Валерий Столыпин
За полчаса до любви
Очередное хождение к мужу закончилось вскоре, как только участковый педиатр перестала приходить на дом. Нужно было то и дело возить Машеньку в поликлинику. Кроме этого, Настенька требовала от новоявленного родителя помощь в уходе за ребёнком.
На претензии Витёк грозно рыкнул, объявив, что он мужчина, что не позволит превратить себя в подкаблучника. И ушёл на целую неделю. Свекровь уговаривала невестку не обращать внимания, убеждая, что это нормально для молодого мужика. Нагуляется, мол, и остепенится. Слишком рано мальчик стал папой.
Несколько раз Витёк устраивался в какие-то подозрительные фирмы: то экспедитором, то генеральным директором. Удивительным образом ему удавалось вовремя уносить ноги, чтобы не оказаться в тюрьме, потому, что это были однодневки, созданные только для того, чтобы украсть и исчезнуть.
Идти на нормальную работу муж и папа никак не хотел. От армии его отмазали. Денег в дом он так ни разу и не принёс. Зато, аппетит имел отменный, наев больше ста килограммов.
Вместе супруги смотрелись карикатурно: прыщавый юноша размером с гору, ростом под два метра и малюсенькая девочка, едва достающая до его подмышки. Антон не мог понять, что держит его дочь возле этого монстра.
К этому времени даже Татьяна Михайловна не сомневалась, что Витя реальный отец Машеньки. Спутать это дитя ни с кем было невозможно. Они перелистывали альбомы с фотографиями сына – одно с папой лицо.
Над Настенькой тряслись, боялись её окончательного ухода, однако сделать с сыном, изменить его поведение, были не в силах. Он оказался слишком слаб по части интереса к представительницам слабой половины человечества. Все его заботы были сосредоточены в области девичьих трусиков и объёмных декольте.
Очередное стремительное переселение, затяжная беспощадная депрессия у Настеньки, мучительные истерики, обильные слёзы. Девочка без движения лежала в папиной квартире на диване лицом к стенке. Виктор Николаевич умолял девочку вернуться, обещал выгнать сына к чёртовой матери, иначе, если тот ещё раз посмеет…
Её опять сломали, наобещав сто бочек арестантов. Какие мысли роились в голове Настеньки, Антон не понимал. Неужели непонятно, что раз от раза становится только хуже?
Уговоры и аргументы не действовали. Витёк пришёл извиняться с сияющим всеми цветами радуги фингалом под глазом, однако принёс букет цветов. Скорее всего, подобным аргументом закончился разговор сына с папой, который исчерпал набор убеждений.
На этот раз мальчика хватило на неделю. Он опять заскучал. Ещё эта Машка. Она всё время орёт, как ненормальная. Неужели не может понять, что папа хочет спать?
Поезд ушёл без расписания, дав на прощание гудок в виде хлёсткой пощёчины неверному мужу, которая вызвала непредвиденную реакцию: гигант с разворота ответил, не рассчитав силу удара. Его кулак впечатался в хлипкую девичью грудь, едва не проломив её. Настя сложилась пополам, проехала на попе несколько метров и с хрутом въехала в стену.
Витёк подхватил девочку, положил на кровать, зацеловывая, прося прощения. Настя пришла в себя, вышла в комнату родителей, – Виктор Николаевич, я ухожу. Принесите к папе Машеньку и наши вещи. Пожалуйста.
Родитель понял по её внешнему виду и по выражению глаз, что произошло нечто неординарное.
Рассказанное Настей напоминало Антону рисунок графика его отношений с Лизой. Те же супружеские качели. Уговоры, обещания, клятвы, очередное предательство. Далее скандалы, вздорные обвинения, хлопанье дверью, возглас "пожалеешь". Классика жанра. Новым стал только прицельный удар в грудь. Синяк наливался довольно обширный.
Выхода, если он и существовал в принципе, не было видно ни под каким углом.
Настенька называла Антона папамама, ластилась, плакала, зарываясь в его грудь, а он, взрослый мужчина, ничем не мог ей помочь. Вдобавок ко всем неприятностям его сократили на работе. Семья из четырех человек осталась совсем без средств.
