Валерий Столыпин
Потому что это колдовство
Такой твердости… ха-ха… характера, блин, давненько не бывало. Решено, ныряю. С головкой. Точнее с головкой…
Разговоры моментально закончились, началась академическая гребля.
Заплыв номер один. Удачно.
Участники финишировали одновременно. Работали ударно, пота не жалели.
Протрезвели уже на третьей дистанции, дальше открылось второе дыхание, потом третье…
Андрей тайком поглядывал на часы и офигевал, конкретно не понимая, как такое могло произойти с ним, абсолютным однолюбом и противником примитивного б***ства. Просто полтергейст, не иначе.
Пока они со Светкой мстили, добиваясь, таким образом от Серёги безоговорочной капитуляции, подруга забыла, из-за чего поссорилась с мужем. Наверно это был гормональный, а не психологический конфликт, не иначе.
Девушка, ещё находясь под Андреем, сосредоточенно думала, как теперь исправлять положение и замириться с мужем.
Что это необходимо, уже даже не обсуждалось. Он единственный и любимый.
Что в таком случае происходит в настоящий момент?
Да ничего не происходит. Нервный срыв. Доктор прописал такое лечение. Оно помогло. Всё замечательно.
– Андрюха, шабаш! Похулиганили и будет. Спасибо, что не отказал. Ты настоящий друг. Век помнить буду. А теперь забудь. Добро? Ничего между нами не было. Так и знай. Где был, что делал… ничего не помнишь. Подскользнулся, упал, проснулся – гипс. А ты милый, забавный. Не зря тебя так Леночка любит. Но детей делать и ты не умеешь. Или она. Кто нас всех разберёт. Кстати, а ты того…
– Чего я того?
– Ты что, в меня что ли… с ума сошёл?
– Говорить нужно вовремя. Я-то причём? Мы с Леночкой никогда не предохраняемся.
– Да мы, в общем-то, тоже, потому и упустила из виду. Ладно. Мелочи жизни. Можешь поцеловать меня последний раз. Если хочешь. На этом всё. Я пошла. И ещё раз спасибо, надоумил. Серёгу своего люблю и ни на кого не променяю.
– Так я тоже… ну… это… Леночку только. Завела ты меня подруга, сам не рад. В грех вогнала. Не, не подумай, я не в обиде. Однако, темперамент у тебя, дай бог!
– И тебя тоже этот дядька не обидел. Пёр как лось сквозь непроходимую чащу. Мне понравилось. Честное слово. Только это между нами. Я пошла.
Прошло ещё немного времени, когда Леночке стало плохо. Отравилась, похоже.
Вызвали скорую. Врачи приехали, осмотрели и послали в женскую консультацию, где поставили однозначный диагноз: беременность, шесть-семь недель.
Дела. Столько усилий впустую и вдруг бац… вторая смена, точнее первая беременность.
Поставили Леночку на учёт, послали анализы сдавать. Настоящий праздник.
Девушка ликует, места себе не находит. Огорчает лишь одна, но очень колючая, беспокойная мысль, – чей плод? Вдруг Серёжкин? И что тогда? Ладно, даже если так. Как есть, так и есть. Главное мой, и точка.
Ещё интереснее стало месяца через два, когда симптомы беременности объявились у Светланы.
Серёга стоял на ушах от счастья, бегал как ненормальный и сообщал всем подряд, что юзанул, сделал. Напился по такому отрадному поводу вдрызг. И праздновал, праздновал. Еле Света его успокоила.
Рожали девчонки с небольшим интервалом. Обе осенью. У Леночки родился парень, у Светланы девочка. Ухаживали за детишками артельно, привлекая бабушек и дедушек.
Всё было хорошо, пока детям не исполнилось шесть лет.
Скандал разразился внезапно: Светка с Сергеем оба шатены, а у мальчонки волосы начали стремительно рыжеть. В кого бы это?
Бабушки с дедушками долго перебирали в памяти всю родню, ни одного рыжего не смогли припомнить. Но одного каждый из них хорошо знал – Андрюху Куракина.
