Виктор Батюков
Семья Хомячковых
Хомячков и 1 апреля
Первый апрельский вторник встретил Хомячкова пасмурной погодой и улыбающейся Фаней.
– Доброе утро, милый!– подозрительно ласково проворковала она, – Умывайся, завтрак уже готов.
Хома вытаращил на жену глаза и попытался ущипнуть подушку. До сих пор, по утрам на кухне, кроме знакомого таракана и его самого, никого не было, а тут – завтрак. Хомячков осторожно, чтобы не спугнуть услышанное, надел тапочки, и медленно встал, но следующая фраза Фани отбросила его снова на постель.
– Молодую телятину я, как ты любишь, запекла с сыром и грибами, омары уже на столе, а вот бургундское греется. Думаю, когда вернешься из ванной, оно будет готово.
Хома в образе подавившегося суслика удалился в кабинет утреннего моциона.
Немного освежившись и придя в себя, Хомячков заглянул на кухню. На столе стояла тарелка макарон и стакан молока.
– Первое апреля! Первое апреля!– испуганно заметались Хомины барабанные перепонки. Фаня празднично чмокнула мужа в темечко и подтолкнула к вилке.
– Давай, ешь своих «омаров» и беги на работу. А то опоздаешь.
На остановку Хома пришел совершенно выбитый из колеи. Вдруг к нему подскочил мальчуган, рассмеялся, крикнул: «А у Вас спина сзади!» и убежал, радостно макая голубей в апрельские лужи.
Хомячков решил, что у него что–то не в порядке с тыловой частью и попытался заглянуть себе через плечо в надежде увидеть своё прошлое, но кроме пятна на воротнике ничего не увидел. Поездка в автобусе тоже была какой–то необычной. Окна в этом средстве передвижения били как «Сникерс» – покрыты толстым, толстым слоем… грязи, а водитель, вместо объявления остановок, играл с пассажирами в «Что? Где? Когда?»: «Кто за минуту угадает следующую остановку, получит бесплатный проезд до конечной!» Хомячков не угадал, и потому ему пришлось две остановки возвращаться назад.
У входа в НИИ швейцар из вежливости взялся рукой за козырек. Хомячков в ответ дернул себя за чуб и вошел в здание. В отделе его уже с нетерпением ждали сотрудники. Им очень хотелось посмотреть на реакцию Хомы, когда он увидит, что под папкой с документами притаился большой, мохнатый паук. Хотя и резиновый.
Хомячков, совершенно потерявшийся в этой жизни, открыл дверь, кивнул своему отражению и молча прошел на место. Все затаили дыхание. Хома неспешна уселся, меланхолично переложил бумаги из папки, обратно, и взглянул на календарь.
– Сегодня же первое апреля!!!– воскликнул он, вскакивая с нагретого места.
– Ну, наконец–то. Поздравляем!– пробасил коллега, сидящий рядом с ним.
– С чем? Я вчера должен был сдать месячный отчёт!
Хомячков схватил папку, затолкал туда несколько выпавших листков и выскочил за дверь.
Секретарша вертела в руке яблоко, надеясь визуально определить– с мясом оно или без, как в приёмную ворвался Хома.
– Вот!– выдохнул он – Я всё сделал.
– Что сделал?– округлила она глаза.
– Всё!
И, как по мановению волшебной палочки, яблоко из её рук превратилось в папку с отчётом.
– Это что?– ничего не понимая, спросила секретарша.
– Подписать надо,– ответил Хома и, вспомнив, что уходя забыл закрыть дверь в отдел, вышел в коридор. Возвращаясь, он заметил на доске объявлений небольшую бумажку. Подойдя полюбопытствовать, Хомячков прочёл: « Уважаемые господа служащие! За добросовестный труд, огромный вклад в науку и технику и в связи с миллионолетием празднования 1 апреля, всем получить премию в размере …….». На удивление, сумма была достойна такой круглой даты. Хома трижды перечитал объявление , понюхал и даже лизнул листок, чтобы убедиться, что это не обман зрения, и радостно вошёл в отдел.