Пришлось срочно налаживать бизнес, торговлю сигаретами. Была вызвана бабушка, иначе ничего не получалось, совсем.
Антон с Настей по очереди торговали в палатке, бабушка вела хозяйство, нянчилась с Машенькой. Крутились, как могли. Выживали. Время от времени появлялась Лиза с требованием денег за невмешательство в их дела.
Настя боялась её панически, пряталась, стоило лишь увидеть маменьку, услышать голос, который от частого употребления горячительных напитков приобрёл специфический скрипучий тон.
Проще было от неё откупиться, чем вступать в полемику. Стервозность Лизы переходила всякие границы. При встрече она сходу начинала обвинять и разоблачать. После краткого общения с ней всё валилось из рук.
Настя держалась, как могла. По-прежнему случались слёзные вихри, вечера воспоминаний периода её большой любви, однако страсть постепенно стихала. Хотя рецидивы случались.
Молодожёны несколько раз тайком встречались на нейтральной территории, о чём Антон был осведомлён. Что делать? Он обречённо опускал руки и молчал. Больше у него не было сил контролировать процесс. Что будет, то и будет. Судьба.
Фортуна ещё раз, похоже, последний, вмешалась, чтобы показать абсурдность любовного мезальянса, когда Настенька заразилась скверной болезнью, которая не приходит сама по себе: её обязательно приносит в качестве презента любимый. Двух мнений быть не могло.
Девочка ни с кем больше не общалась. Ей повезло, что недуг почувствовала сразу, не постеснялась спросить совета у папамамы, у бабушки. Настеньку даже не положили в больницу, вылечили серией уколов антибиотиками.
Любовь моментально растаяла, как сон, как утренний туман. В дальнейшем девочка вспоминала о папе своей дочки с приличной долей брезгливости: болела недоверием ко всем мужчинам и депрессией очень долго. Бывшего мужа обходила стороной, включив его, как и свою мать, в чёрный список нерукопожатных персон.
Когда Антон женился повторно, Машеньке уже было пять лет. Дочка жила с бабушкой на съёмной квартире. У девочки тоже появился поклонник. С ним она и связала свою жизнь.
Не без трений, но всё-таки, Настя сумела установить прочные отношения со своим мужчиной. Они вместе построили дом, выучили Машеньку в Университете. Жизнь налаживалась.
А маменька, Лиза, её давно нет в живых. Полная свобода от всего и всех обходится очень дорого. Самое печальное, что платить приходится всем, кто по воле судьбы оказывается рядом.
А снилось им, что их никто не любит
Трепещущие пламенем тела,
Уставшие от длительных разлук,
Желающие ласки и тепла,
Касаний губ, прикосновений рук..
Сверкают в небе зарева зарниц,
И смерч несёт, захватывая ввысь.
Я у твоих колен простёрся ниц
И умоляю сердце – не взорвись!
Алексей Порошин
В дикой толчее Игорь спустился в Метро, с трудом втиснулся в вагон поезда. Сорок минут в духоте и давке – то ещё удовольствие, но деваться некуда – надо.
Он не любил эти поездки: тесноту, спёртый воздух с застоявшимся запахом, раздражённые и усталые лица вокруг; старался переключить внимание на что-то необычное, интересное. Если удавалось занять сидячее место, закрывал глаза и грезил в полудрёме.
Представлять себя в удивительной или причудливой ситуации, подстёгивающей вдохновлённое возможностью творить воображение, вошло в привычку. Путешествия в мире иллюзий давались Игорю легко. Видения были динамичными, объёмными, цветными, но не всегда следовали задуманному сценарию. Иногда игроки по непонятной причине выходили из-под контроля, выстраивая новую сюжетную линию, например, как сегодня: героиня новеллы намеренно грохнулась в обморок, напрочь уничтожив трогательный сюжет с приближающейся к финалу пикантной развязкой.
Игорь открыл глаза, осмотрелся, – ага, – подумал он, – начну сначала. В старых романах впечатлительные аристократки со знанием дела пользовались этим приёмом, чтобы подогреть интерес к своей персоне, даже тренировались входить в состояние транса с отключением сознания в нужный момент. Это было престижно, модно. И способствовала ускоренной эволюции желанных любовных приключений. Якобы произошедших невзначай.
