Светлана Александровна Захарова
Пропасть для свободных мужчин
–
Я? – Галя удивилась еще больше, – зачем?
–
Вот там людей лишают воли и разума. Стоит ли им после этого жить?
Таня вздрогнула и испуганно посмотрела на Мишу. Он был бледен, на лбу выступил пот. Что это на него нашло? Он давно уже не вспоминал психиатрическую больницу. Во всяком случае, с тех пор, как женился. Да и какие претензии могут быть у него к больнице, где его вылечили?
–
Ну, так мы далеко зайдем, – сказала Галя, – психи-то здесь при чем? Если они буянят, надо же их как-нибудь успокаивать.
Вот и у Гали было превратное представление о психических больных, чем раньше грешила Таня. Жена Миши их никогда не видела и даже не догадывалась, что ее муж может быть одним из них.
–
Да, надо, – ответил Миша жене, и больше эту тему никто не поднимал.
Шли годы, росли дети. Юленьке исполнилось уже пять лет, Андрею – тринадцать. И тут Галя начала жаловаться, что ее муж совершенно не хочет второго ребенка. Она плакала, рассказывая Тане, что Миша даже кричит на нее, называет ее набитой дурой, как только она начинает говорить с ним на эту тему. Что на это могла ответить Таня? То, что ее брат сам дурак набитый? Нет, этого она сказать не могла. Она знала, что Миша прав, много детей в данной ситуации ни к чему. Родился один нормальный ребенок – и слава богу. Но как объяснить это Гале, которая не видит причин такого поведения мужа?
–
Ты не волнуйся, Галя, все еще впереди. Не торопись, не уговаривай его, пусть сам осознает необходимость иметь второго ребенка, – сказала золовка снохе, – может быть, он боится, что не прокормит такую большую семью? Не спеши с этим вопросом, ты еще не старуха.
Галя послушалась, но обида на мужа у нее осталась. Она выросла в большой по теперешним меркам семье, видела, как старшие дети помогают младшим, как все они помогают родителям. Семейство с единственным избалованным дитятей отнюдь не было ее идеалом. Однако свою Юлечку она баловала и ни в чем ей не отказывала.
Летом у Гали, как у всех педагогов, был большой отпуск, у Миши же – обычный. Поэтому мама с дочкой уезжали в город Фрунзе навестить родных уже в июне и с нетерпением ждали, когда к ним приедет папа. При этом связь опять же осуществлялась письмами, которые супруги писали друг другу. Галя скучала по мужу не меньше, чем когда-то по жениху.
«Хороший мой, самый любимый человек, Мишулька!
Как я по тебе скучаю, – писала она ему, – все тяжелее я переношу разлуку с тобой, и сердце мое ноет от тоски. Дочурка наша очень часто произносит слово «папа» и тоже скучает по тебе. Это наше маленькое чудо – каждый день я открываю в ней что-то новое. Тебе, наверное, тоже хочется к нам, правда? Ведь ты нас любишь, мы знаем. Приезжай скорее, мы тебя очень ждем».
«Галочка, любимая моя!
Вот уже два дня нет тебя рядом. Нет и маленькой озорной Юленьки, – вторил жене Миша, – дома тишь да гладь. Даже родители жалеют, что вы улетели и осиротили нас. Жду, не дождусь отпуска, когда смогу к вам приехать».
«Любимый мой суженый, Мишенька!
Мы считаем дни до твоего приезда. На улице очень жарко, поэтому сидим, в основном, дома и говорим, говорим, не можем наговориться, – в очередной раз писала Галя, – Маша завтра уезжает отдыхать на озеро Иссык-Куль, но к твоему приезду вернется. Подруга Аня, наоборот, собирается куда-то на Север к своему жениху. А я постараюсь достать путевки, чтобы мы с тобой тоже смогли отдохнуть на озере.
Мишенька, я очень по тебе скучаю. Несмотря на твои грехи. Вот ведь как бывает, когда мы рядом, нас преследуют какие-то мелочные обиды, а в разлуке ясно понимаешь, как это глупо, как надо беречь эти недели, дни, часы, минуты, когда мы вместе. Я тебя очень сильно люблю, я счастлива, что ты со мной. Приезжай скорее!»