– А почему вы не идёте получать премию?– удивлённо спросил он притаившихся коллег.
– Какую?
– Денежную!
– В честь чего это?– заволновались соседи по работе, постепенно начиная забывать, что только что намазали Хомин стул клеем.
– В честь вклада там, труда всякого, короче, начальник объяснит.
Сослуживцы недоверчиво покосилось на Хомячкова, но зная, что у него с юмором так же как у черепашки с пением, нервно зашевелились.
– Вы как хотите, а я сейчас немного приберу на столе и пойду,– заверил их Хома и плюхнулся на стул.
Последние слова послужили выстрелом из стартового пистолета. Все дружно вскочили и, сбившись в журавлиный клин, взяли курс на приёмную начальника.
Переминаясь перед кабинетом с ноги на ногу в предвкушении халявы, они вдруг услышали за дверью истеричный женский визг. Ворвавшись внутрь, работники остолбенели. Посреди кабинета лежал опрокинутый дубовый стол, по комнате, изображая снежинки, весело кружились листочки и всякие документы, а секретарша, используя начальника в качестве стремянки, карабкалась на верхнюю полку стенного шкафа.
–Вы что сюда ввалились?– выплёвывая каблучок женской туфельки, просипел начальник.
– За премией.
До полки секретарша так и не дотянулась.
Когда взмокшие от «поздравлений» и « благодарностей» сослуживцы вернулись в отдел, Хомячков только–только успел освободиться от крепких объятий стула и теперь осматривал то место, куда присосалось его любвеобильное сидение.
– Иди. Тебя начальник лично хочет поздравить с праздником,– злорадно сказали они и разбрелись по своим местам.
– Можно? – спросил Хомячков, просовывая голову в дверь.
– Нужно!– плотоядно улыбаясь, ответил начальник.– Проходи, и попытайся объяснить мне–что это?
– Ой! Какой мохнатенький!– всплеснул руками Хома. – А Вы разве не знаете? Даже в школе их изучают. Это паук.
– Я вижу, что не кальмар! Как он сюда попал?
– Наверное, через щель. Знаете? Когда холодно, они…
– Он выпал из твоего отчёта!!!
– Действительно? Надеюсь, он не пострадал?
– Кто? Паук?
– Отчёт. Мне кажется, когда нет мух, они едят даже бумагу.
– Идиот! Он же резиновый!
– Отчёт?
– Паук! Короче, иди отсюда, пока я из тебя сороконожку не сделал. И забери эту мерзость.
Выйдя в приёмную, Хомячков столкнулся с секретаршей.
– Смотрите, какой лохматенький,– поднес он к её носу паука.– Это мне начальник подарил.
Скрип закрывающейся двери заглушил звук падающего тела.
Начальник накапывал в стакан валерьянку, когда в его кабинет снова просунулась голова Хомячкова.
– Простите, всего один вопрос: А где получить премию к первому апреля?
– Во–о–о–он!!!– разнесся по институту львиный рык.
Хомячков и 1 Мая
Хома смотрел в недавно вымытое окно и мечтательно улыбался.
– Что тебя так перекосило – своё отражение в зеркале вспомнил? – подозрительно прищурилась Фаня.
Хомячков сконфузился и спрятал с очередной порцией каши улыбку обратно в рот.
– Да так. Сегодня ведь 1 Мая. Вспомнил, какой это был красивый праздник.
– Ага. Флаги– красные, транспаранты– красные, цветы– красные, песни–«красные», на столах– белая.
– Нет, – улыбка опять взобралась на Хомины щёки.– В небе птички вурнякуют, со столбов репродукторы музыкой улицы поливают, у заводов и фабрик народ толпится, к демонстрации готовится. У школ учителя за учениками, как наседки за цыплятами гоняются. И тут как рявкнет кто–то на весь город: «Да здравствует 1 Мая!» «Ура–А–А!»– подхватывают люди и дружным стадом идут к центральной площади. Красота! Фаня! – вдруг обернулся он к жене. – А сейчас демонстрации бывают?
