Сергей Владимирович Киреев
Чтоб человек не вымер на земле…
Одиннадцатая глава
Ну ладно. Сидеть можно долго
И тихо скулить в потолок.
Красивая чёрная «Волга»
Заехала в наш уголок.
И сразу пошли веселее
Печальные наши дела.
Подмога, как добрая фея,
Откуда не ждали, пришла.
Пронырливый, цепкий и ловкий,
Явился к нам как-то один
Начальник отдела с Петровки,
Серьёзный такой сукин сын.
Румяный, как спелая груша,
Он в отпуске так загорел,
Он трёп наш рабочий послушал,
Пустой кабинет осмотрел,
За шкаф заглянув, за портьеру,
Профыркал, подобно ежу:
«А если я помощь, к примеру,
По-дружески вам окажу?»
На фею-то он не похожий,
Он как-то поширше слегка,
Да в форму одетый, но всё же
Не зря наша дружба крепка.
Чтоб мыслить яснее и проще,
Он принял по стопке с Клещом,
Как будто в потёмках наощупь
Замок ковыряя ключом,
Зондируя так между прочим,
Мол, как там, чего, да куда:
«Пошепчемся, лясы поточим!» –
Обычная хрень, лабуда.
«Я долго болтать не любитель», –
Сказал ему Клещ, а в ответ:
«Стажёра в аренду возьмите,
У нас от него только вред!
Курсант милицейского ВУЗа,
Бывает и умным подчас,
Для нас он балласт и обуза,
А вам ничего, в самый раз.
Он мало чего понимает,
Его, если честно сказать,
Всего лишь одно занимает –
Дадут ли ему пострелять?
Он внутренне, в личностном плане,
Похожий на батьку Махно,
Которого нам на экране
Артисты играют в кино.
Вы все тут народ горделивый,
Спецуха, особая стать,
Какого-то там конструктива
От вас не приходится ждать.
Я к вам прикатил наудачу».
«Послушай, – сказал ему Клещ, –
Сейчас я тебе обозначу
Одну интересную вещь.
Мы – следствие, вот мы и ценим
Холодный и трезвый расчёт,
Поскольку к поставленным целям
Он нас напрямик и ведёт.
Другой я картины не вижу.
А опер, он всё же, скорей,
Ты как ни пинай его, ближе
К артисту по сути своей.
К стилистике этой серьёзно
Я вряд ли смогу отнестись.
Забудь их, прошу тебя слёзно,
Анархию и артистизм!
Чтоб попусту парня не мучить,
И нам от него не рыдать,
Не абы куда его лучше,
А к сыщикам в розыск отдать».
И вот, протянув ему лапу,
Полкан наш промолвил, Потап,
Ну, в смысле полковник Потапов,
Что он в педагогике слаб.
«Сказали, что ты безрассуден,
Я справки успел навести,
Воспитывать точно не будем –
Сказал он стажёру, – учти:
У нас тут с романтикой туго,
Забрось её лучше, сынок,
Подальше куда-нибудь, в угол.
Здесь пашут и падают с ног.
Долой разговоры пустые,
Лишь глотку щекочут они.
Инструкции будут простые:
Впрягайся и лямку тяни!
Желаю успешной карьеры,
Регалий тебе и наград!»
А дальше уже про курьера,
Который гонял в Ленинград,
Про камешки в общем и целом
Потап рассказал свой рассказ,
И что под особым прицелом
Вокзал Ленинградский у нас,
Что планы свои втихомолку
Меняет курьер этот наш,
Вот только что дали наколку –
Он в новый собрался вояж.
«Нам даже прислали приметы,
Но с личным составом беда –
Народа свободного нету,
Кто мог бы поехать туда.
С людьми, прямо скажем, не очень,
Не самый весёлый расклад, –
Одни отсыпаются с ночи,
Другие в засадах сидят.
Вот ты на вокзал и подскочишь,
А вдруг, наконец, повезёт?
С девчатами лясы поточишь,
На разный посмотришь народ.
Придурком побудь специфичным,
Мол, к родичам еду в колхоз,
А здесь, мол, хочу самолично
Увидеть большой паровоз!
Хлебальник разинь: ну и ну, мол,
Колёса-то как хороши!
Я даже такого не думал,
Хоть ты на нём землю паши!
В пальтишке задрипанном, рваном
Потрогай там окна и дверь,
Короче, прикинься болваном,
У нас таких любят, поверь!»
Стажёр об подошву окурок,
Зубами скрипя, загасил,
Дослушал спокойно и хмуро,
«А делать-то что?» – он спросил.
«Да, в общем-то, делать особо
Не надо тебе ничего,
Смотри потихонечку в оба,
И, может, увидишь его.
Я вижу – пацан не дурак ты,
Отделу нужна, не забудь,
Всего лишь фиксация факта,
Что поезд отправился в путь,
И в нём эта хитрая сволочь,
Курьер наш, проворный хорёк,
Отчалил, и Бог тебе в помощь,
Чтоб ты это дело засёк.
Глазами не шарь по нему там,
Мол, сволочь ты, плесень и слизь,
Постой там ещё полминуты
И сразу же нам отзвонись.
Ты должен, – сказал он стажёру, –
Спокойно его срисовать,
Не вздумай орать «Руки в гору!»
И ствол ему в рожу совать.
А то ведь у вас, молодёжи,
Как только врага увидал,
То сразу ему и по роже
Вот так вот с размаху и дал.