Вот были времена, вот нравы! Бледнеет, например, напыщенная недотрога где-нибудь в укромном уголке тенистого парка или в безлюдном потайном коридоре фамильного замка на глазах у провожатого, на галантные комплименты которого отвечает намеренной холодностью (так принято в приличном обществе), и проваливается в полностью бессознательное состояние.
Безнадёжно влюблённый оглядывается по сторонам. Никого! Ловит опрометчиво отключившуюся принцессу за осиную талию и ну её ласкать-целовать, пока подружка без памяти.
Свидетелей-то нет. Лови момент!
Кто же откажется от чувственного наслаждения, если знает, что любые действия останутся вечной тайной! Сама виновата: надо быть осторожней.
Вот где понадобится сноровка и фантазия.
Когда юная привереда очнётся от кратковременного сна, страстными поцелуями покрыто и лицо, и шея, и грудь. Но ведь можно фантазировать дальше, если кавалер не робкого десятка. Юбок конечно много, держать бездыханное тело навесу тяжело. Но если есть цель, если очень хочется проникнуть в сокровенную тайну, если чопорная проказница не спешит приходить в себя, полностью покоряясь воле спасителя. Почему не заглянуть за границу дозволенного, не решиться на дерзость, разрешая себе вкусить толику восхитительно сладкого нектара запретного плода, трепетно прикасаться к нежнейшим артефактам девичьего целомудрия, не обследовать таинственную долину страсти. Ведь никто никогда ничего не узнает!
– Но ведь может получиться так, что ей не понравится, тогда как! Нет-нет, обязательно придётся по вкусу, иначе, зачем было ловчить, делать вид, что совсем ничего не чувствует: разве можно безмятежно спать, когда сердце выпрыгивает из груди, подгоняя движение крови, склоняя к проявлениям безумства?
Вон и лицо покраснело, и уши огнём горят, ресницы и губы дрожат, не в силах скрыть возбуждение.
Фантазии заиграли новыми красками. Так далеко в грёзах он никогда прежде не заходил.
На пересечении с кольцевой линией толпа схлынула, обнажив полупустые ряды сидений.
Замечательно, можно подремать сидя или просто расслабиться перед началом рабочего дня, который не сулил ничего хорошего: очередная перестановка в руководстве вызвала шквал напряжения в коллективе. В списке кандидатов на вылет он был в числе лидеров: слишком активно и ярко проявлял самостоятельность.
На очередной остановке в закрывающуюся дверь вагона влетела растрёпанная девчонка в клетчатых брюках, тёмной джинсовой куртке, надетой поверх коротенького топика, обнажившего упругий белокожий животик.
Торопыга сходу налетела на него, неловко подвернула ногу, громко ойкнула, не глядя, извинилась и упала на противоположное сиденье, увлечённо изучая возможное увечье.
Мысли о новой пассажирке неожиданно поглотили воображение. Он и она… наедине, – задержи дыхание, девочка, закрой глаза, спи-и-и, – гипнотизировал он нечаянный объект вожделения, который намеревался немедленно поместить в видение, даже стихи чьи-то вспомнил “ – Помогите ради бога, – умоляла Недотрога. – Чем помочь вам, успокойтесь…– Ну, пожалуйста, дотроньтесь…”
Обычные манипуляции с сознанием дали сбой. Девчонка не желала становиться персонажем романтической галлюцинации.
Юноша ждал, когда девочка посмотрит в его сторону: ладная фигурка, бледное с веснушками личико, пухленькие губки, тонюсенькие запястья. Коротышка, однако, стройная.
Тактильный контакт между ними во время падения был мимолётным, но довольно тесным. Жертва спешки была поймана в полёте за плечо и талию, аккурат в том месте, которое она не постеснялась оголить.
Прикосновение к нежной коже невольно запустило цепь интимных реакций и пикантных ассоциаций, которые впечатлительное воображение поспешило конвертировать в приятные воспоминания, а уже они послужили мощным динамическим импульсом для развития драматургии сюжета в волнительном романтическом ракурсе.