Милая Галочка!
Время почему-то идет очень медленно. Вчера ходил заказывать билет до Фрунзе, а это значит, что до нашей встречи остается еще две недели. Потом прошелся по магазинам и набрел на дефицит, купил тебе юбку и блузку – все женщины прямо хватали этот товар, я надеюсь, что тебе понравится. Чувствуешь, как здорово я тебя люблю?
А дома, когда начинается программа «Время», я по привычке убавляю звук, чтобы не мешать Юленьке. Потом, входя в нашу комнату, стараюсь открыть дверь потише. Но в комнате нет ни Юли, ни тебя, – с грустью признавался жене Миша и в свою очередь считал дни до встречи, – не забывайте меня, я скоро приеду».
Возвращаясь из своего южного отпуска, Галя с Мишей привозили сувениры и большие красные яблоки сорта АПОРТ – каждое из них было размером с детскую голову и очень вкусное. Устраивался пир в честь того, что семья снова вместе – все очень любили эти минуты. Таня смотрела на Юлю, она любила ее как свою племянницу, но вместе с тем это чувство любви и заботы к близкой и младшей родственнице имело какое-то подводное течение – оно было глубоким, щемящим с оттенком вполне определенной жалости к этому ребенку, которого неизвестно что ждет в этой жизни. Таня гнала от себя грустные мысли, внушая себе, что в семье брата все может быть хорошо, но щемящее чувство не проходило. Во всяком случае, тетя Таня была готова признать Юлю своей дочерью, вырастить и воспитать ее, если этого потребуют обстоятельства.
Миша, определенно, любил свою семью, хотя не всегда вел праведный образ жизни. Случались беспричинные задержки на работе и пьянки с друзьями – спортсменами, хотя врачи в свое время запретили ему пить. Миша же любил застолья и уверял всех, что жить без этого нельзя, запретить русскому человеку выпивать в компании себе подобных – это все равно, что лишить его воздуха. «Иди ты!» – сказал он Тане, когда она пыталась напомнить ему о предостережении врачей, чему сама была свидетелем. «Отстаньте, я не маленький», – отвечал он на упреки родителей. Гале тоже не все нравилось в поведении мужа, и она старалась влиять на него своими методами – мягко и ненавязчиво.
–
У нас в семье никто не пил, – говорила она Тане, – мне странно смотреть на это. Если уж совсем нельзя отказаться, так можно выпить чуть-чуть, чтобы никто не заметил, а не напиваться до свинского вида.
Галя была права, но Миша ее не слушал. К счастью, в стране сменилась власть, у руля встал М.С. Горбачев, и началась знаменитая трезвая кампания. Всем пьяницам закрутили гайки так, что они срочно протрезвели. Некоторые жены, хотя это и похоже на анекдот, впервые увидели своих мужей трезвыми. Кто выпивал в это время или, не дай бог, попадал в медицинский вытрезвитель, тут же лишался работы. Потом эту принудительную борьбу за трезвость много ругали, уверяя, что запретами ничего не добьешься. Но практика показала, что это не так: в стране сократилась преступность, уменьшилось количество разводов, люди стали меньше болеть и, как результат вышесказанного – увеличилась рождаемость. И всего этого добились именно запретами.
Галя, довольная своей семьей, решилась высказать родителям, что давно мечтает о своей, отдельной от них, квартире. Она готова экономить буквально на всем, чтобы собрать денег на первый взнос, который требовался для начала строительства кооперативного жилья. Квартиру для стариков она определила однокомнатную – зачем им больше? Начав копить деньги, она не сомневалась, что родители Миши отдадут в общее дело и свои сбережения, которые они всегда имели. А то, что потом им же, старикам, придется за квартиру расплачиваться, внося ежемесячно определенный взнос, ее не волновало вообще.
