bannerbannerbanner
полная версияЧужой среди своих

Василий Панфилов
Чужой среди своих

Полная версия

Глава 5. Коричневая пуговка

– Валентин Пална, ну давайте, я потом зайду, а? – ною, переминаясь перед постом с ноги на ногу, будто перед дверью туалета, – Ну линейка же вот-вот…

– Успеешь, – безапелляционно отрезает медсестра, не отрываясь от толстого, зачитанного до засаленности журнала, перелистывая его пухлыми наслюнявленными пальцами.

– Ну Валентин Пална… – тяну на одной ноте.

– Савелов! – оторвавшись наконец от журнала и подняв на меня спрятанные за толстыми линзами глаза, рявкает та, показывая многочисленные золотые коронки, – Я что сказала? Придёт Сергей Ильич, и если он после осмотра сочтёт, что ты достаточно здоров, то выпишет! Ясно?! Если!

– Ну Валентин Пална… – снова заканючил я на одной ноте, – окончание года же!

– Сбегу! – делаю отчаянный вид, – Через окно сбегу!

– Так… – решительно поднявшись, она цепко, не вдруг и вырвешься, взяла меня за плечо и повела в палату, – В койку! И чтоб ни шага из палаты! В туалет ты уже сходил, а если приспичит, то под кроватью судно!

– А вам, мужики, – она перевела свирепый взгляд на моих соседей, азартно играющих в «Дурака» старенькими картами, – чтоб приглядели за ним! Вздумает удрать, с вас спрошу! Да… и окно закройте.

– Всё… всё, Валя! Их бин капитулирен! – поднял руки любитель «витамина С», и виновато глядя на меня, пожал плечами.

Фыркнув, падаю на койку так, что заскрипели пружины, а чуть погодя с головой накрылся покрывалом…

… под которым моё лицо прорезала кривая ухмылка. Нехитрый трюк, на самом-то деле. Сперва долго раздражаешь человека, доводишь его до точки кипения, а потом просишь о чём-то, что выходит за рамки его полномочий.

Не знаю, имела ли она право отпустить меня, но рупь за сто – сейчас она сделает всё возможное, чтобы оттянуть момент мой выписки!

Школа, м-мать её… я же никого не помню! Век бы не видеть… Классуха, учителя, директор, ребята из класса… память, ау!

– Цербер… – слышу негромкие разговоры мужиков, обсуждающих медсестру.

– Мужика у неё давно нет, – смачно выдохнул дядя Валера, чем-то захрустев, – вот и злобствует.

– Ага… – опасливо приглушив голос, гоготнул Кузьмич, – сиськи не мяты, пизда заросла! Ещё чуть, и снова целку ломать придётся, га-га-га!

Они, понизив голоса, пустились в обсуждение статей Валентины Палны, её потенциальных хахалей, и о том, что с таким характером на неё никто не польстится, хотя сиськи здоровенные, да и жопа ничего так – большая, мягкая…

Криво усмехаясь под одеялом, вслушиваюсь в разговоры, стараясь не думать о своих проблемах. О жопе Валентин Палны тоже не очень-то интересно слушать, но хоть отвлекает от собственных неурядиц.

Чёртова школа! Учителя, особенно в такой маленькой школе, хорошо своих учеников знают, да и одноклассники быстро поймут, что у меня проблемы с памятью, что изменилось поведение!

А советская психиатрия, она нынче такая… карательная.

« – Американская в эти годы ничуть не лучше» – вспомнилось мне, и в голову посыпались многочисленные факты об опытах над людьми и тому подобных вещах. Новые методы лечения в психиатрии, испытания лекарств, притом не только для лечения нервных расстройств…

Самый пик ведь… что в Союзе, что в Штатах – такое делают, что эсэсовцы поседеют! Всё во благо Человека и Общества, разумеется…

Загодя услышав приход главврача, я поспешил откинуть одеяло и принять вид максимально невинный.

– Вот… – мстительно ткнула в меня толстым пальцем с красным, слегка облупившимся маникюром Валентин Пална, – лежит, голубчик, как ни в чём ни бывало! А утром мне целую истерику устроил, сбежать грозился!

