Давиан этого не видел, ибо после первого выстрела он скрылся за люком и стал углубляться в пространства под городом.
Пара оказалась на какой-то полукруглой плите, окаймлённой стальным решетчатым перекрытием, из-за которой доносится журчание и хлюпанье, вместе со зловонными ароматами стоковых вод.
– И что же нам делать, Давиан?
Вопрос Юли прозвучал в полной темноте, которую нечем осветить. Юноша забирается в карман балахона и через секунду слышится щелчок и загорается свет от небольшого фонарика, рассеявшего мрачный покров канализации.
– Даже не знаю, – отвечает юноша, смотря на бетонные стены и холодную каменную плиту, на которой стоит; далее тишину рассеяли слова, отяжелённый меланхолией. – Пауль, он пожертвовал ради того, чтобы мы жили… ох, друг мой… как же его теперь будет не хватать.
– Я понимаю, он был тебе хорошим другом, но ты пойми. Нам нужно выбираться отсюда, так что давай думать, пока за нас не взялись.
Давиан и Юля пустились прочь с плиты и как можно скорее нашли лестницу, ведущую вниз и, преодолев её, они оказались на узкой дорожке, подле которой лежал журчащий стоковый канал.
– Какая же тут вонь, – возмутилась Юля, стараясь как можно меньше и реже дышать. – И куда же мы сейчас идём?
– Куда-нибудь, – поникши ответил Давиан. – Если повезёт, выйдем из города к реке… какой-нибудь, а оттуда в леса, где можно будет первое время прятаться. Во всяком случае это лучше чем «обращение в равенство».
– Согласна.
– Кстати, – голос Давиана немного дрогнул, – а почему ты заступилась за меня? Что тебя побудило к тому?
Девушка могла бы улыбнуться, если не обстановка и понимание того, что только истинное чудо спасло их от смерти, а поэтому её ответ показался холодным:
– Давиан, просто решилась отогнать от тебя этих псов. Ты человек… который мне не безразличен, – выдала девушка.
– Ох, и чем же я удостоился этого? – спросил Давиан, прокладывая путь через узкий ход, отгоняя редких крыс и обступая кучи мусора. – Честно? Я же простой парень из Рейха… даже не пожил в Директории Коммун и теперь не поживу.
– Ты оказался человеком, – уверенно ответила дама, ступая за юношей. – Не теми, с кем я прожила всю жизнь, а именно человеком.
Тепло, странное и приятное пролилось на ослабевшую душу парня, став нечто живительным, он почувствовал себя хорошо, ощутил слабый прилив сил, но всё же смерть друга всё ещё держит его за шею холодной рукой.
– Да какой уж я человек, – поморщился Давиан. – Ты бы знала, как я сюда рвался, как стремился.
– В канализацию?
– В Директорию Коммун, – холодно ответил Давиан, и девушка стала посерьёзнее. – Я видел в ней исполнение всех моих мечтаний, думал, нет… даже надеялся, что тут, чья найду понимание, стану нужным и… важным. Пойми, я не достоин называться человеком, ибо поступил ка самовлюблённый гордец
– Ох, какие слова…
– Да, такие вот слова, но они точно отражают мою сущность.
– Не думаю, что всё так и было, ты нагнетаешь, делаешь себя виноватым из-за того, что стало с твоим другом. Но ты же не знал…
– Своей гордыней я его погубил… ох, если бы я тогда не стал надоедливым и самовлюблённым гордецом.
– Если бы ты не возгордился, то не встретил бы меня. А я бы не узнала, что на этом бренном свете есть ещё люди.
Давиан примолк. Человек, идущий позади него, показался ему таким родным и близким, человеком с которым он хотел бы провести большую часть жизни. Юля – девушка, которая была рядом с ним с момента знакомства, поддерживала его, а когда его готовы были растерзать, она заступилась.
«И как после этого не ценить человека, пошедшего на такое ради меня?» – поразмыслил Давиан, однако все его мысли в мгновение ока растаяли, когда впереди он встретил фонарь покрупнее.
Свет ударил прямо в глаза – неистовый поток больно пришёлся на глаза, отчего юноша зажмурился и прижал ладони к зеницам и начал шептать:
– Юля, если что беги, я тебя закрою.