Про остальные не знаю, а вот тебе на этот самый праздничный демарш сходить придётся. Только не на центральную площадь, а до ближайшего контейнера. И в руках у тебя будет не красный флажок, а вот это синенькое ведёрко. Маршрут демонстрации ясен? Вопросы есть?
Хома взглянул на жену разочарованным взглядом.
– По глазам вижу что нет. Тогда вперёд, и можно без песен.
Хомячков оделся и вышел на улицу. В небе кроме стайки самолётов никто не «вурнякал», лишь на крыше соседнего дома старая ворона, собрав около себя несколько молодых голубей, рассказывала о том, как она славно пировала в юности на первомайских маёвках. На детской площадке трое безработных алкоголиков потягивали вино прямо из горлышка бутылки и приговаривали: «Ну, за наш праздник – день трудящихся!». Ветер шелестел рекламами окон, дверей и ритуальных услуг. В общем, был обычный выходной день.
Когда он возвращался обратно, из соседнего подъезда вышел пожилой мужчина в чистеньким, местами выглаженном костюме, с красным бантом на рукаве.
– Здравствуйте, Семён Спиридонович, – поздоровался вежливый Хомячков.
– Здорово,Хряпыч, здорово.
– Куда это Вы так принарядились? Неужели на свадьбу?
– Не угадал, на демонстрацию иду.
– Значит всё–таки она вертится, тьфу, будет– эта демонстрация!? А зачем Вы бант на рукав нацепили?
– А куда же его присобачить? Чтоб он позеленел.
– На грудь, т. е. на пиджак обычно цепляли.
– Серьёзно? Вот спасибо! А то мы со старухой всё утро думали, куда эту тряпочку приколоть. А потом я вспомнил, что когда был дружинником, мы на рукав что–то красное цепляли, ну и приколол. Всё, побегу,– сказал Спиридоныч, когда бант заалел на лацкане пиджака– Догоняй, если хочешь. Мы у парикмахерской собираемся,– и шаркающей походкой пошёл дальше.
Хома влетел в квартиру, бросил посреди кухни ведро и торопливо стал одеваться.
– Это ещё что за новости? Ты куда?– от неожиданности Фаня перешла на шепот.
– Молодость вспомнить.
– В песочницу, что ли?
– На демонстрацию. Хочешь , пошли со мной.
– Ну уж нет. Мне и раньше это «Ура» было не ура , а теперь и подавно. Этот цирк без меня. Что вы, интересно, сейчас орать будете? «Даёшь развитой капитализм в три года!» или « Вся власть президенту!»?
– Что надо, то и прокричим,– неожиданно твёрдо ответил Хомячков. – Не хочешь– пойду один. Вернусь– расскажу.
И он выскочил за дверь, а Фаня ещё долго не могла оправиться от такого поведения своего мужа .
Завернув за угол, Хома столкнулся с женщиной, у которой в одной руке был красивый воздушный шарик, а во второй – флажок. Она стояла у киоска и что–то внимательно разглядывала в витрине. Хомячков предположил, что это и есть место сбора демонстрантов, а потому стал рядом с женщиной и решил скоротать время за беседой.
– Погода сегодня как раз к празднику. Солнечно, тепло. Настроение от этого ещё лучше становится.
Женщина на него настороженно взглянула, но промолчала.
– А ветерок какой весенний, хороший. Представляю, как красиво полетят шарики в это голубое небо!
Женщина на всякий случай прижала шарик к груди.
– А как затрепещут флаги!
Она спрятала флажок за пазуху.
– … И все закричат « Ура – А – А!», начнут махать транспарантами, петь песни славить правительство и веселиться.
Женщина испуганно отошла от Хомячкова и стала с другой стороны киоска. Хома, чтобы не терять её из виду, подошёл с другой стороны.
– Простите, а красный бант здесь выдадут или нужно было из дому приносить?
Женщина ойкнула и быстро– быстро застучала каблучками по асфальту, стараясь укрыться от этого странного мужчины в ближайшем магазине, но Хомячков оказался проворнее.
– Вы куда так заторопились?– спросил он, забежав ей наперёд. – Ведь ещё не все собрались.