– Сбежать? – нахмурил брови врач, – Это нехорошо… Ну-ка, голубчик, повернитесь на живот, гляну сперва вашу спину…

Не думаю, что он всерьёз рассердился на меня, но и ссориться с ручным цербером из-за прихотей пациента, Сергей Ильич не стал. В итоге, выписка моя затянулась, а осмотр швов и новая шпаклёвка физиономии, проводимая лично мстительной Валентин Палной, задержали меня ещё минут на пятнадцать.

* * *

– Всё, мам… ну что я, сам не дойду? – скомкано говорю, отцепляясь наконец от родительницы и спеша занять своё место в школьном строю. Благо, она подвела меня, куда надо, а дальше я, сориентировавшись на несколько знакомых физиономий, поспешил влиться в ряды.

А мама, постояв немного и удостоверившись, что всё в порядке, отошла, как я понимаю, к родителям моих одноклассников, постоянно оглядываясь назад. Вообще, взрослых на удивление много. Хотя… в Посёлке не так много значимых, ярких событий, а тут какой-никакой, но праздник!

Пожав несколько протянутых рук и покивав всем без разбора, встал было в строй, ввинтившись между двух девчонок с напряжёнными лицами и бантами в старательно заплетённых косах.

– Савелов… – тут же прошипела на меня симпатичная белобрысая девчонка, несколько, впрочем, щекастая, и обещающая годам к тридцати, максимум к тридцати пяти, обзавестись замечательными бульдожьими брылями, – я уже сказала, что не буду с тобой дружить! Иди вон… займи своё место!

Протолкался на своё место, когда директор уже начал речь. Немолодой, лысеющий низкорослый мужчина в несколько тесноватом пиджаке на тугом животике, с орденскими колодками слева и орденом Красной Звезды справа, говорил очень искренне и прочувствованно.

Выглянувшее из облаков солнце, весьма эффектно подсветило сзади его фигуру, окутав ореолом света. А волосы, несколько растрёпанные утренним ветерком, в свете солнца показались нимбом.

« – Местночтимый святой от Коммунизма» – влезла мне в голову неуместная мысль. Фантазия, разыгравшись не вовремя, начала мне подкидывать всякую ересь, вроде пастафарианцев с дуршлагами на головах, пляшущих вокруг них кришнаитов, и торжественного богослужения в храме, представляющего дикую смесь православия и коммунистических обрядов.

Не без труда выкинув из головы виденье бюстиков бородатых пророков Коммунизма вперемешку с иконами и распятым на кресте гранитным Ильичом в стенах обитого кумачом храма, постарался сосредоточиться на речи директора.

– Вот и закончился ещё один учебный год, – зычным, но несколько хриплым голосом, вещал мужчина, – для некоторых ваших товарищей ставший последним! Через несколько недель, сдав экзамены, они разъедутся, поступать в ПТУ и техникумы, а кто-то пойдёт сразу на заводы и поля, в карьеры и в леспромхозы!

Он прервался, аплодируя выпускникам, и я вместе со всеми хлопал в ладоши, осторожно косясь по сторонам.

– Впереди у них славная жизнь, – откашлявшись, продолжил директор, надсаживая горло, – полная трудовых свершений! Жизнь, в которой каждый шаг, каждое движение, приближает победное шествие Коммунизма на планете!

Завучи и учителя, подавая пример, захлопали, и в этот раз хлопали намного громче, и я бы даже сказал – яростней!

« – Условный рефлекс на слово «Коммунизм» вырабатывают – выдавилось из меня циничное.

« – Хорошо, что физиономия у меня сейчас отрихтована… – мелькнула следующая, пока я, вместе со всеми, аплодировал не то выпускникам, не то шагающему по планете Коммунизму, – не обзавёлся ещё иммунитетом к такого рода речам!»

Сказав ещё несколько предложений на тему славного будущего выпускников поселковой школы-восьмилетки в деле построения Коммунизма, директор закруглился, передав слово завучу, промокая вспотевший лоб большим, не ко времени растрепавшимся клетчатым платком.

