Сергей Владимирович Киреев
Чтоб человек не вымер на земле…
Шестнадцатая глава
Читатель, знай: задача непростая
Красивые придумывать слова,
Заранее тебя предупреждаю,
Что это будет длинная глава.
В ней будет страсть высокого накала,
И дружба с элементами любви,
И героизма всякого немало,
Ты на меня особо не дави,
Что можно бы и как-то покороче
К финалу продвигаться напрямик,
А я и продвигаюсь, между прочим,
И даже кой-чего уже достиг.
Но по порядку. Скупщики-то эти,
Которых с перепою сдал курьер,
У нас вообще-то были на примете,
Мы даже их пасли на свой манер,
Но так, легко; мол, кто такой посредник?
Мы с бандой не связали их, а зря,
Они звеном там были не последним,
По правде между нами говоря.
Потап смекнул: «А там у них, должно быть,
Ворованного столько барахла,
Что можно бы и сразу взять под ноготь
Малину их, раз масть уже пошла!»
И голос его грохнул, словно обух:
«Накроем всех! Пора идти враскрут!
У прокурора санкцию на обыск
Нам без вопросов завтра же дадут!
Считай, складская база, пункт раздачи
Похищенного ценного добра
У них на этой хате, не иначе,
От бронзы до икон и серебра!»
Да-да, он про иконы на допросе,
Курьер, пока был пьян, чего-то плёл,
Сперва, как куст политый, плодоносил,
Потом в отказ, как водится, пошёл.
А поливал он сам себя не слабо,
Мозги свои из мрака выводя.
И Клещ не сразу понял все масштабы
Своих затрат. Ведь водка не вода.
Читатель, я хочу определиться
Насчёт одной из самых острых тем:
«Столичная», я помню, за пять тридцать
В один момент исчезла насовсем.
Мы все рыдали в голос, словно дети,
Шесть двадцать – вот такой была цена!
Но всё равно, я этому свидетель,
«Пшеничную» лакала вся страна!
У инженеров «сто» была зарплата
И даже иногда «сто пятьдесят».
У нас побольше. Мы не виноваты.
Да тут вообще никто не виноват.
Не надо нам, ментам, смотреть в карман-то,
Но я скажу всю правду, так и быть,
Что на свою зарплату лейтенанта
Я тридцать пять бутылок мог купить.
Ну, это я вам так, для интереса,
Для тех сказал, кого терзает стресс,
Что у России нашей нет прогресса,
А я считаю, есть у ней прогресс.
Динамика хорошая, ей-Богу,
Я пальцами по дереву стучу,
И, осознав былую безнадёгу,
Я в СССР обратно не хочу.
Таков мой отклик, знай его, читатель,
На некий ностальгический галдёж –
Числитель раздели на знаменатель,
(Шесть двадцать он), и ты меня поймёшь.
Числитель же – та самая зарплата,
Что нам давали, фантики, труха,
Чтобы у нас, скажу я непредвзято,
От голода не слиплись потроха.
Но скоро в мире каждый третий житель,
Кого уже ничем не излечить,
Едва ли знаменатель и числитель
Сумеет друг от друга отличить.
А я спокойно с цифрами играюсь,
Могу заполнить ими целый лист,
В числителях немного разбираюсь.
А, значит, кто я есть? Экономист!
Возьми сейчас вот стоимость бутылки,
Да и умножь её на тридцать пять!
И то, что выйдет, вряд ли без ухмылки
Своей зарплатой будешь ты считать.
Пожалуй, в этом деле я новатор,
Уж если вывел формулу свою:
«Пшеничная» – отличная индикатор!
Вот только жаль, что я её не пью.
Так вот, Клещу почти что трое суток
Из своего кармана довелось
Кормить-поить курьера. Было круто.
Он всё лакал, не глядя, «на авось».
Ему ломило грудь, сводило скулы.
Финчасть, вопрос по-своему закрыв,
Клещу пятёрку с боем отстегнула,
Блюдя какой-то скрытый норматив.
Он от жены огрёб за всё за это,
Он получил по полной от неё,
Что деньги из семейного бюджета
Потратил на какое-то ворьё!
Ну а Потап считал, что срочно нужен
Удар по точкам сбыта – рейд, разгром:
«Мы сплошняком, подряд их проутюжим!» –
Он бил об стол пудовым кулаком.
И Клещ, начальник нашего отдела,
Ему тогда сказал: «Потап, отзынь!
Ну что ты всё бежишь, как угорелый,
Мозгами хоть немного пораскинь!
Непрочно как-то, хило всё и хрупко
В конструкции такой, как ни крути,
Я предлагаю пробную закупку
Сперва у них негласно провести.
