Валерий Столыпин
Потому что это колдовство
Любовь с коммерческим уклоном
События и время в семье Сапрыкиных который уже раз разделилось незримой демаркационной линией, изменив незримо схему отношений, образ жизни и даже чувства.
До того, как в семье появились деньги, было иначе.
Лучше или хуже, не скажу, но изменилось всё: еда, вещи, распорядок дня, привычки. Основательнее всего мутировали отношения.
Из романтической и трепетной любви вырастал некий бесформенный монстр, стирающий яркие чувства, заменяя их товарно-денежным обменом, эквивалентом которого становились поцелуи, объятия и супружеские обязанности.
Поначалу, когда удалось вырваться из цепких когтей бедности, которая сопутствует каждой зарождающейся семье, начинающей строить быт с чистого листа, жизнь закипела.
Любовь бурлила и клокотала, как вода в чайнике, расплескивая в стороны и извергая из-под прыгающей крышки обжигающие брызги счастливых событий, желаний и целей.
Бурлящие пузыри торжества и блаженства поднимались колоколом с самого дна, заставляя танцевать и переливаться всё вокруг, возвещая окружающему миру радостную весть энергичными эмоциями и прекрасно-безумными поступками.
Каждому из нас известен восторг по поводу первых семейных приобретений, средства на которые копятся путём тотальной экономии. Ситцевое платьишко, дешёвые туфельки и губная помада для неё, рубашка и носки для него: разве это не повод для праздника?
Влюблённые готовы друг для друга на всё. Основная семейная ценность – любовь.
Радость от сбывающихся грёз была недолгой. Адекватной реакции на неистовое бульканье и шипение перегретого, а оттого чересчур насыщенного материального пара не последовало.
Сравнение с семьями, которые “умеют жить” показали Лизе убогость того, чем оделила судьба непосредственно её.
Почему гармония ликования и благодушия неведомым образом обрушилась, обратившись в полную противоположность – неудовлетворенность и зависть, было непонятно.
События развивались быстро, запаса положительных эмоций всё ещё было достаточно, чтобы украсить отношения и быт.
Неустойчивое равновесие внутрисемейных отношений балансировали любовь, вожделение и страсть, концентрация которых в крови супругов по-прежнему превышала среднестатистические значения.
Ревность ко всему недостижимому, что непременно следует иметь, появилась не сразу. Понадобилось время, чтобы осознать безразмерную величину пропасти между желаемым и доступным.
Что касается взаимодействия и чувств, они полились через край, как обычно сбегает вода из перестоявшего на огне чайника, заливая плиту и гася потрескивающее пламя.
Пшик и нет никаких отношений, только склоки и претензии, которые множатся, да шипение затушенного газа, грозящего взорваться от нечаянной искры.
Приблизительно так. Но не сразу.
Первые свободные деньги вылёживались в третьем томике собрания сочинений А.С.Пушкина, русского всего.
Лиза гладила вожделённые купюры, пересчитывала по несколько раз за день, аккуратно складывала банкноты стопочкой, которая росла. Пусть чересчур медленно, как казалось ей, но прибывала, даря надежды, вызывая волны сладостных грёз.
Женщина удобно усаживалась на кресло с ногами, сворачивалась в расслабленную позу отдыхающего котёнка, прижимая к груди книгу, внутри которой была мечта.
Никто не знает, что именно рисовало её воспалённое воображение. Возможно, Лиза чувствовала себя Золушкой накануне свадьбы со сказочным принцем. Ей хотелось всего сразу: трёхкомнатную квартиру, машину, дачу, модную одежду и отдых в Крыму.
Поступательное движение достатка рождало восхитительные вибрации, вызывающие прилив крови в голову, которая кружилась в волшебном танце вожделения.
Мечты, одна сладостнее другой, витали в воздухе квартиры, маленькой, но своей, переполняя его мечтами, готовыми вот-вот сбыться.
Не о том ли думала она, мечтая о будущем в душном и тёмном закутке сеновала в родительском доме, где кроме неё обитало пять сестёр и братьев, мал мала меньше, одетых кое-как, но накормленных и чистых?