– Нет.
– Побежишь.
Давиан ступил вперёд в сторону света, в котором он утонул и погодя секунды три такой сильный поток унялся, сделавшись тусклее, а за источником освещения раздался хриплый голос:
– Не нужно никуда бежать. Кто вы?
– Крысы, – огрызнулся Давиан.
– А вот шутить со мной не нужно, – посмел этих слов раздался щелчок затвора, Давиан же посмотрел на человека, увидев старого седого мужчину в бесцветной рваной шинели, на рукаве которой синяя повязка. – Говорите, кто вы такие?
– Жертвы режима, если коротко.
Тут же винтовка уставилась дулом к потолку, а мужчина сделал фонарь ещё тусклее, позволив девушке и парню больше не щуриться. Он с сожалением посмотрел на них, сиплым голосом говоря:
– Что ж, очень интересно, что вас сюда закинуло. Ну что, сынок, каково оно, по ту сторону баррикад?
– Не очень хорошо, – сплюнул Давиан. – Нам бы укрыться где-нибудь, а то тут оставаться нельзя. Вы откуда пришли? Кто вы?
Старик повернулся спиной к паре, махнув и пойдя в сторону, словно зазывая с собой парня и девушку:
– Идёмте за мной, я вам покажу, где можно спрятаться.
Давиан неуверенно ступил за стариком, чувствуя, что ему можно доверять. Он не выстрелил в них, да и на служителя Директории Коммун он не похож, Но тогда кто он? Кто может тут бродить?
– Товарищ, так кто же вы?
– А сам как думаешь? – усмехнулся мужчина. – Я просто человек, вышедший найти какое-нибудь пропитание… свободный человек.
– Но…
– Вы член «Свободного синдиката»? – спросила Юля.
– О, как нас называют…
– Да, так говорят про сбежавших из Улья людей. Говорят, что они…
– Довольно, – оборвал её старик, продолжая идти. – Да, я из тех, кто отказался жить в том клоповнике коммунистического толка. А теперь давайте продолжим путь, я хочу отдохнуть.
Следующий день. Утро.
Рассветает. Солнца всё так же не видно из-за толстого каскадного слоя серых кучевых облаков, которые закрывают единственное светило на небесах, скрывая светло-бирюзовую поверхность полотна небесной тверди. Да его и не будет видно, из-за «геройской» работы заводов по созданию атмосферной серости, которая уничтожает всякую надежду на чистое небо.
В лесах, покрытых плотным слоем снега, который изгоняется термо-установками из ульев, есть оплот жизни, истинной, не того псевдо-существования, которое селится в бесчисленных сердцах Директории Коммун – больших городах. Это простая и нехитрая жизнь, объединение тех людей, которые ещё не забыли, что такое человечность, что такое жить всей душой, не скатились в то состояние, в котором живёт большинство партийцев Директории или же бежали от того образа жизни.
И среди таких людей оказался юноша, которого приняли, позволили войти в общину людей, существующих на самом отшибе пограничной коммуны, но, несмотря на это, такая жизнь в радость.
Впервые за долгое время Давиан встаёт без будильника, без его истошно-ревущего визга, без неистовую какофонию партийной пропаганды, которая в улье лилась из всех щелей. Под ним обычная соломенная кровать, пожухшая трава обтянута тканью, старой и выцветшей, а на тело ложится чудесное одеяло – кучи тёплых тряпок, сшитые между собой в чехол, который вмещает перья.
«Как же тут чудесно и тепло» – через сон думает юноша, ибо для него такой антураж, да и эта кровать намного милее и приятнее того, что была у него в Соте, в сто крат притягательнее.
Парень нежится в объятиях тепла, где-то в сторонке звучит приятный треск палений, доносящийся из печи, вместе с изливающимся теплом, оттого и приятней. В комнатках Директории всё было холодно и неприветливо, отвратительно и отталкивающе, несмотря на достижения цивилизации и централизованное отопление, на свет и удобства.
«А что мне эта цивилизация?» – сквозь сон сам себя спрашивает Давиан. – «Смысл в этой цивилизации, если она потеряла человечность?».
