Вадим Иванович Кучеренко
Гибель замка тамплиеров
Глава 23
За год жизни в Нью-Йорке Морис Бэйтс так и не привык к этому городу. Он чувствовал себя здесь чужим, и многое ему было непонятно и чуждо. Он не мог смириться с тем, что женщинам в Нью-Йорке позволено ходить по улицам города с обнаженной грудью, а полицейские не вправе их арестовать, потому что это будет считаться дискриминацией по половому признаку. И это был только один из множества нелепых законов, по которым жил многомиллионный город – мегаполис, в котором за всю его историю лишь однажды случился день, когда не было совершено ни одного убийства, изнасилования или ограбления.
Не нравилась ему и архитектура Нью-Йорка, изобилующая тысячами высотных зданий. Когда-то на территории, занимаемой городом, жили индейские племена манахаттоу и канарси, но сейчас о них напоминала лишь городская легенда, согласно которой извилистая линия Бродвея, пересекающего практически весь Манхэттен по диагонали и продолжающегося в Бронксе, повторяла тропу, по которой индейцы гнали скот на водопой. Это подтверждали редкие находки наконечников стрел и домашней утвари в местах, еще не застроенных зданиями. Теперь от индейцев остались лишь воспоминания, зато в городе проживали представители всех религий и религиозных сект мира. Морис Бэйтс сомневался, что Нью-Йорк что-то выиграл от этого. Для него существование древнего народа было важнее любой веры.
Сам Морис Бэйтс предпочитал жить в одном из небольших домов, расположенных вблизи Центрального парка, считающегося «легкими Нью-Йорка». Почти все свое свободное время он проводил, гуляя по этому парку. Он выбирал самые его потаенные уголки и старался держаться подальше от вольер городского зоопарка, в которых содержались когда-то дикие, а теперь присмиревшие и несчастные животные. Иногда Морису Бэйтсу казалось, что он и сам превратился в одно из таких обездоленных существ, запертый в тесную клетку Нью-Йорка. В такие минуты он презирал самого себя, потому что в отличие от зверей, живущих в зоопарке, он по доброй воле выбрал подобное существование. Он с радостью вернулся бы в свою заброшенную рыбацкую деревушку в родной Исландии. Но не делал этого, оправдывая себя то одной причиной, то другой. В последнее время это была Ирэн. Морис Бэйтс сомневался, предпочтет ли она комфортной жизни в современном мегаполисе жалкое прозябание в забытой богом и людьми местности почти на краю земли, отстоящей от Нью-Йорка на тысячи километров и тысячи лет. А потому не хотел рисковать, предлагая ей это. Он боялся потерять Ирэн и молчал, с каждым днем чувствуя себя все более несчастным, но все же не одиноким, как это было до ее появления. Одиночество было страшнее всего на свете, самым тяжким испытанием и наказанием, это Морис Бэйтс знал очень хорошо по своей прежней жизни.
Поэтому обычно он возвращался в Нью-Йорк с двояким чувством – горечи и радости. Его тяготила мысль о самом городе и радовала скорая встреча с Ирэн. Но сейчас к этим чувствам примешивалось еще и третье, вызываемое неизбежным разговором с Мартином Крюгером. Морис Бэйтс даже не мог дать ему определения, но оно сильно раздражало его, как ноющая зубная боль.
Чтобы поскорее избавиться от этого неприятного ощущения, из аэропорта он направился не домой, а в офис Мартина Крюгера, который занимал целый этаж в одном из офисных зданий высотой почти в четыреста метров, расположенном на острове Манхэттен. Пока желтое, как лимон, такси везло Мориса Бэйтса до Пятой авеню, надолго застывая в автомобильных пробках, он бегло читал купленные в аэропорту свежие номера New York Times, Daily News, New York Post и Wall Street Journal, желая узнать, что произошло в Нью-Йорке за время его отсутствия. Но мегаполис жил своей обычной суматошной жизнью, и Мориса Бэйтса заинтересовало только сообщение о новом спектакле, поставленном в одном из бродвейских театров. Он подумал, что было бы неплохо после нескольких дней разлуки провести этот вечер с Ирэн, воспользовавшись благовидным предлогом – премьерой. Девушка любила театр и никогда не отказывалась от подобных приглашений. Но каждый раз, назначая ей свидание, Морис Бэйтс испытывал внутреннее волнение, словно это была репетиция перед более серьезным предложением, которое он однажды собирался ей сделать.
