Валерий Столыпин
За полчаса до любви
Разводимся, достало!
В ритме дождя в голове отвратительно – пусто.
Пальцы немеют, когда ты находишься рядом.
Как я смогу описать это сильное чувство?
Это… как жгучая ненависть с первого взгляда.
Будто, мы оба друг другу сдаемся без боя.
Я бы назвал это чувство душевною травмой.
Ты бы назвал это чувство безумной любовью.
Знаешь, возможно, мы оба по-своему правы.
Саша Бест
Что вы вообще знаете про любовь, что?!
Я не спрашиваю, я кричу в отчаянии, поскольку сам в этом вечном вопросе ничего ровным счётом не понимаю.
Оглядываюсь назад в недалёкое прошлое и не могу понять, куда исчезло великолепие взаимности, где оно?
Ведь помню как цвели бескрайние сады любви, как над ромашками, гвоздиками, горечавками и васильками наших нежных чувств порхали тонкокрылые бабочки восторженного обожания, гудели шмели восхищения, роем вились пчёлы эйфории, мушки блаженства и прочая разноцветная мелочь бурного воодушевления, окрашивающая жизнь в яркие тона.
Ведь было когда-то фундаментальное ощущение нескончаемого праздника, чувство звенящего ликования, основательность и постоянство, сравнимые с вечностью, какими были переполнены сверх меры душа и тело, погружённые нашим сближением на самое дно блаженства.
Пять лет трепетного обожания, волнительной эйфории, взаимопонимания и доверия, где они?
Какая Янина была красивая, какая одухотворённая и нежная: лебединая шея, тонкие запястья, изящные пальчики, фарфоровая грудь. Как задорно она смеялась, как чувственно облизывала губы, как дрожала, когда я нежно целовал мочку уха и в шею.
Я помню каждое мгновение наших встреч на протяжении, дайте подумать… целого года, возможно дольше: обжигающее ощущение прикосновений, щекочущие нервы легчайшие поцелуи, ничего незначащие слова, от которых запирало дыхание, и бурлила возбуждённая немыслимым наслаждением кровь.
Как вкусно Яна ела мороженое. Невозможно было удержаться, чтобы не слизнуть с её ярких губ капельку сладкого нектара.
Как долго я заботился о её невинности, стреноживая желание сблизиться, точнее слиться. Мне было дозволено довольно много, но не всё. Я любовался ей, восхищался, меня распирала гордость от сознания, что эта девушка – моя и больше ничья подруга.
Огромные тёмно-серые глаза, трогательно-кукольное личико, нежнейшая бархатная кожа. Наши поцелуи были невинны, помыслы чисты и благородны.
Янина была из той редкой породы женщин, которых запросто можно смертельно оскорбить нечаянной дерзостью. Она краснела, замыкалась в себе от прикосновения к груди, могла заплакать, поцелуй или обними я её на глазах у посторонних.
Думаете легко сдерживать желание, обладая в мечтах таким роскошным деликатесом?
И всё же это случилось однажды.
Мы сидели у неё дома одни, смотрели видео “Последнее танго в Париже”, разговаривали шёпотом непонятно о чём. По ходу развития сюжета я прижимался всё теснее.
Не встречая сопротивления, дал волю воображению, почувствовал неодолимую тягу испытать хотя бы в малюсеньком приближении то же, что позволял себе герой фильма.
Откровенно греховные коленки, манящие белизной и округлостью, точнее их продолжение, скрытое под тонюсеньким слоем материи, поглотили моё внимание. Несколько сантиметров, такая малость. Янина, по-моему, даже не заметила наглое вторжение.
Лицо моё горело от прилива крови, руки дрожали. Следующие несколько сантиметров я преодолевал бесконечно долго. От напряжения у меня стучало в висках, спазмом сжало затылок, свело судорогой губы и челюсти.
Когда до запретной зоны осталось несколько сантиметров, я едва не провалился в беспамятство, настолько мне казалось это действо развратным и порочным, но неведомая сила влекла именно туда, в средоточие тайны.
Янина была увлечена фильмом. Во всяком случае, так думал я, что оказалось заблуждением, поскольку бесцеремонное исследование зашло слишком далеко, не заметить его было попросту невозможно. Более того, под юбкой не оказалось трусиков.