Игорь грезил наяву, легко представив как девушка (в сознании непроизвольно всплыло имя Эмилия) просыпается утром в широкой постели под атласным одеялом приятного персикового оттенка, обволакивающим совершенное тельце непередаваемым чувством оптимально возможного комфорта.
Юноша ощутил себя на месте этого одеяла, затаил дыхание от тесного соприкосновения, задрожал всем телом от избытка живительной энергии, которая из видения материализовалась в реальности сильнейшим возбуждением.
Вот она откидывает его край, опускает на пол малюсенькую ступню, затем вторую.
Приятного оттенка педикюр, кукольные пальчики, круглые коленки, к которым хочется прикоснуться губами.
Глаза Игоря широко открыты в поиске взгляда напротив.
Картинку происходящего там, в ином отражении, он скорее чувствовал и переживал, чем видел, но ощущение присутствия при пробуждении проказницы было вполне реалистичным.
Девочка, сидящая в вагоне, не торопилась предъявить заинтригованному зрителю подлинное обличье: в наклоне увлечённо массировала воспалённое вывихом запястье, сняв туфельку.
Если бы не крайняя юношеская стеснительность… он с удовольствием полечил бы эту маленькую стопу. Наверно она целиком уместилась бы в его ладони.
Причудливые фантазии, подогреваемые созерцанием юной грации, приятно щекотали нервишки, побуждая активнее развивать поступательное течение виртуальных событий.
Меж тем девушка из фантазии встала с разогретого нежным телом ложа, потянулась, чувственно выгнув спинку. Прозрачный пеньюар позволял рассмотреть соблазнительные подробности: малюсенькую, но высокую и тугую грудь, тонкую талию, плавно переходящую в соблазнительно округлые бёдра, развилку ног с тёмнеющим сквозь ткань треугольником, упругие ягодицы.
Эмилия из наваждения игриво покрутилась перед хорошо освещённым зеркалом, скинула под ноги ночную рубашку, ловко поправила волосы, что-то внимательно разглядела там, куда Игорь не решился смотреть, улыбнулась и бодро удалилась в ванную.
Лицо… юноша страстно желал немедленно обменяться с пассажиркой напротив взглядами, внимательно изучить особенности её мимики, чтобы составить полный портрет, но возбуждённые интимным видением мысли из голограммы понеслись вскачь, опережая реальную сюжетную линию на целую жизнь.
Игорь чувствовал мощный ток крови сверху вниз, испытал небывалый эмоциональный подъём и судорожные позывные соблазнительно сладостной лихорадки, которая побуждала к смелым соблазнительным действиям.
Ещё бы! Не так просто находиться рядом с объектом вожделения, видеть всё это великолепие… и довольствоваться пассивным созерцанием.
Напряжением воли Игорю пришлось укротить позывные соблазна.
Это было непросто. Морок и явь смешались в единое целое, получая от мозга противоречивые химические сигналы, властно диктующие желание поддаться первобытному азарту охотника, рождённого сражаться и побеждать.
Юноша растерянно посмотрел по сторонам. Пассажиры делали вид, что ничего не понимают, но Игорь знал, чувствовал, что они притворяются безучастными: притаившиеся зрители ждут от него активных действий, ожидают стать свидетелями пикантной развязки.
Девушка из пассажирского вагона выпрямилась с закрытыми глазами. Мимика ясно давала понять – ей всё ещё больно.
Полные яркие губки, аккуратный носик, маникюр, – ну же, Эмилия, открой личико, милая, покажи глазки – зеркало бессмертной души. Я ведь не просто так обратил на тебя внимание.
Девочка на мгновение пересеклась с Игорем взглядом и тут же опустила глаза в пол, словно робкая школьница, впервые поймавшая заинтересованный юношеский взгляд.
Несколько секунд спустя Эмилия украдкой посмотрела в его сторону и опять спряталась, раскрасив чувствительную кожу лица и шеи ярким пунцовым румянцем, сделав вид, что увлечённо копается в кармашке миниатюрного рюкзачка, но ничего из него не доставала.
Неловкое девичье смущение (впрочем, он и это мог выдумать), лишь раззадорило воображение юного романтика, придав фантазиям новые смыслы, вливая в чувствительное тело избыточную порцию интимной энергии.