А после уже сразу всех накроем,
Без нас потом решат, как с ними быть,
Куда по приговору дружным строем
Отправить под конвоем лес валить.
Чтоб отследить в итоге всю цепочку,
Чего там есть, не худо б разузнать,
И нашего сотрудника на точку
Под видом покупателя послать.
Опасно, да, но время нас рассудит.
Тут нужен опер умный и лихой.
Нормальный доброволец если будет,
То вроде шанс маячит неплохой!
Придётся же, однако, всяко-разно
Вертеться перед ними и вилять,
Но есть один вопрос отнюдь не праздный:
Кого отправить дурочку валять?
Кому её исполнить, эту сказку,
Что вот, мол, типа, крупный оптовик
Затариться приехал под завязку,
Живой контакт наладить напрямик?
Хоть мы тут далеко не полководцы,
Но мы должны одно усвоить впредь:
Мы не имеем права проколоться,
Там можно и на пулю налететь!
Не верю, – Клещ сказал – случайным людям,
Которым застит разум звон монет,
Внештатников рассматривать не будем,
За бабки перекрасятся в момент!
Легенду про барыгу с крупным налом
Мы втюхать очень грамотно должны,
И чтоб они по собственным каналам
Узнали про него со стороны!»
Да, главный козырь – нужная легенда,
Тут спора никакого даже нет,
Работа внутрикамерных агентов –
Фундамент наших будущих побед.
А дальше целый месяц по крупицам
Легенда создавалась. Дело шло.
Но надо уже было торопиться –
Разбои продолжались, как назло.
И грабежи, и кражи – всё как раньше,
Казалось, враг все раны зализал
И вновь мечтает, сволочь, о реванше
И снова свои зубы показал!
Вот тут нам, хоть он гордый и спесивый,
Центральный аппарат сумел помочь,
Спокойно, методично, без надрыва
Он пряжу свою плёл и день и ночь.
Петровка поработала на славу,
Что даже из Матросской Тишины
На волю от воров пошла малява:
«Нормальный. Наш. Расслабьтесь, пацаны!»
Ушастый по своим каналам лично
Успел проверить, как оно чего,
Пробил, что мог, и, в принципе, логичной
Картина получилась у него,
Что, мол, на горизонте свет забрезжил,
Какой давно уже им не светил,
Что есть, мол, человек один заезжий,
На пару дней в столицу прикатил.
Тут кто к кому протаптывать дорогу
И шаркать ножкой должен наперёд,
Ещё вопрос. Он всё-таки помногу
И золото, и камешки берёт!
Куда он их потом, кому сбывает –
Вопрос уже, как водится, не наш,
Он, кстати, даже цены не сбивает,
Нормальный, стойкий, правильный торгаш!
У нас же были тонкие расчёты,
Мы перебрали всех до одного,
Нам надо было нашего кого-то
Отправить на разведку. Но кого?
Витюха рвался в бой: «Меня пошлите!
Я разберусь во всём на раз-два-три!»,
Но мудрый Клещ, отец наш и учитель,
Ему сказал: «Отставить! Не дури!
Ты умный, ты мозгов своих не про́пил,
Но наломать способен много дров,
Ты следователь всё же, а не опер,
Хоть и покруче многих оперов».
Они с Потапом кастинг учинили,
Просеяли пятнадцать человек.
Всё без толку. Мелькнули, проскочили,
Сквозь пальцы утекли, как талый снег.
Никто и близко не соображает,
Как надо роль фарцовщика играть,
Когда, как волчья стая, окружает
Тебя чужая вражеская рать.
Они три дня судили и рядили,
Кого из добровольцев бросить в бой,
Но ничего в итоге не родили,
Чего-то как-то туго с головой.
Потом – финальный раунд. Утром рано
Они засели вновь на шесть часов.
Они в итоге выбрали Толяна.
Дела не ждут. Пора, в конце концов.
При некотором общем пофигизме
Он умудрился фруктом стать таким,
Что из любой воды по ходу жизни
Выходит относительно сухим.
Он раньше был простым нормальным малым,
Он в областном трудился УВД
У чёрта на куличках, за Байкалом,
В каком-то там своем Улан-Удэ.
Ему всегда девчата были рады,
Вокруг него (он к этому привык)
Невест ходили целые армады:
Курлы-бурлы, красавчик, чик-чирик!
Мы вот они! И к ним, прибавив ходу,
Он щупальца тянул, как осьминог.
…Когда ты в эпицентре хоровода,
Земля порой уходит из-под ног!
Случайно так как будто, ненароком,
Но всё-таки ему же самому
Его любвеобильность вышла боком.
Сейчас я объясню вам, почему.
Я вам скажу, ребята, даже больше:
Он всех, кто рядом был, вгоняя в транс,
Не с кем-нибудь, с районной прокуроршей
Вступил в непозволительный альянс.
Конечно, погорел, а как иначе?
Он, как ни шифровался, всё же был
С поличным пойман у неё на даче,
Как раз когда к ней в спальню заходил.
Её супруг был бледен, как покойник,
Когда потом все фотки увидал, –
На генеральской должности полковник,
Он даже пить на время перестал.
Отец Толяна был в особой роли,
В номенклатуре местной состоял,
Он комитет партийного контроля
Бессрочно и бессменно возглавлял.
Но всё равно Толяну намекнули:
В столицу, в славный порт пяти морей,
В чём есть, пока тебя не тормознули,
Вали-ка ты отсюда поскорей!
Ведь ты ж туда при помощи папаши
Хотел на повышение идти,
Кто в министерстве, в главке честно пашет,
Тому открыты в жизни все пути.
А здесь ты с неожиданным авралом
Столкнуться можешь, с множеством хлопот.
Когда полковник станет генералом,
Тогда тебя ничто уж не спасёт!
Он с якоря, конечно же, сорвался.
Вокзал. Звонок. Последнее «прости!».
Он даже с нею не поцеловался,
Тут лишь бы только ноги унести!
Какой там главк, какая там Петровка!
Он был, в известном смысле, обречён, –
Как в лагерь трудовой, на перековку
Отправлен был на «землю» к нам в район.
Карьерный взлёт, увы, не состоялся,
Туман какой-то мутный впереди.
Толян обычным опером остался.
Вот так. А ты по бабам не ходи,
Не проработав тактику отхода,
Ещё и конспирацию забыв.
…Толян довольно быстро, за полгода
Вписался в наш рабочий коллектив.
Он не успел в столице примелькаться,
Он тут всего-то с нами пару лет,
Но по всему набору ситуаций
К нему вопросов не было и нет.
Он в лютый зной и в злую холодрыгу,
И днём, и ночью грудью на стволы,
Как бешеный, летел, бросался, прыгал
В любые щели, дыры и углы.
Он прикрывал своих, он знал, что делать,
Когда реально было горячо,
И нам, с кем он судьбу делил и делит,
Он подставлял сто раз своё плечо.
Да и в мозгу достаточно извилин.
Два года – как армейский карантин.
Ну подлинней. Он был у нас двужилен.
Нормальный, в общем, опер, не кретин.
И вот теперь он всяческие книги
Про артистизм обязан был читать,
Чтоб роль довольно крупного барыги
Свободно и естественно сыграть.
Он землю грыз, но дело шло не быстро,
И под руки, чтоб только не упал,
Заслуженного старого артиста
К нему привёл Потап, наш аксакал.
А тот вокруг поглядывал недобро
И на Толяна цыкал и шипел:
«Поймай его за шкирку, этот образ,
Иначе будет жалок твой удел!
Иначе в пять секунд тебя расколят,
Как только ты там скажешь пару слов,
А после прикопают в чистом поле,
И всё, мой друг любезный, будь здоров!
Да, ты не первый, с кем я занимаюсь.
Пока передо мною чистый лист,
И всякое бывало, я признаюсь,
Уж ты прости!» – сказал ему артист.
Он полон был то жалостью, то злостью,
Что у ментов хреново всё с башкой,
И даже в грудь Толяну тыкал тростью:
«Забудь уже! Не мент ты никакой!
Ты спекулянт, фарца, столичный фраер,
Ты беспринципен, жаден и хитёр,
И сам же удивлён, с судьбой играя,
Что на свободе ходишь до сих пор!
Ты мать продашь родную! – он долдонил, –
Бездельник! Гад! Барыга! Паразит!»
И как бы это всё одном флаконе
Толян обязан был изобразить.
Артист кричал, как резаный: «Не верю!
Вот если б Станиславский вдруг ожил
И к нам сюда вошёл, сквозь эти двери,
Он точно бы тебя сейчас прибил!»
Вот так его терзали две недели,
И, как ни странно, корм пошёл в коня,
Когда ему из шёлка шарф надели,
Он не узнал ни Витьку, ни меня,
Мол, что за шелупонь тут под ногами
Мотается в дешёвых пиджачках!
Он в образе уже был, а не с нами,
Витал себе в каких-то облаках.
И, хоть начальство чётко понимало,
Что наш Толян на правильном пути,
Артист им объявил, что это мало,
Что надо лоск последний навести.
Весёлое, я помню, было лето,
Толян с унылой мордой набекрень
Уроки брать в театре Моссовета
На Маяковку ездил каждый день.
Про морду набекрень понять несложно,
Наш друг уже реально охренел.
Пора идти на дело. Сколько можно?
Как ни крути, он многое умел!
На подставного ряженого лоха
Уже совсем и не был он похож,
Его там наблатыкали неплохо,
Он был по-настоящему хорош.
Там увильнуть никто и не пытался, –
Тот самый бесноватый генерал
За нас, где надо, полностью вписался
И эти курсы организовал.
И со словами: «Клювом там не щёлкай!
А, если что, Господь тебя спаси!»
Толяна напоследок втихомолку
Гримировали лучшие спецы.
Ну вот и час настал. Пора на дело.
Высотка. Холл в подъезде. Чистый пол.
И три звонка условных прозвенело,
Когда он кнопку нужную нашёл.
Толян в душе романтик, тихий лирик,
Но в нём торгаш проснулся, верь, не верь,
Когда ему со скрипом отворили
Ничем не примечательную дверь.
И он вошёл, вальяжно этак глянул, –
«Ну что, привет серьёзным господам!» –
Кивнула ободряюще Толяну
Довольно симпатичная мадам.
Через карман запас казённых денег
Толян сердечной мышцей ощущал,
И на плите серебряный кофейник
Котёнком перепуганным урчал.
И рядом с поллитровкою «Имбирной»,
В единую сливаясь полосу,
Стаканы на столе по стойке «смирно»
Стояли, как солдаты на плацу.
«Коньяк? Лимон? Конфеты?» «Да, пожалуй!» –
Толян простой и верный выбрал путь,
Он рявкнул так, что люстра задрожала:
«Устал с дороги! Можно и махнуть!»
А после подбоченился и даже
Сощурил левый глаз, как при стрельбе,
Сообразуясь с пунктом инструктажа,
Что надо быть уверенным в себе.
«Ух ты, какой вы прямо энергичный! –
Мадам сказала, – можно наливать?»
«Ну да. По сто. И мне и вам – «Пшеничной»,
Но только чтобы, чур, не сачковать!»
Поскольку сам он чёткий и конкретный,
Но к жёсткой пьянке всё же не привык,
Толян себе засунул незаметно
Волшебную таблетку под язык.
Попав в чужое царство-королевство,
Готовым будь к невидимой борьбе.
Ему таблетку эту в виде шефства
В районном нашем дали КГБ.
Там были в курсе нашей разработки
И даже ценный дали нам совет
По этой знойной ветреной красотке,
Что тормозов там не было и нет.
Уж если глаз когда она положит
На мужика, то всё – мужик пропал!
Вот здесь как раз таблетка и поможет
Нагрев души понизить и накал –
Чтоб в них не утонуть, как в майском ливне,
Когда тебе пришла уже хана –
Чем человек пьяней, тем он активней!
Поэтому таблетка и нужна.
Госбезопасность к этой красотуле
Давно уж проявила интерес,
Когда у нас в районе грабанули
Сотрудника ЦК КПСС.
И генерал-полковник в кабинете
Его кошмарил целых три часа,
Он там давно у них был на примете
За всякие по жизни чудеса.
«Ты нам собственноручно в протоколах
Подробно шаг за шагом опиши
Про эти камни – где ты приобрёл их
И на какие, собственно, шиши?»
Его, как чужеродного агента,
В «Лефортово» держали до суда,
Его потом с какого-то момента
Никто уже не видел никогда.
Списали подчистую, словно мебель,
Которую зловещий жук сожрал,
При этом он агентом даже не был,
А просто не по чину воровал.
Да, есть о чём задуматься, ребята:
Какой бы ни манил нас пьедестал,
Но наступает точка невозврата,
Когда ты сил своих не рассчитал.
Вот так, друзья, красивый ценный камень –
Не очень-то и лёгкая стезя.
Красотка наша – девушка с корнями,
Её недооценивать нельзя.
Партийный блок окучив для начала,
Она нашла призвание своё,
Она им бриллианты поставляла,
Весь сбыт происходил через неё.
Я для того отвлёкся, мой читатель,
Чтоб ты предельно чётко понимал,
Что у районной местной нашей знати
Она была бесспорный идеал,
Она всю правду резала в глаза им,
Как неподкупный честный консультант,
А то, бывает, как мы полагаем? –
Чего сверкает – то и бриллиант!
Но это же неверно. Есть нюансы.
Красотка очень чётко знала их
И классно исполняла реверансы
Для всех – и для своих, и для чужих.
Ну, а на кухне было всё по плану:
Глаза ласкала всяческая снедь –
Икра, соленья, шпроты. И Толяну
Таблетка помогала не пьянеть.
«А как вас звать?» «А звать меня Дианой!»
«Такое имя многим невдомёк,
На нём налёт какой-то иностранный,
В нём, как хрусталь, звенит высокий слог!»
«Ну, это, типа, вроде ореола,
Что в Лондоне ровесница моя,
Наследница английского престола,
Такая же красивая, как я!»
«Да нет, вы лучше, ей на эту планку
Уместно только издали смотреть!» –
Толян завёл привычную шарманку,
Мудрёную раскидывая сеть.
«Не то чтобы «ля-ля» там, трали-вали,
Нет, никакие это не понты!
Вот в честь тебя её-то и назвали,
Позволь мне перейти уже на ты!»
Да, сколько за порядком ни следи мы,
Пошли козла с разбегу в огород,
Он там всех коз без спросу до единой
Возьмёт, как говорится, в оборот.
Но человек пришёл на эту землю,
Чтобы не быть, как минимум, козлом,
И чувство долга, значит, всё же дремлет
И в тех, кто рядом с ним, и нём самом.
Ну, так должно быть. Вот и у Толяна
В сознании прорыв произошёл,
Он вынырнул как будто из тумана
И пачку денег выложил на стол:
«Пора бы и о деле, между прочим,
Немножечко уже поговорить.
Где камни-то? Не так, чтоб очень-очень,
Но надо бы слегка и поспешить.
А то я с классной с выпивкой такою
Не нужен буду скоро никому,
И буду тут сидеть свинья свиньёю,
И при расчёте мало что пойму.
Да и вообще, скажу я, против правил,
Чтоб бизнесмен, нажравшись, банковал!» –
Ну, это наш Толян слегка лукавил,
Таблетку-то никто не отменял.
И всё же он поплыл, но что-то понял,
И даже рюмка дрогнула в руке,
Когда звонок внезапно затрезвонил,
И скрип ключа послышался в замке.
И бах! Открылась дверь, почти слетела
С крючков, с петель там, хрен его поймёт!
Дианка засмеялась: «Мой Отелло!
Привет тебе! Явился, обормот!
Отелло! Да! звучит-то как красиво!
Не просто там какая-то фигня!
Мы шутим так, поскольку он ревнивый
И караулит всячески меня!»
И этот чёрт вокруг глазами зыркал,
Толяна увидал, тряхнул башкой,
Вплотную подошёл к нему, впритирку:
«А это, извиняюсь, кто такой?»
И сразу же к Диане, это как, мол?
Ведь я тебе всем сердцем доверял,
И покраснел, как рак, и сел, и крякнул,
Налив себе шампанского в бокал.
Война войной, а выпить тоже надо
И песню спеть, когда душа поёт!
Ну, например, «Живёт моя отрада…»,
Понять бы ещё, с кем она живёт!
«Я на тебя, Диана, намекаю!» –
Отелло цапнул курицы кусок
И процедил: «Надеюсь, дорогая,
Что ты воспринимаешь мой намёк!»
Он на глазах всё больше распалялся
И кровью наливался, как комар.
Толян немного даже испугался,
«Иди, – сказал, – немного покемарь!»
К Толяну у него вопросов нету,
Кобель, мол, он и в Африке кобель!
«А вот тебя, красавица, к ответу
Я привлеку за эту карусель,
Что ты здесь нелегально закрутила
А, значит, всё святое предала,
Вот это вот и есть атака с тыла,
Коварный твой удар из-за угла!»
В нём явное желание созрело,
Мол, если я таким желаю быть
Решительным и резким, как Отелло,
Я должен эту суку удавить!
Казалось, он дошёл до Рубикона,
Но, прежде чем последний сделать шаг,
Хотел спросить: «Послушай, Дездемона,
Ты на ночь помолилась или как?»
Хотел, да и спросил, причём не в шутку,
В аффекте бултыхаясь, как в дыму,
Как будто на какую-то минутку
Мозги перекорёжило ему.
Толян уже не мог такого слушать:
«Остынь, братишка, хватит, сдай назад!
Ещё неясно, кто кого задушит,
Тут шансов пятьдесят на пятьдесят!
И ты свою Дианку-то не трогай,
Смотри, она реально здорова,
Травмоопасно может быть, ей-богу,
С такими, как она, качать права!
Хотя и ты, я вижу, крупный боров!»
Дианка со словами: «Ну-ка, брысь!»
Привычно осадила ухажёра:
«Снимай пальто и рядышком садись!
Ну что вот ты опять меня стращаешь,
При том, что никакой ты мне не муж,
А только всё жениться обещаешь,
Ну вот и хватит дурь нести и чушь!
Ты видишь, человек пришёл по делу,
Не пень с бугра, а крупный оптовик!
Ему-то что с того, что ты Отелло,
Что у тебя по фазе полный сдвиг?
Он раз и навсегда вопрос закроет,
Таких спецов в стране наперечёт,
Он быстро наши камешки пристроит,
Он в этой теме шарит и сечёт!
Я знаю, у него прицел далёкий!
А что он чай со мною выпивал,
По поводу интимной подоплёки
Напрасно ты меня подозревал!»
«А, оптовик, тогда другое дело.
Я так тебе скажу: такой расклад
Не то, чтобы совсем меняет дело,
А мой на это дело общий взгляд.
Но всё же знай, – он зыркнул острым глазом, –
В каком бы ни погряз бы я хмелю,
Но я тебя, хитрющую заразу,
Когда-нибудь однажды подловлю!»
Большой знаток подобных ситуаций,
Толян решил судьбу свою не злить,
Он понял, что пора уже вмешаться,
Чтоб миссию свою не провалить.
«А ну-ка, расскажи мне, друг Отелло,
Ревнивец, псих, да кем бы ты ни был,
А вот ликёр, к примеру, «Лимончелло»
Ты за столом хоть раз употребил?
Бутылка чтоб барахталась в ведёрке,
Чтоб ей там лёд прохладу создавал,
А то мы всё лакаем «три семёрки»,
Напиток сильный, рубит наповал!
Бери и пробуй этот «Лимончелло»!
Традиция такая у меня –
Его всегда с собою брать на дело,
Что, типа, я мужик, не размазня!
Как выпьешь благородного напитка,
Так сразу перспектив невпроворот,
И даже факт возможного убытка
Тебя не так уж сильно и гнетёт!
И, чтобы ты особо не бесился,
Обдумай этот факт со всех сторон!»
Отелло, он же Жорик, согласился:
«Пожалуй, в этом деле есть резон!»
Они на кухне клюкнули вначале,
А после на балконе у окна
На фоне звёзд напитки выпивали,
Они их все и выпили до дна.
Дианка встрепенулась с новой силой,
Её восторг уже переполнял,
Проспект внизу прямой был и красивый,
Как Беломор какой-нибудь канал.
(Отец Клеща там, кстати, среди прочих
Служил на совесть, честно, будь здоров!
Наверное, строителей, рабочих
От зверя охранял, от комаров).
«Я петь люблю!» «Так пой!» Легко и смело
«Калинку» отчебучив от души,
Дианка вдаль глядела и глядела:
Эх, как просторы наши хороши!
Там за Москвой – Рязань, Калуга, Тула,
Там ухажёров целый гарнизон!
Её туда так прямо и тянуло,
В просторы эти, вдаль, за горизонт.
Дианка свои руки, словно крылья,
Раскинула, браслетами звеня:
«Я не хочу быть ветошью и пылью,
Ребята, посмотрите на меня!
В своих мечтах, не ведая предела,
Сразив родных и близких наповал,
Вот так бы вот как птица я летела,
Никто б меня вовеки не догнал!»
Толян вздохнул тревожно и устало:
«Не будет от меня тебе похвал!
Одна уже в мечтах так полетала,
Её Островский в драме описал.
Я на его героев самолично
В театре пялил круглые глаза,
Там тоже был мужик проблематичный,
И там в итоге грянула гроза!»
Всё выпито. Остался чай с крапивой
Да из-под крана тёплая вода.
Диана вышла с инициативой:
«А как насчёт добавки, господа?
Я знаю, что, ведя переговоры,
Совсем не ради красного словца
Друг к другу обращаются партнёры
С вопросом: «Не послать ли нам гонца?»
Добавка, чтобы дело шло быстрее,
Ещё не повредила никому.
Чеши-ка ты давай скорей за нею!» –
Она сказала другу своему.
Вообще оно придумано неплохо,
Хозяйка дома – хитрая лиса.
Напомню: в горбачёвскую эпоху
Стояли за спиртным по три часа.
Там было что-то вроде демонстраций,
В очередях костры, бывало, жгли,
Ведь надо людям как-то согреваться,
Пока они до цели не дошли!
И в тех кострах, что ярко полыхали,
Сгорала без возврата наша жизнь.
Да ладно жизнь! Со всеми потрохами
Святая наша вера в коммунизм
Накрылась медным тазом. Что тут скажешь?
Пожалуй, тут не скажешь ничего.
И как ни стой ты с ружьями на страже,
Никак ты не спасёшь уже его.
«Ну, всё, иду, – Отелло, он же Жорик,
Залился смехом звонким, молодым:
Пусть жизнь у нас трудна, и хлеб наш горек,
А мы его «Пшеничной» подсластим!»
И, хоть он поубавил спесь и гонор,
Сказал, прихлопнув муху на носу:
«Веди себя прилично, Дездемона,
Иначе я башку тебе снесу!»
«Иди-иди давай, вояка хренов!
Люблю и жду! – она к его груди
Припала: уважаю суперменов!
Пустым смотри назад не приходи!»
Потом в упор взглянула на Толяна,
Что в уголке сидел, разинув рот:
«Я правда красивей, чем та Диана,
Что вместе с принцем в Лондоне живёт?»
«Да, раз примерно в двадцать, подтверждаю,
А то и вовсе раза в двадцать два!
Башка гудит, как гляну на тебя я,
И в глотке застревают все слова!
Ты доведёшь любого до экстаза,
Таких нас в мире целый легион.
Пусти тебя в загранку, ты бы сразу
Туманный покорила Альбион
И выступала б только в главной роли,
Уж если объективно рассудить,
И в качестве посланца доброй воли
На подиум могла бы выходить!
Там тощие некормленые бабы,
Чуть дунешь – сразу в небо улетят,
И ты у них там запросто могла бы
Выигрывать все премии подряд!»
Она сказала: «То-то и оно-то!
У нас с тобой синхронный стук сердец!
Что птица я высокого полёта,
Хоть кто-то догадался наконец!»
Вот так, друзья. В нормальных мыслях все мы,
Пока любовь нам крышу не снесла! –
Уже на политические темы
Дианка целый диспут начала.
Любить, мол, перспективней и полезней,
Заместо чтоб оружием бряцать,
А то, что мир завис над самой бездной,
То это даже глупо отрицать!
И, стало быть, неважно на планете
Идут у человечества дела,
А вот любовь главней всего на свете,
Я это лишь недавно поняла!
Как будто бы с годами всё сильнее
Горит такой очаг в моём мозгу,
И с этою спецификой своею
Я ничего поделать не могу!
В моей душе, шальной и сумасбродной,
Стремления и помыслы чисты,
Иди сюда, мой рыцарь благородный,
На всей земле нас двое – я и ты!
Без лишних слов, не ведая сомнений,
Издав гортанный возглас боевой,
Она к нему присела на колени
И в подбородок чмокнула его.
И, к стулу неожиданно прижатый,
Он на неё смотрел, едва дыша,
Она была немного крупновата,
Но всё-таки собою хороша.
Сто восемьдесят – рост, не так уж мало,
И вес под девяносто килограмм.
«Вот этого мне только не хватало», –
Толян глазами шарил по углам,
Куда б ему забиться поскорее,
Чтоб он там растворился сразу весь,
В духовку, может, в шкаф, под батарею?
Но ты туда поди ещё залезь!
И как пойдёшь тут, братцы, на попятный?
Её заход – как выстрел из ружья:
«Теперь мне окончательно понятно,
Что вы такой же страстный, как и я!»
Диана своё дело знает туго.
Да и Толян, чего уж там, пожил.
Две молнии ударили друг в друга! –
Я так бы их роман определил.
Она его сейчас сожжёт, расплавит.
«Вот это да! – Толян разинул рот –
А как же твой Отелло? Ведь удавит,
И даже глазом, сволочь, не моргнёт!»
«Молчи, ты мой!» – она в ответ шипела,
Готовая к последнему броску,
И у него душа внутри запела,
И словно ток прошёл через башку.
И, призывая разум на подмогу,
Он нужный угол всё-таки задал:
«Да как-то неожиданно немного,
Я этого совсем не ожидал!»
На эти два часа, он чётко видит,
Их ничего не сможет разлучить,
Тут целая любовь, и тут не выйдет
Пофлиртовать и тихо соскочить.
Толян, как заяц, прыгал, кувыркался,
Крутился, улепётывал, как мог,
Он к занавескам плюшевым цеплялся
И залезал под самый потолок.
Они спасеньем стали для Толяна,
Он даже на руке натёр мозоль,
Пока на них летал, как на лианах,
Со шкафа вдоль стены на антресоль.
Он всё-таки отбился еле-еле:
«Хорош уже, держи себя в руках!
Дианка, ну чего ты, в самом деле,
Мы всё же на работе, как-никак!»
Глубинные рефлексы ментовски́е
Толян в себе не мог перебороть:
А ну как он недаром из башки ей
Сигнал любви идёт в живую плоть?
А вдруг в её душе другое что-то,
А вовсе не лирическая блажь,
А вдруг она специально, по расчёту,
Ходила только что на абордаж?
А, может быть, ее сомненья гложут,
Что он не просто так, залётный франт,
Не оптовик с весёлой наглой рожей,
А целый милицейский лейтенант?
Мол, сю-сю-сю, какой ты весь красивый,
Проверить чтоб самой исподтишка
Наличие его служебной ксивы
Во внутреннем кармане пиджака?
Конечно, это мраком всё покрыто.
Трава из-под гранитных серых плит
Не прорастёт. Узнай ещё поди ты,
Как под землёй там дело обстоит.
А тут уже и Жорик, наш Отелло,
Вернулся. Сразу видно, что не зря
Он два часа назад ушёл на дело.
Он притащил четыре пузыря.
И снова развесёлое застолье!
Толян, играя песню про Байкал,
Успешно оперировал бемолью,
Как сам он убеждённо полагал.
Любитель русских песен разудалых,
Он три аккорда знал наверняка,
При этом он на тех, кто меньше знал их,
Посматривал немного свысока.
Диана может разные задачки
Решать по ходу дела заодно –
Сухое обнаружилось в заначке,
Прекрасное грузинское вино.
Сухое можно вынести за скобки.
Там, кстати, был запас не так уж мал.
И Жорик, чтобы выпендриться, пробки
Зубами от бутылок отгрызал.
К нему один вопрос один был у Толяна:
А ты вот первый раз когда входил,
Подозревал в неверности Диану! –
А для чего ты в дверь-то позвонил?
Ведь это же такой сигнал тревоги,
Чтоб те, кто, каждый раз вот так шаля,
Успели унести скорее ноги,
Как крысы их уносят с корабля!
Ведь ты ж дезавуируешь идею,
Уж если так по-умному сказать,
По сути дела, вора и злодея
На месте справедливо наказать!
Ты главную задумку убиваешь –
С поличным их застукать. Это как?
И тот слегка потупился: «Ты знаешь,
Я самодур, но всё же не …к!
Конечно, можно было бы легко их
За глотку взять – её, да и его,
Вот я войду, застукаю обоих
В объятьях друг у друга, и чего?
Ты знаешь слово опция? Вот то-то!
Она как раз и будет у меня,
Чтоб не душить её с полоборота,
Дианку-то, а встать так вроде пня,
Войдя в свою уютную обитель,
Да и стоять секунд так сорок пять,
Чтоб смог уже Дианкин посетитель
Через балкон по-тихому слинять.
Да чтоб ещё он, этот самый кто-то,
Над самой бездной стоя, на краю,
Успел прикинуть высоту полёта
И линию движения свою.
Уж если ты настолько бесшабашен,
То что ж, лети и рожу не криви!»
…Толян был откровенно ошарашен
Подобными подходами к любви.
Чем дальше в лес, тем жизнь трудней и горше.
Беду почуял – вовремя свали! –
С той самою районной прокуроршей
Толян припомнил подвиги свои,
Мол, что сказать, тупой, как долото, я!
Когда ж до нас дойдёт, до сволочей,
Что план эвакуации – святое,
И в этом деле нету мелочей!?
«Друзей Дианки, – Жорик подытожил, –
Вгоняет в дрожь один мой только взгляд.
Там никого не надо бить по роже,
Они все сами в бездну улетят!
Их перспектива явно не пленяет
Лететь с балкона, жизнь свою губя.
Но, кто попал мне в лапы, пусть пеняет
Не на судьбу, а только на себя!
Ему, такому горе-кавалеру,
Не вариант идти со мной на «вы»,
Один кулак мой будет по размеру
Как две его примерно головы!
И, если он себе сломает шею,
В траву с балкона рухнув наповал,
Я чёткую позицию имею,
Что лично я его не убивал!»
«Да, мать честная, ты меня растрогал! –
Сказал Толян, – у всех своя судьба.
Отелло, ты продвинутый, ей-Богу,
Давай с тобою выпьем за тебя!»
Ну что, обмыли сделку, посидели.
Добавка есть. Объём не так уж мал.
У всех в душе истома, слабость в теле,
Отелло даже в кресле задремал.
«Он добрый, хоть на вид бывает грозный, –
Дианка промурлыкала любя, –
А ты вот знай, что это всё серьёзно,
Что я имею виды на тебя!»
Толян её к столу увёл, на кухню.
Она ему: «Огонь моей души
Насчёт тебя горит и не потухнет,
Все средства в этом плане хороши!
Да, Жорка мой – мужик не из последних,
Но общий ход вещей неумолим,
Что скупщик, он главнее, чем посредник,
И как мне с этим чёртом быть моим?
В его активе подвигов немало,
Он, хоть и спит, но он в меня влюблён,
Но, если чисто по функционалу,
Ты перспективней выглядишь, чем он.
Ты промышляешь делом этим хлебным,
Что хоть сейчас иди к тебе учись!
Мы в личном плане можем и в служебном
Сработаться с тобою и сойтись!»
Нет, не сказать, чтоб челюсть у Толяна
Отвисла сразу так уж до колен,
Но он сказал: «Прости, моя Диана,
Я вежливо спрошу, как джентльмен, –
