Виктор Батюков
Семья Хомячковых
Хомячков в музее
Троллейбус привычно выплюнул из себя народ на остановку. «Вот и чудненько» – подумал Хомячков. Пересчитав оставшиеся пуговицы, он уже собрался было двинуться домой, как почувствовал, что кто–то пытается достучаться до его сердца через позвоночник. Хома не успел ответить «Кто там?», как фонарный столб одетый в объявления, как девица в мини–юбку, прыгнул к нему в объятия. Смачно поцеловав его в бетонные губы, Хомячков оглянулся. Перед ним стоял пожилой, интеллигентного вида мужчина и замахивался тростью.
– Вы всегда стучитесь перед тем, как спросить? – полюбопытствовал Хома, чувствуя как по спине расползается огромный синяк.
– Ой, извините – обознался, – изумленно сказал «дятел», – я думал это мой бывший зять, который украл у моей дочери сердце, невинность и все сбережения, и скрылся в неизвестном направлении.
– А сына у вас нет? – спросил Хомячков.
– Нет, а что? – насторожился незнакомец?
– Да так. У меня жена есть. Так я подумал, а может вы и ей массаж сделаете?
– Еще раз простите, – рассыпался в извинениях охотник за зятьями. – Я даже не знаю, чем загладить свою вину.
– Только не утюгом! – воскликнул Хома.
– Нет, что Вы, – улыбнулся мужчина. – Но могу предложить билет в музей.
– А что мне с ним делать? – спросил Хома, который из всех билетов знал только проездной на троллейбус.
– Как что? В музей сходите. Уверяю вас, в нашем музее есть на что посмотреть.
– А можно жену с собой взять? – поинтересовался Хома. – Она большой любитель на что–нибудь посмотреть. В магазине от прилавков не оттянешь, а про рынок я уж и не говорю.
– Великолепно! С женой , так с женой, – сказал мужчина и полез в карман. Когда билеты были вручены, владелец трости и дочери вдруг заспешил.
– Всего доброго, до свидания, приходите в музей, буду очень рад вас снова встретить.
– А уж я–то как буду рад! – ответил Хомячков, косясь на трость. – Встретите зятя – от меня привет передавайте.
Через минуту подоспевший автобус проглотил в себя старичка, а Хома с интересом рассматривал два голубоватых бумажных прямоугольника.
– Откуда у тебя билеты в музей? – спросила Фаня, когда Хомячков пришел домой. – Неужели твой профсоюз зашевелился?
– Нет, – опустил глаза Хома, – это мне один старик подарил. Он видно работник этого музея.
– это за что же он тебя так отблагодарил?
– За то, что я на его зятя похож, – поморщился Хомячков, почесывая спину.
– Эх, жаль, что ты не похож на зятя Буша, – вздохнула жена. – Может быть тебе билеты на Майами подарили бы.
– Да, жаль, – поддакнул Хома и еще больше сморщился, представив, что бы было, будь он похож на бывшего зятя американского президента, который поступил со своей женой так же, как этот зять поступил с дочерью музейного работника.
– Но и на том спасибо, – продолжила Фаня. – Хоть какое–то развлечение. Как раз завтра суббота.
На следующий день чета Хомячковых отправилась в культ–поход. По пути жена объясняла мужу, как следует вести себя в столь высокодуховном заведении.
– Запомни, милый, что там нельзя петь, плеваться, размахивать руками, орать, свистеть, ругаться, трогать и кусать разные предметы, кричать через весь зал «Эй, иди сюда!» и т.д. Ты меня понял?
Хотя Хома ничего этого и не собирался делать, но из вежливости согласно кивал головой. Потом все же не выдержал и спросил : «А музей – это что?».
– Музей – это дом, где хранят старые вещи, – со знанием дела ответила Фаня.
– Так лучше бы в ломбард сходили, это гораздо ближе, – несмело предложил Хомячков. – Или вот – поехали к твоей маме. Там тоже очень много старых и ненужных вещей, включая и ее саму!
За это он получил подзатыльник и наставляющий ответ:
– Во–первых, билеты тебе дали в музей, а не в ломбард, а во–вторых, еще раз затронешь мою маму – самого в ломбард сдам. Понял?