Такси замерло у входа в громадное офисное здание, из которого безостановочно лились потоки людей. Морис Бэйтс расплатился с водителем и вышел из автомобиля, взяв с собой только одну газету – ту, в которой была опубликована новость о спектакле. Остальные он оставил таксисту, который обрадовался этому даже больше, чем щедрым чаевым.
Поднявшись в лифте на нужный этаж, Морис Бэйтс энергичным шагом вошел в офис юридической компании «Мартин Крюгер, Эргюс Бэйтс и Анжело Месси». После смерти двух своих партнеров Мартин Крюгер решил не менять названия компании, отчасти для респектабельности, но в основном из опасения бюрократических подводных камней, связанных с этим. Мартин Крюгер был рабом своих привычек, и почти всегда приходил в бешенство, когда ими приходилось поступаться в угоду законам, принятым в человеческом обществе, где он был вынужден жить, приняв облик и, частично, образ жизни людей.
Первой, кого он увидел, была Ирэн. И невольная счастливая улыбка озарила лицо Мориса Бэйтса. Но сам он этого даже не заметил.
– Привет, Ирэн, – сказал он, пытаясь скрыть радостные нотки в своем голосе. – Как тебе жилось без меня?
Ирэн сидела за письменным столом и читала какую-то книгу, которую при приближении молодого человека она, покраснев, поспешно спрятала в верхний ящик стола. Но Морис Бэйтс этого не заметил, так как все его внимание было поглощено девушкой. Не успела она ответить на его вопрос, как он тут же выпалил:
– Ты прекрасно выглядишь. Видно, разлука со мной идет тебе на пользу.
Ирэн посмотрела на него с укоризной и ничего не ответила. Морис Бэйтс смутился, сообразив, что сказал глупость. Но так было всегда. При виде Ирэн он смущался, словно неопытный в делах любви мальчишка, и говорил зачастую совсем не то, что думал.
– Вообще-то мы к боссу, – сказал он смущенно.
– Кто это мы? – с удивлением взглянула на него девушка.
– Я и моя глупость, – с серьезным видом пояснил он. – Никак не могу от нее отвязаться.
Девушка улыбнулась, и Морис Бэйтс понял, что он прощен. Но он все равно был наказан, потому что Ирэн в отместку сразу же сообщила по селектору о его приходе Мартину Крюгеру, лишив возможности с ней пообщаться.
– Пусть проходит, – раздался в приемной густой жирный голос Мартина Крюгера. – Немедленно!
Ирэн с лукавой смешинкой в глазах кивнула на дверь, ведущую в кабинет босса. Но Морис Бэйтс все-таки успел, проходя мимо, оставить газету, которую принес с собой, на ее столе. Он положил газету так, чтобы Ирэн сразу увидела страницу с обведенным им объявлением о театральной премьере на Бродвее. И поспешно скрылся за дверью, чтобы ничего не объяснять.
В кабинет Морис Бэйтс вошел, уже не улыбаясь. Его лицо стало хмурым, как это бывает, когда в ясный день на солнце находит темная туча, погружая мир в сумерки. Мартин Крюгер без слов сразу понял, что он принес плохие вести.
– Только не говори мне, что не нашел Ламию, – с угрозой произнес он. – Ты меня разочаруешь, мой мальчик. И я начну думать, что сильно ошибался в тебе.
Но Мориса Бэйтса было непросто испугать. Он, не дрогнув, выдержал суровый взгляд босса.
– Почему же, я нашел ее, – сказал он. И невозмутимо добавил после паузы: – На дне океана.
– Говори яснее, – рыкнул Мартин Крюгер. – У меня нет желания разгадывать твои загадки.