Не старая, но уже какая-то монументальная тётя с гранитным подбородком и «вечным» перманентом на массивной голове, сказав несколько идеологически выверенных слов, переключилась на дела школьные. Пообещав силами учителей и школьных активистов подтянуть за лето отстающих, она ввернула несколько слов про Комсомол и пионерию.

– Союз нерушимый… – захрипело из динамиков, и школьники, вместе с родителями и педагогическим составом, вытянулись, разом посерьёзнев. Не сразу понимаю, что гимн без слов11, и что слова, навсегда оставшиеся в памяти после лета у двоюродной бабушки, возникают в моей голове, как бегущая строка в телевизоре.

После гимна взяла слово пионервожатая – крепенькая, профессионально бодрая деваха лет двадцати пяти, с кривоватыми толстыми ногами и в пионерском галстуке, буквально лежащем на полной груди.

Речь её изобиловала восклицательными знаками, пионерией и обязательством, от всех пионеров школы разом, хорошо учиться, хорошо себя вести, и в будущем стать достойными комсомольцами, чтобы достойно нести дальше красное знамя.

– Наша! Страна! – выкрикивала она почти каждое слово в отдельности, – Наша Социалистическая Родина! С!С!С!Р! Дала нам возможность! Жить! Учиться! Учиться, чтобы достойно идти по пути, проторенному для нас Коммунистической Партией!

« – Ну бред, бред же…» – кошусь по сторонам… но у многих слёзы, а уж ладони отбивали – не жалея!

– Эх, хорошо в Стране Советской жить!

Эх, хорошо Страной любимым быть!

Эх, хорошо Стране полезным быть,

Красный галстук с гордостью носить!

Хор ребятишек, лет по десять от силы, пел довольно стройно и очень… очень старательно! Хлопали им, впрочем, тоже старательно, а родители, стоящие в стороне, с нескрываемой гордостью утирали слёзы.

– Меряй землю решительным шагом, – дискантом выводит крохотный белобрысый солист с торчащими ушами, полупрозрачными на солнце, – Помни твёрдо заветы отцов,

Знай один лишь ответ -

Боевой наш привет:

Будь готов! Будь готов! Будь готов!

Будь готов всегда, во всём,

Будь готов ты и ночью и днём!

Чем смелее идём к нашей цели,

 

Тем скорее к победе прийдём!

Хлопаю… и озноб по всему телу. Я не враг вам…

… но это не моя страна!

Остро, как никогда раньше, у меня проявился синдром самозванца и ощущение, что я здесь лишний. Всё будто выцвело, посерело, стало едва ли не чёрно-белым, и настроение, и без того далеко не блестящее, стремительно рухнуло вниз.

Но действо меж тем не закончилось, и, выстроившись колонной, мы сделали большой круг вокруг школы и школьного стадиона под патриотические речи директора, который в этот раз пользовался громкоговорителем.

– В едином строю… – хрипел динамик, – вы, молодые граждане СССР, идёте прямой дорогой к Коммунизму! Путь ваш открыт и ясен на много лет! Вы…

… я иду вместе со всеми, стараясь шагать в ногу. Былой торжественности момента уже нет, в колонне переговариваются, смеются, кто-то уже сместился в сторону приятелей, идя не по росту.

Взрослые, часть которых за каким-то чёртом увязалась следом, оживлены, умилены и кажется, подогреты. Не все, но мужская четвертина разговаривает излишне оживлённо и громко, помогая в разговоре руками на зависть иному итальянцу.

Промаршировав по окрестностям минут пять, вернулись к школе, снова собравшись в подобие строя. Но в этот раз народу, кажется, несколько поменьше…

– Ребята! – звонким, нарочито девчачьим голосом воскликнула пионервожатая, – Торжественная часть нашего мероприятия завершена. Сейчас вы, вместе с вашими родными, можете увидеть праздничный концерт, подготовленный силами учеников и педагогического коллектива!