Закрыв глаза, в ожидании наказания, Хомячков так закивал головой, что чуть не сшиб колонну, стоящую перед входом в здание. Влюбленная пара пришла к своей цели.
После проверки билетов их провели в огромную залу. В ней везде, где только можно, стояли статуи и скульптуры, а стен не было видно из–за висящих на них картин.
– Вам предоставить экскурсовода, или вы желаете смотреть экспонаты сами? – поинтересовалась контролер.
– Мы, пожалуй, сами, – ответила Фаня, остерегаясь, как бы не пришлось тогда оплатить экскурсию отдельно.
Когда они остались одни, хомячков быстро пробежал глазами по всем картинам и статуям и разочарованно протянул:
– Судя по всему, нас надули. Из всего, что я здесь вижу, самая старая вещь – это паркет.
– Слушай, ты, представитель однокомнатной квартиры! – зашипела на него жена. – Не разбираешься в красоте, так лучше молчи.
– Ты уж больно разбираешься, – шепотом огрызнулся Хомячков, но Фаня услышала.
– Я, в отличие от тебя, не бурчу и не пожимаю плечами, а захватила в холле книжечку, где описано все, что здесь стоит и висит.
– А что лежит, тоже описано? – спросил Хома, осторожно обходя какой–то предмет, лежащий на полу.
– Наверное, сейчас посмотрим, – отозвалась жена и начала перелистывать носом книжечку. – Ага, нашла – это скульптурка «Утерянный сандаль Сергея Гаротного».
Хомячков присел на корточки и стал внимательно рассматривать сандаль, с сожалением думая о бедняге, который теперь босиком в поисках утерянной обуви.
– А вот эту скульптуру я и без книжечки знаю! – воскликнула Фаня, и, ухватив мужа за воротник, потащила куда–то в угол.
– Это – Венера Милявская!
– Видно она была торговка дефицитом, – ответил Хома, стряхивая с себя музейную пыль и косясь на бледную женщину без рук.
– С чего же это видно? – спросила удивленно Фаня.
– Раз товар с руками оторвали, значит это был дефицит.
– Много ты понимаешь! Может, она была колхозница и попала под молотилку. Пошли дальше.
Они долго бродили возле железных дровосеков, возле которых Хомячков еле сдерживался чтобы не постучать. С любопытством рассматривали «Геркулесов» и «Аполлонов», целые роты которых стояли вдоль стен , и со скоростью электрички проносились мимо хороводов обнаженных женщин. Покончив со статуями, супруги принялись за картины.
– Петров–Водкин «Купание красного коня» – прочитала Фаня о первой картине.
– Мдаа, я думаю, что этому Петрову водки пить больше нельзя. Это же надо, так над животным издеваться, – сокрушенно покачал головой Хомячков и пошел дальше.
– Вот, это уже другое дело, – сказал он, подходя к другой картине. – Эта как называется?
– Сейчас, сейчас, – зашуршала страницами Фаня, – Ага, вот – «Утро в сосновом бору» художник Шишкин.
– Враки! – воскликнул Хомячков, негодуя, что его так обманывают. – Я помню эту картину! Мне мама в детстве конфеты покупала, так на обертке эти мишки были нарисованы. И назывались они «Мишки в лесу», а художник «Коммунарка».
– Успокойся, успокойся, дорогой, – погладила его по голове Фаня. – Может у этой «Коммунарки» теперь псевдоним такой – Шишкин.
Немного придя в себя, Хома подошел поближе к картине:
– Кажется мне, что там медведи поменьше были.
– Что же ты хочешь, ведь столько лет прошло, выросли.
– Мдаа, медведи выросли, а деревья остались прежними, – подумал Хома, отходя от картины. – Даже поваленную сосну за столько лет не убрали, и куда только лесник смотрит.
Дальше на стене висели овощи, фрукты, рыба и т.д., в общем столько продуктов, что их хватило бы на самый большой банкет. За закуской следовали портреты мужчин и женщин, в шляпах и без, в одежде и без оной. Возле интересных, на Хомин взгляд, работ жена протаскивала его с быстротой «скорой помощи». Так, не сбавляя скорости, они влетели в другой зал, где экспонировалось оружие всех веков.