– Ламия погибла вместе с яхтой, на которой отправилась в морское путешествие из Лиссабона, – пояснил Морис Бэйтс. – Может быть, яхта затонула, попав в шторм, или по другой причине. Португальская морская полиция сейчас разбирается с этим. Но главное, что до своей гибели Ламия подложила нам большую свинью.
И он рассказал Мартину Крюгеру все, что знал о похищении Артура Цикаридзе и роли, которую сыграла в нем Ламия, а потом о ее попытке побега с сокровищами от своего сообщника, капитана жандармерии Карлоса Санчеса. Разумеется, Морис Бэйтс благоразумно не упомянул о своем участии в трагической гибели Ламии.
Мартин Крюгер выслушал его, не перебивая, но медленно наливаясь темной кровью. Когда Морис Бэйтс закончил, лицо старого гнома было ужасным. Мартин Крюгер сбросил с себя личину, которую он был вынужден носить, и превратился в безобразное уродливое существо, изрыгающее ругательства и проклятия, брызжущее слюной и захлебывающееся звуками, нее имеющими ничего общего с человеческой речью. Любой человек, увидевший его сейчас, пришел бы в панический ужас. Но Морис Бэйтс выдержал эту страшную бурю. Его лицо оставалось невозмутимым и непроницаемым, и только где-то в глубине глаз светилась неуловимая презрительная усмешка, которую не смог бы заметить самый проницательный наблюдатель.
Постепенно Мартин Крюгер затих, словно гневная вспышка утомила его самого. Он с ненавистью, но уже намного тише, произнес:
– Жаль, что ее сожрали акулы. Ей крупно повезло.
И это была единственная эпитафия, которую он посвятил Ламии. После этого Мартин Крюгер уже не упоминал о ней, словно начисто стер из своей памяти. Он знал Ламию много лет, а забыл в одну минуту. Питать какие-либо чувства, даже ненависть, к мертвым Мартин Крюгер считал неразумным. Только живые имели для него интерес, потому что он мог использовать их в своих целях. Ламия была мертва, но его цель – «Гальдрбук», исландская колдовская книга, все еще не была достигнута. И Мартин Крюгер мгновенно переключил работу своего мозга на нее. Морис Бэйтс увидел это по глазам старого гнома. Они посветлели, снова став бесцветными и разумными.
– Что ты предлагаешь, Морис? – спросил он. – Или ты пришел ко мне с пустыми руками?
Услышав этот обращенный к нему вопрос, Морис Бэйтс с облегчением понял, что лично ему пока ничто не угрожает. Мартин Крюгер все еще считает его членом своей команды и доверенным лицом, которому он может поручить приобретение библиотеки замка тамплиеров, несмотря на несколько неудачных попыток. Если быть точным, то двух неудачных попыток. Морис Бэйтс не сомневался, что после третьей оплошности уже он сам будет завидовать Ламии Ламиани, которую всего лишь сожрали акулы. И он, вздохнув, решил, что своя шкура ему дороже, чем жизнь и благополучие обитателей замка тамплиеров.
– Вдова Анжело Месси…, – начал Морис Бэйтс, желая рассказать о своих выводах, сделанных в результате долгого обдумывания всех собранных им фактов.
Но Мартин Крюгер не дал ему договорить. Услышав о вдове Анжело Месси, он сразу вспомнил свой недавний разговор с Бальдериком Вигманом, и его словно озарила вспышка вдохновения. Он принялся радостно восклицать:
– Ты прав, мой мальчик! Как я сам об этом не подумал! «Черная вдова»! Ты просто гений! Я не ошибся в тебе!
Теперь уже Морис Бэйтс ничего не понимал. Он с изумлением смотрел на Мартина Крюгера. А тот смеялся и в восторге даже хлопал себя руками по жирным ляжкам. Когда его радость, как до этого ненависть, иссякла, он поведал Морису Бэйтсу свой замысел, родившийся в его изощренном мозгу мгновенно и без всяких усилий. Мартин Крюгер не видел в нем ни единого изъяна.