Миша сначала рассердился и не понял, чего хочет жена. Потом, рассердившись еще больше, предложил выселить ее из квартиры куда-нибудь на вокзал – пусть поживет одна. Но она твердила свое: «Я всегда буду мечтать об отдельном жилье». И родители, готовые ради Миши на все, уступили. Мама через свои связи добилась разрешения на строительство кооператива вне очереди, что в те годы было непросто. И сбережения работающих пенсионеров вместе с накоплениями молодой семьи положили начало строительству. Галя буквально сияла от счастья, а Миша еще долго ворчал.
Таня не знала, как правильно относиться к поступку снохи. С одной стороны она понимала ее – она сама тоже когда-то мечтала об отдельном жилье и была очень рада, когда его получила. Но она не была так напориста, как Галя, не стремилась что-то выиграть за счет других. Она терпеливо ждала, когда вопрос созреет сам, и никого не травмировала. А Галя? Ей буквально не терпелось выгнать родителей из их же собственного дома.
Нина Горлатых, которая хоть редко, но навещала Поляковых, все назвала своими именами.
–
Вот и раскрылась ваша идеальная сноха, – сказала она, – приехала из какой-то Тму-Таракани с одним чемоданом, без гроша в кармане, а требует златых гор. Зря вы идете у нее на поводу, ничего хорошего из этого не выйдет. Она просто войдет во вкус – будете всю жизнь на нее вкалывать.
Сама Нина в этот период жизни была вполне счастлива – два года назад Федор Маховец женился на ней, и они обвенчались где-то за границей, кажется во Франции – там опять жили и работали родители Нины. Федор регулярно снимался на «Мосфильме», Нина работала в газете, а жили они, как и прежде, в Москве.
–
Мой Федька совсем умом тронулся, – рассказала она Тане, – будешь, говорит, ребенка мне рожать – девочку. Это он имеет в виду, что мальчик-то, Олежка, у меня уже есть. Так мне его вполне достаточно, даже много. Сейчас вот одни проблемы с ним – двойки, сигареты…
–
Но Федя-то тоже человек, потомство хочет иметь. Что тут плохого, если он с тобой желает создать настоящую семью? – возразила Таня.
–
И ты туда же? У меня такие советчики уже были. Нарожай, говорят, ему кучу детей – и никуда он от тебя не денется. Но я услышала один глас, который выбивался из общего строя. Он провозгласил: бросит тебя Федор вместе с этой кучей, будешь сидеть на ней, милостыню собирать. Вот так! – и Нина с удовольствием щелкнула пальцами.
–
Ты выходила замуж с такими мыслями? – удивилась Таня.
–
Да! Люблю, пока любится, а там – хоть трава не расти! Артист – он и есть артист. Красиво, притягательно, недолговечно! В этом вся прелесть.
–
Ты умна не по годам, – заметила Таня, – кстати, мой муж опять на тебя жаловался. Что это за история у газетного киоска?
–
Твой муж – просто чудо природы. Красивая женщина, незаурядная, – такие, как я, на улице не валяются, – уделяет ему внимание, предлагает прогуляться, посидеть в кафе, поговорить… Заметь, больше я ему ничего не предлагала. А он бежит жаловаться жене, как будто я его ограбила или большую сумму денег в долг попросила.
–
Он мне сказал, чтобы я с тобой больше не дружила – ты меня не уважаешь, подкапываешься… Кстати, что ты в нем нашла?
–
Ну, как же… Ты же сама признаешь, что он похож на артиста В. Зубкова, который никогда не играл главных ролей и которого уже никто, кроме тебя, не помнит…
–
Но фильмы с его участием еще идут. Это «Евдокия», «Над Тиссой», «Летят журавли», «Иваново детство», «Трое вышли из леса».
–
Вот я и говорю, – Нина весело подмигнула подруге, – некоторое сходство тут действительно есть. Я неравнодушна к артистам.
–
Я теперь поняла, что и со мной ты дружишь из корыстных побуждений. То тебе нравится мой брат, то муж.
–
Ну и что? Тебе мой Федор не нравится, что ли?
–
Федор вне конкуренции. Но давай поговорим о чем-нибудь другом.
–
Кстати, я тебе не говорила, что ездила в Ригу? Нет? Получила от редакции задание изучить их клуб трезвости «Аметист». Аметист, оказывается, считается камнем трезвости, он отлучает от попоек.