– Здесь мне не интересно, – сказала Фаня, стоя у двери и рассматривая пушечки, сабельки и тому подобный металлолом.
– А мне нравится, – ответил Хома. Подходя к первому экспонату. – Смотри, вот чем раньше люди делали отбивные.
– Это каменный топор, прочла Фаня в книжке. – С ним охотились на мамонта.
– На кого охотились? – не понял Хомячков.
– На мамонта. Это зверь такой.
– Как теперешняя свинья? – попытался представить себе мамонта Хома.
– Ну, таким топором свинью не убьешь, – усомнилась Фаня. – Скорей всего он был похож на теперешнего кролика.
Остальное оружие они уже где–то когда–то видели, то на картинках в журналах, то в фильмах по телевизору и потому особого интереса оно у них не вызывало. Единственный раз у супругов возник спор при осмотре турецкой сабли. Фаня утверждала, что таким большим и кривым ножом очень не удобно хлеб, на что Хома ответил, что эта железяка служит для срезания веток с деревьев и обрезания кустов.
Третий зал восхитил женщину так, что она забыв про мужа, всплеснула руками и бросилась в центр. Это был зал мебели и украшений XVIII и XIX веков.
– Красота–то какая! – воскликнула Фаня, разглядывая лежащие под стеклом подвески. – Эх, мне бы такие!
– Дорогая, – осмелился напомнить о себе Хома, – а тебе не кажется, что эти стекляшки тебе подойдут так же, как к моему спортивному костюму галстук.
– Не лезь своим рылом в мои мечты, – огрызнулась она, но от украшений отошла и стала рассматривать кресла и диваны с царских покоев.
– «Стул Петра I, на котором он сидел, будучи в нашем городе» – прочла Фаня описание красивого кресла.
– Вот видишь, – обернулась она к мужу, – на каких стульях какой–то командировочный Петька сидел, а ты, коренной житель, кроме жалкой табуретки ничего лучшего купить не можешь.
Хома хотел было ей возразить, что этот Петр может быть был из президентской комиссии, но Фаня уже читала книжечку над диванчиком с гнутыми ножками «Диван, подаренный Екатериной I I главе города».
– Вот видишь, что дарят приличные люди, а твои родственники кроме коробки конфет ничего дороже не привозили. А это что за красивое и цветное на стене висит? Зеркало – не зеркало, и в книжечке его нет. Эй, кто–нибудь! Можно вас на минутку, – закричала вдруг Фаня, позабыв о наставлениях, данных мужу перед музеем.
– Вы что–то хотели? – спросила ее мигом подбежавшая служащая.
– Как называется этот экспонат?
– Это не экспонат, это – окно.
– Окно? Странно…– произнесла Фаня, от неловкости ковыряя ногтиком раму. Потом повернулась к мужу и назидательно произнесла: «Вот видишь, у людей даже окна как музейная ценность. С меня хватит, пошли домой.
Всю обратную дорогу и оставшуюся часть вечера супруги обсуждали свой поход в музей. В конце концов они пришли к выводу, что дом, где много старья, им все же понравился. А ночью Фаня видела себя одетую в колье и подвески, возлежащую на диване Екатерины I I, в окружении живых Аполлонов. Фигура у нее была как у Афродиты, только почему–то без рук.
Хомячкову же снилось, как он гонялся за мамонтом, очень похожим на зайца с турецкой саблей в руках.
Хомячков в отпуске
Привычно боднув дубовую дверь Хомячков влетел в холл родного НИИ, и ни на кого не глядя зашагал к лестнице.
– Хома Хряпович! – вдруг окликнул его откуда–то справа женский голос. Хомячков споткнулся о ступеньку и замер. Так его звали лишь в двух случаях либо на ковер к начальству, либо жена в момент сильного гнева. Но что здесь делает Фаня? От страха он даже зажмурил глаза надеясь, что это ему просто послышалось. Слуховая галлюцинация, так сказать.
– Хома Хряпович. Наконец–то я Вас нашла. – где–то совсем рядом воскликнула слуховая галлюцинация. – Все НИИ обегала. Вас срочно вызывают в профком.