– Поскольку погода сегодня прекрасная, а зрителей много, – так же звонко продолжила дебелая девица, – было решено провести его на улице!

« – Хор мальчиков-зайчиков» – вяло подумал я, вместе со вместе со всеми аплодируя выстраивающейся перед нами детворе. Лопоухий солист, щербато, но очень искренне улыбаясь и весело толкаясь с товарищами, протолкался чуть вперёд.

– Коричневая пуговка

Валялась на дороге,

Никто не замечал ее

В коричневой пыли.

Но мимо по дороге

Прошли босые ноги,

Босые, загорелые

Протопали, прошли…

Не переставая петь, ребята затопали, с непосредственным детским энтузиазмом оживляя песню и весело косясь на грозящую им пальцем немолодую учительницу, с трудом скрывающую улыбку.

– Ребята шли гурьбою

Средь запахов цветочных.

Алёшка был последним

И больше всех пылил.

Случайно иль нарочно —

Того не знаю точно —

На пуговку Алёшка

Ногою наступил.

После все перипетий, благодаря пуговке был найден японский шпион, а школьник Алёшка получил от всех большой почёт и пуговку в коллекцию.

Спев ещё несколько песен, ни одна из которых не была мне знакома, и получив свои минуты славы, детвора с писком разбежалась. А нас ждали отрывки из пьес от театрального кружка, акробатические этюды, вальс «Манчжурские волны» на баяне от нервно потеющей девчушки с бантами больше её головы, матросский танец «Яблочко», чечётка и «Барыня», порадовавшая старшее поколение.

Долго, впрочем, праздничный концерт не продолжился… если верить часам.

Минут через сорок, объявив об окончании мероприятия и напомнив всем, что вечером, но случаю столь знаменательного дня, состоятся танцы, нас отпустили.

– Не расходимся! Не расходимся! – засуетилась Татьяна Ильинична, заспешив к нам. Постоянно оглядываясь, она повела нас в класс, и мы послушно потянулись за ней, как гусята за гусыней.

Вдохнув полной грудью тот неуловимый, но явственный запах школы, я не ощутил никакой ностальгии, а напротив – тянущую душу тоску… Будто ожили давние кошмары о возвращении в школу, необходимости снова садиться за парту, выполнять домашние задания, отсчитываться перед родителями и выслушивать нотации учителей.

Нет права на собственное мнение, а есть одни обязанности… и детство, которое, как известно, самая счастливая пора…

А здесь, как я уже успел убедиться, диктат школы, да и взрослых вообще, возведён едва ли не в абсолют! Не говоря уже о пресловутой общественности, и, мать её, идеологической составляющей! Жить в таких реалиях мне будет ой как трудно…

– Дети… Дети! – привлекая внимание, классная руководительница похлопала длинной указкой по столу, – Садитесь на свои места!

– Миша, – не сразу понимаю, что она обращается ко мне, – а ты садись за первую парту!

Помедлив, пересаживаюсь напротив неё, за непривычную парту с углами и откосами, изрезанную разными разностями, и, покосившись по сторонам, складываю руки перед собой, полуприкрыв глаза.

– Мишенька, тебе тяжело?! – взволновалась учительница, возникнув возле моей парты в полуприседе и тревожно заглядывая в глаза.

– Нет, Татьяна Ильинична, – отвечаю срывающимся голосом и полыхая от ненужного внимания, – Всё хорошо! Я чувствую себя намного лучше, чем выгляжу.

– Хорошо, Миша, хорошо… – успокаивающим тоном сказала она, погладив меня по голове своей полной рукой, и снова выпрямилась.

Татьяна Ильинична начала говорить то, что и положено говорить всем учителям – об успеваемости класса и отдельных учеников, поведении, необходимости подтянуть за лето хвосты. С поправкой на идеологическую составляющую, ну ничего нового…

– Хочу также отметить, что Миша Савелов…

Я весь обратился во внимание, ощущая пристальные взгляды одноклассников.

– … имеет достаточно тяжёло заболевание, – стискиваю зубы до боли, – и вы должны всячески помогать своему товарищу, а не пытаться глумиться над ним.