– Караул! Помогите! – глядя на него большими глазами, почему–то прошептала она.
– Что с Вами? Не волнуйтесь. Демонстрация обязательно скоро начнётся.
– К–к– ка–кая демонстрация? – заикаясь, спросила женщина.
– Первомайская. Вы же на неё идёте?
– Я иду к внуку на день рождения. Вот, подарки присматривала.
Хомячков от смущения изменил окраску с бледно– розовой на кумачовую и стал старательно выковыривать носком ботинка камешки из асфальта. Когда женщина ушла, а кожа приняла свой естественный цвет, Хома отправился в сторону парикмахерской.
Дойдя до заведения, где можно расстаться со своими волосами, а если таковых нет – приобрести чужие, Хомячков разочарованно остановился. Вместо радостной, размахивающей праздничными атрибутами, он увидел лишь одиноко стоящего милиционера, который с интересом рассматривал фотографии модных причёсок и пытался каждой модели приписать то или иное преступление. Хома набрался храбрости и решительно подошел к нему.
– Прошу прощения за беспокойство, но Вы не знаете, где собираются демонстранты?
– Демонстранты? Не знаю, – не отрываясь от своего увлекательного занятия, пробормотал он, но вдруг глаза его стали размером с наручники, и страж порядка повернулся к Хомячкову.
– Демонстрация!? Несанкционированные митинги и марши!? Беспорядки!? Революция!?
И милиционер, согнувшись под тяжестью пустой кобуры, быстро заковылял в сторону спасительного отделения.
«И этот не знает», – сделал вывод Хома и грустно вздохнул. День стал казаться не таким уж и солнечным. Побродив по городу ещё часа два, он так и не нашёл людей, радостной колонной идущих по улице, поющих песни, показывающих птичкам портреты Ленина, Брежнева, Горбачёва, и ещё двух каких–то бородатых дядек, размахивающих красными флагами и при этом довольных и счастливых.
Возвращаясь домой, Хомячков в скверике заметил того самого соседа. Он сидел в компании своих сверстников и утолял жажду совсем не газированным напитком.
– Семён Спиридонович, а демонстрация уже закончилась? Где же она проходила? Я пол города обошёл, но никого не встретил.
Сосед крякнул в кулак и извиняющимся тоном ответил:
– Ты уж прости, мил человек, но меня моя старуха из дому не выпускала, вот и пришлось ей сочинить сказку про 1 Мая, демонстрацию, ну и т. д., а заодно и тебе. Она же, стринги ей в ноздри, из окна в тот момент выглянула и всё слышала.
– Так значит…?
– Не был я , Хряпович, нигде – не был. Извиняй. Хочешь? – и он протянул Хоме пластмассовый стаканчик.
Хомячков, не замечая поданной ему посуды, побрёл домой.
– Ну, как прошёл праздник? Как демонстрация? – приветливо встретила его у порога Фаня.
– Опоздал я на неё,– горько вздохнул Хома.
– На сколько?
– Лет на двадцать.
Фаня нежно обняла его за плечи и ласково погладила по голове.
– Не расстраивайся. Демонстрация ушла, но она не сказала «прощай» – значит, вернётся.
Хомячков и 8 марта
Отступили февральские морозы и Хома стал все реже и реже падать на обледенелых дорожках. Нос его уже не достигал цвета коммунизма, а становился лишь нежно–розовым. Асфальт, как носки Хомячкова, купался в грязной талой воде. И по этим признакам он каждый год безошибочно угадывал приближение Восьмого марта.
– Что же на этот раз подарить моей Фанечке – задал Хома сама себе вопрос, глядя на грязный палец красноармейца, который тот тыкал с плаката Хомячкову в грудь, спрашивая: «А ты что подарил любимой?».
Хома показал ему язык и отвернулся:
– Она сказала, что если я подарю ей еще раз духи «Красная Москва», то она из них мне клизму сделает.