Хомячков открыл левый глаз. Перед ним стояла черненькая легкая кофточка в большие красные маки. По тому как несколько цветочков выдавались вперед сантиметров на сорок он без труда определил, что галлюцинация все же женского пола, а так как в один глаз она не вмещалась пришлось открыть второй.
– Вы слышали меня, Хомячков? – легкая рука женщины ковшом экскаватора легла на его плечо, и немного потрясла.
– Да, да я Вас прекрасно слышу! – вскрикнул Хома чувствуя, как позвонки весело застучали друг о друга. – Я должен немедленно явиться в этот, как его?
– Профком. – подсказала женщина, и виляя всеми частями тела включая макушку, двинулась вверх по лестнице.
Профком. За тридцать лет работы в институте Хомячков ни раз слышал об этом таинственном отделе. Говорили, что там люди занимаются чем–то очень, очень важным. Настолько важным, что никто толком не мог сказать чем. Из этого Хомячков сделал вывод, что профком – это секретный отдел их исследовательского института. Может его приглашают туда работать? Побродив по коридорам около часа Хома наконец наткнулся на большую, обитую черным дерматином, дверь с латуньевой табличкой «Профком». Затаив дыхание Хомячков потянул за ручку.
– Здравствуйте. – подхватило эхо Хомино приветствие, и долго носило его по помещению размером чуть меньше футбольного поля. – Ух ты! – восхищенно выдохнул Хомячков. – Здесь поместилось бы десятка два наших отделов.
– Вы к кому? – прервал его мечтания строгий, женский голос.
– Не знаю. – Хома повернулся на звук, и увидел худенькую девушку с лицом сержанта ППС.
– Вас вызывали? По какому вопросу? Путевок в Крым нет. – грозно произнесла она повысив лицо в звании до лейтенанта.
– Я, собственно, Хомячков.
– А, Хома Хряпович. – лейтенант тут же получил капитана и стал ко всему безразличен.
– Да. Мне сообщили, что здесь хотят меня видеть.
Девушка порылась в ящике стола, достала оттуда конверт и ведомость: – Профсоюзный комитет нашего института выделил Вам, уважаемый Хома Хряпович, путевку в туристическую поездку в столицу одной из братских республик. Мы Вас поздравляем. Пройдите сюда, и распишитесь. – Генеральский блеск в глазах хрупкого, юного создания зомбировал Хомячкова. Ничего не понимая он подошел к столу, взял в руки конверт, и машинально его распечатал.
– Эй! Эй! Гражданин. – голос девушки снова понизился до капитанского. – Расписывайтесь давайте.
Но Хомячков впервые в жизни получивший что–то кроме выговора уже трясущимися руками извлекал из конверта небольшой листок бумаги.
– Хома Хряпович распишитесь пожалуйста, и идите работать. – попытался приказать ему мледший лейтенант, но никого и ничего не слышащий Хомячков уже жадно вчитывался в печатный текст, выбитый на бумаге голубоватого оттенка.
– Товарищ! Я Вам говорю. Расписывайтесь и уходите. Не мешайте работать. – сделал еще одну попытку сержант.
Дочитав до точки Хомячков поднял голову, и вопросительно посмотрел на девушку. Хрупкое создание покраснело, и чуть заикаясь, тоном депутата Госдумы сказала: – Видите ли Хома Хряпович. Наше НИИ не обладает большими финансами, поэтому мы смогли оплатить Вам лишь двухдневное проживание в общежитии «Комбината надувных шариков», а уж проезд и питание – это, извините, за Ваш счет. Возьмите, пожалуйста, путевку, а то нас очень ругают, когда работники отказываются. – девушка умоляюще посмотрела на Хому, и стала похожа на министра финансов. Хомячков расписался, вздохнул, сунул путевку в карман, и пошел к выходу. Едва он взялся за ручку как дверь с треском распахнулась, и в комнату влетела, отбросив Хому к стене, молодая женщина в минимуме одежды, но максимуме каблуков.
– Вы что мне подсунули?! – гневно кричала она, обращаясь ко всем стульям сразу. – Я, жена директора кафетерия должна, по–вашему, отдыхать в каком–то Египте? Мне плевать, что все расходы за ваш счет, это само собой разумеется, но как вы смели всучить моему идиоту Египет?! Канары или Майами, в крайнем случае согласна на Сан – Тропе.