– Обязательно поможем, Татьяна Ильинична, – сказал Севка с той издевательской искренностью, которая обманывает только взрослых, – он же наш товарищ!

– Замечательно, Севочка! – обрадовалась классная, и, ещё немного поговорив о том, что эпилепсия это не приговор, вспомнила под конец Александра Маресьева, и перешла, наконец, к другим повесткам.

А я, красный от удушливого стыда, сижу за первой партой, и…

… в отражении оконного стекла, ловлю взгляды ребят и особенно – девчонок. Взгляды, в большинстве сочувственные, но в это сочувствие примешивается нотка брезгливости.

Девочки шепчутся, прикрывая губы ладошками… Всё, другие повестки отошли на другой план! Или может, это мне только кажется? Сам себя накручиваю?

– Жалко… – внезапно меняя тему, говорит Татьяна Ильинична, остановившись возле меня, – Жалко, что в этом году, Миша, ты пропустил День Пионерии! Он для тебя последний… возраст уже не тот. Ну да ничего…

Погладив меня по голове ещё раз, она отошла, и минут через пять отпустила нас наконец-то, пожелав хорошо отдохнуть на летних каникулах, и, разумеется – подтянуть хвосты! Высморкавшись прочувствованно и часто заморгав, классная руководительница вышла вон, оставив нас одних.

– Ну что! – громко спросил Лёха, пересаживаясь зачем-то со стула на парту и болтая ногами, – Куда пойдём?

– Ой… – отозвалась одна из девочек, тощая вертлявая брюнетка с зелёными глазами дивной красоты и острыми коленками, – да как договаривались! Забыл уже, что ли?

– Да не забыл, – вздёрнул подбородок приятель, – а уточнил диспозицию!

– Диспозицию… – фыркнул Леван, скрещивая руки на груди, – ты слово научись правильно применять!

– Да погодите вы… – вмешалась будущая мисс Бульдожка, проходя к моей парте с целеустремлённостью ледокола, – Миша… а как оно?

Её светло-серые, изрядно выпуклые глаза, уставились на меня с жадным любопытством…

– Что – оно? – уточнил я, внутренне закипая, едва заметно склоняя голову набок.

– Припадок, – простодушно уточнила она, – тебе сильно плохо было? Ну… и вообще!

– Парамонова! – вмешалась гладенькая, аккуратная девица с большими белыми бантами на русой, будто облизанной голове, – Не приставай к человеку! В самом деле, ну что за вопросы?

– Миша! – торжественно обратилась она уже ко мне, остановившись перед партой, – Я, как староста, обещаю, что весь наш класс будет помогать тебе! Эпилепсия – не приговор!

– Поможем… – недружно и как-то дежурно отозвался класс, а староста начала было говорить что-то идеологически выверенное и толерантное, но какое-то… унизительное для меня.

– Миш! – перебил её Ванька, почувствовав мой настрой, – Расскажи, как ты тех старшаков побил!

– Да, действительно! – громко поддержал его Леван, – Ты ж никогда хорошим бойцом не был, и вдруг такое!

– Мишка? – удивился кто-то из незнакомых мне пацанов, плотный и широкоскулый крепыш с рваным шрамом на щеке, – Леван, ты что такое несёшь? Мы с ним почти на равных, а я…

… и на какое-то время большинство мальчишек в классе приняли участие в увлекательнейшем соревновании, меряясь степенью крутости в драках и вообще.

– Ну и чо? Ну и чо? – наседал на Левана мелкий мальчишка, выглядящий от силы лет на двенадцать, – Зато я с обрыва на раз сигаю, а ты? Ссышь?! Чо пхаешься? О весовых категориях когда-нибудь слышал?! А?! Отъелся, кабан!

– Побил… ага, как же! – слышу с Камчатки, где засел Колька Второв, – Припадочный! Говорят, бросился на них, как сумасшедший, но если бы не дядя Саша…

– Ребята… мальчики, хватит! – пыталась увещевать староста, – Да хватит же! У нас праздник, окончание учебного года, а вы… вы тут такое…

Она восприняла всё так близко к сердцу, что в глазах выступили слёзы, а ногти на стиснутых кулачках врезались в ладони.