Скоро, теперь совсем скоро… сбудется всё, о чём она грезила, будучи маленькой девочкой. Значит, не зря встретила будущего мужа, пусть и не принца. Может, не напрасно терпит его.
Как только начала расти стопочка купюр, Лиза потеряла сон и покой, вынашивая план реализации соблазнов. Сегодня, например, хочется ремонт, мебель, новый холодильник, телевизор…
– Нужно записывать, – думала она. – Необходимо узнать, что сколько стоит. Но это потом. Сначала оденусь, как Валька Пронина. Нет, Валька, это колхоз червонный лапоть. Таких шмоток, как у неё, навалом. Я себе обувь и платья в “Берёзке” куплю, чтобы ни у кого таких не было. Вон сколько всего нужно. И детям. Хотя, они-то подождут, какие их годы. Сначала себя одеть как следует.
Может, не совсем так происходило на самом деле, только каждый раз после смены жена не давала Антону уснуть далеко за полночь.
Как только заканчивались возбуждающие взрослые игры в постели после ужина, приготовленного пришедшим с работы Антоном, Лиза тянула его на кухню, где долго, пока окончательно не застывали их оголённые тела, расписывала, чего и сколько у них скоро будет.
Супруги сидели с зажжёнными сигаретами в полной темноте: возбуждённая мечтами женщина и засыпающий после пятнадцатичасовой смены мужчина.
Лиза мечтательным мелодичным голосом, больше подходящим для любовных диалогов, чем для обсуждения прозаических материальных запросов, воодушевлённо, темпераментно, словно о нахлынувших романтических чувствах, рассказывала о том, какие замечательные наряды ей предстоит приобрести, как она будет в них выглядеть и у кого сведёт физиономии от бессильной ревнивой злобы.
На этом месте, когда соперницы и подруги умирали от зависти, в её глазах вспыхивала искорка от окурка и капелька влаги, возможно подступающая слеза.
Лиза кидалась Антону на шею, целовала куда попало и шептала, шептала, как сильно любит его, до тех пор, пока не разбудит его окончательно засыпающего, клюющего носом в стол.
Понятно, что раззадорить, возбудить молодое естество легче, чем потом заставить его отправиться спать, не изведав желанного лакомства. Сон Антона как рукой снимало.
Спелые яблоки женских грудей уютно ложились в ладони, губы сами находили заветные уголки на шее жены и за её ушами, прикосновение к которым вызывало отчаянное желание близости.
Какой молодой мужчина откажется от десерта, который раздражает одновременно все органы чувств, заставляя сердце прокачивать через кровеносную систему концентрированный поток возбуждающих гормонов?
Руки сами собой тянутся под подол полупрозрачной ночной сорочки, добывая из-под него край сочной горячей мякоти. Антон прижимает напряжённые ягодицы, насаживает податливую плоть на восставшую сердцевину мужского естества…
В это мгновение он готов буквально всё бросить к ногам прелестницы.
Лиза догадывается об этом, пока подсознательно.
Со временем она улавливает суть происходящего, начинает намеренно применять лукавую тактику и стратегию.
– Любимый! Ты самое лучшее, самое дорогое, что есть у меня!
– Я тоже тебя люблю! Очень-очень!
– Можно я потрачу наши деньги на обновки?
– Ты ещё спрашиваешь. Весь мир для тебя, милая. Как же мне хорошо.
Ещё бы. Когда любимый находится внутри блаженства, временно отключая мозг, которым обычно думают, заранее спланированные манипуляции наиболее успешны.
– Спасибо, родной! Не останавливайся! О-о! Мой! Только мой! Навсегда. Ты такой милый, такой щедрый.
Можно считать, что сегодня и сейчас она получила, почти осязаемо, то, о чём предварительно мечтала.
Лиза уловила эту незримую связь: превращение желаний в реальные блага посредством сексуального террора.
Она невольно отметила скорость и эффективность метода.
Антон улавливает нечто коварное в её мимолетном взгляде, ускользающем от прямого контакта, осознание триумфа и саркастическую усмешку, но осмыслить, соединить в логическую цепочку не может, слишком увлечён проникающими движениями интимного насоса.
Лиза празднует победу. Она её заслужила. Это для Антона секс – праздник, для неё лишь средство воздействия на его мозг, инструмент для воплощения личных желаний.