– Хорошо, хорошо. – залепетала, спрятавшаяся от надвигающейся грозы, девушка. – Сейчас все уладим.
Хомячков не стал дожидаться разрешения конфликта, и отлипнув от стенки поспешил покинуть профком.
Дома радостную весть восприняли по–разному. Теща саркастически ухмыльнулась, Фаня от души порадовалась за супруга. «Наконец–то о тебе вспомнили». Рыбки заняли нейтральную позицию.
Оформив отпуск, и получив причитающуюся ему, по этому случаю, денежку, Хомячков приехал на вокзал, и к удивлению Фани, сел именно на тот самый поезд которому надлежало отвести его худенькое тельце в столицу братской республики. Присев у окна Хома мимикой попытался показать стоящей на перроне жене как он её любит, и жалеет, что оставляет одну, но этим только распугал всех привокзальных голубей и котов. Поезд тронулся, Фаня толи с грустью, толи с облегчением махнула рукой, и тут же помчалась к телевизору досматривать очередной сериал, а Хома стал с интересом рассматривать проносившиеся мимо давно забытые пейзажи. Лес, поле, деревня. Лес, поле, деревня. Иногда к железной дороге подбегал небольшой городок, и тут же, словно испугавшись своей наглости, прятался за непроницаемую стену соснового бора. Когда от однообразной картины огромной Родины у Хомячкова зарябило в глазах, он отмахнулся от проводницы с её постельным бельем, чаем и пивом, съел приготовленный, специально для этой цели, бутерброд, и не обращая внимания на соседей, полез на полку вздремнуть. Подложив под голову жесткий чемоданчик, смягчив его пиджаком, он свернулся калачиком, и под монотонный стук колес, перебранку людей, и хлопанье дверью туалета, мгновенно уснул. Ему снилось, что он капитан пиратского судна, и его корабль, на всех парусах, мчится на встречу испанскому галеону под завязку набитому золотом инков. Волны раскачивали фрегат, вооруженная до зубов команда столпилась за его спиной, громко переругиваясь от возбуждения, ветер пронзительно свистел в ушах, изредка раздавались пушечные выстрелы. И вот, когда галеон был уже так близко, а он набрал в грудь воздух чтобы отдать приказ «На абордаж!» как боцман хватает его за плечо, и дыша в лицо перегаром, орет: «Гражданин вставайте, приехали»!
Хомячков вздрогнул, и непонимающе уставился на мужчину, который нещадно теребил его руку. «Проездной.» – спросонья пробормотал Хома, уже собрался повернуться на другой бок, чтобы стать обладателем несметных сокровищ, но женский голос, где–то не далеко от пяток повторил: «Слезайте, гражданин, конечная. Просьба освободить вагон».
Поняв, что захватить испанский галеон ему не дадут Хомячков тяжело вздохнул и скатился с полки.
Мраморно–стеклянный вокзал братской столицы встретил его обычным муравейником. Пробившись с пирона в здание Хомячков, пренебрегая гордостью местной администрации – эскалатором, вышел на привокзальную площадь. Июль душил людей жарой и ценами. На крышах двух домов, украшенных лепной геральдикой уже не существующего государства, стояли бежевые статуи, и с тоской глядели на суетящихся внизу людей.
«Как тебя угораздило здесь оказаться?»– спросила Хому скульптура солдата сжимающая, на всякий случай, обшарпанную винтовку. «Ехал бы ты, мил человек, дальше. В Варшаву или в Вильнюс. Поверь там гораздо лучше.» – вторила ему статуя колхозницы держащая сноп.
– Я здесь по путевке. Отдыхать у вас буду. – отмахнулся Хомячков.
«Наши соболезнования.» – хором пожелали ему приятного отдыха, скульптуры.
Обменяв свои скромные отпускные на увесистую пачку местных денег Хома перво–на–перво отправился в забронированную НИИ гостиницу. Пренебрегая такси и метро (последнее для него было что–то непонятное и страшное), он по привычке сел в автобус. При виде него с сидения вскочил молодой человек только что качавший головой в такт льющейся из наушников музыке.
– Садитесь, – коротко бросил он.
– Спасибо, – изумился Хома, и подталкиваемый пассажирами плюхнулся на освободившееся место. – Или как там по–вашему.
