Вадим Иванович Кучеренко
Гибель замка тамплиеров
Дон Мигель перевел взгляд на диадему, потом опять посмотрел на Ламию. Казалось, он не мог решиться. Наконец он сказал:
– Двести тысяч евро – и то исключительно из симпатии к вам, юная сеньора. Любому другому я не предложил бы и половину этой суммы.
– По рукам, – обрадованно заявила Ламия, ожидавшая худшего. – Но деньги наличными.
Старик сокрушенно покачал головой.
– У меня ломбард, а не банк, – сказал он. – Где я возьму такую сумму?
Ламия, не говоря ни слова, смахнула обратно в сумочку золотые монеты и драгоценные камни и потянулась за диадемой. Однако дон Мигель не выпустил ее из своих дрожащих, но все еще цепких рук и даже немного откинулся назад, чтобы оказаться вне досягаемости.
– Подождите, – сказал он. – Быть может, мне удастся что-то наскрести в своем сейфе.
– Только поторопитесь, – потребовала Ламия. – А то я уйду.
Но ей пришлось запастись терпением. Сначала дон Мигель долго поднимался с кресла, а затем еще дольше, опираясь на трость с золотым набалдашником, ковылял до двери, ведущей в другую комнату. Когда он вернулся, то держал в руках пачку банкнот. На взгляд раздраженной Ламии, пачка была слишком тощей для двухсот тысяч евро. Она уже изнемогла от затянувшегося ожидания.
– Я насобирал только сто десять тысяч евро, – опускаясь со вздохом облегчения в кресло, произнес дон Мигель. – За остальными вам придется прийти завтра.
Разочарованная Ламия была готова кинуться на старика и растерзать его. Но дон Мигель выглядел таким дряхлым и немощным, что она впервые почувствовала жалость к своей будущей жертве. Вспышка гнева угасла, не успев разгореться, как спичка на ветру. И этим ветром была мысль, что ее ожидает волшебная ночь с обворожительным капитаном Луисом. А ста тысяч ей должно было хватить, чтобы заплатить за аренду яхты, и у нее еще оставалось несколько тысяч на мелкие расходы. Ламия решила, что при ее нынешнем богатстве не стоило из-за какой-то мелочи портить себе настроение и создавать новые проблемы. В конце концов, старик угостил ее пирожными и чашкой чая, развлек беседой, и можно было считать, что она щедро расплатилась с ним за гостеприимство.
– Завтра так завтра, – беспечно сказала Ламия, не собираясь возвращаться ни на следующий день, ни после. – Пусть будет по-вашему!
– Прошу написать расписку, – сказал дон Мигель, протягивая ей лист бумаги. – А я пока оформлю квитанцию.
Ламия едва не взвыла от злости. Но, преодолев искушение вырвать деньги из слабых рук старика и сбежать, она покорилась. Дон Мигель мог обратиться в полицию, а это ей было совсем ни к чему.
– Обязательно приходите завтра, – настойчиво повторил дон Мигель после того, как получил от Ламии расписку в обмен на квитанцию. – Я буду ждать вас, сеньора Родригес.
И, будто пробуя слово на вкус, он произнес:
– Мария.
Послевкусие, как от выпитого бокала хорошего вина, было приятным. Ее имя и фамилию он узнал от самой Ламии, когда заполнял квитанцию.
– Приду, – солгала Ламия, чтобы избежать расспросов. – Не забудьте прикупить своих вкусных пирожных, дон Мигель!
Жалобно звякнул колокольчик над дверью, в которую Ламия стремительно вышла, словно выпорхнувшая из клетки птица.
После ее ухода дон Мигель долго сидел неподвижно, не отрывая глаз от диадемы, лежавшей перед ним на столе. Он должен был положить ювелирное украшение в сейф, но не мог пересилить себя и расстаться с ним. Дон Мигель грезил наяву. Ему представлялось, как он, уподобившись своему предку, оказавшему неоценимую услугу испанской королеве, отдавал возвратившейся за своим закладом Марии Родригес диадему, не взяв с нее ни евро. И она надевала диадему на голову, точно египетская царица. А после этого, пораженная его щедростью и благородством, шла с ним рука об руку на свадебную церемонию, совершающуюся в главном кафедральном соборе Лиссабона.