Антон понимает, что произошедшее только что похоже на коммерческий контракт и не имеет отношения к любви, но всё равно благодарен ей за доставленное удовольствие.
Успокаивающее сердце вновь начинает гнать кровь в едва не задохнувшийся от сладострастия мозг, который даёт пищу для размышлений.
– С такими подходцами и задушевными разговорами нужно быть осторожнее. У меня на эти деньги были совсем другие планы. Впредь придётся оговаривать заранее предназначение накопленных средств, – думает, засыпая, мужчина.
В денежных вопросах жена по-прежнему ведёт себя, как та девочка, которая в период страстной влюблённости и развития отношений усвоила: Антон старше и опытнее, значит, обязан все за неё решать. Это удобно.
На самом деле мужу ничего для супруги не жалко, но семья, это не только она. Общие цели и планы гораздо важнее личных желаний. Это принцип и отступать от него он не намерен. Так его научили родители.
Если честно, сделать приятное жене тоже немалое удовольствие. Это же настоящий праздник, видеть горящие от радости женские глаза, когда они излучают нежно-зелёные, ласково мерцающие тёплые лучи благодарности. Иногда такой взгляд – лучший из даров.
В выходные дни супруги чаще всего вместе с детьми едут в Москву. Посещают театр зверей, аттракционы в парке отдыха, цирк и прочие мероприятия, которые интересны малышне, потом обедают в ресторане и завершают праздничный день посещением магазина одежды.
Именно из-за этого завершающего аккорда Лиза безропотно соглашается на все прочие мероприятия, к которым она безразлична.
Вопрос её участия в семейных вылазках решается покупкой очередного платья, кофточки или золотого колечка с бирюзой.
Благодарная жена сияет как медный грош, моментально становится общительной и жизнерадостной.
Вечером Лиза не забывает про «благодарность» в супружеской постели, причём подходит к вопросу оплаты основательно, с азартом.
Антон давно понял, что семейная жизнь – социальный симбиоз, основанный на физиологии, разделении полномочий и коллективной ответственности. Вот только распределяются права и обязанности как-то неправильно, по принципу добровольности, которая не всегда имеет место быть у жены.
Семейные системы оснащены подобием коллективной совести, которая вынуждает тем или иным образом выполнять весь спектр необходимых для жизнедеятельности функций.
Каждый супруг живёт сам по себе: с личными привычками, ощущениями и мыслями, но соблюдает баланс с потребностями всех прочих членов семьи. Это общественный договор.
Пока все стороны безоговорочно следуют негласным условностям, стараются отдавать не меньше, чем получать, семья развивается и крепнет, даже при временной разобщённости интересов. Шаг в сторону и равновесие нарушено.
Эгоизм Лизы закончился трагически: семья развалилась, когда последние крохи любви остатками перегретого пара вылетели в свисток.
Дети остались с Антоном. В планы Лизы не входила забота о потомстве.
Спустя непродолжительный срок выяснилось, что благополучную жизнь семьи обеспечивал исключительно Антон. Бывшая супруга деградировала с небывалой скоростью.
Её коммерческие способности в условиях полной самостоятельности попросту перестали работать.
Секс без любви не давал желанную прибыль. Озабоченные самцы расплачивались закуской и выпивкой, пока Лиза сохраняла привлекательность и свежесть.
Спустя время её желания перестали учитывать вовсе.
Неоконченный спор
– Как же я ненавижу весну, особенно лето. Куда ни посмотришь, кругом полураздетые женщины. Специально, чтобы больно человеку сделать, демонстрируют адские соблазны анатомических выпуклостей, источают запахи, способные лишить не только сознания, но и жизни в целом.
Так думал Виталий Коробко, раздражённо шагая в направлении дома, где жил его школьный друг, еле переставляя ноги. Это был единственный, можно сказать последний оплот его спокойствия.
Лишь он один, Генка Крупчатников, ещё держался наплаву, игнорируя женское общество. Только с ним можно было разговаривать, не пряча взгляд, не боясь услышать в подробностях очередную байку, как настоящий мужик сладострастно имел ‘’ такую клеевую тёлку”.