И понеслось: слёзы, наговоры, разговоры.
Хорошо, что в ту пору никто про генетический анализ не слыхивал, а действующие лица так и не признались: рыльце-то у всех в пушку.
Представляете, с какими мыслями люди живут? Или свыклись?
Думаю совсем им не сладко. Хотя… если подумать хорошенько: ведь каждый из них получил в принципе то, что хотел. Детишки теперь у каждого, а что перекрёстным опылением созданы, так то и в природе бывает, как говорится, воля божья.
Спросите, откуда про это всё знаю? Так я же им всем друг. Бывают моменты, когда каждому исповедаться необходимо. Обстоятельства сошлись таким образом, что для всех четверых я духовником случайным оказался.
Было это много лет назад, наши пути разошлись. Теперь и мне пришло время сознаться, что хранил столько лет эту страшную тайну.
Настоящие мужики
Витька приехал домой, где не был около года. С автобуса сразу направился в родительскую квартиру.
По дороге повстречал школьного друга. Сколько с ним связно: проказничали вместе, девчонок задирали, с мальчишками дрались. Правда, это было совсем в другой жизни. Теперь всё иначе. Шесть лет прошло после школы. Выросли, возмужали, в армии отслужили.
– Здравствуй, Лёха! Как давно я тебя не видел. Как жена, Катенька как, а дочка, – приветствовал Виктор друга, который женился по залёту сразу после школы.
– У меня теперь, Витюха, сын. А жену, вторую, Алёна зовут. Только мы не расписаны. Нафиг нужно. Никогда не поймёшь, чего этим бабам нужно. Дуры, они и есть дуры. Начнёт права качать, а ручки-то, вот они… обломается жизни меня учить . Я с ними не церемонюсь. Не нравится – вали нахрен, откуда пришла. Пускай чувствует, с чьей руки жрёт.
– А Катя, как же Катя? У вас же такая любовь была. Все мальчишки тебе завидовали, какую девчонку подцепил. И дочурка. Помню, как ты её на руках носил.
– У меня теперь другая жизнь, братуха, совсем другая.
– Чего случилось-то?
– Не бери в голову. Нормально всё у меня.
– Навещаешь, хоть? Родная кровь… Представляю, какое счастье с дочкой общаться, видеть, как растёт. Первое слово, первые шаги. Завидую. Я до сих пор ни разу не влюбился. Армия, учёба, теперь работа. Ладно, какие мои годы. Успею.
– Да ну её! Я про бабу, про Катюху. Дофига хочет. В мужские дела лезла, с друзьями запрещала встречаться. Рожать я её не заставлял.? Не заставлял. Факт. Сама захотела, пусть теперь расхлёбывает. Предлагал же ей аборт сделать.
– Какой аборт, дружище, ты о чём? Катюшке тогда семнадцати не было.
– Меня их бабские дела не касаются. Их дохрена, а я один. Если каждая дура, какую я по пьяни трахну, рожать возьмётся… короче, не мужское это дело, сопли жевать. Катюха, пока не выступала, жил с ней, а как зубы выставила, попрощался. Желающих со мной переспать, во сколько, – Лёшка красноречиво провёл ладонью по горлу, – отбоя нет. Я щедрый, никому не отказываю, всех трахаю.
– А как же любовь? Я ведь на свадьбе у вас был. Помню, как клятвы давали: вместе навеки.
– Бред. Это так, для форсу. Нынешняя, Алёна, тоже дурой оказалась. Предупреждал ведь: дети мне не нужны. Но эта хоть молчит, зубы не скалит. И правильно делает. У меня рука тяжёлая. Зубов не хватит бодаться со мной.
– Ты что, бьёшь её?
– Учу, брат, учу. Это б***ское племя нельзя распускать. На голову сядут.
– Ну и как у вас с ней? Любишь хоть?
– Я их всех люблю. Кто ноги раздвинул, ту и люблю. Готовит Алёна хорошо. Не транжира. Друзей моих в гости принимает. Пьёт в меру.