Среди соблазнительных картин, мелькавших в голове дона Мигеля, смутно проскользнула одна, где Мария была в одеянии невесты, а он сам – в костюме жениха. Но он отогнал ее прочь. Торопиться, даже в мечтах, было ни к чему.
Дон Мигель всю свою жизнь предпочитал не спешить, а потому, быть может, и дожил до столь преклонных лет. Прежде чем предаваться мечтам, старик решил этой, по обыкновению бессонной, ночью обдумать, так ли она идеальна, как ему казалось, когда он смотрел в темно-зеленый омут ее глаз…
Голова старика склонилась набок, и он заснул, изредка едва слышно тяжко вздыхая.
Глава 20
Когда Ламия подъехала к морскому порту, у ворот терминала ее терпеливо дожидался капитан Луис Магдалена Даниэль Алехандро Родриго Гомеш Силва, за спиной которого переминались с ноги на ногу трое дюжих мужчин.
– Им можно доверять? – недоверчиво спросила Ламия. – Они похожи на пиратов. Это и есть члены вашего экипажа, Луис?
– Мой экипаж готовится к отходу, а это всего лишь портовые грузчики, – ослепительно улыбнулся капитан. – Я нанял их, только чтобы доставить ваш багаж до яхты. Где же он?
– В багажнике автомобиля. Пусть каждый возьмет по баулу и будет осторожен – у меня там драгоценный севрский фарфор. Видите ли, Луис, я привыкла путешествовать с комфортом и везде чувствовать себя, как дома.
– Так и будет, – заверил ее капитан. – Не беспокойтесь за свой фарфор. Вы и сама точно бесценное произведение искусства, сеньора.
Ламия одарила его благодарной улыбкой.
– Зовите меня Марией, – сказала она. – И предлагаю перейти на ты. Нам предстоит долгое совместное путешествие, так к чему этот официальный тон?
Луис молча кивнул, но его взгляд был намного красноречивей. И Ламия без труда поняла то, что не было высказано вслух.
Вскоре они были на яхте. Ламия расплатилась с грузчиками, и они ушли, довольные ее щедростью.
– Луис, отходим немедленно, – распорядилась Ламия, едва ее багаж был перенесен в каюту. Она стояла на носу яхты, держась за леера, и пристально всматривалась в океанскую даль, словно пытаясь там что-то увидеть.
– А как же твоя машина? – напомнил капитан. – Ты оставишь ее у ворот порта?
– Зачем мне машина в океане? – усмехнулась Ламия. – Кроме того, она мне надоела. Когда мы вернемся, я куплю себе другую.
– Ты необыкновенная женщина, Мария, – с восхищением произнес Луис. – Ты не перестаешь меня удивлять.
– То ли еще будет, Луис, – подмигнула ему Ламия. Она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Никогда до этого в своей жизни она не испытывала такого пьянящего ощущения свободы. Почти все ее мечты осуществились, словно по мановению волшебной палочки. Теперь она была баснословно богата. Рядом находился мужчина, который казался ей привлекательнее всех особей мужского пола, когда-либо встречавшихся на ее пути. Она приобрела независимость от всего, что превращает жизнь в тяжкую повинность, и могла без боязни смотреть в будущее. Она даже избавилась от своего прошлого, сменив имя и фамилию. О чем можно было еще мечтать? Оставалось только получать удовольствие от жизни. И она собиралась начать это делать, не медля ни минуты. – И знай, Луис, что ты не пожалеешь о нашей встрече. Мне кажется, нас свела сама судьба сегодня в порту. А как ты думаешь?
– Я думаю точно так же, Мария, – лучезарно улыбнулся он. – Это судьба. И что суждено, то непременно исполнится.
– Может быть, ты проводишь меня в мою каюту? – внезапно охрипшим голосом предложила Ламия, чувствуя, что уже не может совладать с желанием, от которого сладко ныло все ее тело.
– Я бы с удовольствием, но тогда тебе придется отменить свой приказ, – ответил не потерявший хладнокровия Луис. – Я должен стоять у штурвала, иначе яхта не сможет покинуть акваторию порта.
– Хорошо, позже, – пересилив себя, сказала Ламия. – Я никогда не меняю свои приказы и привычки, Луис. Запомни это.