–
Камень? Не может быть!
–
Может. Так вот, в Риге создан один из первых в стране клуб трезвости, еще до трезвой кампании. Там занимаются реабилитацией бывших алкоголиков. Отделали подвал дома, построили там камин, повесили фонарики, и собираются бывшие алкаши для культурного общения. Я беседовала с заместителем председателя клуба, это женщина – врач.
–
Бывшая алкоголичка?
–
Не похоже. Просто энтузиастка. Я спросила, что привлекает ее в этой неоплачиваемой работе. Она ответила, что патриотизм. Латышей осталось совсем мало, а тут еще пьянство губит. Надо спасать нацию.
–
Интересно. А у нас «Общество борьбы за трезвость» создано не для бывших алкоголиков, туда загоняют всех трезвенников, чтобы они этот трезвый образ жизни пропагандировали. Правильно ли это? Может быть, надо бросить все силы именно на исправление алкашей?
–
Этот вопрос серьезный. Мне там одного мужика дали в качестве сопровождающего, приказали показать старую Ригу. Город действительно шикарный, не русский, а заграничный. Так вот мужик этот меня прямо без намеков спрашивает: а когда я сама бросила пить?
–
Да, не соскучишься, – засмеялась Таня.
–
В их представлении я не должна заниматься этой темой, если не пью сама. Зачем тогда вступила в это трезвое общество? То, что партия приказала, для них не убедительно.
–
Как они тебя там принимали? Говорят, они не любят русских…
–
Принимали нормально – культурно, вежливо. Правда, очень удивились, когда я попросила их помочь мне достать обратный билет до Москвы. В кассе-то их нет! Посмотрели на меня, как на полоумную, но потом решили выполнить просьбу, потому что я женщина.Мы-то в Москве всем помогаем с билетами. Для нас это дело обычное, а для них нет. И еще что меня поразило. Разговаривают с тобой по-русски, а как только обращаются к своим, тут же, при тебе переходят на родной язык. Как-то невежливо…
–
Интересно, они все такие или только рижане? У меня брат служил в Прибалтике, что-то это плохо кончилось…
–
Наверное, все. Я думала, что прибалтийские республики дружат между собой и все вместе не любят нас. Оказывается, они друг друга тоже ненавидят. Со мной в самолете летела рижанка и рассказывала, как они в соседнюю Литву по воскресеньям за продуктами ездили. А те смекнули и приняли меры: как только выходные дни, у них в магазинах – пустые полки.
–
Но там, наверное, все равно снабжение лучше, чем у нас…
–
Хуже, чем у нас, нигде нет. И колбаса там лежит, и сыр, и молочные продукты прекрасные. Проживут и без Литвы.
–
Ну ладно, за трезвость, – сказала Таня, поднимая чашку с чаем.
–
Меня там в Юрмалу на праздник приглашали. – продолжила Нина тему, прихлебывая чай, – а я, дура, не поехала. Знаю ведь, что жалеть буду всю жизнь, так нет, не могу ослушаться партийных боссов. Мне, говорю, через два дня надо в Горкоме партии о командировке отчитываться. Не до гуляний тут.
Нина хотела еще что-то рассказать, но раздался телефонный звонок. Сняв трубку, Таня узнала голос Федора, который разыскивал свою благоверную. И Нина, забыв о своей независимости, помчалась домой навстречу любви и счастью.
Крах.
Холодной осенью 1987 года родители переехали наконец-то в свою новую квартиру на окраине Москвы. Особого сожаления по этому поводу у них не было. Мать давно сказала Тане, что не хочет быть обузой и не желает вызывать ни у кого раздражение. Отец, которому уже минуло 73 года – он был на семь лет старше мамы – не прочь был отдохнуть от толпы в доме. Он всю жизнь фактически прожил в толпе. Сначала рос в многодетной семье, потом растил двух своих детей, тут же время от времени жили дети тети Лиды, теща, а потом семья Тани и семья Миши. Одним словом, не соскучишься. И вот, наконец, долгожданный отдых. Михаил Николаевич любил Галю и Юленьку, но пора и честь знать.