Это был явный сигнал к началу боевых действий. Остановить моё любопытство в это мгновение было невозможно.
Непостижимым образом Янина руководила моими нескромными действиями (это я понял позднее), но дождалась момента, когда можно стало понять, что она не напрашивается, а как бы уступает, хотя и с неохотой, под нажимом непреодолимых обстоятельств.
Минутой позднее ноги моей девочки податливо разошлись в стороны, пропустив шаловливые пальцы, обнаружившие пряно пахнущий кустик и всплакнувшую от желания сладкую расселину.
На этой игривой ноте ножки моей феи сомкнулись. Финальный аккорд прозвучал немного позднее, когда мы нацеловались до потери пульса.
Янина раззадорилась до такой степени, что дальнейшая инициатива исходила уже от неё.
Теперь это прошлое.
Сейчас я отталкивался одной ногой, сидя на скрипучей карусели во дворе многоэтажного дома, смотрел на светящееся окно нашей кухни, курил и страдал, не в силах понять, что с нами, неразумными глупцами, происходит.
Годы безоблачного счастья, страстной любви, обожания, безудержного секса и вдруг на пути образовалась бездонная пропасть непонимания.
Жена смотрела на меня так, словно я совершил преступление против человечности, как на маньяка, надругавшегося над младенцем. Она нервно бродила по комнатам как привидение, усиливая сходство растрёпанной причёской, резкими жестами и визгливым голосом.
Неприятное видение, мелькающее перед глазами, раздражало, давило изнутри на глазные яблоки, готовые вывалиться наружу из черепа, способного взорваться, забрызгивая мозговым веществом бетонные стены.
Мне захотелось немедленно собрать вещи, хлопнуть дверью и испариться. Бесследно, навсегда.
Я ненавидел её всю: злобные глаза и губы, развратную грудь, похотливые колени, вульгарное вместилище греховности между ног, непристойно тонкую талию, нечестивые половинки упругого зада.
Что-то в облике Янины в эти минуты было не то и не так.
Как, я не мог взять в толк, как с помощью этих бесовских инструментов соблазнения опутала она меня и мою чувствительную душу паутиной, как превратила в подчинённое, зависимое существо, готовое целовать не только песок, грязь под её ногами за дозволение прикоснуться к похотливой плоти?
Я не мог понять: люблю жену, околдован ей, приворожен, нахожусь ли под действием гипноза, галлюциногенных гормонов или магических ароматов, сводящих с ума. Не зря, значит, Маленький принц у Экзюпери говорил, что самого главного глазами не увидеть.
В любом случае, мне нечем дышать рядом с ней. Необходимо немедленно поставить последнюю точку, сказать “нет” физическому и психологическому насилию.
Я свободный человек и таким хочу остаться. Нельзя, нельзя так со мной поступать, поскольку я всё ещё мужчина!
Несколько минут назад мы сидели в этой кухне за столом, пытались выяснить отношения: ощетинившись, шипя и урча злобно глядели друг на друга, обмениваясь обвинениями, выдвигая оголтелые доводы, слушать которые не могли и не хотели.
Не было в этом конфликте ни логики, ни здравого смысла – одни эмоции, разгоравшиеся от швыряния в лицо абсурдных, немотивированных нелепостей, которые раздирали души в клочья, причиняя страдания и боль.
За полчаса или около того вдвоём мы выкурили пачку сигарет, выпили пару литров крепкого кофе, наговорили друг другу несколько тонн гадостей, едва не сцепились на кулачках, разбили кофейный сервиз, подаренный Янине на день рождения и даже решились развестись.
Я злорадствовал, ликовал, но радовался как висельник, на которого накинули петлю. Она замолчала, пустив ход излюбленный приём – нескончаемый поток слёз.
Обычно этот психологический трюк действовал безотказно, но не в этот раз.
Я откупорил непочатую бутылку водки, разлил в кофейные чашки, – пей, нужно же нам отметить день освобождения, – скалясь, упиваясь достигнутой в бою победой, – меня от тебя. Будь счастлива, любимая!