Игорь вперил взгляд в кукольные ладони девушки, перевёл внимание на едва различимую грудь.
Концентрация гормонов в крови нарастала лавинообразно, иначе как объяснить сбивчивое дыхание, учащённые сердечные ритмы и настойчивую пульсацию в каждой клеточке тела?
Реальная пассажирка скромно сидела напротив, а девочка из воображения, не стесняясь, бесстыдно игралась с душем, эффектно демонстрируя гибкую подвижность и умение доставить себе секретное удовольствие. Ведь она девочка, а рядом никого нет.
Откуда ей знать, что он внимательно следит за развитием событий.
От осознания неловкости ситуации на мгновение Игорю становится стыдно, но любопытство оказывается сильнее давления совести.
Пока Эмилия тщательно вытиралась, Игорь стоял за её спиной, не шелохнувшись, страшась разоблачения.
Напряжение в мышцах катастрофически быстро росло. Ему казалось, что девочка из параллельной реальности чувствует его присутствие, ждёт и одновременно боится прикосновения.
Сделав иллюзорный шаг навстречу, Игорь остановил внимание на совершенной груди, похожей на лесные колокольчики. Как велико было желание дотронуться до этого великолепия, но, увы, нельзя. Виртуальное свидание навсегда останется личной тайной.
Девочка из реальности улыбнулась, жестами показала, что не хотела привлекать к себе внимание подобным образом. Игорь приложил руку к груди, – понимаю, мол.
Девушка показала на ногу, развела в стороны руки, давая понять, что не знает как двигаться дальше.
Юноша попросил жестом разрешение осмотреть ногу. Эмилия согласилась.
– Торопилась на пересдачу зачёта. Такая засада! Не представляешь, какого труда стоило уговорить преподавателя дать шанс реабилитироваться до начала занятий.
– Представляю, сам недавний студент. Можно пощупать? Сдаётся, у тебя лёгкий вывих. Попытаюсь вправить. Я умею. Раньше занимался гимнастикой. Травмы – неотъемлемая часть жизни атлета. Ну вот, косточки легко встали на место. Неприятно, больно, но не смертельно. Я Игорь. А ты… Эмилия… угадал?
– Нет, я Стелла. Хотя… бабушка рассказывала… мама хотела назвать Милой, но Людмилой или Эмилией, не уточнила. Монетку бросали. Провидение с мамой не согласилось. Я привыкла, хотя иногда представляю себя с другими именами.
– Ты больше на Эмилию похожа, мне так показалось, сам не знаю, почему.
– Имя – это набор букв, не более того. В современном мире он чаще случаен. На выбор имени влияет благозвучность звучания… нереализованный жизненный опыт родителей, и мода.
– Встань. Больно… идти сможешь?
– Надеюсь, что да. Очень надо.
– А я надеюсь… что мы с тобой ещё встретимся.
– В принципе, я не против. Кажется, сегодня мне понадобится провожатый. У тебя есть свободное время?
– Семь бед – один ответ! Моя участь как специалиста в данную минуту висит на волоске. Грядёт чистка рядов. Новый босс намерен ввести в кадровый состав преданных апостолов. Я для него – белая ворона. Нужна мне такая судьба? Другое дело ты…
– Поясни.
– Я в нечаянное стечение обстоятельств не верю. Случайность – закономерность высшего порядка. Следовательно…
– Вот ты какой… психолог. Хочешь познакомиться – так и скажи.
– Разрешаешь! Я ведь не знал, что так можно.
– Как!
– Без театральных эффектов, велеречивых речей, конфет и букетов. Без прогулок под Луной, запаха прохладной вечерней свежести, когда просто невозможно не обняться. Без чувственных впечатлений и романтических грёз, без признаний и обещаний.
– Ты серьёзно, Игорь! У меня создалось впечатление, что всё случившееся – некий хорошо отредактированный сценарий.
– И кто, по-твоему, драматург и продюсер? Неужели думаешь, что мироздание способно нас заметить?
– Да, возможно, наша встреча – замысел Творца. Почему нет! Ты так на меня смотрел, словно увидел привидение. А я… мне было так неловко… и так сладко. Мечтала встретить твой взгляд, услышать голос, прикоснуться. Я даже представила, только не смейся… как мы целуемся.