– Мы предъявим ей от лица нашей юридической компании обвинение в преднамеренном соблазнении, а затем убийстве Анжело Месси, – говорил он, возбужденно сверкая глазами. – Не так давно Бальдерик Вигман рассказал мне о своих подозрениях, назвав ее «черной вдовой». Прекрасно! Мы привлечем его в качестве свидетеля обвинения. Старина Вигман поведает суду об ее предыдущем замужестве, которое также закончилось смертью мужа. Во всех случаях ее мужей настигала преждевременная необъяснимая смерть, а она, став вдовой, приобретала огромные состояния. Этого будет достаточно, чтобы суд наложил ограничительные меры на ее имущество до окончательного судебного решения. А поскольку Анжело Месси был партнером нашей юридической компании, то мы, представляя его интересы в суде, получим возможность заявить права на его бывшую собственность. Мы сделаем это в интересах его сына, который не имеет никакого отношения к злодеяниям своей матери, но при этом является законным наследником Анжело Месси. И, получив такое право, мы сможем, пусть даже для описи этого самого имущества, на законных основаниях проникнуть в замок тамплиеров. И, в частности, в его библиотеку, где хранятся драгоценные рукописи. А уже там, среди всех книг, мы сможем разыскать…
Внезапно Мартин Крюгер смолк. У него был такой вид, словно он только что едва не проговорился о чем-то чрезвычайно важном. Он с подозрением посмотрел на Мориса Бэйтса. Но тот сделал вид, что ничего не заметил. На самом деле Морис Бэйтс понял, что его босса интересует не вся библиотека замка тамплиеров, какой бы ценной она ни была, а только одна из книг, название которой он хранит в тайне. Морис Бэйтс давно уже подозревал это, а сейчас окончательно убедился в правильности своей догадки. Но благоразумно скрыл свое открытие, дав себе слово подумать об этом на досуге.
– Как тебе мой план, Морис? – спросил Мартин Крюгер.
– Простой и эффективный, как все гениальное, – польстил ему Морис Бэйтс. – Но многое будет зависеть от судьи, которому попадет это дело.
– Об этом не беспокойся, – самодовольно усмехнулся старый гном. – Я недаром столько лет живу в Нью-Йорке и подвизаюсь в юридической сфере. У меня есть знакомые судьи, которые с удовольствием пойдут мне навстречу, чтобы вернуть старые долги. Но это не твоя забота.
– Так я вам в этом деле уже не нужен? – спросил Морис Бэйтс, пряча облегчение за равнодушным тоном.
– Ошибаешься, мой мальчик, – ответил Мартин Крюгер. – Ты сейчас же летишь обратно в Испанию и устанавливаешь слежку за замком тамплиеров.
– Может быть, нанять специалистов из частного агентства? – с затаенной надеждой спросил Морис Бэйтс.
– Нет, я никому не доверяю, кроме тебя, – не согласился Мартин Крюгер. – Будешь сообщать мне обо всем, что происходит в замке и его окрестностях. А вдруг вдова Анжело Месси захочет тайно вывезти библиотеку из замка? Я хочу знать это, чтобы вовремя отреагировать.
Он бросил предупреждающий взгляд на Мориса Бэйтса и погрозил ему пальцем.
– На этот раз дело не должно сорваться из-за элементарной небрежности, Морис. Возможно, это наш последний шанс достигнуть своей цели мирным путем, обойтись без кровопролития. Надеюсь, ты понимаешь это?
Морис Бэйтс уныло кивнул. Он не хотел возвращаться в Испанию и становиться невольным соучастником предстоящей трагедии. Но другого выхода у него не было. Он не мог отказаться под предлогом того, что на сегодняшний вечер у него запланирован поход в театр с Ирэн. Да и под любым другим предлогом. Это стоило бы ему жизни.
– Иди, Морис, – велел Мартин Крюгер. Он был охвачен радостным волнением и не замечал подавленного настроения своего доверенного лица. – Не теряй ни минуты. Сразу же в аэропорт и первым рейсом – в Испанию. И звони мне, как только посчитаешь нужным. Даже если увидишь, что над замком тамплиеров сгущаются тучи и сверкает молния – все равно звони. Быть может, это не случайная гроза, а означает, что обитатели замка занимаются колдовскими обрядами, воспользовавшись одной из книг в своей библиотеке. Мне это важно знать.