Он кивнул и с восхищенной улыбкой сказал:
– Ты похожа сейчас на одну из кариатид, которыми древние греки украшали бушприты своих кораблей. Ты знаешь об этом?
– Я видела однажды в музее подобную фигуру, – сказала Ламия. – Это была вырезанная из дерева женщина, и она показалась мне ужасно уродливой. Не понимаю, зачем древним грекам надо было размещать этих уродин на своих кораблях?
– Они плавали на утлых суденышках, без карт и навигационных приборов, а потому их единственной надеждой на благополучное плавание была кариатида, – охотно пояснил Луис. – Древние мореплаватели верили, что она может спасти судно от бурь, штормов и прочих бедствий. А если нет, то хотя бы сопроводит их души в страну мертвых, не даст ей затеряться где-нибудь по пути.
– Незавидную роль ты мне отвел, Луис, – рассмеялась Ламия. – Надеюсь, твоя яхта не пойдет на дно?
Луис суеверно постучал костяшками пальцев по борту яхты и с укоризной посмотрел на Ламию.
– А когда судно уже не могло выходить в море, и его отправляли на кладбище морских кораблей, – продолжал он, – кариатиду снимали с бушприта и переносили в дом капитана, где она служила украшением жилища.
– Быть украшением твоего дома – в этом есть что-то заманчивое, – томно растягивая слова, сказала Ламия. – Пожалуй, тогда я могла бы согласиться. И все же, надеюсь, я не так ужасна, как кариатида.
– Ты намного прекраснее, – пылко ответил Луис и смутился. – Что это я говорю! Ты просто прекрасна. И я был бы рад…
Не договорив, он смолк. Помолчал, а потом уже другим тоном сказал:
– Прости, но мне надо пройти в капитанскую рубку. Ты можешь оставаться здесь или пройти в свою каюту. Я распоряжусь, кто-нибудь из членов команды проводит тебя.
– Ну, уж нет, – решительно запротестовала Ламия. – Не надо мне других сопровождающих. Либо капитан, либо никто. Я еще немного постою здесь, а потом зайду к тебе в капитанскую рубку. Ты не возражаешь?
– Буду рад, – сказал Луис и, отдав честь, ушел.
Ламия стояла, ни о чем не думая и с наслаждением глубоко вдыхая свежий морской воздух. Яхта легко разрезала волну, качки почти не ощущалось. Вскоре яхта покинула акваторию порта, забитую большими кораблями и мелкими суденышками, и вышла в открытый океан. Почувствовав, что продрогла, Ламия прошла в капитанскую рубку. Луис управлял яхтой. Ламия залюбовалась его крепкими руками, уверенно державшими штурвал. Луис молчал. Но ей было хорошо в его присутствии и без слов. И когда в рубку вошел кто-то из членов команды, она почувствовала разочарование из-за того, что их уединение было нарушено.
Вновь прибывший обменялся несколькими негромкими фразами с капитаном. Потом Луис сказал:
– Позволь представить тебе, Мария, нашего стюарда. Его зовут Педро.
– Привет, Педро, – помахала рукой Ламия.
– Здравствуйте, сеньора Мария, – сказал Педро с улыбкой. Это был невысокий худенький юноша бесцветной внешности, но у него была приветливая улыбка, красившая его, когда появлялась на лице. Видимо, зная это, он почти всегда улыбался. – Наш повар интересуется, чем он мог бы удивить вас за ужином.
– Что угодно на его вкус, – ответила Ламия. – Мне кажется, я с удовольствием проглотила бы даже живого морского ежа. За весь день я не съела ничего, кроме нескольких пирожных.
– О, из морского ежа наш Родриго может приготовить несколько блюд, да таких, что просто пальчики оближешь, – заявил юноша. – Ведь это правда, сеньор капитан? Надо будет закинуть удочку, чтобы поймать несколько ежей на ужин.
– Этот несносный мальчишка шутит, Мария, – сказал Луис. – На моей яхте найдется что-нибудь и получше, чем морской еж. Ты не откажешься от печеной морской рыбы с фейжоада?
– Не откажусь, – заверила его Ламия, чувствуя, что действительно голодна..
– Будет еще рагу из свинины и бобов. А на десерт «королевский пирог». Он готовится из сдобного теста с круглым отверстием посередине. Обычно его украшают большим количеством фруктовых цукатов и орехов. Как тебе это?