Игорь покраснел до кончиков волос, потупил взор, – можно, я промолчу, не буду говорить, что чувствовал, о чём грезил. Мне, право, стыдно вспоминать.
– И не надо. Сама обо всём догадалась, не маленькая. Ни за что не поверила бы, что так бывает. Мне казалось, что рассказы про внезапно возникшие чувства, про любовь с первого взгляда и вообще про любовь – наивные детские сказки.
– Как ты сказала… про любовь! Знаешь, Эмилия, мне откровенно нравится ход твоих мыслей. Это определённо стоит обсудить.
Билеты в разные купе
Но сколько б пятниц не было в неделе,
где б не пересекались параллели –
когда из всех примет всего одна
пророчит счастье – битая посуда,
резонно полагая, что отсюда
спасение тем лучше, чем скорей,
душа, поймав за хвост попутный ветер,
холодного прощанья не заметит
последнего из многих октябрей.
Ксения Хохлова
Обстоятельства размеренной, устоявшейся семейной жизни тридцатипятилетнего Виктора Тарханова который год подряд диктовали особые условия романтических встреч с Дашенькой, дружба с которой давно и прочно переросла в откровенные интимные отношения.
Встречались изобретательные любовники в поездах дальнего следования.
Билеты заказывали заранее в обе стороны. Туда – на ранний утренний рейс, обратно выезжали после обеда, чтобы вечером, к приезду семей от стариков, быть дома, успев нейтрализовать азартное воодушевление, многократно усиленное страхом разоблачения, и пряные ароматы запретной любви.
Сценарии поездок и отказа сопровождать семьи тщательно продумывали.
Четыре-пять часов в отдельном купе туда, каждый раз в ином направлении, чтобы разнообразить букет впечатлений от пикантного во всех отношениях приключения; неспешная прогулка по памятным местам, шикарный обед в ресторане города прибытия и посадка на обратный рейс.
Дома старательно смывали с себя следы интимного соприкосновения, до новой встречи успевали надеть личину семейного благополучия, лёгкой сентиментальной влюблённости в детей и супругов, вжиться в роль ревностных хранителей семейного очага.
Свидания эти случались довольно редко, но регулярно.
Любовники за время разлуки (виделись часто, так как жили по соседству, дружили семьями, но старательно напускали на себя сдержанное равнодушие, чтобы не разрушить тайну встреч) успевали нагулять непомерный интимный аппетит.
Желания и сил бесконечно сливаться в экстазе под мерный стук колёс, невольно диктующий ритм единения, хватало с лихвой на всю обратную дорогу, а послевкусия, способствующего пылкости романтического воображения, до следующей увлекательной новеллы, условия для которой должны были сформироваться и вызреть, дабы не вызвать у супругов подозрений.
Удивительным было то, что Виктор никак не мог привыкнуть к неловкому девичьему смущению Даши, несмотря на солидный семейный стаж обоих, а она немедленно впадала в сладкую восторженную эйфорию, стоило лишь посмотреть другу в глаза.
Трепетная робость подруги буквально за секунды воспламеняла его страсть, а она начинала мощно фонтанировать эмоциями и соками под напором воспалённой впечатлительности.
Виктор обожал интимный запах своей девочки (право на ласки с которой, не без основания считал законным), без примеси парфюмерии и косметики, сходил с ума от тонкой прозрачной кожи, сквозь которую видна была ускоренная пульсация насыщенной гормонами счастья крови.
Женщина была осведомлена об этой его слабости, потому в экзотический рейс отправлялась абсолютно естественной, что не совсем привычно: муж любил насыщенные цветочные ароматы и яркие краски, чему она предпочитала безоговорочно подчиняться.
Флиртовать, насыщать пространство общения витаминами страсти, любовники начинали с телефонных звонков.
На вокзал (на всякий случай) добирались отдельно: Виктор с пересадками на метро, Даша на такси через продуктовый магазин. Расслаблялись, лишь закрывшись в купе.
– Любимая, – с придыханием шептал Виктор, нежно прижимая сладкую добычу к груди.
Женщина с ходу начинала дрожать.