А ведь когда-то, миллион лет назад, даже раньше, я реально любил Янину, обожал каждую клеточку её обворожительного существа, тащился от вздоха и взгляда.
Её волосы, тогда, давно, в другой жизни, пахли цветущим лугом, тело – ароматом полуденного зноя, зрелыми фруктами, малиновым вареньем и утренней свежестью. Я реально носил эту девочку на руках, боготворил милый облик; за возможность быть рядом готов был пойти на любые лишения.
Мы клялись друг другу в вечной любви, строили грандиозные планы…
Какая глупость – понятие “брак”. Это состояние, лишающее человека свободы, достоинства, способности мечтать, отращивать крылья, летать, наконец.
Семья помещает тебя в узкий коридор возможностей, в колею, из которой невозможно выбраться, вдохнуть глоток свежего воздуха, жить и любить.
Нет, я не о праве ходить налево. Относительно количества и качества секса мне не на что обижаться. Вопрос в степенях свободы, в способности женщины бесцеремонно вторгаться в увлечения и планы, разрушать результаты скрупулёзных изысканий и длительных приготовлений к чему-то важному.
– Ты мужчина, ты должен!
– Почему!
– Потому, что так было всегда. Мой папа…
Янина громко соскребала с пола следы недавнего боя, а я пил до последней капли, пока не показалось дно бутылки, затем накидал в чемодан, что попало под руку, и ушёл, громко хлопнув дверью.
Как верно подметил Маяковский – семейная лодка разбилась о быт.
“Любит, не любит? Я руки ломаю, и пальцы разбрасываю разломавши. Так рвут, загадав, и пускают по маю венчики встречных ромашек”.
Уходя, я слышал, что Янька сорвалась в истерику. Мне было безразлично её показное горе.
– Раньше нужно было думать, – шёпотом припечатал я, – с меня довольно! Свободу Деточкину!
Прокрутившись ещё несколько кругов на карусели, я пальцами затушил сигарету, намеренно причинив себе боль, сплюнул и ещё раз бросил взор на окно кухни, о котором теперь придётся лишь вспоминать.
С добром или негодованием – пока непонятно. Нужно думать, где переночевать.
Янина сидела в неудобной позе на подоконнике, окно было раскрыто настежь.
– Сорвётся, глупая, – закружится голова от слёз и выпадет, – без злости, скорее с нежностью подумал я, отчего холодок прошёлся по всему телу, – пропадёт ведь без меня, дурында бестолковая. И чего я, спрашивается, взбеленился. Развод, развод… какого чёрта?
Возвращаться было чертовски стыдно, но ведь я всё ещё мужчина, значит, отвечаю за тех. Кто мне дорог.
– Кто, если не я, должен сделать первый шаг, – дал себе установку, схватил чемодан и уверенно проследовал в подъезд.
Дверь в квартиру была распахнута.
Ждала. Знала, что вернусь.
Янина стояла в коридоре с опущенной головой.
– Яичницу будешь, Лёшенька, – всхлипывая, спросила она.
– К чёртям собачьим яичницу, стели скорее кровать, я так по тебе соскучился, родная!
Можно я останусь с тобой?
не взлетим мы в бескрайние выси
и не будем касаться луны,
не утонем мы в облачном мысе
и друг-другом не будем больны.
Мария Мальцева
– Опять осень, – раскачиваясь, словно контуженный отрешённо беседовал сам с собой Кондратьев, сидя на пустой детской площадке, словно обнаружил это необычное явление неожиданно и удивился, – и дождь в окно стучится, и улетают птицы. Может и мне того… улететь куда-нибудь подальше?
На рябине сбросившей листву рдели наливные грозди. Несколько десятков разноцветных кленовых листьев из последних сил цеплялись за ветви, не желая тотчас подчиниться стихии, сорваться и спланировать в бездну небытия.
– Не судьба, – с тоской и сожалением шептал Михаил, глядя на увядающую красоту, – нет никакого смысла роптать. Всё сущее, увы, рождается, чтобы умереть. Любовь не исключение.
Кондратьев смахнул скупую слезу, закрыл глаза и погрузился в скорбные мысли, скрипящие в звенящей тишине.