– Просто слюнки текут, – призналась Ламия.
– А еще Родриго может приготовить торташ-де-азейтау – это очень нежный, умеренно сладкий рулет с яичным кремом. Хорошо подходит к портвейну.
– Звучит аппетитно, – кивнула Ламия. – Вот только портвейн вызывает сомнение… А как насчет шампанского? Хотелось бы отметить первый день нашего кругосветного плавания.
Глаза Педро округлились от изумления, когда он услышал это.
– Мы отправляемся в кругосветное плавание? – радостно воскликнул он. – Вот здорово! Я могу рассказать об этом членам команды, сеньор капитан?
– Только после меня, Педро, – погрозил ему пальцем Луис. – А я намеревался сообщить об этом перед ужином. Так что прикуси свой болтливый язык, если не хочешь отправиться на корм рыбам.
– Как скажете, сеньор капитан, – грустно вздохнул юноша.
Кивнув на прощание Ламии, он вышел из рубки. И они сразу же услышали его звонкий голос, постепенно удаляющийся. Педро выкрикивал чьи-то имена, судя по всему, членов команды, которым собирался сообщить нечто очень важное.
Ламия рассмеялась.
– А он тебя не очень-то боится, – сказала она.
– Я их совсем распустил, – сурово сдвинув брови, грозно произнес Луис. – Придется сегодня кое-кого наказать плеткой в острастку остальным. А если войду во вкус, то выпорю всех.
– Никогда никого не била плеткой, – призналась Ламия.
– Не желаешь попробовать? – спросил ее Луис. – Вдруг тебе понравится.
– Только не сегодня, – улыбнулась она. – На этот вечер у меня другие планы. Да и настроение не подходящее. Кстати, я не поняла – шампанское будет? Можно было бы начать праздновать прямо сейчас. Я ужасно замерзла, пока изображала из себя кариатиду на твоей яхте. Потрогай, какие у меня холодные руки, Луис!
Она подошла к Луису и приложила ладонь к его лицу. Но ее ладонь оказалась намного теплее, чем лицо молодого мужчины. Луис вздрогнул, словно его обожгло это прикосновение. Он посмотрел Ламии в глаза, как будто спрашивая разрешения, затем поднес ее ладонь к губам и поцеловал. Потом взял другую и тоже поцеловал. Ламия дрожала, но уже не от холода. Она чувствовала себя вулканом, внутри которого бушует пламя, готовое вырваться наружу. Она обняла Луиса за шею обеими руками и с коротким стоном приникла к его губам.
Поцелуй был долгим, но Ламии показалось, что он длился одно мгновение. За дверью рубки кто-то прошел, тяжело ступая, и Луис отшатнулся от нее.
– Ты боишься? – прошептала она, открывая глаза и глядя на него с нежностью. – Разве мы делаем что-то предосудительное? Всего один невинный поцелуй. Я так давно мечтала об этом!
– Только не здесь, – сказал он. – Каждую минуту может кто-то зайти.
– Тогда пойдем в мою каюту, – предложила она. – Ты обещал мне ее показать.
– Я на вахте, и не могу уйти из капитанской рубки, – возразил он. – Ты иди, а я приду позже, когда моя вахта закончится.
– Ты точно капитан на этой яхте? – с досадой спросила Ламия. Но, увидев обиду в его глазах, она воскликнула: – Прости меня, пожалуйста! Я сказала это, не подумав. Когда ты придешь?
– Я принесу тебе ужин в каюту, – ответил Луис. – Мы вместе поужинаем, и нам уже никто не сможет помешать. Вся ночь будет нашей.
– Ты обещаешь?
– Да, я обещаю.
Ламия уже не пыталась его поцеловать. Она приложила руку Луиса к своей груди и прошептала:
– Ты слышишь, как взволнованно бьется мое сердце? Каждый удар – это фраза «я жду тебя». Не заставляй его долго ждать. Пожалей его!
Впервые в своей жизни Ламия почти умоляла мужчину о близости. Страстное желание, вспыхнувшее в ней, как только она увидела Луиса в порту, незаметно для нее самой переросло в чувство, которому она не могла дать названия, потому что никогда до этого не любила. Ее неукротимая натура отдалась любви с такой же неодолимой силой, с какой умела ненавидеть. Чувствуя ладонь Луиса на своей груди, Ламия была готова на любую жертву, которую он потребовал бы от нее. И сама отдала бы ему все с великой радостью. Это чувство было на грани помешательства. Ламия сама не понимала, что с ней происходит. Но она была счастлива сейчас, и этого для нее было достаточно.