Видя полусонные картины прекрасных грёз, где он представляет, что снова бы оказала в Рейхе, вместе со своими друзьями, они… и Пауль тоже… и Юля вместе с ними, Давиан вспоминает, как сюда попал, как его приютили. Он помнит, да и через приятный сон прорываются видения дня вчерашнего – они к вечеру пришли к какому-то лесу, окутанному в снежное покрывало, который лежит в пяти километрах от улья.
Старик вывел их через чащобы деревьев к какому-то ручейку, маленькому и хилому, возле которого расставлено не более десятка хат, погруженных в землю и накрытых снежным одеялом. Для Давиана, замёрзшего и околевшего было неважно какие это дома, лишь бы припасть к спасительному теплу и согреться.
«– Какое чудесное селение» – с восхищением твердила Юля, проходя в маленькую деревушку.
Их приняли радушно и по рассказам старика, который и вывел пару в селение, большинство жителей узнало, кто они и что с ними случилось, оттого приём был весьма тёплым. Давиана накормили, обогрели и дали спальное место, чтобы он смог выспаться и прийти в себя после пережитого.
«Ох, пора уже вставать» – подумал Давиан, когда свет проник в хату, рассеивая ночной мрак.
– Вот просоня, вставай уже, – на всю хату раздался приятный голос девушки и Давиан внял ему, понимая, что уже действительно пора вставать, и он долго спит.
– Ю-Юля, – тягостно сказал парень, собираясь с мыслями. – Эт-это ты? – вопросил юноша, скидывая с себя тёплое одеяло и ступая на едва прохладный пол, огретый раскалённой печкой.
Вся хата это одно большое помещение, стены которого представлены неприкрытым деревянным брусом, на который изредка ложится ковёр. Свет падает через стеклянное окно в крыше, освещая небольшое помещение.
– Ну а кто же ещё? – на середину помещения вышла девушка, облачённая в тёплые выцветшие джинсы и дубленую куртку; они аккуратно приседа на кровать рядом с Давианом. – Вставай уже, пора завтракать. Да что ты такой невесёлый. В первый раз в жизни мне не придётся утром слышать пропаганду Партии… ты даже не представляешь, какое это счастье.
– Прости, – хмуро отвечает юноша. – Пауль, я не могу его забыть… понимаешь, он был мне другом.
– Понимаю. Давай… вставай уже… а то сам знаешь, что не нужно расстраивать хозяев этого дома.
– Ладно-ладно… встаю.
На парне уже нет того ненавистного балахона, нет одежды социального статуса, выданной Форосом, ибо её сменил удобный самодельный белый свитер и плотные тёплые штаны с вязаными носками.
Тяжело поднявшись и коснувшись головы, Давиан оглянулся. Он бы сейчас не отказался от кувшина с ледяной водой, чтобы освежить лицо и разогнать муть, нарастающую в сознании, однако его нет, и поэтому придётся справляться с сонливостью своими силами. Вокруг него у стен только мебель – простая и неброская, сколоченная из досок и мусора, который удалось притащить из канализаций под городом.
Парень доковылял до меховых сапог у выхода и, напялив их, накинув толстую куртку, вышел за порог, скрипнув деревянной дверью на ржавых петлях, и Юля вышла за ним, оставив хату пустой.
До лица парня коснулся холодный свежий воздух, не такой как в городах Директории, а наполненный жизнью дикого леса, природы.
В лесу, глубокой чащобе, где течёт маленький ручеёк, расчертивший снежный покров надвое, раскинулось около десятка простеньких и уютных домиков, скрытых под землёй и на которые пришлось покрывало снега. Давиан, взобравшись по ступенькам, увидел эту прекрасную картину, как меж хат по маленьким протоптанным дорожкам игриво бегают дети в грубо пошитых куртках и шубках, как женщины несут в дома вёдра с водой из распаянного снега, а какой-то мужик уже сходил за дичью и выловил пару зайцев к ужину. В стороне, кажется справа, раздался пронзительный и звонкий смех, которого Давиан не слышал так давно, что готов сам рассмеяться.
– Ты что встал? – спросила Юля, встав перед юношей, мило ему улыбаясь. – Людей раньше не видел? Или что?