Морис Бэйтс с удивлением посмотрел на босса, который, казалось, начал заговариваться и нести полную чепуху, но промолчал и вышел из кабинета. В приемной он увидел Ирэн, которая внимательно и с самым заинтересованным видом читала сообщение о театральной премьере.
– Это что-то значит? – спросила она, указывая на газету.
– Это значит, что я возвращаюсь в Испанию, – с печальным вздохом ответил Морис Бэйтс. И произнес на испанском языке: – Quisiera estar contigo siempre, y que esto dure una eternidad.
Это означало «хочу быть с тобой всегда, и чтобы это длилось вечно». Но Ирэн не поняла и ничего не ответила.
– Мне очень жаль, – сказала она. И в ответ на вопрос, появившийся в глазах Мориса Бэйтса, с невинным видом пояснила, указывая на газету: – Так хотелось сходить сегодня вечером на спектакль. Очень интересная пьеса.
Но глаза Ирэн говорили, что жалеет она совсем о другом. Если только Морису Бэйтсу это не привиделось, потому что он очень этого хотел.
Когда Морис Бэйтс ушел, Ирэн, грустно посмотрев ему вслед, достала из ящика стола книгу, которую она спрятала при его появлении, и снова углубилась в чтение. Судя по обложке, это был обыкновенный самоучитель испанского языка, но девушка читала его с таким интересом, что стороннему наблюдателю могло показаться, будто это захватывающий любовный роман.
Глава 24
Мара оказалась права, и уже на третий день Артур поднялся с постели и начал прогуливаться по замку и даже выходить во внутренний дворик. При этом он опирался на палку с набалдашником в виде черепахи, которую заботливый Фолет выточил из куска цельной древесины. Голова Артура была перевязана. Ксиу, как тень, везде следовал за ним, представляя себя оруженосцем доблестного рыцаря, раненного в битве. На пояс мальчик прицепил кинжал, который мог сойти за меч, и часто, при малейшем шорохе, хватался за его рукоять, тревожно озираясь.
Наблюдая за их совместными прогулками из окна своей комнаты, Ульяна невольно улыбалась сквозь слезы. Она строго-настрого запретила мужу и сыну выходить за стены замка, а Фолету – поднимать решетку без ее приказа, даже если бы его попросили об этом Артур и Ксиу. Она всегда была настороже. И, как считал Артур, перегибала полку. Он думал, что произошедшее с ним всего лишь случайность, просто он оказался не в то время не в том месте. И окажись на той проселочной дороге любой другой состоятельный местный житель, его постигла бы та же самая участь – его похитили бы и потребовали за него выкуп.
– Ты же сама говорила, что это не первый случай похищения, – пытался он объяснить жене. – Просто полиция это скрывает.
– Так говорил капитан Карлос, – отвечала Ульяна.
– А дважды в одну воронку снаряд не падает, – продолжал Артур, рассчитывающий, как истинный ученый, убедить ее с помощью логики. – Это всем известно. Если не веришь мне, спроси об этом у того же капитана Карлоса.
По его настоянию Ульяна позвонила полицейскому. Но его личный телефон не ответил. А дежурный в жандармерии на вопрос, можно ли поговорить с начальником, пробормотал что-то непонятное и бросил трубку.
– Возможно, в эту самую минуту капитан Карлос уже выследил похитителей и подобрался к ним настолько близко, что не может тратить время на телефонные разговоры, – сказал Артур в ответ на недоумевающий взгляд жены. – Но не может же дежурный полицейский кричать об этом на весь белый свет. Так что, сама видишь, ты напрасно беспокоишься за меня и Ксиу. Никому мы не нужны.
Ульяна посмотрела на него с немой укоризной, и Артур поспешно поправился:
– Я имею в виду бандитов, а не тебя, разумеется.