– Ну-ну, не волнуйся так, пусть вагончик тронется. Сдадим билеты, получим бельё и тогда…
Дашенька успокаивалась, чинно усаживалась на полку, старательно делая вид, что с попутчиком незнакома. Но процесс самообольщения был запущен. Давление влечения не выдерживало размеренного течения в тихих берегах насыщенной гормонами крови.
– Мы в середине вагона, Витенька! Десять минут в нашем распоряжении. Поцелуй меня, Тарханов, немедленно!
– Сядь, не мельтеши. Сам из штанов выпрыгиваю… но терплю. Нас ждёт незабываемое приключение. Думай о хорошем. Нет, лучше не думай, дыши глубже. У меня конфеты ментоловые есть, термоядерные. Чётко оттягивает. Пососи…
Дашенка стойкостью любовника не обладала. Она уже обильно мироточила, готова была немедленно преклонить колени в поисках любовного нектара. Впечатлительная натура, разогретая до точки кипения, нуждалась в немедленных действиях, а он, павлин, распустивший перья, с похабными намёками.
– Дверь закрой… у меня сейчас сердце выпрыгнет. Какого чёрта мы стоим!
– Разве ты не заметила, Дашенька, мы едем.
Виктор выглянул в проход, – скоро проводница заглянет к нам. Крепись.
– Ага, подходи – не скупись, покупай живопись.
Даша откинулась назад, сладострастно изогнулась, издав стон разбуженного сладострастия, который невозможно ни с чем перепутать, с силой сжала бёдра, оглаживая набухающую желанием грудь.
В это момент в купе ворвалась с наклеенной на лицо лукавой улыбкой проводница, – вам плохо, дамочка?
– Напротив, очень хорошо!
– Постараюсь не беспокоить.
– Будьте любезны. Надеюсь, двадцать долларов хватит, чтобы оградить нас от излишнего любопытства!
– Вполне. Бельё сразу возьмёте?
– Пожалуй, да. И не надо так нагло улыбаться. Мы взрослые люди. Имеем право.
– Бесспорно, милочка! Приятно провести время. Минут за двадцать до вашей станции постучу. Вот так, – хитрюга наклеила на себя официальное лицо и настучала мотивчик, – молодой человек, следуйте за мной. Выдам вам новенькие комплекты, чтобы не испортить вам праздник.
– Мы бы хотели… вам ведь заплачено. Оставьте ради бога непристойные намёки. Мы люди добропорядочные, интеллигентные.
– Я что… я ничё. Молчу себе в тряпочку. Трахайтесь на здоровье. Мне-то что.
– Сударыня, я бы попросил… не провоцировать скандал. Это моя супруга. Как вам не стыдно издеваться над деликатными чувствами!
– Ваше бельё, Виктор Леонидович. Визиточкой не поделитесь? Страсть как люблю беседовать с интеллигентными мужчинами в тёплой интимной обстановке.
– За кого вы меня принимаете!
– Конечно же, за потомственного интеллигента. Не волнуйтесь так. Секс – дело добровольное.
– Возмутительно!
– Вот, минералочки попейте. Идите уже, вас ждут великие дела. Больше не побеспокою.
– Эй, – крикнула стюардесса с бейджиком, на котором значилось “Юдина Ефросинья”, вдогонку, – чай принести?
– Как ещё объяснить, что мы ни в чём не нуждаемся!
– Слава богу, любитесь на здоровье. Наш коллектив – лучший на данном направлении. Комфорт гарантируем.
Тарханова трясло. Руки-ноги дрожали, пресс предательски напрягся, краска возмущения залила алым пламенем кожу, глаз начал дёргаться.
– Витенька, что с тобой, на тебе лица нет. Иди в тамбур, подыши воздухом. Постелю быстренько и позову. Эй, Витенька, ты меня слышишь, родненький! У меня Феназепам есть, проглоти таблеточку.
– Не надо, Дашенька, само пройдёт.
– Не спорь, не для того мы затевали это путешествие, чтобы играть в поддавки… со здоровьем. Давление бы надо померить. Господи, пульс-то какой! Приляг. Вот… сейчас застелю и начну реанимировать. На салфетку, флейту протри. Случилось-то что?