На эту улыбку, искреннюю и рождённую после стольких мук, в которой человечности больше, чем во всех образцовых партийцах вместе взятых, Давиан готов смотреть вечно.
– Вот именно Юля… кроме тебя, да Пауля я не видел больше людей в том проклятом городе.
– Как высоко сказано… ты меня ещё человеком называешь…
– Неважно, как мы были рождены и кем, куда важнее, как мы ведём себя с ближними нашими, ибо в этом рождается сама человечность… любовь в сердце прорастает.
– Какие слова… и где их успел выучить?
– Прочёл пару страниц из книги хозяйки.
– Ах. И чем же я тебя спасла?
– Ты не дала мне погибнуть в депрессии, спасибо тебе за это, – улыбнулся Давиан. – Вместе мы пришли сюда и поверь, исходя из прожитого, я готов сказать, что ты сердечнее и добрее всех тех, кто мне встретился там… в улье.
Давиан и Юля продолжили ход к другой хате, что стоит напротив. Теперь это их новый дом… пока на время, но парню хотелось бы тут задержаться. Несмотря на простейший быт, несмотря на отдалённость от цивилизации и жизнь, смахивающую на существование племён древности, тут есть то, что потеряла в Директории Коммун… какой-то славный дух жизни, стремление к живому, что Партия всеми силами выхолащивает из людей, делая их шестернями.
Они прошли к двери хаты и проникли вовнутрь, надавив на дверь, сколоченную из досок, и попали в просторное помещение, веющее теплом, где посреди стоит большущий стол, а возле него лавки.
– Проходите-проходите, дорогие наши! – раздались слова от рыжеволосого тучного бородатого мужчины в чёрном свитере, который расположился посреди длинного деревянного стола.
Давиан и Юля сели на самом краю, и тут же заботливая хозяйка подала им тарелку с супом, от которой исходит обильно пар и душистый аромат. Рядом с юношей сидит старик, в той же самой шинели, который и вывел их вчера из канализации к поселению и медленно есть солёную капусту.
Помимо них за столом так же ещё трое мужчин и двое женщин, припавших к еде и напиткам.
– Аким, – обратился рыжебородый мужчина. – Так говоришь, где ты их встретил, расскажи нам ещё раз.
– Да где. В каналах городишка того-то,– утерев седую бородку, ответил старик. – Вот как щас помню – выхожу в каналы, дабы найти полезного чего-то, а тут они мне навстречу. Так их сюда и повёл.
– Как вам, кстати, у Анастасии? – спросил тучный мужчина. – Вас же хорошо приютили, всего вдоволь?
«А как же чудесно, что тут нет этого пресловутого обращения “товарищ”. Как же оно достало» – помыслил Давиан и спросил:
– Ох, спасибо вам огромное за то, что вы дали. Поверьте, в улье такого нет…. Там всё фальшиво-партийное. Скажите пожалуйста, Эрик, а откуда здесь столько людей? Откуда новые жители берутся?
– Да что тут говорить-то? Вы-то сами откуда? Вот и остальные так же. Не всегда битая в наши окаянные головы программа Директории работает успешно. Вот и получается, что в людях просыпается зов души к чистоте, и они бегут. Кого-то изловчаются ловить, а кто-то и бредя по лесу нас находит.
– А продукты? Вещи? – продолжает допытываться Давиан и размеренным басом получает ответ:
– А тут нет секрета никакого-то. У нас есть небольшая полянка, где мы выращиваем пшеницу в летние времена, у каждого огород свой есть для питания. Да и некоторые вещи мы собираем под ульем, а то у нас тут производить нечего, да и материала нет, кроме древесины.
– Нелегко вам тут живётся, – сказала Юля. – Но это намного лучше, чем в той тюрьме.
– Конечно, – согласился мужчина.
Давиан поднялся от опустошённой тарелки супа и увидел женщин и мужчин, который едят, пьют и смеются. Кто-то кому-то рассказывает анекдот или историю и раздаётся громкий настоящий смех. В хату забежало пару детишек и что-то спросили у матери, и она им что-то сказало в ответ, что вызвало у детей искреннее счастье, неподдельную радость.