Таких разговоров Виталий не любит, как и чисто мужские повествования о выпитых литрах и футболе. Его предназначение в этом мире – математика и её практическое выражение в виде программирования. Лишь эти занятия давали ему жизненную энергию.
Так было не всегда. В школе он влюбился в Лизу Соколову, шуструю рыжеволосую одноклассницу. Девочка уютно пахла шоколадом с корицей, а когда поцелуешь, воздух наполнялся запахами цитрусовых, точнее эфирных масел, которыми брызгают корочки, если их сильно сжать.
Её сладкие губы, сок, попадающий на язык при поцелуе, духовитое тепло, источаемое девичьим тельцем, наполненным тайнами, упругое прикосновение восставших сосков, ощущаемых сквозь тонкую ткань блузки, мелодичный голос…
Она была совершенством.
Вот именно, была.
Они пробыли вместе двести восемнадцать дней. Потом Виталий долго страдал, когда девочка сообщила, что влюбилась. Он так и не понял, как такое возможно. Долго страдал, даже вскрыл вены.
С тех пор Виталий считает, что всё зло в мире исходит от женщин. И не только молодых. Все они одним миром мазаны.
Ему повезло найти такую работу, где не приходится общаться с носителями соблазнов. Второго предательства тонкая душа юноши не выдержит.
По ночам Виталию часто снится одно и то же: Лиза, стоит перед ним на коленях, умоляет простить, в то время как он наносит себе смертельные раны.
Кровь, резко пахнет кофе с корицей, хлещет из нанесённых огромным ножом отверстий, стекает по обезображенному ужасом лицу девушки. Она плачет кровавыми слезами, заламывает руки, целует его ноги.
– Пусть теперь она мучается, – думает умирающий Виталий. – Любовь к ней я унесу с собой в могилу.
Этот сон юноша ни разу не досмотрел до конца. На одном и том же месте ему становится жалко её, себя, любви, которая вынуждена умирать в муках. Каждый раз он просыпается в поту с сильным сердцебиением, после чего не мог заснуть.
Что Виталий только не делал: уничтожил фотографии, сжёг посвящённые Лизе стихи и тысячу раз написанное на листках бумаги имя, даже в церковь ходил, хотя не смог заставить себя верить в реальность Бога.
Ещё хуже юноша почувствовал себя, когда недавно увидел предмет скорбных мук с маленькой девочкой на руках. Лиза виновато улыбнулась, даже хотела что-то сказать.
Виталий отвернулся, убежал, потом долго плакал. В тот день он первый раз напился до беспамятства.
К Генке Крупчатникову юноша шёл за утешением и советом. Больше ему не к кому было прислониться. Родители не в счёт, они его совсем не понимают.
Последний раз друзья виделись больше двух лет назад.
Генка был рад его видеть. Выслушал. Однако вопреки ожиданиям, успокаивать не стал.
– Всё Виталец, харэ кукситься и плакать. Лизка твоя уплыла на другом пароходе. Забудь. Нам с ней не по пути. Мы с тобой в Крым поедем утешаться. Рекомендую. Я уже два сезона в археологической партии курочек топчу. Представь себе, брат, целый сезон в малиннике.
– Ты про что, Геныч. Я же этих баб на дух не переношу. От них только лихо. Поматросят и бросят.
– Чудак-человек. Знаешь, что такое работа с образами? Вот ты, например, о чём думаешь? Мечты у тебя есть?
– Хочу на необитаемый остров. Сделаю Лизкину куклу и сожгу к чёртовой матери.
– Вот. И я о том же. Столько лет прошло, а ты её до сих пор простить не можешь. Образы нужно развивать в положительном векторе. Слушай, друг, а ты когда-нибудь даму раздетую видел?
– Это как?
– Обыкновенно. В костюме первобытной Евы. Да хоть бы и Бабы Яги.
– Это же пошло. Как ты мог такое подумать. У меня в жизни только одна любовь, другая не нужна.
– Да, Генка, ты ещё тот фрукт. Короче, программист хренов, пошли. Буду обучать азам эротики. Сейчас развеселю.
– Я для этого к тебе пришёл, да? Друг называется!