– Так же. – махнул рукой парень и стал пробиваться к выходу.
«Надо же. Впервые в жизни мне уступили место. Старею». – грустно подумал Хомячков, и отвернулся к окну. Там, за стеклами автобуса, находились чистенькие улицы, вроде как отремонтированные дома, зеленые скверики и парки, но почему–то жители совсем не радовались этому. С напряженными, а порой и злыми лицами они торопились по своим делам бросая косые взгляды и иронические ухмылки в сторону рекламных щитов с надписью: «Я люблю …»
– Бабушка, чего вы все такие хмурые? – не выдержав спросил Хомячков у сидящей рядом пожилой женщины.
– А ты откель, сынок?
– Из ….
– А–а–а. – лицо старушки расцвело от гостеприимной улыбки. – Милости просим в наш город. Надеюсь он вам понравится. У нас очень красиво, тихо, спокойно.
– А какие здесь достопримечательности? – поинтересовался Хома.
– Ну, э–э–э. Мячик для гольфа. Тьфу ты! Библиотека, разумеется. Еще этот, как его? Костел, который возле дома правительства. Тюрьма там же, не далече. Еще, еще… – бабушка запнулась, вспоминая чтобы такого предложить иностранцу.
– Предместье, – стали ей подсказывать сидящие рядом пассажиры.
– Да ну его! – отмахнулась старушка. – Там высоток понатыкали так, что уже и смотреть не на что стало.
К разговору подключился весь салон. Каждый пытался предложить свой экскурсионный маршрут.
– Площадь.
– А что там? Дворец Республики в виде мавзолея переростка? – отмела женщина.
– Подземный торговый центр, рынок.
– Это все для наших колхозников диковинка, а у этого господина дома центры и рынки покрасивее имеются. – забраковала старушка.
– ЦУМ, ГУМ.
– Этого добра в каждой столице навалом.
Шум нарастал. Хома все больше и больше терялся, но тут его выручил сам автобус объявив нужную ему остановку. Стряхивая с себя пот и ворох информации Хомячков оказался у той самой гостиницы которая именовалась не иначе как «общежитие № 3».
– Мест нет. – не отрываясь от книги сказала администратор, когда за спиной Хомы, с лязгом, захлопнулась железная дверь.
– Мне забронировано. – С надеждой на чудо произнес Хомячков, и чудо произошло. Администратор оторвалась от детектива, взглянула на протянутую ей бумажку, и её лицо засияло всеми цветами радуги.
– О! Прошу прощения господин э–э–э Хома Хряпович. Ну конечно же мы сейчас для Вас все организуем, – она заглянула в журнал, и её улыбка стала еще шире. – Вот пожалуйста. Ваш номер 215. Это второй этаж. Семеновна! – крикнула женщина куда–то в глубь коридора. – Семеновна! Оглохла что ли? Поди сюда.
Где–то скрипнула дверь, и к столу администратора, утиной походкой, подплыла полная, пожилая женщина в грязном халате уборщицы.
– Чаво? – вытирая о бедра мокрые руки спросила она.
– Проводи господина в 215 номер.
– Чаво?
– До номера проводи. – повысила голос администратор.
Семеновна удивленно повела плечами, и поковыляла к лестнице.
К удовольствию Хомячкова маленькая комнатка, вмещающая в себя одну кровать, стол и тумбочку была светлой и чистенькой. Сложив на полку свои не хитрые пожитки Хома, не теряя времени даром, отправился на обзорную экскурсию. Пощелкав языком, от восхищения, перед бриллиантоподобным уродцем он со скоростью автобуса двинулся по главной улице столицы, которая сама по себе так же является некой достопримечательностью. Не уставая восхищаться красотой города Хома вышел на площади посреди которой возвышалась стела с муляжом ордена победы. «Слава героям!» – Воскликнул Хомячков, и от переполнявших его эмоций захлопал в ладоши. Через секунду на площадь, визжа тормозами, примчалось пять милицейских машин с включенными мигалками. Не успел Хома понять в чем дело как его окружило плотное кольцо из людей в форме.
– Пройдемте, гражданин. – Мягко, но властно сказал старший из них, судя по погонам – сержант.