Ему было чего оплакивать. Сегодня, совершенно случайно, он увидел любимого мужчину своей жены. Подобная фраза звучит несколько странно, но если учесть, что увидел он отнюдь не себя, всё становится понятно.
Михаил встречался с клиентом в неформальной обстановке. Заказчик пытался объяснить свой замысел, бурлил эмоциями, готов был платить за реализацию некой не до конца осознанной идеи, но так и не смог обосновать конкретные требования.
Ухватить в потоке слов суть проекта не получилось, однако творческое настроение заказчика оказалось заразным: Михаил пытался выстроить эскиз пожеланий клиента буквально из воздуха. Он чувствовал, что идея витает в воздухе, что нужно спокойно посидеть в тишине, пустить мысли на самотёк и наблюдать за ощущениями.
Именно по этой причине Михаил пошёл в офис пешком, причём не торопясь, длиной дорогой – через центр, хотя стоимость такси была обусловлена договором с заказчиком.
Мысли роились в голове, нисколько не мешая наблюдать за интимной жизнью горожан.
Михаил забавлялся, выстраивая прогнозы поступков и действий людей, особенно нравилось ему дирижировать влюблёнными парочками. Предугадывать их поведение было увлекательно, интересно.
На этот раз его заинтересовала стройная дама в ярком пальто, силуэт которой напоминал фигуру и манеру поведения жены, Ирины. Она явно кого-то ожидала, о чём можно было догадаться по специфическим жестам.
Если бы Михаил не знал точно, что Ирина уехала в областной центр на совещание, к тому же незнакомое пальто, можно было предположить, что это она. На мгновение он попытался представить жену в роли любовницы, но отогнал крамольную мысль.
Ну, вот, так и знал. Недалеко от дамы притормозил автомобиль. Она приветственно подняла руку над головой, мужчина заторопился навстречу.
Поцелуются. Хотя, нет – просто обнимутся. Подобные женщины не любят публичное выражение чувств. Мужчина без цветов. Похоже, встречаются давно.
Почему они не садятся в машину? Ах, да, за углом кафе. Наверняка пригласит подругу на чашечку кофе. Женщины любят романтиков: ритуал и обстановка для них гораздо важнее слов, которые ласкают слух, но ничего ровным счётом не значат.
В этот момент в голову внедрилась идея, что именно, какую проектную заготовку в качестве затравки можно предложить клиенту, будет хотя бы отправная точка.
Михаил достал блокнот, отошёл к витрине магазина, начал рисовать и записывать, не выпуская из поля зрения другой объект внимания.
Парочка что-то вяло выясняла. Мужчина несколько раз предпринимал попытки поцеловать подругу, она ловко уворачивалась. Наконец, незнакомец взял её под руку и повёл… в кафе.
– Ирина ни за что не дала бы себя поцеловать на улице, – подумал Михаил. Он обожал жену.
Теперь Кондратьев и сам не смог бы объяснить, почему захотел проследить именно за этой парочкой. Скорее всего, из избыточного любопытства.
Лучше бы занялся проектом.
Михаил поспешил за влюблёнными, дождался, пока они покажутся в окне.
Женщина… да, это была она, Ирина. Сомневаться было не в чем.
Мужчина… тот самый, что был на их свадьбе, якобы одноклассник. Помнится, он пожирал невесту глазами, надолго задержал рукопожатие, о чём-то с ней разговаривал наедине.
Любовь, которая не ржавеет?
Любовники сели недалеко от окна. Их хорошо было видно.
Мужчина накрыл руки Ирины своими ладонями.
Смотреть на это не было сил, но и оторваться от зрелища было невозможно.
Парочка заказала мороженое и кофе. Скорее всего, поговорят и куда-то поедут, какое свидание без вина?
Кондратьеву стало плохо от осознания, что его жена…
А если это невинная встреча с одноклассником? Нужно досмотреть до финала.
Кафе было пустое. Кроме этой парочки – никого.
Официант принёс заказ и удалился.
Спустя несколько минут мужчина пересел на сторону Ирины, обнял её, зарылся лицом в копну каштановых волос.
Поцелуи не заставили себя ждать. Пальцы жены порхали в шевелюре любовника.