До сих пор Ламия не встречала мужчины, который воспротивился бы ее желанию. Морис Бэйтс был не в счет, в тот вечер она была слишком пьяна. Но Луис устоял. Он даже не приласкал ее грудь, к которой прикасалась его рука. Он был словно высечен из гранита. Или имел иммунитет к женской любви, как многие красивые мужчины, для которых близость с женщиной стала привычкой, давно уже не доставляющей волнительной радости. Он отнял свою руку у Ламии и тоном, в котором рассудка было больше, чем страсти, сказал ей:
– Я приду сразу, как только смогу.
Но Ламии этого было достаточно. К ней словно внезапно вернулась юность со всеми ее заблуждениями и самообманами, когда важны только слова, а не интонации и взгляды.
– Поцелуй меня еще раз, – нежно попросила она. И тут же воскликнула: – Нет, не надо! Я тогда не смогу уйти. – Помолчав, она со вздохом сказала: – Позови кого-нибудь, пусть проводят меня в каюту.
– Педро! – громко крикнул Луис.
Юный стюард вошел почти сразу, как будто подслушивал за дверью. Но, возможно, у него был хороший слух и быстрые ноги. Он с преданной покорностью смотрел на капитана, ожидая его приказаний.
– Педро, проводи нашу гостью в ее каюту, – распорядился Луис. – И передай команде, что сегодня на ужин будет портвейн. Из моих личных запасов.
– Сегодня праздник, сеньор капитан? – спросил юноша, хитро поблескивая глазами. – И какой же?
– В честь святой Девы Марии, – ответил Луис. – И всех женщин, носящих это чудесное имя. Поэтому тот, кто выпьет мало, будет моим личным врагом.
– Так всем и сказать? – с комическим ужасом спросил юноша.
– Так и скажи, – кивнул Луис. – А теперь убирайся отсюда. И будь предельно внимателен к нашей гостье. Ее тоже зовут Мария, если ты еще не забыл.
– Обещаю, сеньор капитан, я буду поклоняться ей, как пресвятой деве, – заявил Педро.
– Не богохульствуй, – строго заметил Луис, осеняя себя крестным знамением. – Пока мы в океане, держи на привязи свой глупый язык. А то из-за тебя кара божья может настигнуть нас всех.
– Слушаюсь, сеньор капитан. – ответил юноша, поворачиваясь к Ламии и незаметно от Луиса закатывая глаза к небу. Он шепнул ей: – Наш капитан очень набожный человек, сеньора.
И они улыбнулись, как два заговорщика. В отличие от молодого капитана Ламия, как и Педро, верила только в себя.
Глава 21
Приняв душ, Ламия, не одеваясь, легла на кровать и стала терпеливо ждать Луиса. Баулы с сокровищами стояли в углу каюты, но она даже не смотрела в ту сторону. Она думала о Луисе. Течение ее мыслей было то ровным и спокойным, то прерывистым и волнующим. Время шло. Убаюканная плавным покачиванием яхты на волнах, Ламия незаметно для себя заснула. Давно уже ее сон не был так глубок и безмятежен.
Ламия проснулась от тихого стука в дверь. Небо, видневшееся за иллюминатором, было темным, как это бывает в ненастные дни перед заходом солнца, в каюте царил полумрак.
– Кто там?
– Это я, Луис. Я могу войти?
– Входи, – откликнулась она, накидывая на себя простыню. Ламия знала, что тонкая ткань обрисовывает каждую линию ее тела, и это было даже соблазнительнее, чем если бы она встретила Луиса совершенно нагой.
Он вошел, держа в руках поднос с едой и напитками. Ламия сразу заметила, что достигла своей цели. Луис не мог отвести глаз от нее. А когда она словно ненароком оголила плечо и часть груди, его руки слегка задрожали.
– Ты извини, я не одета, – глядя на него невинными глазами, сказала Ламия. – Тебя так долго не было, что я уже перестала надеяться и легла.