– Если не я, то кто? Ты же в детстве застрял. В двадцать семь лет пора эволюционировать начинать, если ещё не поздно. Ты же за сиську в своей жизни ни разу не держался, не говоря о прочем. Знаешь, как от женщины пахнет, когда её… Ух-х! Ладно, не буду себя дразнить. Бабы, девки то есть, это же кладезь положительных образов, что внизу, что вверху. Впрочем, сзади тоже, есть за что приятно подержаться. Короче, дружище, отправляемся через две недели.
– Куда?
– В Крым, балда, на раскопки. Представь себе, парень: сорок прелестниц, а мужиков трое-четверо, да и те постоянно в разъездах. Нас с тобой на руках носить будут, в очередь записываться на приём к лекарю. Если кто откажет, скажешь мне. Я среди неё разъяснительную работу живо проведу.
– Не нужен мне никто. В аду я уже побывал, больше не тянет.
– В раю ты был, Виталец, в раю. Ты же до сих пор вкус Лизкиного сока и запахи представляешь. Это же счастье, любить. Другим так не везёт. Я это только в двадцать пять понял. Теперь своего не упущу. Готовься, отказ не принимается. Буду обучать тебя правилам обхождения. И вхождения тоже. Ха-ха! Эх, прямо сейчас бы ворвался, как первая конная, вперёд и с песней. Точнее, в перед. Или в зад. Но с песней.
– Я к тебе, как к другу.
– Ну, а я чего? Просил помочь? Просил. Будем проводить терапию в полевых условиях. Ты про свою Лизку моментом забудешь. Некогда станет горевать, когда понюхаешь настоящее женское тело в первозданном виде, как его природа замутила. Женщина, это… это женщина, брат! У ней столько потайных и секретных закоулков, вовек не исследовать. Пошли, буду на картинках объяснять.
– На каких картинках?
– На обнажённых, Виталец. Для начала, чтобы тебя не шокировать, без деталей и крупного плана. А чтобы лучше соображал, мы с тобой для начала бутылочку вермута скушаем. У меня ещё с прошлого года стоит. Ха-ха! Терпкий запах крымской степи, горячего секса и прекрасных женщин, а вкус… Потом за уши не оттащишь от степных кобылиц. Молоко прямо из грудей пить будем. А какие упругие у них зады! Чертяка, раззадорил. Короче, едем.
– Работа у меня. Да и не хочу я копаться, чёрт знает в чём.
– Молодо-зелено. Стоит только раз копнуть, потом выволакивать придётся. Да. Брат, теорию тебе рано преподавать. Придётся начинать с практики.
Когда все было готово к поездке, оформлены документы и подписан контракт, Генка вдруг ехать отказался.
– Любовь у меня, брат. Кобылицы подождут. На этот раз всё серьёзно. Женюсь. Такая, понимаешь, попалась, не сорвёшься. Без свадьбы никак. Да ты не менжуйся, всё будет в ажуре. Слушай сюда.
– Так давай и её с собой.
– Кто же в Тулу со своим самоваром? Нет, Виталец, не вариант. Она у меня бизнес-вумен, её охранять нужно. Вот ты, Лизку свою упустил. Я так не хочу. Будем с ней брачный контракт заключать и в церкви венчаться. Вот ведь как закрутилось. Чувствую, заскучаю по воле степной, но делать нечего – любовь.
– Ты ведь, Генка, не вчера влюбился. Значит, заранее знал, паразит.
– Для тебя старался. Зуб даю. Не пожалеешь.
В Симферополе на вокзале парня встречала худая чернобровая девица с глазами-бусинами. В руках у неё был плакат, на котором красовались его имя и фамилия.
На девушке было открытое спереди, коротенькое кокетливое платьице из жёлтого ситца, туфельки в цвет. Из-под косынки опускались на груди тёмные, почти чёрные косы.
Зрение юноши невольно сфокусировалось на высокой груди и тонюсенькой талии, отчего у него приоткрылся рот и загорелись уши. Недаром видно Генка провёл курс молодого бойца.
Девушка улыбнулась, крутнулась на малюсеньких каблучках, давая себя разглядеть, игриво огладила бока и бёдра, вжала животик, призывно чмокнула губами и тут же изобразила невинность.