– Значит, если рот раскроет и претензию выскажет, ты её тут же… того… с ребёнком на улицу?
– Пусть спасибо скажет, шалава, что кормлю. Квартира, опять же, моя? Моя. Факт. Девки ко мне в постель сами прыгают, отбоя нет. Эта молчит. А здоровья у меня, сам знаешь, как у батьки. Кстати, папашка тоже очередной раз женился.
– Это в который же раз?
– А кто считал? Он же настоящий мужик. Шестой десяток, а бабу привёл, по-моему, ей лет тридцать, не больше. Я бы тоже её поимел. Симпотная такая, но пьянь. У батьки, сам знаешь, не забалуешь. С одного удара в нокаут оправит. Потом всю жизнь на лекарства будет работать. Ну и хрен с ними со всеми. Баб много, на мой век этих кошёлок с лихвой хватит.
– Ты же говоришь у тебя Алёна.
– Секса, Витюха, много не бывает. В жизни нужно успеть всё попробовать. И всех. Я стараюсь.
– Не боишься на старости лет один остаться?
– Не. У меня профессия. Я электрик. И сантехник. Всегда с деньгами буду. Бабам только полный кошелёк да мужская сила надобны. С этим у меня всё в порядке. Ни одна не жалуется. Может, в гости зайдёшь, на рюмку чая?
– Спасибо, нет. Я дома привык. Моей мужской силы только на жену и работу хватает.
Лёшка рос как сорняк. Были у него родители. Живые, относительно здоровые. Мать прибаливала. Причиной тому были беспробудное пьянство и лень.
К тридцати годам она заработала проблемы с печенью и почками, попутно аллергию. Набрала, при росте сто шестьдесят сантиметров, сто килограммов веса. В результате разрушение суставов и тремор.
Пить, курить и жить безрассудно, однако, не прекратила.
Отец у Лёшки комплекции богатырской. Силищей обладал впечатляющей, богатырской. Если руку кому пожмёт вполсилы, косточки хрустят. Зарабатывал неплохо, в связи с чем, денежки в семье всегда водились, но тратили не на всё, больше на выпивку.
Холодильник обычно стоял пустой. Лёшка вечно ходил голодный. Зато пара ящиков водки под кроватью не переводилась.
За наличием огненной воды батька следил строго. Гостей в доме всегда было много.
Когда мамка начала сдавать, сами понимаете: тридцать лет ещё молодость, а она в старуху превратилась. Отец стал молодых да симпатичных, но податливых и безотказных приводить.
После приёма горячительных напитков проводил испытание. Естественно в кровати.для чего выгонял из дома Лёшку, а жену запирал на кухне, поставив перед ней початую бутылку беленькой.
Мамка не перечила. Кулачищи-то у муженька чуть меньше головы размером, в дело он их пускал часто! Синяки у неё с лица почти не сходили.
Был случай, ещё по молодости, испытала на себе, вякнув что-то, не подумав. Удар был молниеносный, аккурат в лоб. Что было потом, она не помнила, но голова болела месяца два. Больше мамка взгляды и мнения никогда не озвучивала.
Если чего спрашивал, кивала, не раздумывая: вроде как соглашалась. Со временем приспособилась, считала такое положение дел естественным.
Лёшка, научился у пьяненьких родителей, иногда и у гостей, карманы подчищать.
Иногда выуживал приличные суммы. Ни разу не попался.
Бывали случаи, когда добыв несколько крупных банкнот устраивал для пацанов аттракцион невиданной щедрости: покупал ящиками лимонад, коробками мороженое и пряники.
Мальчишки его за это любили. Матери друзей частенько подкармливали мальчонку, считали его сиротой.
В обносках он не ходил, но выглядел бездомным. Одежду Лёшке покупали, только никто её не стирал, не ремонтировал. От покупки до покупки штаны, рубахи и свитера принимали совсем непристойный вид.