Квартира у родителей была неплохой, с большой лоджией, электроплитой, лифтом и мусоропроводом, то есть вполне современная. И этаж был удобный – третий, недалеко подниматься, если вдруг лифт сломается. Мебель старики взяли старую, а недавно купленную модную «стенку» оставили молодым. Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше. Галя навела порядок в теперь уже своей квартире, сделала косметический ремонт и добавила к имеющейся обстановке немного аксессуаров, характеризующих ее вкус. Оставалось только жить и радоваться, но неприятности уже поджидали молодую семью.
Однажды вечером Тане позвонила Нина и сказала, что ей в редакцию принесли, как обычно, криминальную хронику из милиции. Но на этот раз она очень удивилась, потому что там упоминалось имя Михаила Лунина.
– Ты хорошо меня слышишь? – говорила она, – читаю: «15 октября в районе Чистых прудов был задержан автомобиль марки «Жигули», водитель которого, превысив скорость, создал аварийную обстановку на дороге. Управлял автомобилем в нетрезвом состоянии…». Поняла? Что бы это могло значить? Он это или не он? Подожди, тут указан номер машины…
Нина назвала номер, и обе убедились, что это был не однофамилец, а Миша Лунин собственной персоной. У Тани защемило сердце, а Нина воскликнула: «Он что, с ума сошел?».
–
Да, Нина, сошел. Можешь в этом не сомневаться. Его предупреждали в больнице, но он не внял…
–
Что же теперь делать? Я эту хронику, которая про него , выкину, в газету не дам. Но ты должна с ним поговорить.
–
Поговорю, Нина, обещаю. И машину у него надо забрать, только не знаю, как это сделать.
–
Что тут мудреного? Забрать права и ключи, вот и все.
Для Нины все было просто, но Тане еще предстоял трудный разговор с матерью. Таисия Михайловна восприняла новость болезненно, но безнадежности в ней не увидела и отбирать у Миши машину, оформленную на ее имя, отказалась.
–
Как же ему без машины, Таня, – возмутилась она, – он же ничего не успеет, если на метро будет ездить. На двух работах человек…
–
Ему уже, наверное, не до работы.
–
Как не до работы? Оступился – исправится. Я сама с ним поговорю.
Таисия Михайловна, как всегда, верила в сына и его здравый ум. На этот раз Миша клятвенно обещал матери, что больше такого не повторится. Он заплатил в ГАИ большой штраф, и права на вождение у него не отобрали. Собственно, не он, а мама за него договорилась с дорожной службой и заплатила штраф. А он всего лишь принял это как должное. Миша сел на машину и поехал дальше, навстречу новым неприятностям. Не прошло и полгода, как позвонили из милиции и сообщили об аварии, в которую попал Миша, восседая за рулем нетрезвым. Сам виновник находился в больнице, а помятая машина – на посту ГАИ.
Мама и жена, обезумев от горя, начали звонить в травматологические отделения, разыскивая пострадавшего. Но оказалось, что Миша, помяв машину, сам не получил даже царапины. Из института им. Склифосовского его, предварительно обследовав, уже отправили в другую больницу, психиатрическую. Искать его следовало на улице Матросская тишина.
Вечером Галя слегла, у нее поднялась температура сорок градусов, и родным пришлось вызвать «скорую помощь». Шестилетняя Юля ничего не могла понять, кроме того, что папа заболел. А четырнадцатилетний Андрей все понял и устроил родителям скандал.
–
Вы отправили Михаила в психушку? – кричал он, – да как вы посмели так с ним поступать? Он нормальный, а вы, а вы!
–
Андрюша, ты не знаешь, он уже лежал там, когда ты был маленький, – начала объяснять Татьяна, – да и отправили его не мы, а врачи с милицией. Нормальный человек не стал бы пьяным садиться за руль и гонять, как угорелый, по Москве, где большое движение.
–
Причем не в первый раз, – дополнил маму папа Сергей, – такое уже было, но ему все простили. Ты понимаешь, как это опасно? Он мог и сам разбиться, и других задавить. Это случайность, что все обошлось.