«И чем же был плох этот мир?» – вопросил Давиан, и ему очень хотелось бы спросить это у идеологов древности, которые пытались построить дивный новый мир, он хотел бы обратить эти слова к лидерам мироустройства, выстроенного на костях усопшей цивилизации. – «Чем плоха простая размеренная жизнь, не наполненная неистовыми страстями и вечной, душегубительной погоней за чем-то великим, чем-то что не доступно человеку, ибо обладанием сем сгубит его».
– Поведай нам, Орим, – надламывая хлеб, вопросил рыжебородый мужик. – Как там у тебя на лесопильне.
– О, как ты её назвал, Марро. Две пилы да пара мужиков для тебя уже лесопилка, – усмехнулся Орим. – Да что тут рассказывать, вчера спилили ещё одно деревце. Думаю, на пару месяцев хватит.
– Вы пилите по одному дереву? – удивился Давиан.
– Естественно. А как ещё? Нас же тогда быстро тогда вычалят и накроют. Лучше брать потихоньку и помаленьку, чтобы незаметно было.
Дальше полились ещё вопросы от Марро, но Давиан на них никакого внимания не обратил, продолжив свои рассуждения. У него под носом на куске старой ткани, играющей роль скатерти, выставлены железных старых мисках и крышках из-под консервных банок, которые являются тут посудой, выставлена простая пища. Люди тут ведут простые разговоры и не нуждаются в исполнении великих целей, которые преследует Директория. «Построим новый мир, дадим нового человека – Homo Communistic! Всё ради светлого коммунистического будущего» – такие лозунги всплыли в уме юноши, однако они пыль, ничто перед тем, что Давиан увидел здесь.
«Простая жизнь, лишённая всяких благ, но это именно жизнь, а не существование бытностью детали в машине» – подумал юноша, смотря на то, как преобразилась его подруга. Юля тут совсем другая – ей не нужно блюсти лживую коммунистичность и сводящее с ума равенство, не нужно во всём и везде потакать сумасбродной воле толпы, растлённой лозунгами «всё для народа и по воле народа», которые являясь как бы добрыми, сделали общество варварским и понуждающих других к неукоснительной службе похотям людским.
«Сколько времени придётся существовать Директории Коммун, чтобы понять, насколько она жалка, насколько уподобилась тому, чему учил сын зари людей, чтобы наконец-то осознать, что все её цели, все её устремления это порождения зла и они не стоят и крохи этого доброго осколка старого мира, который несёт в себе отражение былых эпох», – снова пустился в размышления Давиан.
«О, слава тебе Господи! У здешних женщин есть дети» – сам не зная почему, поблагодарил Давиан Бога. – «И они не познают тому, чему учит Директория, у них не отберут чад, не заклеймят преступницами против народа».
– Передайте, пожалуйста, вон, – указала одна из женщин, выдернув Давиана из размышлений, и он передал девушке миску с капустой.
– Конечно.
– Спасибо вам.
В этом поселении нет мэров или народных сходок, да в них нет и нужды, ибо какие серьёзные политические и экономические дела могут решать около двадцати пяти человек? Они живут как племена далёкой древности, и каждый поступает, как может и хочет, в пределах разумного. Есть у них старший – Марро, его и ослушаются, а если кто нарушит что, так решают всем селом, что делать с нарушителем.
«Потеря человечности неизбежно ведёт к утрате ценности самой цивилизации, поскольку скопище таких людей не способно больше дать чего-то хорошего, наполненного любовью и теплом. А тогда толку в обществе, которое похоже на мешанину людей, стремящихся к какой-то недостижимой цели и не видящей ничего кроме исполнения политических грёз?» – вновь размышляет Давиан и тут его ладонь сильно дёрнулась, напоминая о душевных ранах.
– Что с тобой? Нервы? – спросил Марро.
– Да, – ответил Давиан. – Ещё появилась постоянная лёгкая тревога, – парень коснулся груди. – Вот прямо здесь. Знаете, начинает казаться, что я схожу с ума.
– Слушай, а тебя ведь нужно тогда отвести к лекарю нашему, может тебе и выдаст что-нибудь от нервов, а то так и до худшего недалеко.