Школьную форму Лёшка весил на плечики. Имела она вполне респектабельный вид, но запах источала такой, что за одну парту с ним никто кто не садился.
Учился плохо, желания получать знания не имел. Оценки ему ставили скорее из сострадания и жалости, как сироте.
В силу физической мощи у ребятни он был коноводом. На проказы ума и изобретательности ему было не занимать. То и дело кто-то приводил его за ухо к родителям. Те посылали жалобщиков куда подальше, но в знак уважения и в качестве примирительной меры предлагали щедрую дозу горячительного.
Когда родители обиженных деток уходили, батька давал Лёшке леща и говорил, что он молодец.
– Так и нужно, Лёха. Ишь, взяли моду жалобиться. Хрен им по всей роже, чтоб легче дышалось. Мужик должен хулиганить, иначе в жизни не прорвёшься. Даже на стакан не заработаешь. Бабы, они крутых, наглых, решительных любят. А науки пусть интеллигенция вшивая грызёт. Может, от тех знаний без зубов останутся. Хрен они столько заработают, сколько я. Не головой, руками богатства куются. Кому нужны важные дипломы, если инженер меньше грузчика зарабатывает? Да пошли они! Нам и так хорошо. Лишь бы друзей было полно, баб путёвых да застолье доброе. Всё остальное приложится. Так что, Лёшка, хулигань на здоровье. Никого не слушай. Только меня. Батька худому не научит.
Лёшка впитывал науку выживания, как губка. Усвоил.
– Бабы у меня, во где, – демонстрировал он кулачищи, – пожрать приготовить, лечь красиво, чтобы хотелось и моглось… да не раз, пока не усну.
Батька ничего от сына не скрывал. При нём девок демонстративно пользовал и ему предлагал.
– Пусть всё видит.
Иногда показывал в деталях: как, чего, куда…
Лёшка смотрел, усваивал.
– Учись, студент. Подрастёшь, научишься зарабатывать, и тебе давать будут, – поучал он сына.
Мамка умерла во время очередной попойки. Обмякла разом, словно заснула.
Собутыльники сначала отодвинули тело в сторону, затем отнесли на кровать и забыли. Такие события в подобных компаниях никого не трогают.
– Обожралась, скотина. Ну и хрен с ней. Проспится.
Дня через три, когда спиртное закончилось, стали в себя приходить. Начали мамку тормошить, а она холодная.
Батька “с похмелюги” взъерепенился, осерчал, начал ногами приводить мёртвое тело в чувство. Когда дошло, что нет больше жены, мамки и вообще человека, пришёл в неистовство.
– Как это так, не спросясь. Кормил, кормил, а она… сука! Никогда не женись, сынок. Все бабы, б***и! Запомни. Батька дурного не посоветует. Хорони теперь эту сволочь. Такой праздник испортила.
И отправился к молодой любовнице, купив по пути три пузыря водки, заливать неприятность.
– Какого хрена я должен переживать за эту суку. Меры не знала, водку жрала. Не была бы дура, нашла бы нормального мужика. Любовь, б***ь, им подавай. Головой, думать нужно. Когда у мужика стоит, ему начхать на любовь и прочую лабуду.
Сердобольные соседи собрали денег, похоронили.
Лёшка мал был, ничего, в принципе, не понял. Заснула, мамаша, упилась. Отвезли куда-то.
Что до, что после её смерти, ничего не изменилось: жрать хочется.
Выжил. Со всеми батькиными любовницами выжил, не потому что, а вопреки..
Одна из них тринадцатилетнего парня походя обучила постельным наукам. Пока отец на работе, она на практике показывала: как, куда, зачем.
В пятнадцать лет Лёшка мог оседлать любую отцову сожительницу, хоть спереди, хоть сзади, не задумываясь о последствиях. Его любовницам обычно уже не грозила возможность забеременеть после десятков абортов и не долеченных заболеваний.
Мальчик был силён, но бестолков. Зато желающим развлечься папиным подружкам заматеревшую не по возрасту свиристелку мог вставлять, сколько потребуется.