Но Ульяна оставалась непреклонной. Прошлогоднее похищение сына, а теперь еще и мужа превратили ее почти в параноика, видящего угрозу своим близким даже там, где ее не могло быть. По ее приказу Фолет каждый вечер обходил крепостные стены и замок, проверяя, нет ли где следов чужого проникновения. От новорожденного сына Ульяна не отходила ни на шаг, а когда ей надо было выйти из комнаты, брала его с собой, не доверяя даже Маре присмотр за ним. И никто не мог ее убедить, что тревога напрасна, и, по крайней мере, у себя дома она может ни о чем не беспокоиться. В отличие от Артура, таинственное молчание капитана Карлоса ее не успокоило, а только еще больше встревожило. Ульяну томило тягостное предчувствие, что это неспроста.
Всеми этими стараниями Ульяне удалось превратить ранее счастливую и беззаботную жизнь обитателей замка в настоящее испытание. Все ее домочадцы чувствовали себя так, словно они жили в осажденной невидимыми врагами крепости, готовыми каждую минуту пойти на штурм. Но они не видели этой опасности и приписывали несоразмерные с реальностью волнения Ульяны по поводу происшествия с мужем послеродовой депрессии. Какое-то время они молчали, более или менее старательно выполняя все ее строжайшие предписания. Затем начали потихоньку роптать. Первым взбунтовался Артур.
– Почему мы должны жить на положении узников? – спросил он Ульяну утром, зайдя в ее спальню. Это случилось на седьмой день после похищения и его возвращения в замок. Он уже снял повязку, а самодельную трость носил только чтобы не обижать Фолета, помахивая ею в воздухе вместо того, чтобы опираться на нее. – Я, Ксиу, Гомес, Хуанито? Я уже не говорю об Алисии, Беатрис, Доротее и Агате. Возможно, некоторым это даже нравится. Я имею в виду тебя и Фолета, которого палкой не выгонишь за ворота замка. Но Мара – и та уже устала сидеть взаперти. Мы давно никого не приглашаем в гости, не проводим вечеров танца фламенко для местных жителей, как это бывало раньше. Мы что, в осаде? И с кем мы воюем, позволь узнать? С оленями, зайцами, белками, кротами? Или с рыжими кекликами, голубыми сороками, белыми аистами, цаплями, фламинго? Кто еще бродит в окрестностях нашего замка или дерзает пролетать над ним? Ты им всем объявила войну? А нас поставила под ружье, даже не спросив, нравится нам это или нет? – Артур замолк, словно выдохся от этой долгой обвинительной речи. Затем, уже другим тоном, он сказал: – Что с тобой происходит, Ульяна?
– А что со мной происходит? – спросила она, делая вид, что не понимает мужа.
– Ты стала совсем другой, не такой, как прежде. Ты не слышишь и не замечаешь никого, кроме себя и своих страхов. Но жить с фантомами – это так ужасно. Ты превратила свою и нашу жизнь в кошмар. И ради чего?
Ульяна склонилась над детской кроваткой, где мирно посапывал младенец, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. Но Артур все же заметил их и почувствовал себя виноватым. Весь его обвинительный пыл мгновенно угас. Он подошел и обнял жену, целуя ее влажные глаза.
– Не слушай меня, – просил он почти умоляюще. – Это не я только что говорил. Сам не пойму кто. Ты мне веришь?
– Верю, – улыбнулась Ульяна. – Во мне раньше тоже жил беспокойный и мятежный дух, которому я дала имя Дэнди, Он провоцировал меня на разные, не всегда разумные поступки, которые порой приводили к печальным результатам. Но после рождения Ксиу и встречи с тобой я прогнала его прочь. Стала предсказуемой и не способной на глупости, часто излишне перестраховываюсь. Но знаешь что?
– Что, любимая?
– Мне это даже нравится. Потому что только так я могу быть уверена, что не потеряю вас по своей вине. А это худшее, что со мной может случиться.
– Я понимаю тебя, – сказал Артур. – Ты права. Забудь обо всем, что я тебе наговорил. – Он скрестил указательный и безымянный пальцы за спиной, чтобы этого не видела Ульяна, и нахально заявил: – Это все Ксиу. Он целыми днями ходит за мной и плачется, что ему скучно. А иногда даже подбивает меня совершить побег из замка, воспользовавшись подвесными лестницами или связанными простынями.