Михаил едва сдержал себя, чтобы не выдать присутствие.
Теперь он сидел во дворе дома, пытался осмыслить увиденное, принять решение.
Тщетно. Сознание отказывалось подчиняться логике. В голове крутились отговорки, начиная с розыгрыша, заканчивая предположением о галлюциногенном действии одного из блюд, съеденных на встрече с клиентом.
Ирина так поступить не могла и точка!
Когда он вернулся домой, жена шумно плескалась в ванной, дверь в которую была приоткрыта. Её прекрасное тело розовело в просвете пластиковых штор.
Михаил прошёл в спальню, взял в руки её одежду, принюхался. Запах как запах – обычный, ничего примечательного. Затем заглянул в сумочку.
В потайном кармашке лежала початая коробка с презервативами.
Голова гудела от перегрузки: сомнений больше не было. Решения – тоже.
Ирина вышла из душа распаренная, такая родная и чужая одновременно.
– Ты сегодня поздно, Кондратьев, я тоже. Что приготовить на ужин?
– Я обедал с заказчиком, сыт.
– Я тоже…
– С клиентом?
– Что?
– Как его зовут?
– Кого?
– Мужчину, с которым ты ужинала, который тебя целовал?
– Ах, это! Ты в курсе… жаль, не хотела тебя расстраивать.
– Давно это у вас?
– Со школы.
– А свадьба, я, зачем это всё?
– Прости! Хотела ему доказать…
– Доказала мне. Уйдёшь к нему, любишь хоть или так – привычка?
– Не знаю. Нет, не думаю. Можно я останусь с тобой?
Мальчишка и любовь
я приказала сердцу ровно тикать
часам об стену биться что есть сил,
чтобы не выдать стоном, вздохом, вскриком -
что так легко меня ты соблазнил…
Анна Арканина
Каждое лето к дяде Лёне (все дети звали его исключительно так), который на самом деле был дедушкой и прадедушкой большинству малышей, привозили мальчишек и девчонок всего семейства Колесниковых.
Братья и сёстры, племянники и племянницы (разобраться в хитросплетении родственных связей было сложно: тётя, например, могла быть настолько младше племянника, что последнему приходилось таскать её на плечах) проводили у дяди Лёни большую часть каникул, чему были несказанно рады.
Детей здесь любили, но не баловали. Дисциплина в “лагере” была жёсткая, правила жизни – спартанские. Основным принципом отношений дядя Лёня провозглашал коллективизм, взаимовыручку и инициативу.
Несмотря на трудности быта (дед заставлял вставать в шесть утра, делать зарядку на берегу реки, купаться в любую погоду, работать на огороде, чистить картошку, мыть посуду) ребятня рвалась сюда.
Сашка приезжал к дяде Лёне с шести лет, однажды даже на зиму остался.
Воспитатель был непреклонно строг. Полученную в школе двойку, к примеру, он заставлял внука выпилить из фанеры, покрасить и вывесить на калитке; за лень наказывал многочасовым прослушиванием по радио новостей; за инициативу и добрые дела премировал походом в кино или на аттракционы.
Повзрослев, юноша всё так же приезжал к дяде Лёне при каждом удобном случае (теперь ему выделяли комнату во флигеле с отдельным входом и не докучали нравоучениями). Позже внук поступил в институт и поселился в приветливом доме надолго.
В соседях у дяди Лёни жила одинокая старушка, пускающая к себе квартирантов за малую плату и помощь по хозяйству.
У неё-то и поселилась Анжелика, девушка, провожая взглядом которую даже дед восхищённо цокал языком, – где мои семнадцать лет! Сашок, неужели ты не видишь, какая фея поселилась в скромной обители Елизаветы Капитоновны? Будь мне столько лет, сколько тебе, – мечтательно произносил он, – не будь дураком, приударь.
Сашка и сам не прочь был познакомиться, но куда там – мало того, что Анжелика была старше, вела себя девушка как настоящая королева, хотя была улыбчива и приветлива.
Юноша случайно подслушал разговор деда с соседкой. Речь шла о жиличке.
Оказалось, что у неё непростая судьба: рано потеряла родителей, воспитывалась в детском доме, в семнадцать лет забеременела, выскочила замуж за мальчишку из интерната, который был отцом будущего ребёнка.