– Прости, – сказал он. – Мне уйти?
– Запри дверь, дурачок, – улыбнулась Ламия. – И иди ко мне. Только не забудь избавиться от подноса.
Луис поставил поднос на столик и повернулся к Ламии спиной, чтобы закрыть дверь. Пока он возился с защелкой, она откинула простыню. И когда он обернулся, то увидел Ламию обнаженной, лежавшей в соблазнительной позе на кровати. От неожиданности Луис застыл, пожирая ее глазами.
– И долго ты будешь так стоять? – попыталась улыбнуться Ламия, но у нее не получилось. Она уже почти изнемогала от желания. Ее грудь высоко вздымалась при каждом вздохе. – Я не музейная реликвия. Меня можно трогать руками.
Луис шагнул к ней, отбрасывая фуражку и расстегивая рубашку на груди. Ламия поднялась с кровати и помогла ему раздеться, покрывая поцелуями его мускулистое тело и издавая короткие стоны от возбуждения.
– Луис Магдалена Даниэль Алехандро Родриго, – страстно шептала она в перерывах между поцелуями. – Как тебя много, а я одна… Но это даже хорошо… Вам всем придется постараться… Одного Луиса было бы слишком мало… Я без ума от каждого из вас…
Сжимая друг друга в объятиях, они почти упали на кровать, Ламия сверху. Но она гибко, точно змея, извернулась и оказалась под Луисом. Руками и ногами она обхватила его и притянула к себе. Коротко и сладострастно вскрикнула. Подстроилась под его движения и учащенно задышала, постанывая. Впервые она по своей воле покорялась мужчине. Она и чувствовала себя так, словно все, что с ней происходило, было в первый раз. Когда движения Луиса стали резкими и почти грубыми, она ощутила не боль, а наслаждение, медленно, но неотвратимо поднимающееся от живота к горлу. Она закричала одновременно с его почти звериным рыком, знаменующим высшее торжество акта любви. И обессиленно замерла, прижавшись к нему всем телом, ставшим вдруг таким легким, что она, казалось, могла бы взлететь, не будь Луиса, лежавшего на ней.
Луис тяжело дышал, его глаза были закрыты. Он как будто совершил тяжкую работу и теперь отдыхал. Подумав об этом, Ламия тихо рассмеялась. Она могла бы предаваться любви еще долго, не уставая, и она хотела этого, но Луису нужен был отдых. Она ласково погладила его по груди и прошептала на ухо:
– Самое время для ужина, ты не находишь?
Луис открыл глаза и неожиданно подмигнул ей.
– А я не знал, как тебе это сказать, – произнес он с улыбкой. – Опасался, что ты обидишься. Я голоден, как акула.
– И я тоже, – призналась Ламия. – Предлагаю быстро перекусить и продолжить то, чем мы занимались.
– Правда? – со смехом спросил Луис. – Значит, я не разочаровал тебя? А я так боялся этого!
– Глупыш, – проворковала Ламия ему на ухо, а затем пощекотала его ушную раковину языком. – Ты меня очаровал. Я окончательно потеряла голову. Теперь ты можешь делать со мной все, что захочешь.
– Это очень заманчиво, но только сначала все же давай поедим, – сказал Луис. – А потом обязательно вернемся к этой теме.
Он встал и накинул на себя рубашку и брюки.
– Ты не забыл о шампанском? – спросила Ламия. Она сидела на кровати, снова завернувшись в простыню, и наблюдала за тем, как Луис переносит тарелки и бокалы с подноса на столик.
– Извини, но я ничего не знал о твоих вкусах, обычно на яхте я держу только портвейн, – ответил Луис. – Зато я принес свечу. При ее свете портвейн покажется тебе не хуже шампанского. А по мне так и намного лучше. Это очень хорошее вино, произведенное в долине реки Дору на северо-востоке Португалии. Не какая-то дешевая подделка. Его несколько лет выдерживали в дубовых бочках. Кстати, а ты слышала легенду о том, как портвейн распространился из Португалии по всему миру благодаря тому, что Англия, потерпев поражение в войне, потеряла Аквитанию? Эта история началась еще в одиннадцатом веке, когда Генрих Второй Бургундский, снискавший себе славу в битвах с маврами, женился на прекрасной дочери короля Кастилии и Леона Альфонсо Шестого.