Встретив его взгляд, она подскочила, – Виталий, я вас сразу узнала. Белый-то какой. Словно век не загорал. Мы тебя ждём. А Генка, почему не приехал?
– Жениться надумал. Откуда вы его знаете?
– Да так, – смутилась девушка, – и не знаю вовсе. Он с нами два сезона копал. То есть, копали-то мы, а он… поваром Генка был. Готовить, правда не умеет, но его все любили. Меня Оля зовут, фамилия Норина. Я в экспедиции за снабжение отвечаю, и обязанности врача исполняю параллельно. Если заболеешь, заходи. От любой хвори вылечу.
– Так уж и от любой.
– Отвечаю. Тебя точно вылечу.
Оля легко подхватила объёмный Виталькин рюкзак, половину которого занимали книги по программированию.
– Я на машине. Лидия Романовна приказала доставить в свежем виде.
– Это у вас профессиональные шутки такие?
– Это реальность степного быта. Температура воздуха днём доходит до сорока пяти градусов, нам ехать часа два. Ты впервые на юге?
– Да, никогда не был.
– Приедем, устроишься, побежим на море. Я тебе всё-всё покажу. Обещаю. Жить будешь с Красновым. Он у нас механик. Нормальный в принципе мужик, но пьяница. Не понимаю, почему Лидия Романовна с ним цацкается. Хотя, он к ней частенько захаживает. У нас же девичье царство. Над тобой я шефство беру. – Оля скатилась на обочину, посмотрела Виталию в глаза. – Надеюсь на взаимность. Ты женат?
– Что ты! Молод ещё.
– Ещё скажи, что девушки нет.
– И не было никогда.
– Ага, все вы так говорите. Может, и целоваться не умеешь?
– Почему я должен отвечать на провокационные вопросы?
– Потому, что у нас с тобой любовь.
– Ты чего! Какая любовь, я тебя даже не знаю.
– Так давай знакомиться. В экспедиции со мной не пропадёшь. Сейчас по пути небольшая миндальная роща будет, а за ней сад с тутовником. Я покрывало с собой захватила.
Виталька вжался в свою дверь, притих. Такое обхождение было для него признаком вульгарности, распущенности. Ему стало страшно за себя. Сорок женщин. А если каждая из них будет иметь свои претензии?
– Ну, Генка, гадёныш!
– Вылезай, касатик, приехали. Узнаем друг друга поближе. Ты ничего. Глядишь, понравлюсь, замуж позовёшь.
– Устал я, Оля. Давай в другой раз. Я ведь только приехал.
– Вот именно. Пообещай, что больше ни с кем, только со мной.
– Ты о чём?
– О любви, Виталик, о любви. Скучно тут без мужчин. Ты не думай, я верная. Если ты со мной по-доброму, я вся твоя, так и знай. Поцелуй хоть разок, не убудет, а то у меня есть, чего подстелить. Я ведь сладкая. Если кого полюблю, не отступлюсь. Ну же, не робей. Вот здесь потрогай, тебе можно.
– Ты же меня совсем не знаешь.
– Это ничего. У меня интуиция. В степи людей сразу видно. Ты не предашь.
– Поехали, Оля. Я так не могу.
Палатку ему выделили просторную. Краснов спал. От него ужасно тянуло перегаром.
Познакомившись с Лидией Романовной и своими обязанностями, Виталик решил искупаться. Переоделся, взял полотенце и пошёл к морю, которое никогда прежде не приходилось видеть.
Вода была тёплая, прозрачная, здорово освежала. Виталий с непривычки заходил долго. Неожиданно набежала волна, хотя был полный штиль, за ней ещё несколько. Он поплыл.
Пока купался, одежду и сланцы смыло в море. Брюки он нашёл, остальное унесло. Пришлось идти босиком. Через несколько шагов Виталик понял, что это немыслимо сложно. Кругом таились злые колючки.
Навстречу ему бежала Оля. Увидела мучительное выражение на лице.
– Почему босиком? Это тебе не в городе. Показывай пятки. Ну вот, как дитя, ей богу. Сядь на полотенце, жди. Сейчас что-нибудь принесу. С тебя поцелуй. Теперь не отвертишься.