Нужно придумать что–то другое. Не дарить же ей «Шипр», в конце концов. Он встрепенулся, как проснувшаяся ворона, и впервые за много лет пошел не домой, а вдаль по улице, читая вывески магазинов: «Продукты» – не то, «Кулинария» – опять не то, «Универмаг» – не знаю что это, но что–то мне подсказывает, что не то, «Стройматериалы» – неплохо бы ей материала на платье подарить, но приставка «Строй» меня смущает. Зайду, если ничего другого не будет. «Салон красоты Фея» – вот то, что нужно!».
Хомячков решительно толкнул стеклянную дверь. Навстречу ему выпорхнули две очаровательные девушки.
– Добро пожаловать! Мы рады видеть Вас в нашем салоне.
«Откуда они меня знают?» – изумился Хома. – «Может, живем по соседству?», а вслух сказал:
– Прошу прощения, мне бы хотелось что–нибудь…
– Знаем, знаем! – перебили его девчата. – Желание клиента для нас закон. Вы хотите посетить наш солярий!
– Ну, если там есть то, что мне нужно… – с сомнением произнес Хомячков.
– И не сомневайтесь! – заверили его продавцы. – У нас Вы найдете все, о чем можете только мечтать.
«Неужели даже сухие носки?» – подумал Хома, но вслух сказать постеснялся.
Пока он думал о носках, девчата уже стащили с него плащ шляпу и повели в маленькую, темную комнату посреди которой стоял стеклянный ящик.
– Раздевайтесь до нижнего белья и ложитесь вот на это место, – сказала одна из девушек, поднимая стеклянную крышку.
– И что я буду делать в этом гробу? – недоверчиво спросил Хома.
– Вы уснете под тихую музыку и Вам присниться сон о теплом Канарском солнышке.
– А потом придет принц, меня поцелует и я проснусь? – вспомнил Хомячков сказку.
– Нет! – засмеялись девчата. – Мы вас разбудим. Вот, возьмите очки.
– Зачем они мне?
– Чтобы солнце глаза не слепило!
Когда продавцы вышли, Хома, кряхтя, разделся, забрался в ящик, натянул очки и пробормотал:
– Посмотрим, какой они подарок для моей Фани приготовят.
Повернулся на бок и уснул. Снилось ему не жаркое солнце Канар, а будто он висит привязанный к вертелу над костром и крутят этот вертел его начальник и секретарша. От такого кошмара Хомячков вскрикнул и проснулся. «Н–да, теперь я знаю, как чувствует себя кура–гриль в духовке», – подумал он и вытянув руки, побрел по темной комнате искать дверь. Она нашлась на удивление быстро. Стоило только обнаружить, что на глазах у него черные очки.
В соседней комнате Хомячкова встретили все те же девушки, но с вытянутыми от удивления лицами. Перед ними стоял наш Хома в майке, трусах по колено и носках, с лицом и коленками цвета кофе с молоком.
– Прошу прощения, уважаемые девушки, но мне бы хотелось знать, готов ли подарок для моей жены? И, надеюсь, это не духи «Красная Москва»?
Лица у девушек вытянулись еще больше. Не получив ответа, Хомячков пожал плечами и добавил:
– Ничего, ничего, у вас еще есть время. Я за ним могу зайти завтра с утра. Хорошо? А за комнату отдыха особое спасибо.
Одевшись, он направился было к выходу, но путь ему преградили одна из продавщиц и какой–то мужчина в униформе.
– Извините, но Вы не оплатили солярий, – сказал девушка.
– У меня ничего нет, – ответил он, выворачивая карманы.
– Она имеет ввиду, что ты не заплатил за то, что здесь спал и сушил свои носки, – уточнил охранник.
– А, да, я действительно отдохнул и высох, большое спасибо.
– Спасибо, дядька, на себя не наденешь, ты кошелек доставай, – сказал охранник.
– Сколько с меня? – спросил Хома и полез за портмоне в карман.
Такую цифру он в первый раз увидел на лотерейном билете, которые распространяли у них в отделе.
– Извините, но мне кажется Вы забыли поставить запятую, – сказал Хомячков, разглядывая чек.
– Какую запятую? – не понял продавец.