Говоря это, Луис в то же самое время зажег свечу и поставил ее на стол, а затем откупорил бутылку и разлил вино в бокалы в форме тюльпанов, предназначенные специально для портвейна, один из которых протянул Ламии.
– Впрочем, обо всем этом я расскажу тебе позднее. А сейчас предлагаю выпить за нашу встречу.
– За нашу счастливую встречу, – поправила его Ламия с улыбкой.
– Ты на самом деле так считаешь? – спросил он, глядя на нее через бокал, наполненный золотисто-коричневой жидкостью.
– Да, – искренне ответила она. – Не знаю, как ты, но я по-настоящему счастлива. Как никогда в жизни.
– Тогда за это действительно стоит выпить.
Они осушили бокалы. И Луис сразу же наполнил их снова.
– А теперь я предлагаю выпить за то, чтобы нас ничто не могло разлучить. Ни люди. Ни время. Ни даже океан.
– Это зависит только от нас, – возразила Ламия. – Но я все равно выпью, если это для тебя так важно.
– А что важно для тебя?
– Чтобы ты любил меня, – ответила она, не задумываясь. – Все остальное ерунда, не стоящая внимания или сожаления.
– Даже смерть? – спросил Луис с недоверчивой улыбкой.
– Зачем о ней думать? – нахмурилась на мгновение Ламия. – До нее еще так далеко.
– В океане смерть всегда ходит рядом, – заметил Луис. – За это ощущение смертельной опасности, которое океан дает мне, я его и люблю.
– А меня? – быстро спросила Ламия.
– И тебя, – усмехнулся Луис. – Мне почему-то кажется, что смерть неизменно идет вслед за тобой. Но тебе пока удается опережать ее. Иногда всего на полшага, быть может. И ты постоянно ждешь, что она однажды настигнет тебя. Я прав?
Но Ламии был неприятен этот разговор. И она с нарочитым смехом воскликнула:
– Так значит, в твоем сердце я соперничаю только с океаном, этой могущественной стихией? Мне льстит это! Но знаешь что? Если я сейчас же ничего не съем, то умру от голода. И твое зловещее пророчество сбудется. Ты этого хочешь?
– Я хочу того же, что и ты, – ответил Луис. – Обхитрить смерть. Поэтому предлагаю в последний раз наполнить бокалы и выпить за это.
– За что? – с недоумением спросила Ламия. Она начинала терять нить разговора. Выпитый на голодный желудок портвейн ударил в голову, мысли путались. Ей стало жарко, и она откинула простыню. Но воздуха все равно не хватало, в каюте было слишком душно. Она хотела встать и открыть иллюминатор, но не смогла даже приподняться.
– За то, чтобы мы всегда были хитрее смерти, – сказал Луис, протягивая ей полный бокал. – Пьем до дна!
Она выпила вино, не чувствуя ничего, кроме горечи. На ее лбу крупными каплями выступил пот, горячими ручейками он потек по щекам, шее, груди. Несмотря на жару, Ламию начал бить озноб.
– Луис, открой иллюминатор, пожалуйста, – попросила она. Язык уже почти не слушался ее. Она говорила бессвязно, точно в бреду. – Мне душно. И мутит. Кажется, я простыла, пока стояла на носу твоей яхты. Или портвейн не пошел мне на пользу. Я же говорила, что хочу шампанского.
Луис, незаметно наблюдавший за ней все это время, презрительно улыбнулся.
– Свежий воздух тебе не поможет. От него будет только хуже.
Ламия сделала непроизвольное движение, пытаясь встать, но ее ноги стали мягкими, словно лишились костей. Она вскрикнула:
– Луис, милый! Что со мной?
– Ты на самом деле хочешь знать правду, Мария? – спросил он. – Или правильно будет сказать Ламия?
Она в страхе вздрогнула.
– Откуда ты знаешь мое имя?
Луис насмешливо скривил губы.
– Твоя слава бежит впереди тебя, сеньора Ламиани. Точно так же, как смерть неотступно следует за тобой. И знаешь что, Ламия?
– Что, Луис? – сказала она, глядя на него почти с мольбой. Ламия все еще не могла поверить в происходящее с ней. Она ждала от Луиса помощи. Его слова как будто не проникали в ее сознание, она отвечала почти машинально.