– В самом деле, – с усилием выкарабкавшись из скорлупы, поддерживаю девочку, – Народ! Давайте пока отложим эти темы, и если вам так интересно, я потом дам развёрнутую пресс-конференцию. А пока, давайте вспомним, что сегодня праздник и не будем омрачать его ссорами!

– Вот даёт… – выдохнул кто-то из ребят, пресс-конференция, ха!

– В самом деле, – усмехнулся Севка, перекидывая во рту щепочку, – не будем. Сейчас.

Колька отмолчался, но подарил мне взгляд, полный такой выразительной, нерассуждающей ненависти, что на загривке дыбом встали волоски. Я, не мигая, встретил его взгляд и вздёрнул левую бровь, как бы вопрошая о причинах такого отношения.

Чёрт его знает… не удивлюсь, если в прошлом между нами есть какая-то тёмная история и недоговорённости, а мой приступ послужил этаким триггером, и всё накопившееся выплеснулось одним махом. Ну и не стоит забывать, что я не утёрся, а ответил ударом на удар, пусть и опосредованно.

А люди такого рода, как правило, не обладают психологической устойчивостью, и полагаю, мой ответ на его действия Второв воспринял, как величайшую несправедливость, кровное оскорбление и необыкновенную подлость. Ну а он сам…

… вы не понимаете, это другое!

Хм… может быть, я себя накручиваю, было у меня в прошлом несколько неприятных эпизодов… Если я не ошибаюсь, от Кольки теперь можно ожидать вообще чего угодно, тормоза в его башке сломались напрочь!

Напряжение между нами было так велико, что даже атмосфера в классе будто сгустилась.

– А пойдём гулять! – быстро предложила одна из девочек – несколько полная, рано созревшая, с тем добрым, простым и светлым лицом, которое будто бы обещает домашний уют, запахи борща и котлет, пироги по воскресеньям и обихоженных, чистеньких, любимых детей.

– В самом деле, – согласился с ней тот самый скуластый крепыш, и подал пример, встав из-за парты и пойдя к выходу. За ним гуськом потянулись остальные, разговаривая на ходу о всякой всячине, но преимущественно обсуждая оценки за год и планы на лето.

– В карьер к бате устроюсь, – делился своими планами скуластый лидер класса, нет-нет, да и кося глазами на полненькую девочку, шедшую с подругами, – там всегда рабочие руки нужны, и платят хорошо!

Девочка, шагая вместе с подругами и шушукаясь, как бы не замечает внимания, но маленькое ухо предательски розовеет, и смотреть она старается куда угодно, но только не в сторону ухажёра.

– В карьер, это хорошо, – бездумно соглашаюсь я, шагая вместе со всеми, и завязались разговоры о плюсах и минусах всех работ в посёлке, об их перспективах на ближайшее будущее и на Большой Земле.

Поначалу эти разговоры были несколько натужными, но под чистым небом, напоённым запахами реки и тайги, пасмурное настроение не продержалось долго, и мои одноклассники с азартом начали обсуждать своё будущее. Я же только и успеваю вертеть головой, стараясь, ради социализации и адаптации, участвовать во всех разговорах разом, одновременно запоминая имена, фамилии и прозвища.

Попетляв по посёлку, мы вышли к заполненному водой выработанному карьеру, берега которого начали покрываться зарослями чахлого кустарника. Вокруг отвалы породы, ржавые железные бочки, остовы техники, ржавеющие под открытым небом отдельные детали, и через всё это прорастает кустарник и деревца.

Наверное, лет через двадцать, когда природа скроет всё содеянное человеком, это будет просто ещё одно озерцо в северной глуши, ну а пока пейзаж выглядит несколько удручающе.

« – Странный выбор для отдыха» – констатировал я, обходя ржавый кузов, через который проросла порыжелая ель.