–
Не может быть, – вымолвил ошарашенный Андрей.
–
Не может, но было, – констатировала мама.
На следующий день Гале стало лучше, и она изъявила желание навестить мужа в больнице. Таня вызвалась ее сопровождать. Узнав правду о его болезни, она стойко перенесла удар. Но, увидев Мишу, который вышел к ним скованным, с трясущимися руками, она заплакала. На глазах у Миши тоже появились слезы. Он неловко обнял жену.
Через два месяца Миша вернулся домой тихим и пристыженным. Но с работы пришлось уйти – психические больные не могут работать педагогами. Мама подсуетилась и устроила его инструктором в детскую спортивную школу. Работа Мише не нравилась, зарплата была маленькой, но надо было терпеть. Галя стала работать на полторы ставки, чтобы сводить концы с концами. «Это мой крест, – сказала она, – и я буду нести его до конца». Родители тоже старались помочь семье сына. Год прошел относительно спокойно, но потом опять начались проблемы.
Машина долго оставалась в ремонтной мастерской. На календаре был 1988 год, горбачевская перестройка набирала обороты, и на местах уже перестали реагировать на звонки сверху. Надо было платить наличными, а Таисия Михайловна не спешила этого делать, полагая, что ее обманывают. Поскольку отец семейства Михаил Николаевич никогда не вникал в подобные семейные проблемы, доверяя их жене, то разбираться с ремонтниками по просьбе Тани пошел Сергей.
–
Какое нам дело, кто звонит, – сказал старший мастер, – машина требует капитального ремонта, вот смета расходов: рихтовка, покраска, ремонт двигателя… Скажи своей теще, пусть платит, бесплатно делать не будем.
Сумма набегала не маленькая, и Таня сказала маме: «Может быть, не стоит ее ремонтировать? Продай ремонтникам – и проблем не будет». Но мать отказалась продавать машину, как металлом, и в конце концов она была сделана. Миша, который был лишен права управлять транспортом на год, без проблем получил разрешение по истечению этого срока и снова сел за руль. Все были счастливы, даже Галя, которая уже забыла о проблемах прошлого года и считала, что жизнь налаживается.
Юленька пошла в школу, делала свои первые успехи, и это очень радовало родителей. Андрей же, наоборот, из примерного мальчика, получавшего ранее оценки пять и четыре, превратился в расхлябанного лентяя и неслушника. В школе ему все время писали замечания в дневнике: «рисовал на уроке», «не выполнил задание», «курил во дворе школы» и другие. На родительских собраниях его тоже все время ругали за плохую успеваемость и непримерное поведение.
–
Кого вы растите? – возмущалась учительница Антонина Ивановна, – где его гражданская позиция, где любовь к родине, где ответственность? Он думает только о том, как бы ничего не делать.
Учительница во многом была права, и родители не раз пытались серьезно поговорить с сыном. Но разговор не получался, Андрей их не слушал. Только иногда огрызался.
–
Почему я должен ходить строем или стоять по стойке «смирно», как хочет эта дура? Она же всех затыркала. Вздохнуть никому не дает. Делай так, как я хочу – вот ее правило. Чуть вышел из общего строя, уже кричит, – так охарактеризовал классную руководительницу Андрей.
–
Допустим, что учительница излишне педантична, – начал разговор папа Сережа, – но почему тогда ты плохо учишься не только по русскому языку и литературе, которые она преподает, но и по другим предметам? У тебя выходит: все плохие, а ты один хороший.
Андрей заерзал на стуле и не стал отвечать. Молчать – это тоже удобная позиция.
–
И в кого он такой недотепа? – удивлялся Сергей, – я таким никогда не был. Я везде чувствовал ответственность – и учился хорошо, и музыкой занимался.
–
Даже Михаил таким не был, – вставила Татьяна,– а что из него вышло? Никогда в жизни не бывает все хорошо, обязательно какие-нибудь проблемы да появятся.
–
Надо его после восьмого класса куда-нибудь определять, пусть получает специальность и работает. Нечего учителей пугать.