Девушка хитро посмотрела, развернулась.
– А чего это я должна в кредит стараться? Каждый труд должен быть достойно оплачен. Целуй.
Виталий закрыл глаза, сжал губы. Оля обхватила его за плечи и голову, прижалась жарким телом, впилась в губы. Она оказалась сильной. Вскоре её язык хозяйничал у него во рту. Было невыносимо сладко, заныло внизу живота.
– Так я это, – сказала девушка, когда закончила процедуру знакомства, – покрывало, может быть, принесу? Позагораем.
– Не сегодня. Мне нужно побыть одному.
– Как знаешь. Буду ждать, когда созреешь. Помни, что мне обещал.
– Ты о чём, Оля?
– Только я. Узнаю, что по девкам бегаешь, убью. Ладно, жди.
Время летело быстро. Виталий освоился, свыкся с жарой, неудобствами, скабрезными шутками и заигрыванием девушек, которые наперебой оказывали ему знаки внимания, старались освободить даже от чисто мужских обязанностей.
Юноша перестал с опаской относиться к сотрудницам, охотно отзывался на их шутки и домогательства. Оказалось, не так чёрт страшен, как его малюют. Девчонки были замечательные, он понимал теперь, почему Генка подсел на работу в экспедиции.
По вечерам и в свободное время Виталий бродил с Олей по берегу, иногда уходили далеко в степь, где паслись табуны лошадей и отары овец, бегали зайцы и стаи перепелов. Иногда они целовались. Это было волшебно.
От девушки пахло полынью и чем-то ещё, отчего хотелось очутиться у неё внутри, но нет ничего, страшнее неведомого. Виталий никак не решался на углубление отношений, хотя чувствовал, что он и она стали одним целым.
Однажды они гуляли по берегу, наблюдая кровавый закат. Медленно накатывали волны, галдели чайки. Молодые люди увлеклись, не заметили, как сгустились сумерки.
– Давай искупаемся, – предложила Оля, – сегодня потрясающее море. Смотри, какая Луна. А звёзды. Искупаемся, будем ждать когда одна из них упадёт. Тогда загадаем желания. Ты о чём мечтаешь? Хотя, чего я, дурочка, спрашиваю. Обо мне мечтаешь.
– Не хочется брюки мочить.
– Мы голышом. Нет же никого. Ночью купальник не нужен.
– А ты?
– И я тоже.
Оля одним движением сбросила платье, сняла трусики, закрутила косы бубликом, подвязала косынкой.
Её груди стояли торчком. Виталий засмотрелся.
– Нравятся? А так? – Оля покрутилась, отклячивая попу, подтягивая животик.
– Ещё бы.
– Искупаемся, ещё больше понравится. Поплыли.
Оля побежала, смешно виляя задом, сходу нырнула. В воде она выглядела и плавала потрясающе. Голубоватое лунное сияние добавляло романтики и таинственности. Девушка казалась русалкой.
Они плыли совсем рядом, иногда задевая друг друга телами, отчего между ними проскакивал чувствительный разряд.
На берегу Оля накинула мужскую рубашку, прижалась к Виталию корпусом. Он чувствовал прикосновение к груди сосков и чего-то ещё, щекотавшее низ живота.
Ребята стояли неподвижно, прислушивались к биению сердец и замедленному, намеренно сдерживаемому дыханию. По телам бегали табуны жёстких мурашек, вызывая озноб, хотя воздух был всё еще раскалённый.
Оля дотянулась до Виталькиных губ в ожидании поцелуя, обхватила за спину, вжалась в него, словно хотела приклеиться. Естество у парня восстало, начало призывно толкаться. Отказаться от зова природы не было никакой возможности.
– Что ты со мной делаешь, Оля!
– Неужели не видишь, дурачок, я влюбилась в тебя, как майская кошка. Хочу, всё хочу, тебя хочу. Чувствуешь мою похоть, сладенький мой. Сейчас задохнусь. Бери, всё бери. Ну же!
Виталий осторожно уложил девушку на полотенца и брюки. Минутная растерянность прошла тотчас, как только юноша вспомнил Генкины слова о том, что будут пить молоко прямо из сосцов.