– Нас рассекретили. Эта хабалка…
– Бес с ней. У них своя свадьба, у нас своя. Таблетку глотай. Вот так, молодец. Теперь штаны стягивай. Что тут у нас так воинственно топорщится! Сладенький мой. Вот мы его. Чистенький, крепенький… мой. Никому тебя не отдам. Отошёл? Тогда и я разденусь. Ну, как… я ли не пава!
– Даш, давай просто полежим.
– С женой належишься. Не для того мама ягодку растила, чтобы нектар всуе пропадал. Расслабься. Вот, а ты боялся! Стоит соколик, не шелохнётся. Ну-ка присядь, ноги пошире. Потрогай вот здесь, глубже… не стесняйся. Любо-то как!
– Ты ли это, Дашенька! Стеснительная всегда была, от поцелуев краснела.
– Взрослею. На себя оглянись. Волос седой видел? По-мол-чи… замри, ущипни за сосок. Сильнее, золотко, скоро финиш. Э-э-э-х-х-х, любый ты мой! Не сторонись, у меня спираль. Эликсир этот – лучшее средство от старости. Не шевелись, пусть как следует рассосётся. Любовь на радость нам дана, Витюша. Мы с тобой самые счастливые.
– Когда в купе уединяемся. А на самом деле? Может нам того… окончательно объединить усилия?
– Глупости говоришь, касатик. Жить надо настоящим, а оно у нас фантастически интересное. Много видел пар, кому удалось родственную душу встретить. Пусть не сразу. Ошибок успели наделать. Но, то ничего. Главное для нас на данном этапе жизни – соблюдать инкогнито.
– А она, Ефросинья Юдина, с одного взгляда нас расшифровала. Трахайтесь, говорит, голубки, на здоровье.
– Ну и что с того!
– Дайте, говорит, Виктор Леонидович, свою визитку, я вам позвоню… для интимного разговора.
– О-баба, таких – одна на миллион. Дал?
– Чего!
– Визитку.
– Дашенька… разве я похож на блудливого кобеля?
– Ты… ты – нет. Это я тебя совращаю. Сучка не схочет – кобель не вскочит, так?
– Глупости говоришь, у нас же любовь.
– С женой тоже? А я со своим после наших рандевушек ложусь, ножки к потолку задираю, чтобы не сомневался, что я целомудренна и верна, оргазмы реалистично имитирую, даже сама порой верю, что трижды кончила. Запуталась – люблю, не люблю… хрен его знает, Витюша. Не мы любовные треугольники изобрели… не мы! Давай не будем копаться в дерьме. Игорь – мой муж. Единственный. Нет у меня повода предавать его. Да и тебе он друг. От добра – добра не ищут. Мы ведь развлекаться отправились, так! В чём дело? Вот она я перед тобой… в наряде первобытной Евы… голая, беззащитная, готовая на всё… для тебя. Пользуйся, касатик. О дурном не помышляй. Разводов и дележа имущества не будет. Договорились!
– Да… наверно, да. Я тебя люблю!
– Докажи!
– Как?
– Думай, экспериментируй, старайся. Любовь – титанический труд. Знаешь, о чём я сейчас подумала, а ведь я своего Игорька на самом деле люблю. Он – моё первое серьёзное чувство. Первая свадьба – тоже с ним. Конечно, в нём нет твоей силы, твоего лихого безрассудства, готовности в доску разбиться, чтобы удовлетворить, но и ревности нет, агрессии. Наверно зажрались мы с тобой, пресытились, оттого и нос воротим о самых родных.
– Хочешь расстаться?
– Думаю! Поздно нам с тобой Боржоми пить, попой об попу стучать. Ты – моя фантомная душа. Оторвать не могу, ибо больно. Слёзы изводят, думы гадкие, потом с миром начинаешь прощаться. Сначала не всерьёз, понарошку, потом свыкаешься. Есть-пить забываешь. Если продолжить это развлечение – раздумаешь дышать. Пробовала. Не дано курице соколом летать! Зря ты этот разговор затеял. К парадоксальному решению подтолкнул. Давай прекратим бодаться, пока не поссорились. Отдохнул чуток – впрягайся. Горю вся от желания. Всего тебя хочу внутри чувствовать… всего-всего! И будь что будет!