–
Над этим надо подумать, – согласилась Татьяна.
На очередное родительское собрание Татьяна отправила Сергея, чтобы он по-мужски беспристрастно поговорил с учительницей. Но Антонина Ивановна упорно не хотела замечать в Андрее ничего хорошего. На этот раз она заявила, что напишет в дирекцию предприятия, где работал Сергей Алексеевич Поляков, чтобы его пропесочили за плохое воспитание сына.
–
Что он еще натворил? – спокойно спросил папа Андрея.
–
Вы знаете, с кем он связался? Это же форменные бандиты! А он с ними дружит, – ответила учительница, – я не удивлюсь, если завтра ваш сын окажется в тюрьме.
–
Ну, это уже слишком…
–
Слишком! Да он у вас фашист. Он никакого патриотического воспитания не приемлет.
–
Вы преувеличиваете, – не поверил папа, – но я с ним поговорю обязательно.
Во время очередного разговора с родителями сын согласился после восьмого класса поступить в техникум и даже обещал ради этого подтянуть учебу.
–
Если пойдешь в авиационный, то продолжишь наше с мамой дело, – предложил отец.
–
Почему авиационный? Я хочу в железнодорожный…
–
Зачем в железнодорожный? – не поняла мама.
–
Не хочу продолжать ваше дело, хочу иметь свое, – ответил сын.
–
Ну ладно, – согласились ошарашенные родители.
До выпускных экзаменов за восьмилетнюю школу оставалось полгода, и Таня начала муштровать сына и помогать ему с учебой. Картина успеваемости улучшилась, появилась надежда, что Андрей взялся за ум. Но за месяц до экзаменов случилось чрезвычайное происшествие, в которое он оказался каким-то образом втянут. Те самые приятели, которых Антонина Ивановна назвала форменными бандитами, ограбили газетный киоск, а Андрей будто бы был с ними.
–
Что ты наделал?! – возмутилась Татьяна, схватив сына за чуб и как следует дернув.
–
Ничего я не делал, – ответил сын, уклоняясь от экзекуции.
–
А киоск кто грабил?
–
Они. Когда такой вопрос возник, я просто ушел. Думаешь, я их боюсь? Нисколько.
–
Почему же Антонина Ивановна именно тебя собирается в тюрьму сажать?
–
Ей этого очень хочется. Но суд разберется, свидетели есть.
Возмущению классной руководительницы не было предела. Она то кипела от негодования, то злорадствовала, довольная своей прозорливостью.
–
Я вам говорила? – кричала она Тане в лицо, – говорила, что его место в тюрьме? Вот допрыгался, теперь сядет. И хорошей характеристики я ему не дам, даже не просите.
–
Я и не прошу, – сказала Таня, – обойдемся и без характеристики, в тюрьме она не нужна.
Антонина Ивановна удивленно подняла брови, сморщила свое немолодое лицо и, став еще более некрасивой, чем была всегда, заявила: «Вы меня еще вспомните!». Но суд разочаровал агрессивную учительницу. Андрей действительно оказался непричастным к ограблению и проходил по делу как свидетель. Зато она отыгралась потом, когда узнала, что Андрей собирается поступать в техникум. Вот тут-то и появилась на свет та самая плохая характеристика, о которой она всегда мечтала. Обычно в таких случаях учителя идут навстречу и смягчают какие-то острые углы – человек уходит из школы, зачем ему жизнь портить? Антонина Ивановна поступила наоборот – так ей подсказывала ее принципиальная учительская совесть. Но испортить жизнь нелюбимому ученику ей не удалось. В техникум – не железнодорожный, а юридический – он поступил, в приемной комиссии даже внимания не обратили на глупую характеристику. Антонина Ивановна отстала от жизни – времена были уже не те.
Как только решились проблемы с сыном, начались проблемы с братом. Позвонила Галя и попросила забрать Юлечку, потому что Михаил буянит. Таня тут же поехала в Медведково.
–
Я должна знать, что моя дочь в безопасности, – сказала Галя.
–
Так и ты приезжай к нам, зачем тут оставаться?
