. А почему на Крыме настаивают, ты знаешь? Англия не хочет терять Палестину. Мандат на эти территории у неё до 1947 года?
Молотов кивнул.
– Там нефть… Черчилль хочет продлить свой мандат на Палестину. Арабы… Зачем ему там евреи?
– Не грех вспомнить, Иосиф Виссарионович, что Крым уже пытались с молотка раскупить. В 1919 году в Париже некая компания банкира Ротшильда вместе с французским премьером Клемансо даже план разработала на покупку земель Крыма. Банкиры тоже тогда на крымские земли пай-акции выпустили, включая и побережье Кавказа. А когда их войска заняли Одессу, Клемансо предложил генералу Деникину в обмен на помощь союзников уступить Крым и Одессу Франции в аренду на двадцать пять лет.
– Не получилось у французов, американцы теперь подключились. Всем Крым и Кавказ нужен… Как же – Хазария!
– Видимо, так, Иосиф Виссарионович! А по поводу сказанного президентом Рузвельтом… Я эти договора не подписывал, всех деталей не знаю. Но долг есть долг. Но, всё же, возникает вопрос… Как я понимаю, если, действительно, допустить существование долговых обязательств РСФСР перед США…
– Да, чего допускать – они есть. Не темни Вячеслав.
– Ну, хорошо! Мы имеем, прежде всего, определённую часть кредита выданного еврейским гражданам этим «Джойнтом» напрямую, миную бюджет. Американцы выдавали евреям векселя под их наделы в Крыму. В этом, конечно, мы разберёмся, но в любом случае – это меняет дело. Ещё говорят, что и сам Рузвельт, и его жена Элеонора, выкупили часть этих земельных векселей. Видимо, американцы заранее знали, что кредиты им не вернутся. Американцы есть американцы. А в отношении частного мнения Трумэна… Если бы не наши успехи на фронтах накинулись бы американцы на нас как стая гиен на падаль…
– Сложись обстоятельства по-другому – сдай мы Сталинград, они против нас со вторым фронтом не тянули бы – ударили по нам и на погодные условия в океане не посмотрели. Помнится, ещё по молодости, я скептически относился к идее автономии для русских евреев. А тут опять предлагают нам реанимировать, то, что само по себе не случилось. Автономия для нации, существование которой нужно ещё доказывать – дело сложное. Как товарищ Ленин говорил – «архисложное». Что у тебя ещё есть по этому вопросу?
В поисках нужных документов Молотов уже рылся в своём портфеле. Рылся машинально, обдумывая слова Кобы о нации, существование которой нужно ещё доказывать. Эти слова его насторожили. «Моя жена – еврейка, и, надо сказать, весьма умная еврейка. Ещё неизвестно, чьё существование нужно доказывать», – подумал он, и от собственных же крамольных мыслей, вздрогнул. Чтобы скрыть внезапно возникшее волнение, Молотов нарочито огорчённо произнёс:
