Шая Воронкова
Кровь и струны
Ревка растерянно отступила на пару шагов.
– Не нужно, командир, этого не повторится, – виновато заговорила она, но остановилась и гордо задрала подбородок. – Я воин, а не нянька. Придумайте другое наказание.
Шрамы на ее лице зашевелились от смены эмоций, как живые. Мариту передернуло. Яс приподнял бровь.
– С чего бы мне это делать? Я не твоя мамочка, чтобы потакать капризам.
Спокойный, размеренный голос таил в себе даже не угрозу, а словно бы констатацию неприятного, но правдивого факта. Если ты сунешь руки в огонь, то обожжешься, детка, – в этом роде.
– Но…
Яс поднял в воздух ладонь, почти рубанув ребром.
– Хватит, Ревка. Ты знаешь правила. Если я приказываю прыгать, ты спрашиваешь, как высоко. А если не прыгаешь…
Ревка дернула губой, но продолжила:
– То ноги мне не нужны.
По лицу Яса скользнула улыбка – холодная и острая, как осколок зеркала.
– С баронессы пылинки сдуваешь и задницу подтираешь, если понадобится. Чуть что – спрошу с тебя. Поняла?
Мрачная тень пробежала по лицу Ревки, и та кивнула, а потом повернулась. Янтарные глаза впились в Мариту, и от дурного предчувствия похолодело в животе. Яс только что поручил волку охранять кролика и запер их в одной клетке. Это просто не могло хорошо кончиться.
Когда выжившая в сражении Реплихов с каким-то сбродом девка ушла вместе с Ревкой, Яс невольно выдохнул – как лошадь, с телеги которой сняли лишний груз. Сейчас хватало и других забот помимо свалившейся ему на голову аристократки и решивших устроить склоки раздолбаев. Например, что за чужаки охотились на их территории?
– Ты узнал, кто напал на солдат Реплихов? – задумчиво спросил Яс у Тэкито.
Тот скупо покачал головой.
– Пока нет, командир. Без нашивок и родовых цветов это будет сложно. Но это не Псы. Либо кто-то из баронов начал шифроваться, либо наемники. Для местных слишком хорошо одеты, мы бы не пропустили.
Яс поскреб ногтем родимое пятно. Чутье твердило, что они упускают что-то важное. Это чувство было сродни неприятному зуду, от которого так и хотелось избавиться.
– Узнай. Не нравится мне это. Не знаю даже, что больше: то, что в наших угодьях мог завестись хищник, или что баронская война перешла на новый этап, а мы не в курсе.
– Понял. Кстати говоря, не знал, что одна из дочерей Реплихов глухонемая, – проронил Тэкито, глядя вслед удалившейся парочке.
Яс с деланным безразличием пожал плечами. Он должен был держать лицо, хотя голова полнилась мыслями одна тяжелее другой. Но тут как у волков: стоит вожаку оступиться, и он больше не встанет. Поэтому Яс не собирался оступаться.
– Я тоже, мы ведь только с бароном дело имели. Вот и проверь по своим источникам. Колечко-то похоже на подлинное, – сказал он, продемонстрировав перстень. – И кого-то из своих отправь в городе уши погреть. Только пусть сопровождение возьмут, чтоб не ждать, – и, чуть подумав, добавил: – Главное – не Ревку.
Тэкито, который в этот момент внимательно разглядывал перстень на свету, поднял голову. Солнечный луч коснулся его волос, но те все равно остались блеклыми и тусклыми, несмотря на красноватый отлив. Невзрачные, как и весь Тэкито.
– Как сегодня? Опять в кустах ждать, пока кто-то придет и откроет проход?
Зубы скалит? Ну надо же. Что-то все расслабились, непорядок. Яс медленно вздернул бровь.
– Именно.
Он спокойно и прямо уставился в чужие глаза. Ну-ну, попытайся. Но Тэкито не выдержал и отвернулся, будто невзначай вновь обратившись к перстню. Верно, этот кусок тебе не по зубам.
– Если бы у меня был ключ… – негромко начал мужчина, не отрываясь от своего занятия.
Яс заметил, как чужие ноздри затрепетали от гнева.