 

– Славно на ветерке, – сказал кто-то из одноклассников, – мошки почти нет!

А, вот оно в чём дело… В самом деле, с местной мошкой я уже успел столкнуться, и понял, почему в Посёлке не особо привечают зелёные насаждения.

Расселись кто куда, и из обмолвок я понял, что у каждого класса, у каждой компании, есть «своё» место, и посторонние туда не лезут. Хм… разумно! При здешней коммунальной жизни, если нет возможности хоть изредка побыть если не одному, то хотя в компании своих приятелей, а не опостылевших соседей и коллег, конфликты возрастут кратно.

Поодаль, километрах в полутора северней, видно пылевое облачко и доносятся иногда звуки работ.

Переменившийся ветер принёс нам немного пыли, и на зубах слегка захрустело, на что мои одноклассники не обратили никакого внимания.

– Последний год впереди… – меланхолично протянула одна из девочек, усаживаясь аккуратно, как Русалочка в Копенгагене, – а потом всё, взрослая жизнь!

– Я в ПТУ, – поделился планами скуластый, отчаянно кося в сторону дамы сердца, – а потом на грузовик сяду. А что? Хорошая специальность, везде нужна! Деньги, опять же…

– Не знаю пока, – пожал плечами Лёха, когда очередь дошла до него, – но скорее всего, гегемоном12 буду! Мать хотя и говорит, что мне учится надо, и что голова светлая, но зачем?! Чтобы сто двадцать после института получать? Не-е… я в путягу! Выучусь на слесаря, потом армейка, и все пути открыты!

– Опять же, – он высокомерно усмехнулся, – со слесаря какой спрос? А не понравилось что…

Он сплюнул в сторону и закурил.

– … так послал всё к чёрту и ушёл! Свои сто двадцать я всегда найду, и голову, как инженеру, никто сушить не будет!

Разговариваем неспешно, по взрослому, и видно, что большинство искренне делится своими планами на будущее. Планы эти у большинства незамысловаты и просты, как железнодорожная колея…

Две девочки высказали желание стать учительницами, один из ребят, несколько неуверенно, в пользу военного училища, а мечтание остальных не шли дальше ПТУ или техникума.

Задумавшись о странностях Советского Союза, я пропустил тот момент, когда очередь дошла до меня.

– Миша… Мишаня! После школы куда?

– А? – не сразу соображаю я.

– Куда после школы пойдёшь? – терпеливо повторяет вопрос Верочка, та самая брюнетка с зелёными глазами и острым коленками.

– Коробочки в дурке клеить! – гоготнул Колька, – Куда ж ему ещё, припадочному!

Николай! – вскочила староста, – Как тебе не стыдно! Михаил – наш товарищ…

– Пусть продолжает, – перебил я её, – Накипело у человека, так что пусть сейчас выскажется.

Староста набрала было воздуха в грудь, но одна из подруг дёрнула её за руку, усадив рядом с собой, на траченное короедами бревно, и что-то быстро заговорила, наклонившись к самому уху и стреляя при этом глазами на меня и на Второва.

– Но это неправильно! – возмутилась девочка, – Надо…

– Сядь! – приказала подруга, – Я потом тебе всё объясняю, ладно!?

– Выскажется? – прошипел Колька, наклонившись вперёд, – А что о тебе, припадочном, высказываться? Ты всегда наосбицу был, свысока! Фу-у ты… я шахматист, я на олимпиады езжу, я лучше вас!

– Не говорил он такого… – неуверенно удивился Лёха.

– Сказать и без слов можно, – веско обронил Сева, и я заметил, что некоторые мои одноклассники поддержали его…

– А потом слухи распускать стал, – набирал обороты Колька, – что это я тебя по виску ударил в тот день, и потому у тебя приступ! Врёшь! Врёшь ты всё! Ты просто припадочный! Порченый! Всегда таким был!

– Не врёт! – поддержал меня Ванька, – Он мне в тот день сказал, что ты ему по виску попал!

– А ты видел?! Видел? – насел на него Колька.

– Ну… – Ванька растерянно оглянулся на меня, – а зачем ему врать?