Интернат выбил для них квартиру, которую муж тут же проиграл в карты, сел в тюрьму за хулиганство и причинение вреда здоровью пожилого человека, где спустя несколько месяцев был убит в потасовке.
Цепь драматических событий, проблемы со здоровьем и скудное питание стали причиной преждевременного выкидыша.
Девочка оказалась сильной: не просто выжила, сумела переломить судьбу.
Старики говорили про жиличку с уважением, а мнению деда внук привык доверять.
В диалоге правда прозвучала не только похвала: обсуждали друзья-соседи и некоторые странности, например то, что девушка два дня в неделю голодает, не ест мясо, рано поутру, когда нормальные люди спят, обливается холодной водой, бродит по саду голышом.
Причуды Анжелики вызвали у Сашки прилив крови во всё теле, сердцебиение и поток нескромных мыслей.
Нереализованные фантазии, связанные с девчонками, давно досаждали юноше, но в отсутствии чувственного опыта затухали довольно быстро, лишь изредка выплёскиваясь вовне непроизвольными ночными конфузами.
Теперь всё было иначе: Сашка не просто грезил, доводил себя до беспамятства сладкими мечтами о чём-то призрачном, но физически чувствительном, пока не решился убедиться – действительно ли Анжелика бродит по саду, в чём мама родила.
Юноша силился угадать, как выглядит юная женщина в костюме первобытной Евы, отчего возбуждался сверх всякой меры, доводя себя до неистовства.
Неизвестность манила, заставляла переступить через принципы, называемые совестью. Понятно, что подглядывать за девушкой тайком – преступление, но что делать, если любопытство и гнетущее томление были столь тягостны.
Сверившись с календарём, Сашка узнал, что рассвет в июне начинается в три часа. Встать в такое время было необычайно сложно, но что делать, когда есть запретная тайна и желанная цель, которая соблазняет, искушает и притягивает, словно гигантский магнит крупицу металла.
Юноша был возбуждён страстью, казавшейся безнравственной и порочной, но противиться ей не было сил. Видение обнажённого девичьего тела преследовало его с того памятного дня, когда услышал о таинственном пристрастии жилички.
Как Сашка ни пытался, уснуть не удалось: его лихорадило.
В половине третьего заинтригованный наблюдатель обустроил скрытую лёжку, с которой можно было видеть всё свободное пространство соседского сада.
Анжелика в лёгком халатике появилась около четырёх, довольно близко от укрытия.
Если бы девушка не наступила на сухой сучёк, Сашка проспал бы судьбоносный момент.
На землю опустился туман, пока не особенно густой, проснулись певчие птахи. Воздух был напоён утренней свежестью, сладким запахом ночных фиалок, горьковато-терпким ароматом берёзовой листвы из соседней с домами аллеи и ожиданием демонстрации сокровищ.
Девушка ступала по сочной росе босиком, держа в правой руке полное ведро. Несмотря на тяжесть воды, у Анжелики была прямая спина и королевская осанка.
Шумно вдохнув, фея повернулась лицом к рассвету, воздела в приветствии руки, ловким движением сняла халатик, повесила его и полотенце на ближайший сук.
Сашка остолбенел от впечатляющего зрелища: прежде он не видел ничего более греховного и соблазнительного.
Анжелика стояла к нему спиной, демонстрируя стройный стан, выступающие лопатки, осиную талию, упругие ягодицы и ноги божественной формы. Ужасно хотелось увидеть больше, но пошевелившись запросто можно было себя выдать.
Сердце юноши барабанило во всю мощь, вполне могло его выдать. Наблюдать украдкой за чужой тайной было стыдно, но что делать – не было иного способа познания сокрытой до времени стороны взрослой жизни, в которой женщина и мужчина могли быть единым целым.
Фигура феи была бесподобна, божественна. Как же хотелось Сашке обнять это чудо. Хотя бы прикоснуться одним пальцем, но подобные действия были немыслимы: кто он и кто она…
Туман сгущался, птицы озвучивали трелями гимн пробуждения всего живого. Анжелика подняла над головой ведро, вылила одним движением, напряглась: вода наверняка была ледяная.