– Как изучишь перстень, верни. Доложись, если узнаешь что-то стоящее. Но не тяни – чем раньше объявим о выкупе, тем лучше. Ах, то есть, награде за то, что вернем дочь безутешному отцу, – он сделал вид, что не услышал последние слова, и принялся разворачиваться.
Губы Тэкито едва заметно побледнели. На его невыразительном лице даже сильные эмоции проявлялись едва-едва – будто приходилось разглядывать их сквозь толщу воды.
– Если бы у меня был ключ, все вышло бы быстрее. Командир, может, вы пересмотрите решение? – уже громче спросил Тэкито.
Яс остановился. Проклятый ублюдок, и надо ему заводить этот разговор именно сейчас.
– Тэкито, ты мой казначей, я все равно не отпущу тебя без сопровождения.
– И глава разведки.
– Тем более, – начал раздражаться Яс. – Я не собираюсь поливать мясной пирог медом, чтобы стало еще больше желающих его откусить. Разговор окончен.
– Но…
Между ним и Тэкито вдруг мелькнула матово-белая фигура. Проклятье! Яс отшатнулся, но тут же поспешил взять себя в руки, сделав вид, что просто резко повернулся к собеседнику спиной.
– Разговор окончен, – отрезал Яс, радуясь, что не видно, как нервно дрогнули его губы.
Зря он позволил себе проявить эмоции. Но почему Свечница появилась так скоро? Обычно хмари с поля боя хватало, чтоб она надолго насытилась. Ошибся?
Тэкито подвоха не заметил и потому принял произошедшее на свой счет, посчитал, что перешел черту. Поспешно поклонившись, он ретировался, вжав голову в плечи. Трус, как и всегда. Яс украдкой вытер взмокший лоб.
– Смотри, однажды проснешься с кинжалом под ребрами, направленным рукой этого мальчика, – пропели в ухо. – Жду не дождусь.
Белая рука с капельками застывшего воска, сделавшего пальцы похожими на когти, прошлась по плечу. Яса будто молнией ударило, но он даже не вздрогнул, лишь невозмутимо двинулся вперед мимо домов. Свечница поспешила следом – фигура, похожая на оплавленную свечу, то и дело искажалась все сильнее. Уродливое лицо с горящими провалами глаз плавилось, плача воском. Мерзкая тварь.
– Я знаю, что ты слышишь, – довольно мурлыкнула она. – Слышишь и боишься.
Яс угрожающе сложил пальцы в изгоняющий знак – коснулся указательным большого, формируя треугольник, а остальные прижал к ладони. Свечница ухмыльнулась – рот, похожий на прожженный лист бумаги, разошелся в стороны. Застывшие капли воска на волосах напоминали молочно-белые жемчужины.
– Ты бы еще папочке пожаловался.
В ушах задребезжал смех. Тем не менее, как и обычно, Свечница чуть отступила. Яс отвернулся и попытался больше не обращать на нее внимания – как дети, играющие на земле прямо у покрытых восковыми подтеками ног. Впрочем, им легче – кроме Яса эту тварь все равно больше никто не видит.
Глава 2. Клетки и ключи
«Вот и все» – думала Марита, пока шрамолицая женщина тащила ее за собой.
Чужие пальцы больно стискивались на плече, будто стальные. Мимо летели дома, жавшиеся друг к другу, как котята, шестиугольные окна в выгоревших стенах и двери, окаймленные цветными узорами. То тут, то там виднелись грубо сколоченные загоны с курицами и свиньями и небольшие огородики с зеленью. Наметанный глаз Мариты сразу зацепился за черепицу на крышах, почти не сколотую, и крепко сбитые доски. Похоже, деньги у разбойников водились. Она попыталась рассмотреть ближайший дом получише, но Ревка не дала.
Зенийка неслась, ни на мгновение не останавливаясь. Кометой облетела спорящих женщин, проскочила мимо режущихся в карты мужиков, рыкнула на дерущихся мальчишек – и все это на бегу. Марита еле за ней поспевала, давясь рваными вздохами. Подол платья уже давно истрепался, а руки затекли, заставляя безвольно плестись следом за Ревкой, как овца на привязи.
Обойдя очередной огородик, Ревка ускорила шаг, и впереди будто из ниоткуда выросло высокое двухэтажное здание, единственное на все поселение. Его крыша пугающе нависала острым козырьком, а стены из черного вентонского дерева словно поглощали солнечные лучи. Не иначе – мрачный злодейский замок. Низ здания был выложен бело-желтым камнем, складывающимся в геометрический узор. Такой же бежал по краю шестиугольных окон. Нет, деньги не просто водятся, в них можно искупаться. Черное дерево даже Верис не мог позволить.
Не дожидаясь, пока Марита отдышится, Ревка взлетела по крепким ступеням. Марита чуть не запнулась и привалилась к проему. Ее взгляд скользнул по резным панелям вокруг двери и застыл. В животе похолодело, словно кто-то воткнул в него ледяную сосульку. Искусная рука мастера покрыла дерево изящной вязью из переплетенных позвонков, увенчанных ухмыляющимися черепами. Казалось, пустые глазницы глухо мерцают, следя за чужачкой. Проклятье, куда она попала?
– Пошла, – гаркнула Ревка на ухо, заставив испуганно вздрогнуть, и пропихнула Мариту внутрь, в темный, просторный зал.
Огромный, почти необъятный из-за высокого потолка, он весь пропах вином и подгорелым жиром. Большую часть зала занимал широкий стол в виде буквы «п», повернутой «ногами» ко входу. На лавках валялись шлема и пара сапог. Лампы, висящие на цепях меж толстых потолочных балок, сейчас не горели, и пробивавшийся снаружи бледный свет плясал на кубках бликами. Конечно, никаких человеческих черепов не было – только металл.
Зато был один звериный. Он венчал пожелтевший медвежий скелет, расположившийся прямо за троном во главе стола. Зверь стоял так, что массивные лапы словно ложились на плечи сидевшего. Правда, сейчас трон пустовал. Белесый медвежий череп щерился оскалом, как живой. Вот-вот кинется. Марите стало не по себе, и она отвернулась.
Быстро оглядев зал, Ревка потащила ее дальше, мимо разномастных гобеленов, мимо черных от смоли очагов и венчавших их барельефов. Пришлось быстро переставлять ноги, цепляя подолом разбросанную по полу солому. У трона Марита все-таки запнулась и чуть не вскрикнула: на полу дремал огромный хряк. Тот даже не проснулся, и она поспешно обошла зверя стороной. Рядом тихо фыркнули. Ревка ухмыльнулась, не скрываясь, и шагнула на лестницу.
Марита из последних сил преодолела ступени. Второй этаж в сравнении с первым показался голым: пустые стены, ряды дверей и свет, очень много света. Он резанул привыкшие к полумраку зала глаза, и Марита невольно зажмурилась. Ревка не стала ждать, пока она привыкнет, потащила дальше и остановилась, только когда коридор кончился. Тогда зенийка разжала пальцы. Плечо заныло, но Марита не шевельнулась, оцепеневшая под хищным взглядом.
Спина покрылась холодным потом.
Зенийка сощурилась, и, наклонившись, с шелестом вытащила из-за голенища нож. Движение вышло резким и смазанным. Только остро блеснуло лезвие в лучах солнца. Нет! Марита вздрогнула и испуганно вжалась в дверь спиной, не в силах отвести от ножа взгляда. Ревка растянула губы зверином оскале.
– Не думай, что я буду с тобой возиться. Мне плевать, кто ты: хоть принцесса, хоть сам бог, – выплюнула она, не заботясь, будет ли услышана.
Марита растерянно захлопала глазами. Поджилки тряслись уже совсем не наигранно. Надо вырваться, поднырнуть под руку, сбежать по лестнице… Но она так и продолжала стоять, оцепеневшая.
Ревка подступила совсем близко, почти уперевшись в грудь, и просунула руку Марите за спину. Запахло мускусом и мхом, зашелестело. Что-то узкое и холодное, будто обломок льдинки, коснулось запястьев, поведя вверх по коже, и пропало. Одновременно с этим кисти вдруг обдало жаром. Веревки… они пропали? Марита попыталась шевельнуться, и свело от волны болезненного покалывания. Не дав опомниться, зенийка втолкнула ее в комнату и захлопнула дверь. Щелкнул замок, и стало тихо.
Марита кинулась назад и стиснула ручку, но было поздно. Дверь лишь шумно дернулась на петлях, но не поддалась – ни в первый, ни во второй, ни в третий раз. Только издевательски поскрипывали петли. Как же так… Марита выпустила ручку и бездумно уставилась на собственные испещренные царапинами и пятнами грязи ладони. Замызганные. Некрасивые. Хоть перстень надень, хоть дудочку возьми – такими и останутся. Чужая личина надтреснулась, расползлась, словно бумажная маска. Занавес опущен, некому больше смотреть. Марита с тихим стоном пошатнулась и сползла по двери, уткнувшись лицом в колени.
Ее никто не будет искать. Некому. Это в Вентонии стража сбивала сапоги и загоняла лошадей, только лишь бы поймать беглянку за хвост. А тут, в мертвых землях, Марита просто чужачка, бездарная дурочка, решившая поиграться в шпионов. Уродливая замарашка. Вот бы пришел отец и спас ее, как спасал всегда… Она тихо всхлипнула и тут же зажала ладонью рот. Отец не придет. А даже если б мог – не стал. Он никогда не прощал предателей. По щекам покатились слезы, закапали на блузку и подол. Горло болезненно стиснулось, словно в него впились невидимые иглы. Марита плакала тихо и горько, будто скорбящая вдова. А мысли все продолжали жалить.
Ну и что она будет делать, когда правда вскроется? Когда все узнают, что Марита самозванка и просто сняла перстень с хозяйки? Перстень… Зилай, она ведь стащила его прямо с трупа, прямо… Мерзость, какая мерзость. Марита содрогнулась, давясь всхлипами, и перед глазами всплыло другое лицо, тоже мертвое. Покрытые пеной губы зашептали в такт мыслям. Никчемная. Никому не нужная. Сгинешь, сгинешь. Страх, животный и безжалостный, подобрался к горлу тошнотой. Казалось, Марита шла по канату без страховки, отдаваясь лишь на волю ветра, и тот со злостью трепал ее скрюченное тело.
По канату? В голове вспыхнуло: крыши домов, возбужденная толпа и маленькая фигурка, зависшая над пустотой. Марита затихла – даже плечи перестали вздрагивать. Обычно веревки протягивали между деревьев и стелили под них солому. Большую высоту никто брать не решался. Никто, кроме отца.
Он звал это знакомством. Стоило фургончику въехать в ворота нового города, как лицо отца приобретало мечтательное выражение, а взгляд устремлялся к крышам. Не проходило и двух дней, как он уже скользил над городом по веревке, поддерживаемый лишь ветром. В детстве Марита зажимала глаза ладонями, боясь, что он соскользнет, но отец всегда доходил до конца и небрежно кланялся восторженным зрителям, будто не сделал ничего особенного. Как-то Марита спросила его:
– Неужели тебе вообще не страшно?
И ожидала услышать «нет». Но отец рассмеялся:
– Конечно, страшно.
Тогда это так поразило Мариту, что она на мгновение потеряла дар речи.
– Но как? Ты выглядишь таким спокойным.
Отец улыбнулся. Это был единственный на памяти Мариты раз, когда он выглядел на свои годы – всего на мгновение, прежде чем вновь стать мальчишкой.
– Марита, разница между трусом и храбрецом не в отсутствии страха. Трус боится и отступает. А храбрец боится, но все равно делает, – он нежно потрепал ее по волосам. – Главное, соизмеряй свои силы. Если я вздумаю пройти Безднову пропасть, то буду вовсе не смелым.
– А кем ты будешь?
Отец наклонился, и она увидела в его глазах затаенную грусть.
– Глупым.
Марита резко выпрямилась, выныривая из воспоминаний. И хотя щеки все еще оставались влажными, глаза высохли – она больше не плакала. Мир продолжал расплываться, голова раскалывалась, но где-то глубоко в груди медленно крепла решимость. Она не сдастся. Только не сейчас. Марита вытерла лицо тыльной стороной ладони. Страх не ушел, но сдвинулся на второй план и перестал быть таким всепоглощающим.
Отец, как всегда, прав. Как бы она не привыкла отрицать это, считать его глупцом и злодеем, ненавидя собственную кровь в венах, отец всегда оказывался прав. Нельзя позволять чувствам себя затуманить. Марита обхватила голову ладонями и задышала медленнее и глубже, собираясь с мыслями. Ее затея была рискованной, безумной, почти невыполнимой, но Зилай побери, если она отступит, не попытавшись.
Как только решение было принято, вернулось и почти отстраненное спокойствие. Будто наблюдаешь за собой со стороны, как трюкачи. Так что, когда Ревка вернулась с чистой одеждой, Марита легко изобразила подобающие ее роли чувства: страх вперемешку с брезгливостью. И хоть принесенные блузка с юбкой восторга не вызывали, переодеться в сухое было очень приятно.
Когда зенийка вновь ушла, Марита позволила себе оглядеться. Комнатка была маленькой, тесной и очень скудно обставленной. К одной из стен притиснута кровать с набитым соломой тюфяком, напротив – маленькое окно, в которое не пролез бы и ребенок. «Ничего, это ненадолго, – уговаривала Марита себя. – Тебя или убьют, или отпустят на все четыре стороны».
Как она ошибалась.
Верис лежал на спине, раскинув руки в стороны, будто спал. Его голова запрокинулась, а глаза закатились. Мутные белки, покрытые сеткой лопнувших сосудов, носили на себе самый явный отпечаток смерти. Прямо грязное, потрескавшееся зеркало.
Марита все еще стискивала на плечах Вериса пальцы. Впивалась ногтями прямо сквозь одежду, шарила по телу взглядом, испуганно и неверяще. Как… как же так… Он правда?..
Поверить было сложно, но каждая черта подтверждала это. Впечатывалась в сознание. Вспенившаяся, розоватая от крови слюна, стекшая со щеки на пол, белая кожа, казавшаяся будто прозрачной, виднеющиеся сквозь нее линии вен… Зеленовато-синий цвет напоминал стухшую рыбу. Ужасно, до тошноты отвратительно. Смерь совсем не была такой, как ее показывали в театре: красивой в своей глубокой трагичности. Нет, нет. Но Марита это и раньше знала. После смерти отца она перестала верить пьесам.
Глаза вновь и вновь вглядывались в побелевшее лицо, искали то, чему нет названия. Тело Мариты дрожало, как туго натянутая струна.
– Не могу поверить… – прошептала она.
– Правильно, сучка.
Волна ужаса подкатила к горлу. Глаза Вериса широко распахнулись, молочно-белые и пустые, и он, нечеловечески выгнувшись, кинулся вперед. Чужие пальцы стиснулись на горле металлическими кольцами. Дыхание сперло, мир застлало мутной пеленой. Марита дернулась, засучила руками, но Верис держал крепко, и мир стремительно гас под натиском его хватки. Распадался на части. Рассыпался белыми вспышками.
Нет! Она не умрет так! Только не так!
Марита заметалась, путаясь в юбках, замолотила по воздуху руками, закричала… и проснулась. Уже давно рассвело, и комнату заполнило золотистое сияние. В столпе света неторопливо кружили пылинки. Дыхание, вырывающееся из горла хриплыми вздохами-всхлипами, в тишине было подобно колоколу. Марита вытерла лоб дрожащими пальцами. Сон всего лишь сон.
Опять.
Она выдохнула, и пальцы опасливо переместились на горло. Ничего. Только липкая от выступившего пота кожа. Марита устало провела по лицу ладонью. Кошмары снились ей все чаще и чаще, будто Урнос насылал их, желая прогнать чужачку прочь. Как будто бы она сама хотела оставаться в этих злых и блеклых землях.
Марита пригладила непривычно распущенные волосы и полезла рукой под тюфяк. Пальцы легко нащупали острый камешек и процарапали на стене очередную заческу рядом с уже существующими. Спрятав камешек обратно, Марита сосчитала их. Десять. Прошло уже десять дней, а о ней как забыли. Только Ревка сидела под дверью, как цепной пес, да еду приносила – и все. Ладонь погладила шершавое дерево и опустилась чуть ниже, туда, где под ровным рядом черточек виднелась причудливая клякса. Стоило взглянуть на Тень-хранитель, как на сердце потеплело, хоть и пришлось уподобить его случайному пятну. А в Вентонии сейчас цветут цветут яблони… В груди защемило от тоски. Может, попытаться поспать еще? Все лучше, чем вспоминать прошлое.
Марита задумчиво уставилась на сбившееся одеяло, как вдруг замок в двери щелкнул. Она резко выпрямилась, мгновенно насторожившись. Тяжелые шаги Ревки всегда были слышны издалека. Значит, это кто-то другой. Но кто? Марита беспокойно огляделась по сторонам, выискивая оружие.
Дверь мягко, совершенно бесшумно приоткрылась, и внутрь зашел человек. Марита сразу же узнала его. Живой коридор из зарослей, Яс, появившийся из ниоткуда мужчина, спор… точно он.
Стоило появиться «зрителю», как спина сама собой выпрямилась, а лицо приобрело надменно-испуганное выражение. Марита сосредоточилась, привычно отгоняя укол стыда, с каждым разом становящийся все менее ощутимым. Играть было так же просто, как дышать, и настолько же необходимо. Марита чинно сложила руки на груди, следуя роли.
Незнакомец внимательно огляделся и заскользил вперед, словно змея. Он ступал так легко и невесомо, что ни одна доска не скрипнула. Марита напряженно следила за его передвижениями, готовая в любой момент сорваться с места. Но когда до нее оставалось несколько шагов, мужчина остановился. Все еще не произнеся ни слова, он принялся молча рассматривать Мариту, и та сделала также.
Однако, глазу было совершенно не за что зацепиться.
Невзрачное, невыразительное лицо, блеклые бурые волосы, сухие и словно бы грязные, непримечательное телосложение. Чужак не был ни высоким, ни низким, ни толстым, ни худым. Он был никаким. Таких людей забываешь почти сразу, как с ними попрощался. Единственным, что привлекло внимание, оказалась одежда: чистая и опрятная, она выглядела намного дороже, чем у остальных.
Мужчина чуть кивнул Марите, сложил руки за спиной и кратко поклонился.
– Здравствуйте, леди Бланка. Меня зовут Тэкито, – представился он.
Голос оказался таким же бесцветным и почти напрочь лишённым эмоций, как и его хозяин. Зачем он говорит с ней? Не знает про немоту? Марита поджала губы и покачала головой.
Тэкито помедлил и улыбнулся. Эмоция отпечаталась на его лице, как чужая, и, хотя это чувство длилось всего миг, прежде чем улыбка стала доброжелательной, по спине Мариты пробежали мурашки.
– Я понимаю, что вы напуганы, леди Бланка, но вы можете мне доверять. Понимаете, я сам не одобряю здешние, скажем так, методы, – мягко и покровительственно, почти по-отцовски начал Тэкито. – Но у меня нет выбора. Однако, если бы я был уверен, что могу рассчитывать на вашу благосклонность…
Что? Марита незаметно впилась в ладонь ногтями, скрывая удивление Мужчина помолчал, будто ожидая какой-то реакции, и, не дождавшись, продолжил:
– Я смогу вас вывести, если вы защитите меня. Я знаю другой ход.
В груди ярко вспыхнуло. Тэкито предлагал сделку! Стоит только согласиться, и она вырвется, вновь окажется на свободе, и… Марита вздохнула – и безжалостно потушила огонек надежды. Леди Бланка наверняка согласилась бы не думая, но она не могла позволить себе так рисковать. Кто знает, вдруг неожиданный помощник прирежет спасенную госпожу за ближайшим углом или продаст конкурентам? Марита была осторожной, как стреляная лисица, и не без причин. Она вновь указала на уши.
– Ну же, леди, решайтесь, вы зря меня боитесь, – продолжал мягко стелить мужчина. – Потому что я не пожалею это личико и распущу на лоскутки, и мне ничего за это не будет. Тебя не то, что мать – даже собственное отражение не узнает.
Марита оцепенела. Будто ледяной водой окатило – волосы на затылке встали дыбом. Ничто в Тэкито не выдало жестокости его слов: все та же располагающая улыбка, тот же бесцветный тон и расслабленная поза. Это несоответствие сбивало с ног. Нельзя поддаваться. Марита до боли прикусила щеку, всеми силами стараясь удержать спокойное выражение лица. Ее спина взмокла, а колени, скрытые тканью юбки, мелко подрагивали.
Она показывала трюки с дрессированными волками, выступала при дворе, доигрывала роль со сломанным пальцем… но никогда еще игра не давалась так сложно, как сейчас.
А Тэкито продолжал говорить. И при этом улыбался, словно рассказывал шутку.
– Знаешь, если отсечь человеку конечности и прижечь раны, он все ещё может остаться жив. Здесь таких называют «черепашка». Потому что, если уронить на спину, он будет так же забавно махать обрубками и не сможет перевернуться. Я один раз видел такого. Рыдал и умолял его убить, потому что даже это не мог сделать сам. Ужасная судьба.
Кожа рук покрылась мурашками, как от ледяного ветра. Марита молчала, из последних сил удерживая растерянное выражение лица. Недо бежать, прятаться, лишь бы скрыться от этого чудовища… Надо… Она продолжала сидеть, непонимающе моргая. Воздух почти дрожал от напряжения.
– Знаешь, а выкупа за тебя так и не дали. Если и дальше так пойдет, останется только душу отвести – раз уж информацией с тебя не взять.
Марита моргнула – и мгновенно расслабилась, словно кто-то выдернул мешавшую занозу. Выкуп, как же. Его не могли бы отправить так быстро: одному письму до замка идти пол срока. И это знание наконец сложило части картинки в одно целое. Да ведь Тэкито просто разыгрывает спектакль! То сверкающие доспехи рыцаря примеряет, то черный плащ злодея в надежде, что глупая баронесса клюнет.
Марита мысленно улыбнулась: грудь переполняло торжество. Фраза, которая бы окончательно уничтожила леди Бланку, воскресила ее из пепла. Нет уж, господин Тэкито. У тебя был шанс победить – но не на этом поле. Марита вздернула подбородок с видом аристократки, чье время занимают впустую, и отвернулась. Тэкито прищурился, разглядывая ее, словно пойманную бокалом бабочку. С холодным, расчетливым любопытством. По спине скатилась капелька пота, но Марита не шелохнулась.
Мужчина вновь кивнул ей и тихо, как тень, двинулся к двери. На пороге он обернулся.
– Говорят, леди Доротея была очень любвеобильна в молодости. Может, нам стоит просить выкуп не у Реплихов, а у Каренов? – сказал Тэкито, бросив внимательный взгляд через плечо.
Страшное оскорбление для аристократов, дорожащих чистотой своей крови сильнее, чем жизнью. Меткий удар, точно сработавший бы на леди Бланке. Но Тэкито не повезло. Марита безразлично скользнула по нему взглядом. Мужчина еще немного постоял в дверях и выплыл вон. Марита едва сдержалась, чтобы не броситься следом – все равно это было бесполезно.
Только когда дверь почти бесшумно закрылась, она позволила себе сгорбиться и обнять плечи руками, съеживаясь в испуганно дрожащий комок. Пронесло. Что бы Тэкито не хотел, ему не удалось это получить.
Но Марита все равно не чувствовала себя победителем.
После прихода Тэкито опять наступило затишье. Количество зарубок на стене перевалило за пятнадцать, и Марите начинало казаться, что она состарится в этой тесной, серой комнате, глядя на чужие жизни в окно.
Время близилось к полудню. Марита стояла, чуть прижавшись к окну и привстав на носочках. Солнечный свет золотил доски, отчего в воздухе стоял насыщенный запах нагретого дерева. Он напоминал о прошлом: так пахло в их фургончике в разгар дня. Казалось, вот-вот появится отец и протянет дичку, сорванную с ближайшей ветки. И это яблоко будет самым вкусным на свете.
В горле встал ком, и Марита едва смогла его проглотить. Интересно, где бы она была сейчас, если бы не… Если бы Верис не… Марита стиснула на крае окна пальцы, не чувствуя заноз. Может, есть мир, какой-то лучший двойник этого, где она все еще артистка, счастливая и свободная? Как бы хотелось взглянуть хоть глазком… Марита помотала головой, вытряхивая тоскливые мысли, как мусор из корзины, и поглядела вниз.
Люди сновали туда-сюда, словно муравьи, и в их хаотичном передвижении почти можно было уловить ритм. Марита скучающе подперла подбородок ладонью. За все дни заключения она успела изучить распорядок разбойничьего логова лучше, чем нотную грамоту.
Каждое утро с каменного строения, оказавшегося огромным колодцем, снимали крышку. Воду набирали в бочки, грузили на телегу и увозили, вечером возвращая пустыми. Больше ничего интересного. А сегодня Марита и «развоз» проспала. Она продолжила лениво разглядывать двор. Вот дети гоняют кота, вот женщины смеются, развешивая белье… Так, а это что?