– Твоя смерть все же настигла тебя. Она оказалась хитрее. Ты умираешь, Ламия.
– Что ты сделал со мной? – вскрикнула она, начиная понимать. – Ты отравил меня? Твой портвейн… Но ведь ты же сам пил его!
– Но не из твоего бокала, – торжествующе рассмеялся Луис.
– Но за что, Луис? – прошептала Ламия. Слезы выступили на ее глазах, меняя облик Луиса. Лицо мужчины, словно отразившись в кривом зеркале, уже не было красивым. Безобразная гримаса исказила его.
– Откуда мне знать? – равнодушно произнес он. – У меня нет к тебе личной вражды. Меня наняли, и я выполнил заказ.
– Мартин Крюгер? – спросила Ламия. – Скажи, это он?
– Я не знаю, кто это, – пожал плечами Луис. – Меня просили передать тебе перед смертью только два слова – Эргюс Бэйтс. Если тебе это что-нибудь говорит. А теперь извини, я не буду досматривать финальную сцену этой драмы. Мне надо присоединиться к своей команде и угостить ее портвейном, как я обещал, если помнишь. А я всегда держу свое слово. Во всяком случае, когда мне это выгодно.
Ламия застонала и протянула руку к мужчине, словно умоляя его о помощи. Но он уже выходил из каюты, даже не бросив на нее последнего взгляда, и рука бессильно упала на кровать. Свет перед глазами Ламии начал меркнуть, и каюта погрузилась во тьму, которую не мог рассеять робкий трепещущий свет догорающей свечи…
Но Ламия не умерла. Яд, который неотвратимо убил бы любого другого, оказался для нее не настолько губителен, как рассчитывал Луис. Она происходила из древнего рода ламиаков, считавших себя потомками змей. Слюна, стекавшая по зубам Ламии, когда та кусала своих врагов, убивала не хуже любого яда. И она же была противоядием, которое сейчас в теле Ламии боролось с отравой, подмешенной Луисом в вино. Борьба была жестокой. Ламия испытывала мучительную боль, ее стоны становились все громче и громче. Постепенно страдания стали невыносимыми, и тогда она потеряла сознание. Ее мозг сострадательно отключился, предоставив телу возможность продолжать сражение за жизнь Ламии без опасения, что она умрет от боли.
Ламия очнулась через несколько часов, незадолго до рассвета. Свеча давно догорела. Бледный свет проникал через иллюминатор, едва рассеивая мрак в каюте. Перед глазами все кружилось, то убыстряя, то замедляя темп, как будто все предметы ожили и пустились в пляс. Ламию сильно тошнило, и голова раскалывалась от гнездящейся в затылке боли, но руки и ноги уже подчинялись ей. Она поняла это, пошевелив пальцами. Ламия сделала отчаянное усилие и села на кровати. Опустила ноги на пол. Приподнялась на руках и встала. Она едва не упала, но все же устояла, ухватившись за столик. Осмотрелась и увидела, что баулы с сокровищами остались на прежнем месте, Луис не забрал их. Ламия облегченно вздохнула и прислушалась. Но не услышала ни звука. Яхта будто вымерла или была покинута своим экипажем.
Ламия испытывала почти непреодолимое желание лечь обратно на кровать. Но оставаться в каюте в полном неведении не было смысла, а, быть может, даже опасно, если бы Луис вздумал вернуться. Ламия, в ее почти беспомощном состоянии, могла не справиться с крепким молодым мужчиной. Единственным ее шансом на спасение была внезапность. Если бы она заметила Луиса первой, то успела бы впиться в его шею клыками, прежде чем он что-нибудь понял. И не разжала бы челюсти, пока он не умер. Это Ламия еще могла сделать, она это знала.
Она сделала шаг к двери, опираясь о переборку каюты. Потом еще один шаг и еще. Она шла долго, после каждого шага останавливаясь и отдыхая. И когда взялась за ручку двери, то чувствовала себя уже почти обессиленной. Последние силы ушли на то, чтобы открыть дверь. После этого Ламия долго не могла отдышаться, прислонившись к дверному косяку. В запертой каюте было очень душно, в коридоре ей стало немного легче от свежего воздуха. Цепляясь за все, что ей попадалось под руку, она уже могла идти чуть быстрее.