– Простите, но что я нарушил? – удивился Хомячков.
– Общественный порядок.
– Как?
– Пройдемте. – С нажимом повторил сержант, и кивком головы подал команду подчиненным. Милиционеры, рангом по мельче, тут же обступили Хомячкова, взяли под руки, и оторвав от земли понесли к машине, делая при этом вид что просто прогуливаются.
– Помилуйте! Я же ничего не… – легкий удар в спину заставил Хому проглотить окончание фразы. В машине его обыскали, изъяв паспорт, портмоне, и фото любимой Фани.
– Послушайте. Отпустите меня пожалуйста. Я же ведь ничего не сделал. Просто стоял у огня. – предпринял он очередную, робкую попытку доказать свою невиновность.
– Отпустим, отпустим, – кивнул головой сидящий рядом милиционер. – Суток через десять. – И заржал довольный своей шуткой. Не имея опыта общения с правоохранительными органами Хомячков испуганно вжался в сидение, и больше не проронил ни слова.
В отделении, куда его доставили, толстый и розовый, как гламурный наф–наф, капитан презрительно оглядел тщедушного Хому, и небрежно раскрыл его паспорт. Увидев гражданином какого государства, он является капитан проворно вскочил из–за стола, и на сколько позволял живот стал в стойку «смирно».
– Прошу прощения, господин Хомячков. – хриплым голосом выдавил он из себя. – Произошла ошибка. Виновные понесут наказание. Вы свободны.
Ничего не понимая Хома собрал свои вещи и поспешил к выходу. Уже проходя мимо окон отделения он услышал, как капитан орал на подчиненных. «Идиоты! Кого вы взяли знаете?! Это же гражданин …. Республики! А если он в свой МИД пожалуется? Все, хана. Они перестанут давать нашей стране деньги и тогда нам урежут зарплату. Вы этого хотите? Еще один такой промах, уволю из органов и отправлю служить офицерами в армию!
Окончания разноса служащих ППС Хомячков не дождался т. к. поспешил убраться по дальше от этого скопления представителей правопорядка. Вернувшись на площадь (благо она находилась рядом) Хома закончил осмотр стелы, и двинулся дальше. Следующий объект, привлекший его внимание, было здание государственного цырка. Отриставрированное, с новыми пристройками и смешными фигурками у входа оно так и манило к себе, но толи дворник толи директор этого увеселительного заведения встретив Хому в фойе сообщил, что летом цирк не работает по причине выезда труппы на гастроли за рубеж.
– Валюту для страны зарабатываем. – С гордостью сказал он.
– А что другие не могут? – поинтересовался Хомячков.
– На гастроли ездить?
– Нет. Валюту зарабатывать.
– Увы. В нашей стране это могут сделать только клоуны. – развел руками толи директор толи дворник.
Следующую остановку Хомячков сделал у ГУМа. «А не купить ли какой–нибудь сувенирчик для Фани»? – подумал Хома разглядывая выставленные в витрине манекены с балалайками, и ноги сами понесли его в настежь распахнутые, по причине жары, двери. Побродив на первом этаже среди холодильников и кухонных плит Хомячков поднялся выше. Как он и предполагал на втором товар оказался чуть по мельче. Ковры, сорочки, костюмы, золотые изделия, казалось, были свалены в одну большую кучу, и разделялись лишь унылыми продавцами. Все это ни по цене, похожей на номер международного телефона, ни по виду никак не походило на подарок. Наконец Хома набрел на отдел игрушек. Первое что бросилось в глаза среднего размера плюшевый мишка с хитрой мордочкой. «Вот. Это то, что мне нужно.» – Радостно потер ладони Хомячков, и схватив игрушку поспешил к кассе. Продавец испуганно глянула на сумасшедшего покупателя.
– Что–то не так? – Поинтересовался Хома видя, как шарахнулась девушка от плюшевого медвежонка. – Не бойтесь он не настоящий.
– Вы уверены, что хотите его купить? – уточнила продавец, стараясь держаться подальше от игрушки.
– Конечно. Посмотрите, какой забавный.
– Ага. Этот забавный одним движением лапы министров с поста сбрасывает, а простых людей в тюрьмы загоняет. – прошептала девушка, выбивая чек.