На пятачке свободного пространства собиралась толпа. В основном мужчины, все в стеганках и обвешанные оружием, они возбужденно шумели, будто псы перед охотой. Марита заинтересованно подалась вперед, гадая, что происходит. На бунт не похоже. Собрание?
Толпа, тем временем, продолжала разрастаться, пока не появился Яс. Тоже приодетый и собранный, он мгновенно заставил всех утихомириться одним своим появлением. Точно не бунт. Марита еще сильнее подтянулась, стараясь не упустить ни одной детали. Смотрела, как жестикулирует Яс, как нетерпеливо толкаются люди и как толпа вдруг взрывается ревом. Ветер донес лишь отголоски, но и это заставило поежиться: было что-то дикое и звериное в голосах, слившихся воедино.
Яс вновь начал что-то говорить, как вдруг толпа расступилась, и вперед вырвалась Ревка. Встрепанные волосы и резкие движения делали ее похожей на разъяренную медведицу. Она почти накинулась на мужчину, яростно размахивая руками. Яс даже не шелохнулся, словно Ревка была ветром, пытающимся сдвинуть скалу. Не было понятно, сказал ли он хоть что-то, но зенийка отступила. Глава разбойников махнул рукой и повел кучку воинов прочь, оставив Ревку стоять одну.
Марита быстро облизала губы. Интересно, что Ревка хотела? Впервые за последние дни к апатии примешалось любопытство, словно кто-то поворошил затухающие в груди огни, заставив их вспыхнуть вновь. Может, письмо пришло? Или граф таки взялся за хищников, охотящихся в его саду? Перемены предвещали возможности. Свежий глоток воздуха. Шанс.
Взбудораженная этим, Марита проторчала у окна весь день. Однако разбойники не вернулись ни к обеду, ни после – только когда начало темнеть, вновь открылись ворота. Сгустившийся воздух прочертили красные всполохи факелов. За людьми следовали тяжело нагруженные лошади, и даже в неровном свете было видно, как устало вздымаются их бока.
Не успели разбойники вылезти из седел, как вокруг них собралась галдящая толпа, которая ярким, шумным потоком хлынула в главный зал. Здание тут же ожило, загудело, как улей, наполняясь голосами и смехом. А вот снаружи все, наоборот, опустело, будто вымерло. Марита подождала еще пару минут и с разочарованным вздохом вернулась на кровать. Вряд ли люди графа одаривают преступников богатствами… Неужели, Марита застряла в своей темнице навсегда?
Дверь вдруг громко скрипнула, и внутрь ввалилась Ревка с деревянной миской и глиняной кружкой в руках. От еды шел густой белесый пар. На мгновение показалось, что чужие глаза сверкнули в начинающихся сумерках, как звериные. Марита уже привычно приосанилась, одарив вошедшую пренебрежительным взглядом. Та в ответ сморщила нос, явно жалея, что не может убить наглую аристократку. Марита ее понимала, но роль диктовала свои правила.
– На.
Ревка грубо пихнула миску Марите в руки. Пальцы обожгло, и лицо само собой болезненно скривилось. Марита с шипением опустила миску на ноги, но зенийка только злорадно хмыкнула, и не вздумав извиняться. Со стуком поставив кружку на пол, она отошла к стене, где и стала прохаживаться туда-сюда с хмурым взглядом. Был бы хвост – верно хлестала б по бокам. Марита осторожно подула на полную ложку, пытаясь остудить. Еда в Урносе была непривычной: пряная и острая, она горела на языке и обволакивала горло теплом. Первое время местные блюда вышибали у Мариты слезу, но она успела приноровиться. А супы и вовсе полюбила – воду почему-то приносили редко.
Пока Марита ела, Ревка продолжала метаться по комнате. Будто зверь, запертый в клетке, она то напряженно замирала, то вновь начинала наматывать круги. Марита кинула на женщину косой взгляд из-под ресниц. Волосы будто вздыблены, рубаха скомкалась, а глаза скачут туда-сюда и болезненно блестят. Зенийка явно была взбудоражена, и это передалось телу, делая из него открытую книгу.