– А зачем ему рассказывать, что я с этими… из Леспромхоза был в тот день? – парировал Колька, – Я же говорю – псих! Порченый! Что у него там в башке? Я не знаю, здесь психиатр нужен! На людей бросается!

С ужасом вижу, что значительная часть моих одноклассников не то чтобы поддерживают Кольку во всём сказанном, но… скажем так, не стремится защитить меня.

« – Да-а… не задалась социализация! – мрачно подумал я, глядя на Второва и одноклассников, – Судя по всему, особой популярностью в классе я не пользовался…»

Бывает так, что хоть извернись, а своим в коллективе не станешь, и даже если не будет травли, то всё равно останешься чуть наособицу, белой вороной. Вроде как и ведешь себя, согласно общепринятым нормам, но…

… нет, и всё тут!

Если я… ну, прежний я… действительно чувствовал своё интеллектуальное превосходство, и хоть чуточку, но показывал его? Подростки на такие вещи реагируют очень остро!

Получается так, что до попадания меня в классе скорее терпели. Ну да… так-то вроде нормальный парень – учился получше многих, шахматы, драки, опять же.

А ощущения, это ж на подсознательном уровне! В российской школе, по крайней мере в моём городке, хватило бы и ощущений, чтобы затравить школьника, н-да… знаю случаи.

А здесь всё-таки общественность, и как бы к ней ни относится, но иногда и от пионерской организации и идеологической обработки может быть польза!

Ну а теперь, когда я и сам ощущаю это тело не вполне своим, когда изменилась моторика, привычки и прочее, я стал ещё более чуждым.

Они не понимают, а скорее чувствуют, что со мной что-то не так. Эпилепсия, быть может, просто триггер для них, как оправдание чего-то, чего они и сами не понимают…

– Высказался? – внешне спокойно поинтересовался я, чувствуя колотящееся в груди сердце.

– Нет! – бешено парировал он и уставился на меня с вызовом.

– Ладно, – разрешил я, – иди, набери в рот ещё говна.

Колька вскипел и бросился на меня, но его подхватили за руки и удержали. На некоторых лицах вижу улыбки, и это радует…

– Да… – качаю головой, наблюдая за этим и ощущая внимание всех собравшихся, – но порченый я…

– Ладно, – потёр лицо ладонями, и, задев нашлёпку, зашипел негромко, – отвечу.

– Для начала, – делаю паузу, собираясь с мыслями и привлекая внимание, – в висок он мне в тот день действительно зарядил. Полагаю, всё-таки не специально, и понятия не имею, видел ли это хоть кто-то.

– Так что… – я усмехаюсь, – это вопрос веры – мне или Второву. Но хочу напомнить, что характер у Кольки тот ещё… говнистый.

Снова вижу усмешки, и ободряюсь. Не всё ещё потеряно… окончательно!

– Насчёт свысока смотрел… – пожимаю плечами, – это я легко могу объяснить.

– Ага… – как-то очень выразительно сказал Сева, облокачиваясь спиной на слегка согнувшуюся молодую берёзку, проросшую сквозь старую тракторную шину.

– Не свысока, – продолжаю, будто не замечая, – а просто отстранённо. Задумываюсь просто, вот и всё…

– По поводу якобы клеветы на то, что Колька был незадолго до того с ПТУшниками… – чувствую внезапную сухость во рту, – я этого не говорил.

– Врёшь! – забесновался Второв, – Батя говорил, именно ты стуканул!

– Не стуканул, – занудно поправляю его, – а высказал предположение! Когда участковый спросил меня, не видел ли я чего-нибудь странного, и я вспомнил, что за несколько минут до драки видел их с кем-то, похожим на тебя.

– Но! – перекрикиваю гам, – Я сразу сказал, что это вряд ли! А правда это, или нет, установят следственные мероприятия!

11С 1956 по 1977 год гимн исполнялся без слов.
12Гегемон – здесь от «Гегемония пролетариата», то есть представителем господствующего в СССР рабочего класса.
Рейтинг@Mail.ru