– Вот такую, – и он описал в воздухе пальцем полукруг.
– Я сейчас из тебя сам запятую сделаю, – взревел охранник.
В этот момент Хома увидел, что у него развязался шнурок и согнулся, чтобы завязать его. Он даже не заметил, как охранник, перелетел через него, словно ласточка и врезался головой в стену.
– Что это у вас, девушки, мужчины на полу валяются? Вы уж поаккуратнее с цифрами то и о запятых не забывайте, а то вон до чего человека довели, – сказал он, выходя на улицу.
Решив, что без подарка домой не вернется, Хомячков пошел дальше. Пройдя немного вперед, он обнаружил магазин женского белья, возле которого толпилась небольшая очередь. «Здесь уж наверняка что–нибудь будет для Фани» – решил Хома и стал в очередь. Женщины смущенно носились на него, но ни о чем не спрашивали. Через полчаса он уже стоял у прилавка.
– Что Вам? – бесстрастно спросила продавец.
– Мне бы Вашего товара, – ответил Хома, разглядывая на полке непонятные вещи.
– Именно для Вас у нас имеются: трусы–стринги, бюстгалтеры, капроновые чулки, колготки, также есть большой выбор ночных сорочек. Что показать?
От этих названий Хомячков стыдливо покраснел, словно нечаянно увидел любовную сцену и застенчиво сказал:
– Да… я …, ну… это… не себе… я… Для жены может чего?..
– Ах, вон оно что! – облегченно вдохнула продавец, а очередь перестала плевать ему в спину и довольно заулыбалась.
– Могу посоветовать стринги. Только сегодня завезли. У нас большая редкость.
И она достала что–то такое маленькое, что Хомячков сразу и не рассмотрел.
– У нее какой размер?
– Приблизительно такой, – и он показал руками на большую часть прилавка.
– Да–а–а это Вам не подойдет, – определила продавец.
– Это почему же? – возмутился Хомячков. – Смотря куда это одеть? Разрешите взглянуть?
Повертев в руках два шнурочка с тряпочкой и мысленно приложив их к разным Фаниным местам, он все же признался, что действительно не подойдет.
– А что еще есть?
– Для Вашей жены могу предложить только вот этот лифчик, – сказал продавец, доставая бюстгалтер последнего размера.
– Хорошо, беру! – поспешно сказал Хома, доставая деньги.
Чтобы освободить руки при расчете, он одел покупку на голову. Уходя из магазина Хомячков не мог понять, почему очередь смеется. На улице уже стемнело и он брел домой, думая, что скажет жене.
– Милок, возьми цветочки! – раздался сбоку старческий голос.
– У меня, бабушка деньги кончились, – вздохнул Хома.
– Да я тебе, болезному, за так отдам. У Вас, чай, в Африке такие не водятся.
Хомячков попытался вспомнить, водятся ли в Африке мимозы, но кроме слонов никого не вспомнил.
– Не знаю, – честно признался он, но бабульки уже не было, а в руке у него был букетик цветов.
Фаня вышла из комнаты на звук открываемой двери.
– Ты где пропадал, горе мое? Водители общественного транспорта устроили забастовку или твой НИИ объявили закрытой зоной? Что с тобой? – всплеснула она руками, когда он зажег свет. – Ты сделал обрезание и уезжаешь в Израиль? А за спиной у тебя что, вызов на историческую родину?
– С Восьмым марта, тебя, Фанюшка! – смущаясь, сказал Хомячков, протягивая ей букетик мимозы.
– И вот, подарок тебе купил, – добавил он, шаря по карманам в поисках подарка.
– А на макушке у тебя случайно не он? – подозрительно спросила жена.
– Он, спасибо, это тебе! – покраснел Хома и стянул с головы бюстгалтер.
Фаня нежно прижала к себе мужа и прошептала:
– Спасибо, милый, – а потом добавила уже громче. – А где это ты загореть так успел? Что, за мимозами в Африку летал?
«Сдалась вам всем эта Африка!» – подумал Хомячков, уходя на кухню. – «Хотя бы знать, где она находится!»
