Вацлав Воровский
В ночь после битвы
Своеобразные формы приняло это мародерское «по-шаливание» у интеллигенции беллетристической. Она тоже начала запускать руки в карманы вчерашних борцов, но тут наметились два течения. Не знаю – темперамент ли тут виноват, психологические различия или просто «соображения», – только часть ударилась в мрачную переоценку ценностей, апеллируя от сознательной, созидательной борьбы к дикой разнузданности разрушительных анархических сил, другая же часть, напротив, начала искать утешения и услады в женских (а то и мужских) телесах, углубляясь в «тайну пола». Тощие брюнеты стали пессимистами, жирные блондины – гедонистами.
Характерными выразителями этих двух течений явились Леонид Андреев и Федор Сологуб, как они представлены в третьей книжке альманахов «Шиповника». Они оба выступают здесь в типичной роли мародеров. Только костюмы у них разные и разный грим. Оба они залезают мародерскими дланями в политику, в жизнь и дела революционеров, героев вчерашней битвы, и, когда они уходят со страниц книги, вы видите, что на «обработанных» борцах не осталось ни одного ценного предмета. Только мрачный брюнет Леонид Андреев делает это с подобающим брюнету демоническим взглядом, а жизнерадостный блондин Федор Сологуб – беззаботно посвистывая и подплясывая матчиш.
По «нонешним» временам упрек в мародерстве является для известных кругов, пожалуй, высшей похвалой. Но так как, кроме мародерствующих брюнетов и блондинов, есть еще и ни в чем не повинные читатели, которым не мешает разобраться в ценности мародерской литературы, то, из уважения к этим читателям, мы не ограничимся простым упреком по адресу указанных двух беллетристов, а постараемся доказать их мародерство на основании их собственных сочинений, а именно: рассказа Леонида Андреева «Тьма» и начала (будем надеяться, что оно явится и концом) романа Федора Сологуба «Навьи чары». При этом оговариваемся вперед, что мы будем касаться исключительно публицистической стороны этих произведений, их жизненной правды, а не их эстетической стороны, не их художественной правды, и это по той простой причине, что последней в сих произведениях совершенно не имеется.