Артур помолчал, а потом с самым серьезным видом, который он всегда принимал, когда начинал подшучивать над женой, спросил:
– Послушай, а этот твой Дэнди – он случайно не переселился в Ксиу при его рождении? Потому что даже подумать о том, что я, ученый с мировым именем, человек всеми уважаемый, могу предлагать и совершать подобные безумства, было бы просто смешно.
– Все может быть, – вздохнула Ульяна, приняв слова мужа за чистую монету. – Так это Ксиу подбил тебя предъявить мне ультиматум?
– Он самый, – заверил ее Артур. – А также Гомес, Хуанито, Алисия, Беатрис…
– Можешь не продолжать, я все поняла, – запротестовала Ульяна. – И что они требуют?
– Они просят, чтобы ты отпустила их на рыбалку, – ответил Артур. – Это я о Ксиу. А остальные были бы не прочь прокатиться в воскресенье в Леон, где они могли бы пробежаться по магазинам, сходить в кино… Ах, да, и в церковь, разумеется! Это желание Агаты.
Дверь тихонько скрипнула. Ульяна увидела, что к образовавшейся щели приник Ксиу, пытаясь рассмотреть и услышать, что происходит и о чем говорится в комнате. Сначала Ульяна хотела окликнуть его и отругать за излишнее любопытство, но потом передумала. Ей показалось, что в последнее время она действительно была слишком строга к тем людям, которых любила.
– Хорошо, – кивнула она. – Не буду дожидаться бунта на корабле.
– И это правильно, – охотно подтвердил Артур. – От этой разудалой команды всего можно ожидать.
– До воскресенья надо еще дожить. А сейчас … Пусть Ксиу отправляется на рыбалку, но только в сопровождении Гомеса и Хуанито. Так мне будет спокойнее.
– А я? – робко спросил Артур.
– Хорошо, иди и ты с ними, – согласилась Ульяна, не выдержав его молящего взгляда. – Но чтобы держались вместе, одной компанией. И возьмите с собой на всякий случай не только удочки, но еще и ружье. Фолет как-то мне говорил, что в лесах вокруг замка водятся дикие кабаны. А это очень опасные звери, когда рассвирепеют. Вдруг дикий кабан выбежит на вас, что тогда?
Артур хотел сказать, что брать ружье не имеет смысла, потому что ему претит убийство живых существ, все равно, люди это или звери, но благоразумно промолчал, чтобы его победа не стала пирровой. Он был уверен, что Ульяна, несмотря на всю ее доброту и мягкость, способна сама пойти с ними, прихватив ружье, и без раздумий выстрелить в любого, кто будет угрожать ее близким. Это было одно из необъяснимых противоречий, свойственных натуре его жены, впрочем, за которые он ее и любил помимо красоты, ума и всепобеждающего женского обаяния. А говоря откровенно, он любил в Ульяне все, даже ее недостатки, которые под определенным углом превращались в достоинства. Он смотрел на жену только под этим углом, однажды, как истинный ученый, определив его путем долгих теоретических и практических изысканий. Именно поэтому, считал Артур, их супружеская жизнь и была такой счастливой.
– Я пристрелю эту дикую тварь без всякого сожаления, – грозно пообещал Артур жене. И ушел, чувствуя на своей спине ее недоверчивый взгляд.