Девушка отряхнула тяжёлые капли, поправила волосы, повернулась лицом к Сашке, поглаживая попеременно животик, маленькие налитые груди, тёмный кустик в основании ног.
Выражения лица не было видно, мелкие детали скрывал туман, но впечатлений было больше чем достаточно.
– Постой так, не уходи, – шептал зачарованный мальчишка, впервые увидевший женщину в первозданной красе.
Эмоции восторга захлёстывали, не давали свободно дышать. Дивное зрелище продолжало удивлять: в движении (Анжелика начала приседать, размахивать руками и ногами, видимо в попытке согреться) девушка была еще привлекательнее. Теперь Сашке захотелось, чтобы она поманила его к себе, обняла.
Его затрясло от желания близости: яростного, неукротимого, первобытного.
Сашке было восемнадцать. Природа недаром поработала над эмоциями и чувствами подростка, которому не терпелось скорее стать мужчиной.
Первые лучи солнца осветили сад. Анжелика зажмурилась, прикрыла глаза и стояла. Стояла, широко расставив сильные ноги, настолько, что даже сквозь дымку тумана было видно нечто таинственное в глубине между ними.
Юноша скользил взглядом с одной округлости на другую, мысленно исследовал изгибы и впадины прекрасного молодого тела, пытался навсегда остановить впечатление таинства в памяти, запомнить всё-всё-всё, но насытиться не удавалось: хотелось смотреть ещё и ещё.
Рассветные краски добавляли впечатлений, сочно оттеняя одни интимные подробности, высвечивая другие. Сашка окончательно обалдел от свалившегося на него счастья, даже охнул вслух, но вовремя спохватился.
Анжелика покрутилась, словно танцевала под одной ей слышную мелодию, сняла с ветки халатик, посмотрела в Сашкину сторону и улыбнулась.
Обратно девушка шла, будто дефилировала на подиуме. Юноше казалось, что его раскусили, заметили, столь откровенно соседка виляла обнажёнными ягодицами, словно намеренно дразнила.
На следующий день представление повторилось. Сашка силился запечатлеть интимные позы в надежде, что впоследствии удастся сделать карандашные наброски, чем занимался почти до вечера.
– Дядь Лёнь, – крикнули от калитки голосом Анжелики, когда один из эскизов получился особенно удачно, – а Сашко дома (именно так, с ударением на о), – спросили деда.
– Рисует чего-то тайное: дверь прикрыл, не пускает. Крикни, если надобен, он услышит.
– Сашко, холодильник хочу передвинуть и шкаф, не поможешь?
Юноша спрятал рисунки под матрац, попытался унять румянец: тщетно. Руки тряслись, сердце выпрыгивало через открытый рот, дыхание встало колом, но отказаться от щедрого предложения побыть наедине с мечтой, было невозможно в принципе.
Сашка присел несколько раз, отжался, чтобы хоть как-то скрыть волнение, и вышел.
Комната Анжелики была практически пустой: письменный стол, платяной шкаф, солдатская панцирная кровать, застеленная по-деревенски, холодильник, два стула, тумбочка и половик. На маленьком подоконнике стояли два горшочка с фиалками и вазочка с букетом полевых ромашек.
Анжелика хотела помочь в перестановке, но юноша не позволил: мечтал побыть с феей подольше.
Девушка смотрела на его хаотичные действия, наклоняя голову, с улыбкой, словно рассматривала сквозь увеличительное стекло.
– Чай, кофе?
– А ты чего больше любишь?
– Чай, с малиновым вареньем. А ты, Сашко, тоже сладкоежка как я посмотрю. Любишь пить утренний туман с необычными впечатлениями.
Анжелика лукаво посмотрела на него, обнажив в улыбке белоснежные зубки.
– Как тебе изысканный десерт, понравился? Поделись впечатлениями, не держи в себе. Я красивая?
– Извини.
– Как у тебя всё просто. За всё в жизни, дружочек, приходится платить. Иногда очень дорого. Я, например, намереваюсь наказать озорника.
Сашкино лицо покрылось малиновой пеленой и испариной.