Отдав за игрушку половину имеющихся у него денег Хома двинулся к выходу. На улице его уже поджидали, одетые в черные костюмы, люди.
– Гражданин попрошу пройти с нами. – не меняя выражения на каменном лице тихо произнес один из них, глядя куда–то в сторону.
– Это вы мне? – не понял Хомячков.
– Вам, Вам. – прошептал кто–то на ухо. – Идем медленно и без глупостей.
Поняв, что опять он сделал что–то запрещенное в этой стране, Хома, уже безропотно двинулся вслед за представителем очередных органов сжимая подмышкой покупку. Идти и вправду пришлось не долго. Уже через 30 метров его ввели в холл большого, желтого дома. Из кабинета вышел пожилой, усталого вида, мужчина.
– Что у Вас? – вяло поинтересовался он.
– Плюшевый медведь.
– Опять? Когда же это кончится?! Вы из какой деревни приехали, гражданин?
– Я из … .
На лице мужчины отразилось некое подобие облегчения. – А–а–а. турист значит, иностранец. За сувениром зашли. Так и купили бы себе какую–нибудь поделку или соломенную панамку. Зачем Вам этот медведь?
– Понравился, вот и купил. А что– здесь это запрещено?
Мужчина тяжело вздохнул:
– Да в общем нет, но не рекомендуется, – Затем махнул рукой и скрылся в кабинете. Хомячков в очередной раз был отпущен на свободу. Взбодренный таким поворотом дела, но совершенно сбитый с толку действиями всех правоохранительных органов этой страны, Хома почувствовал голод. Зайдя в ближайшее кафе, он присел за столик, и заказал чего–нибудь национального и стакан сока. Не успел официант умчаться за едой как к нему подошли двое молодых людей.
– Слышь дядя. Пересядь куда–нибудь.
– Зачем? – Удивился Хомячков.
– Мы здесь хотим сидеть.
– А чем вас не устраивают другие столики?
– Да ты как с нами разговариваешь?! – Вскричал молчавший до этого второй парень. – Ты что не знаешь кто мы такие?!
– Простите незнаю.
– Да мы тебя сейчас в «опорку», на пятнадцать суток. Там тебе быстро разъяснят кто перед тобой стоит!
– Полицейские что ли? – удивился своей догадке Хома.
– Это где–то там полицейские, а мы – милиционеры. – Гордо поправили они его. – Так что вскочил, по–быстрому, и метнулся от сюда пока не посадили.
– Я подданный другого государства. – попытался остудить их пыл Хомячков.
– А нам без разницы. Здесь мы хозяева, и мы решаем кто законопослушный гражданин, а кто преступник, и плевать на твоё гражданство. Ну. Считаю до одного. Раз.
Хоме ничего не оставалось делать как взять медведя за лапу, и уйти из кафе. В третий раз за день оказаться в отделении ему совершенно не улыбалось. Побродив еще немного по городу, и кое как подкрепившись мороженым и двумя пирожками Хомячков вернулся в гостиницу. Там его поджидал еще один сюрприз.
– Ваш номер занят. – холодно встретила его все та же администратор.
– Знаю. Он занят мной. – Кивнул Хома.
– Мы поселили туда другого постояльца. – невозмутимо продолжила женщина.
– То есть как другого? – Возмутился Хомячков. – Этот номер забронирован мной на два дня.
– Совершенно верно. Только поселиться Вы должны были вчера.
– Как вчера?
– А вот так. Вы на число смотрели?
Хомячков взглянул на протянутый листок.
– 19 июля. – прочитал он.
– Правильно. А сегодня двадцатое. Так что собирайте вещи, и до свидания.
Через десять минут Хома уже спускался по лестнице. «Всего доброго». – Попрощался он. В ответ администратор, не оборачиваясь, помахала ему рукой. В ближайшем сквере Хомячков присел на скамейку, немного подумал, глядя на хитрую медвежью мордочку, затем встряхнулся, и поспешил к автобусу, идущему на вокзал.
– Ты уже вернулся – удивленно воскликнула Фаня, отрываясь от сериала. – Что–то случилось?
– Нет. Все в порядке. Это тебе. – Он протянул жене плюшевую игрушку.