–
Нет, я не могу его одного оставить. Он тут все спалит или уйдет и дверь оставит открытой. Вот сейчас уснул – попробую вызвать «скорую помощь».
–
Ты считаешь, он заболел?
–
Да. Сегодня приехал на машине с двумя девицами и привел их домой. Это моя бывшая жена, говорит, она нас сейчас чем-нибудь угостит. Но девицам это не понравилось, они сбежали. А он начал перед моим носом ножом махать и угрожать, что зарежет.
–
Ужас какой, опять сдвиг по фазе.
Приехав с Юлей домой, она позвонила Гале. Та сообщила, что не успела вызвать врачей – Миша проснулся и куда-то уехал на машине.
–
Не знаю, что теперь будет, – сказала Галя дрожащим голосом.
–
Приезжай к нам, неизвестно, что от него ожидать.
–
Нет, нет, главное – дочь в безопасности.
Андрей обрадовался приходу Юли и увел ее в свою комнату слушать музыку. Потом он сбегал на кухню и принес сестре вазочку с конфетами. Юля не могла жить без конфет, и Галю это обстоятельство даже беспокоило.
–
Я не знаю, что с ней делать, – говорила она Тане, – она конфетами никогда не наедается.
–
Как, не наедается? – удивилась Таня, которая тоже любила конфеты, но больше четырех штук за один раз съесть не могла.
–
А вот так – ест и ест. Я пыталась ее от этого отучить, не давала ей конфет, так она начинала болеть.
–
Болеть? Ну, это она притворялась.
–
Я сначала тоже так думала. А она буквально чахла на глазах. В детском саду и в школе – об этом мне даже стыдно говорить – у всех детей клянчила конфеты. Побиралась, одним словом.
–
Может быть, у нее сахарный диабет?
–
Проверяли. Нет.
–
Тогда алкоголизм, – предположила Татьяна, – у кого на водку, а у кого на конфеты…
Так или иначе, но родня решила конфет Юлю не лишать. Вырастит – сама поумнеет.
Таня сладко спала и видела какой-то интересный сон, когда ее разбудил телефонный звонок. Она взяла трубку и услышала голос Миши.
–
Ты что, сестра, все еще спишь? Уже половина шестого. Я тут по случаю колготки женские достал, итальянские, в Москве они дефицит. Продаю недорого. Тебе надо? Скажи, какой цвет, и деньги готовь. Дочь моя у вас, что ли? Ей я тоже привез.
–
Хорошо, хорошо, только попозже, а то я так рано плохо соображаю, – сказала Таня.
Если Миша не спит, значит, сон у него нарушен. А если сон нарушен, значит, нарушена и психика. Никаких колготок он не доставал – это его больное воображение. Как все-таки повезло тем, кого он не осчастливил женитьбой. Лена Ткаченко за это время успела выйти замуж, родить сына и развестись. У Лены Хохловой семейная жизнь сложилась более удачно, хотя Михаила она продолжала вспоминать. Но все равно повезло им обеим. Тут утверждение «если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло» подтвердилось, как никогда. Мучиться с больным мужем, это удовольствие на любителя.
А Галя мучилась, хотела его вылечить, мечтала о полном выздоровлении, о том хорошем Мише, которого она встретила когда-то на Кавказских горах. Она была согласна ждать, терпеть, надеяться. Когда Миша вышел из больницы, опять появилась надежда, что все наладится. Правда, возвращаться на работу в детскую спортивную школу он отказался и в то же время с места не сдвинулся, чтобы найти другую. Пришлось опять соображать маме. Она вспомнила тетю Олю, соседку по старому дому, которая жила теперь в соседнем подъезде, а работала экономистом на заводе. Тетя Оля посоветовала устроить Мишу слесарем-сборщиком, раз уж педагогом он быть не хочет. Миша согласился, стал получать приличную зарплату, и в семье наступил счастливый период. Летом всей семьей поехали отдыхать в Подмосковье на заводскую турбазу. Поехали в самом радужном настроении, на своей машине. Но через неделю у Миши начался приступ, он начал ездить на машине по лесу, сшибая деревья, и в конце концов вывел ее из строя.