– Шучу. Какой же ты ещё мальчишка. Если скажешь, что никогда ни в кого не влюблялся – не поверю. Нравишься ты мне, Сашко. Знаешь чем? Нет в твоём поведении лицемерия, циничности, пошлости. Устала я от непристойных предложений, нахальных взглядов, оскорбительных прикосновений, примитивных подкатов, лживых признаний. Я ведь замужем была, чуть мамой не стала, влюблялась много раз. Зачем я тебе такая?
– Да ты… ты самая-самая… королева, фея. Я для тебя…
Анжелика подошла к Сашке вплотную, закрыла его рот мягкой ладошкой и ласково, по-матерински, произнесла, – дурашка! Обыкновенная я, как все. Не переживай, признаюсь, даже приятно, что именно ты, юный и чистый, мечтаешь обо мне. Приятно до колик в животе, что в меня, непутёвую, ещё можно влюбиться. Давно забытое чувство. Спасибо, мальчик. Не говори ничего, просто слушай. Я исполню все твои мечты, честное слово исполню, но не сразу. Ты слишком впечатлительный, тебя подготовить нужно. Целоваться умеешь?
– Конечно, умею. Ещё в седьмом классе целовался. Здесь, у дяди Лёни, с тётей Светой.
– С кем? Ты ничего не путаешь?
– Ах, да, смешно, конечно. Мне было четырнадцать, а тёте Свете – одиннадцать.
– Да, Сашко, ты оказывается ещё тот фрукт. Ладно, проехали. Влюбился в неё, сознавайся!
– Мы с ней в любовников играли. Понарошку. На школьном выпускном балу целовался, тоже не всерьёз, из любопытства. Мне понравилось, а Марине, похоже, не очень. Я её на свидание звал… не пришла.
Анжелика принесла чай, положила в розетку варенье, положила ложечку себе в рот, обняла Сашку и впилась ароматным поцелуем в его губы.
– Сладенький. На сегодня хватит. Не дай бог родимчик хватит. Смелее нужно быть, юноша. Дамы любят решительных мужчин… и сильных.
Сашка закрыл глаза, притянул Анжелику за голову и вернул поцелуй.
– Такой ты мне больше нравишься. Готов понести наказание? Не трусь, буду ждать тебя завтра… на рассвете. Не испугаешься?
Счастливый Сашка пребывал в эйфории остаток дня. Рисунки из-под его карандаша выскакивали один за другим: Анжелика с ведром, в домашнем халатике, абсолютно нагая, сидящая вполоборота, с чашкой чая.
До утра юноша не вытерпел – пришёл вечером, когда погас свет в окне Елизаветы Капитоновны. Поскрёбся в окошко и забрался в него, получив благословение подружки.
– Так я и знала. Какой же ты нетерпеливый.
Анжелика выключила ночник, сняла халатик, под которым не было нижнего белья, – знакомиться, Сашко, лучше на ощупь. Не стесняйся, исследуй, а там видно будет. Мимо нас счастье не пролетит.
Сашка торопился, боялся не успеть, опасался, что девушка передумает. Анжелика то и дело охлаждала его пыл, – ведёшь себя как ребёнок. Думай не только о себе. У бога дней много – мы всё успеем. Учись контролировать эмоции.
– Угу, да, – лепетал любовник, захлёбываясь впечатлениями, но по-прежнему спешил. Ему хотелось отведать всё: посетить каждую ложбинку, вкусить хоть по крохе от каждого экзотического блюда.
– Женщины, юноша, – наставляла подруга, – загораются медленно. Вот, так и знала. А-я-яй, детский сад! Вытрись, любовничек, охолонь. Ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Раздразнил и только. Впредь никогда не спеши.
– Прости-те, Анжелика Тимофеевна. Вы такая сладкая, такая вкусная, поверить не могу, что это происходит со мной.
– Берегите патроны, юноша, это нынче большая ценность… слушайте тётю: я на семь лет старше, кое-что знаю… и тебя научу, если будешь стараться. Запомни: жизнь, это увлекательное путешествие, но лишь в том случае, если тебе интересен сам процесс, а не ожидание финиша. Сбывшаяся мечта – пустая трата времени, приносящая разочарование. Читать любишь?