Ту даму, что его обучила, Лёшка выпер, когда начала качать права, предъявлять претензии. Без стеснения и угрызений совести сказал батьке, что трахает его подружку.
– Ну и дура. Жила бы себе в достатке. Чего бабе не хватало?
Лёхе тоже в глаз прилетело. У батьки сил тогда было достаточно.
Парень науку запомнил.
Теперь и у Алексея плечи метровой ширины, а сил гораздо больше, чем у стареющего родителя.
Пока парень терпит его и его жёнушек.
Но время всё расставит по местам. У настоящих мужиков, у них так: не забалуешь.
Любовь на распутье
– Как хорошо, что Ленка в отпуске. Где бы мы ещё встретились? Марик, ты просто чудо. Ты такой, такой, даже слёзы на глаза наворачиваются! Что я буду без тебя делать?
– О чём ты говоришь, Вика, мне двадцать один год? Я всю жизнь любить тебя буду. Ты самая лучшая, самая желанная женщина в мире.
– Глупенький ты, Маратик. Зато мне тридцать семь. Муж, ребёнок, семейноё гнёздышко, уют, стабильность. Понимаешь, что нам не суждено быть вместе? Я мужа никогда не брошу. Он же, как броня. Не представляешь, как Вадим меня любит.
– А я? Мне кроме тебя никто не нужен. Всю жизнь тебя искал. Ты, женщина моей мечты. Знаешь, когда мы поженимся… да, не спорь, когда станешь только моей, родишь мне двух сыновей. Нет, трёх, пожалуй.
– Не выдумывай. Я с Вадиком счастлива, не представляешь как. Секс, это не вся жизнь, только маленькая и не самая лучшая её часть. Но, увы и ах, не могу я без него, без секса этого проклятущего. Наркотик, бля.
– Вот, Вика, вот! Я тебе этого, только добра… хочешь, весь выходной любить буду, без перерыва на обед? Никому тебя не отдам. Так и знай! Убью, если что. Или сам… ты этого хочешь?
– Встретишь ровесницу: молодую, красивую, стройную. Ты влюблялся когда-нибудь всерьёз, по-настоящему, когда день как год, когда дух вон, когда летишь и на землю возвратиться не можешь? У меня с Вадиком именно так и было.
– Было, да сплыло. Марат меня зовут. Очнись, Вика, посмотри, что сейчас в руках держишь. Моя ты, моя.
– Дай покурить, проказник. Нет, поцелуй сначала, мой сладенький, сокровище моё. Твоя, конечно твоя. Сегодня, сейчас. Делай со мной, что хочешь.
Марат прислонился к Вике упругим торсом, обнял. Его тут же накрыло, хотя ещё несколько минут назад был в ней до полного изнеможения.
Какая она чувствительная, как страстно реагирует на ласки. Первая любовь. Для него первая.
Как же всё быстро завертелось в его жизни. Юноша не подозревал, что способен на такие чувства.
– А Вика спрашивает: любил, не любил. Ещё как любил. Что это, если не страсть? Дух тело покидает, когда она рядом. Такого блаженства никогда не чувствовал. Рассудок, то ли есть, то ли не его совсем.
Одна беда – любимая замужем, причём мужа своего боготворит, и менять, похоже, ничего не желает.
Она про своего Владика много чего рассказывает.
Очень странно, но Марат её не ревнует. Даже уважение испытывает к человеку, который готов для Вики на что угодно.
– Это же здорово, что мы разделили Вику на две части. Вадиму душу, мне тело. И душу тоже. Нет. Это неправильно, когда душа отдельно от тела. Совсем, никуда не годится.
Замужем Вика почти восемнадцать лет. Сыну уже пятнадцать. Говорит, что счастлива в замужестве, если не считать звериный сексуальный голод, который женщина накопила за последние шесть лет. Столько времени они с мужем не занимаются сексом.