– Кстати, – снова обратился Давиан. – А что дальше Директории Коммун? Что на востоке?
– Ох, – выдохнул тяжко Аким. – Да кто же теперь скажет? Знавал я как-то одного человека, который бывал в тех землях, да только ничего путного он не поведал. Говорил токмо, что там сейчас хаос да раздор, полный бардак, одним словом.
– А какого рода бардак?
– Всё что угодно может быть, – раздался крепкий голос Марро. – Приходилось очень давно как-то общаться со стариком, который принимал участие в революции тут.
– А что за старик?
– Пришедший как раз оттуда. Так вот, он поведал, что туда лучше не соваться, уж слишком много противоречий в том краю.
– Гражданская война?
– Насколько я помню, в далёкой древности там было нечто подобное, только вот когда точно я сейчас не упомню.
– Вот бы туда попасть, – сказала Юля, поднеся ложку с супом ко рту. – Там всяко лучше, чем в Директории Коммун.
– Ох, не знаю, девочка, – в разговор вмешался Аким. – Мы давно не слышали, что там твориться. С тех пор, как Директория Коммун перекрыла все пути сообщения между востоком и западом, всё потерялось.
– То есть? – удивился Давиан.
– Мы не может получить оттуда никакой информации. Все самолёты сбиваются Директорией и сигналы блокируются. Там ещё связь поддерживают финны, но у них свои заморочки по общению с тамошними народами.
– Думаю, они сохранили то, что потеряли коммунисты, – сказала Юля.
– А что вам известно из истории? Что было на той огромной территории, что за Директорией Коммун? – вопросил Давиан.
– Раньше там, в бытность древности, – слово взял Аким, – была самая славная страна из каких-либо существовавших, не раз спасавшая мир от его безумств.
– Видать с последним из них она не справилась, – сказал Марро. – Раз оттуда больше ничего хорошего не слышно.
– Возможно и так, – согласился Аким. – Но сам помысли, каков был мир тогда с ней? Тот, давнишний и красный мир, без всего этого лиха и безумства. Кто теперь наш мир защитит? Во истину говорю вам, наступили последние дни бытия нашего мира.
– Ну всё, понесло тебя, – усмехнулся Марро.
Все продолжили дальше завтракать, как дверь распахнулась и вовнутрь вбежал мужчина в подпоясанной бежевой куртке и что-то хотел сказать, это было видно по шевелению губ и обрывкам слов, который обрывал кашель.
– Продышись и только потом молви, сказал Марро и спустя полминуты получил доклад:
– У нас плохие новости. Из поселения Дубки телеграфировали кое-что и это не совсем хорошее.
– У вас есть телеграф? – удивлённо спросил Давиан. – И вы не одни?
– Да, всё так. Наш инженер, упокой Господь его душу, смастери нам парочку средств связи. Он мог бы сделал ещё если бы не две зимы назад отдал Богу душу.
– Марро, телеграмма – передал клочок равной бумаги мужчина.
– Ага, схватился за неё Марро. – Читаю. «Партия в пределах леса. Нам нужно уходить. Они идут прямо к нам».
В комнате наступила гробовая тишина, которое прерывало лишь надрывистое сопение старика. Давиана снова охватила тревога от одной мысли, что ему вновь придётся встретиться с Партией, что он может вернуться к ним в роли отступника. Ещё больше его изводит предположение, что это из-за него и Юля Директория Коммун решила тщательно вычистить лес и найти их. Зажав ладонь другой рукой, Давиан пресёк тремор и взял себя в руки, в то время как тревога снова вознамерилась завладеть им.
Молчание развеял басовитый, но спокойный голос Марро:
– Соберите людей, каждым им, чтобы готовились к отходу, как и оговаривали ранее.
– Может, это из-за нас, – предположила Юля.
– Нет, теряя добродушия в лице, развеял негативные мысли Юли Марро. – Нас по лесам давно ищут, только мы схоронились хорошо, но они видимо решились прочесать леса ещё лучше. Что ж, я знал, что этот день настанет и готовился к нему.
– А мы? – спросил Давиан.
– Отправляйтесь с нами. Вы теперь часть нас.