Не успел Артур скрыться, как Ульяна уже начала раскаиваться в том, что отпустила сына и мужа на рыбалку. Но было поздно что-либо менять. Сказанное назад не воротишь – она сама учила этому Ксиу. И не хотела подавать ему плохой пример, нарушая данное слово. Но, с другой стороны…
Возможно, она все-таки вернула бы их, взяв на себя вину за нарушенное обещание, но в эту минуту проснулся младенец и громким криком известил мир о том, что он голоден. Ульяна мгновенно забыла о своих сомнениях и тревогах. Сейчас самым важным и неотложным делом для нее было накормить малыша. А все остальное стало второстепенным. Ульяна кинулась к сыну, и вскоре он блаженно зачмокал губами, поглощая молоко из ее груди, а она затихла, с нежностью глядя на его личико и ни о чем не думая, только ощущая не меньшее, а быть может, и большее блаженство…
А тем временем Артур и Ксиу не медлили, собираясь на рыбалку. Хорошо зная Ульяну, они предполагали, что в этом случае она была способна передумать в самую последнюю минуту. Поэтому, взяв ружье, они, даже не переодеваясь, почти бегом спустились по лестнице и вышли во двор, где их уже поджидали радостно улыбающиеся Гомес и Хуанито с удочками в руках. Когда вся компания быстрым шагом направилась к решетке, которую уже поднимал Фолет, из окон замка им махали платочками Алисия, Беатрис и Доротеа, а стоявшая за спинами горничных богобоязненная Агата осеняла их крестным знамением. Несмотря на раннее утро, дворик уже заливало солнце, и картина напоминала триумфальное шествие победителей. Все обитатели замка радовались маленькой победе, достигнутой хитроумным, как Ахиллес, Артуром, предвкушая, что это станет переломным моментом в мировоззрении Ульяны, и она ослабит свой тяжкий гнет. Только Мара, тоже наблюдавшая из окна за этой процессией, в сомнении качала головой. Она была не столь наивна и доверчива, как юные горничные, и, прожив долгую, очень долгую жизнь, лучше других изучила изменчивую женскую натуру. Мара знала по себе, как переменчивы в своих решениях женщины, поэтому не питала иллюзий и в отношении Ульяны.
Ксиу вприпрыжку бежал впереди, мужчины шли за ним. Они спустились с холма, прошли цветущим лугом, пересекли шоссе и углубились в лес, идя по извилистой тропинке, которая вскоре привела их к речке. Берег был пологим и каменистым, усеянным корягами, на которых можно было сидеть в ожидании клева. Они разобрали удочки и закинули их в реку, предварительно насадив на крючки червей.
– Поздновато пришли, солнце уже высоко, – сказал с сожалением Гомес. Он смотрел куда угодно, только не на поплавок, который медленно плыл по воде, повинуясь течению. – Лучше всего рыба ловится на рассвете, пока роса на траве не высохла.
– Не в этом дело, – возразил Хуанито. – Главное не бриться накануне рыбалки. Это верная примета. Мне еще мой дед об этом говорил.
– А я слышал, что нельзя никому говорить, что идешь на рыбалку, – подал голос Артур. – И тогда клев будет отменным. Водяной рыбаку поможет. Он уважает тех, кто умеет хранить секреты.
– Водяной уважает вот это, – сказал Гомес, доставая из внутреннего кармана фляжку. Он отвинтил пробку и вылил несколько капель в реку. Потом отхлебнул из фляжки сам, одобрительно крякнул, завинтил пробку и спрятал фляжку обратно. После этого он торжественно и очень звучно произнес заклинание: – На тебе ром, а нам дай рыбки! – Обращаясь уже к своим товарищам, Гомес самодовольно сказал: – Теперь клев мне обеспечен.
– А я где-то читал, что того, кто поймал первую рыбу, находясь в компании других рыбаков, ожидают большие неприятности, – заметил Ксиу.
Гомес быстро плюнул трижды через левое плечо и погрозил мальчику пальцем.
– Ерунда, – сказал он авторитетно. – Один мой знакомый шотландец говорил, что неудача ожидает того, кто упустит первую рыбу, которая заглотила крючок его удочки. Вот это самая что ни на есть верная примета.
– И если первой ты поймал мелкую рыбешку, то надо посечь ее прутиком, приговаривая: «Сам уйди, пришли мать, пришли отца!», – сказал Хуанито. – После этого следует бросить рыбу обратно в воду и ждать, когда около крючка соберется все семейство. Тогда только успевай подсекать! Или вот как поступают рыбаки с острова Манда в Восточном Самоа…
– Вероятно, они молчат на рыбалке, – произнес Артур со вздохом.
– Не в этом дело, – отмахнулся Хуанито. – Они самую большую и жирную рыбу возвращают в море, считая, что в благодарность она приведет к ним целую стаю.
– Хуанито, тебе деликатно намекнули, чтобы ты заткнулся, – усмехнулся Гомес, поднимая удочку и возвращая далеко уплывший по течению поплавок на прежнее место. – Ведь так, сеньор Артур?