Вика откровенно преподносит Марату историю своей любви. Рассказывает интересно, эмоционально, отчаянно при этом жестикулирует. Слушать её приятно, несмотря на пикантные темы, приводящие в действие ревность.
Вика не скулит, не причитает, чтобы вызвать жалость, рассказывает с сарказмом и юмором на голоса и роли. Непонятно отчего, но юноше готов из её уст слушать чего угодно.
Он уже знает мельчайшие подробности знакомства, встреч, поцелуев у супругов, первого секса. Много чего настолько интимного, чего про себя услышать не хотел бы никогда. Даже о нескольких неудачных опытах взрослой любви с ним, любимым мужем, знал..
– Это хорошо, что попытки были неудачные. А сын, сын, откуда, если он не хочет и не может? Пусть что угодно делает, всё одно уведу тебя.
Вика между тем, едва отдышавшись, пускает сигаретный дым в потолок, прикрыв глаза. На лице её блуждает блаженная улыбка.
– Господи, – думает она, – какая чудовищная несправедливость. Что у меня в голове? Словно вся разлетелась на части. Одна часть с Вадимом, другая здесь. Как это всё соединить, склеить? Неужели я на самом деле такая развратная?
– Викуся, радость моя, я тебе кофе сварил.
Марат поставил поднос на табуретку у кровати, дотронулся до тугой груди. Так прикоснулся, что мышцы застыли и внутренности свело. Похотливая длань юноши проскользнула между ног.
Женщину затрясло, дыхание перехватило. Она застонала, схватила его руку, прижала к промежности. Мгновение спустя её насквозь пронзили сладостные конвульсии. Недокуренная сигарета дымила прямо в лицо, раздражая глаза.
Вика сама не понимала, почему плачет: сигаретный дым тому виной или безмерной величины счастье. Как же ей повезло встретить такого сильного, любвеобильного Марата. Вот только как ему объяснить, что продолжения банкета не будет. Секс отдельно, любовь – тоже отдельно.
– Временное это всё, временное! Как бы хорошо нам не было вместе, это не любовь. Муж, сын, вот что в жизни главное. А секс… нет, чёрт возьми, отказаться от Марата и его напора тоже невозможно.
Женщина уже сбилась со счёта, сколько раз улетала, витала в облаках вожделения на пределе безумия. Марат не был нежным, когда входил в неё. Он был сильным.
Юноша одержимо врывался в её разбухшую плоть, словно вбивал сваи. В постели он был сказочно хорош.
Марат бросал своё тело, словно на амбразуру, готовый скончаться от невероятных усилий прямо на ней. Мышцы юноши были напряжены, сам он сосредоточенно долбил и долбил, не обращая внимания на усталость и литры пота.
Да, им руководят молодость и похоть. Пусть так, зато с каким энтузиазмом и пылом он одержимо ломает её тело, полностью подчиняя своей похоти, растворяя себя в ней.
– Увы, – через несколько минут думала Вика, выравнивая дыхание, чувствуя неодолимое желание закурить, – хорош, жеребец, но в жизни слаб. То ли дело Вадим. Почему судьба неправильно, несправедливо распределяет желания и возможности? Разве нельзя было соединить силу одного и страсть другого в одном мужчине? Пусть бы это был один или другой, но единственный. И навсегда.
Вика ещё не успела отдышаться, вдохнула жадно лишь две затяжки, а Марат уже целовал живот, теребил соски. Его орудие, это она увидела, скосив взгляд, снова было готово к бою.
– Выбора нет. Нет выбора! Вадима не брошу, ни за что на свете. Столько лет вместе. Я его насквозь вижу, каждое желание на расстоянии чувствую, как и он моё. Как такое может быть: Вадима люблю и Марата люблю. Даже не пойму, кого больше. Вадим надёжный, хороший, добрый. А Марат… Марат рано или поздно пресытится, да и я старею.
Марат тем временем проследовал губами от восставших сосков до чувствительного холмика Венеры между ног. Вика застонала, выгнулась, застонала от наслаждения.
– Люби меня, Маратик, люби. Мой, мой!