Аккуратные груди почти умещались в ладонях, были плотными. Прикосновение к ним вызывало эйфорию. Захотелось потрогать всё, что ещё недавно было сокрыто под покровами одежды.
Ребята сосредоточенно занимались, каждый своим делом, не замечая, что стонут в унисон. Всё получилось само собой, хотя Виталий совершенно не представлял, что нужно делать. Сработала генетическая память.
Оля кричала так, что пришлось зажимать её рот ладонью.
Когда всё было закончено, Виталий упал рядом с девушкой на песок, не в состоянии выровнять дыхание.
– Я люблю тебя, Олечка! Не представлял, что это настолько здорово. Можно, я ещё…
– Милый, тебе всё можно.
В конце августа неожиданно приехал Генка. Что-то у него с невестой не сладилось.
– Ну, её, Виталец. До хрена хочет. Я человек свободный, степной. Мне недостаточно одной лошадки, даже если она элитная. Люблю жить в табуне. Да, братишка, а Оля Норина здесь?
– Тебе зачем?
– Спор у нас незаконченный, дружище, спор. Последнее слово всегда должно быть за мужиком. Ладно, пойду генеральше представлюсь. Лидия в принципе знает, что я приеду, но всё равно нужно доложиться. Вечерком посидим у костра, я несколько пузыриков привёз. Заживём, брат. Чувствую волю, настоявшийся степной запах, ржание кобылок. Как я по ним соскучился. Так и хочется крикнуть, девки, я здесь, с вами-и-и!
Вечером половина лагерных жителей сгруппировались у костра. Жарили шашлыки, пили водку с пивом, пели под две гитары.
Оля медовым голосом выводила чувственные рулады. Виталий едва не расплакался, настолько драматическими и грустными были тексты песен.
Генка Веселил всех. Несмотря на непристойности и вульгарное остроумие он был в центре внимания.
Друг постоянно кого-то целовал и тискал, не стеснялся залезать под юбки, хлопал по крутым бёдрам, щупал груди, целовал в губы.
Его поведение было для Виталия непонятно и неприятно, хотелось уйти. Он ждал Олю, хотел пройтись с ней перед сном, при удачном стечении обстоятельств нырнуть в глубину ущелья любви, что уже превратилось не просто в привычку, в потребность.
Шумный, жизнерадостный друг вдруг подошёл к Оле, обнял, запрокинул её голову, прижал к себе, ухватившись за зад. Девушка не сопротивлялась.
– Как я рад тебя видеть, Олюня. Цветёшь, подруга. Давай выпьем на брудершафт.
В груди у Виталия образовался ком, заперший дыхание. Его затрясло. Юноша развернулся и ушёл в лагерь. Спустя час или два, успокоившись, захотел поговорить с подругой.
Её нигде не было. Генки тоже.
Что-то внутри заставило бежать на берег, где они с Олей обычно купались по ночам и любили друг друга.
Смех был слышен издалека. Его друг, бывший друг, и бывшая любимая, он так решил, выходили обнажёнными из моря, держась за руки.
Досматривать спектакль до конца Виталий не стал.
В палатке Лидии Романовны горел свет. Юноша постучался.
– Извините, я вынужден уехать по семейным делам.
– Что тут скажешь. Действуй, если до утра не передумаешь. Зарплату позже пришлю. На дорогу, надеюсь, деньги есть?
– Имеются, – ответил Виталий, еле сдерживая слёзы, – не передумаю.
– Понимаю. Оленьку не поделили. Зря она так. Генка хороший работник, но не семьянин. Ему простор нужен, всех на свете хочет попробовать. Жаль, очень жаль. На следующий год на тебя рассчитывать?
– Не знаю. Я теперь совсем ничего не знаю.
– Можешь ко мне свои вещи принести. Утром машину выделю. Не бойся, приставать не буду. Не куксись. Это жизнь. Сам понимаешь: Коля любит Олю, а Оля любит Васю. Любовный треугольник.
– Спасибо, Лидия Романовна.
Утром Виталий обнаружил Олю у входа в командирскую палатку. Она чутко дремала. Оказывается там, на берегу, девушка его видела.
Оля долго извинялась, плакала, пыталась прижаться к Виталию. Он был непреклонен.