Ветрянкой какой-нибудь, корью
Так дети болеют порой.
Все правила писаны кровью.
Иди и учи их, герой.
Тут высшего нет пилотажа,
Два пункта запомни подряд:
Не лезь, куда старший не скажет,
И делай, чего говорят!»
«Да всё уже, понял, чего там, –
Курьер попытался привстать, –
Не надо меня идиотом
Заранее сразу считать,
А то я, как рыба на суше,
Верчусь на песке у ручья!»
«Сиди, – было сказано, – слушай,
Когда-то таким же и я
Отчаянным был и азартным
И малость немного дурным,
А кончил обширным инфарктом,
И, кстати сказать, не одним.
Пока голова не окрепла,
Ты сил понапрасну не трать,
Не лезь без напарника в пекло,
Чтоб кучкою пепла не стать».
«Не понял я ваших историй», –
Ответил стажёр невпопад.
«Не понял? Сходи в крематорий.
Там быстро тебе объяснят,
На кладбище можно, там тоже
Немало смышлёных ребят
Покоится с миром, но всё же
Не надо тебе в этот ряд
Без крайней нужды становиться,
Ищи себе правильный путь,
Зарезанной курицей-птицей,
Подстреленным зайцем не будь!
И помни ещё: их навалом,
Придурков вокруг и растяп».
Порезан был, позже узнал он,
И трижды прострелен Потап.
Не ради какой-то забавы
Потап это всё говорил.
Однажды во время облавы
Напарник его не прикрыл.
Уж лучше вообще в стороне бы
У стенки стоял, словно стул,
Он даже и трусом-то не был,
Не вовремя просто зевнул.
Короче, теперь у Потапа
Душа, как зашитый карман.
Мозгов не теряй тот растяпа,
И он бы сейчас не хромал.
«Давай-ка мы часики сверим, –
Потап продолжал инструктаж, –
Не вздумай шутить с этим зверем,
Уж будь так любезен, уважь!
Таких обходи стороною
В работе, в совместной гульбе, –
Оружие ближнего боя
Всегда у него при себе.
И, если чего, то впустую
Он тратить не любит слова, –
Вот так вот его аттестует
Секретная наша молва.
У нас уже сотканы сети,
И пусть он, зараза, не прост,
Там наши с утра его встретят
И сядут тихонько на хвост.
А дальше от точки до точки
Кто надо по следу пойдёт,
Весь сбыт отследить по цепочке
Мы сможем без лишних хлопот.
При этом не так уж и мало
Мы знаем о вкусах его,
О том, что горилку и сало
Он любит сильнее всего.
Наверно, сперва он немножко
Слегка попетляет в толпе,
А после уже у окошка
Расслабится в мягком купе.
Найди ещё парня задорней,
Он сотку себе самому
Накатит и шторку задёрнет,
И поезд умчится во тьму,
Кряхтя, словно старая кляча,
И всё, будь здоров, сукин сын!
Несложная, в общем, задача,
Но помни: ты будешь один.
Сынок, не криви свою рожу,
Опасен наш мир и жесток,
И помни, – Потап подытожил, –
Пока ты один – ты никто.
От этого не отвертеться,
И пусть, словно в стену шуруп,
Войдёт тебе формула в сердце,
Что мент без мозгов – это труп».
Стажёр согласился, но всё же
Не скажешь, что был очень рад:
«В игрушки играться, похоже,
Они тут со мною хотят!»
С души этот мутный настрой свой
Никак он не мог соскрести:
«Подумаешь, тоже геройство –
Объект, как корову, пасти!»
Он на задание поехал на метро,
И смех скрипучий холодил ему нутро,
Мол, что у вас там, нету тем поинтересней?
Вокзал. Платформа. Шум и гам, гудки-свистки,
Народ снуёт, как в минералке пузырьки.
Эй, где ты, гад проклятый? Нету! Хоть ты тресни!
Двенадцатая глава
А, вот же он, гуляет по перрону,
Как на букашек, смотрит на людей,
Высокий, важный, кепка, как корона,
Мол, я-то знаю, кто здесь всех главней!
Ну вот и всё. Минута до отправки,
Ну вот и прозвенели три звонка,
И местный пёс пролаял из-под лавки:
«Эй, вы, привет! Поехали! Пока!»
И он сейчас умчится, этот «скорый».
Объект с заветной сумкою в руке
Уже вошёл в вагон, и у стажёра
Как будто что-то щёлкнуло в башке,
Как будто накатило что-то свыше,
И он, ведомый ангелом своим,
Внутри себя отчётливо услышал:
«Не упускай его. Иди за ним!»
Вот так, мои ребятки дорогие, –
Стажёр, обычно весь такой орёл,
В глубоком сне как будто, в летаргии
К соседнему вагону подошёл.
Там проводник – холёный, разодетый,
В фуражке, в форме, чистый полицай!
«До Питера возьмёшь? Я без билета.
Десятку дам». «Нормально. Залезай!»
И он рубли собрал свои наощупь
В кармане куртки, сразу чтоб отдать.
Чем рожа вороватее, тем проще
С ней шкурные дела свои решать.
Плохой вагон, разбитый, всё не в кассу.
На ствол нагана руку положа,
Стажёр под стук колёс тихонько трясся
На третьей полке вместо багажа.
И мысли его путались и плыли:
Эй ты, балбес, со мною не шути,
Хлебай свою горилку из бутыли,
И хрен ты где соскочишь по пути!
Мои труды окупятся сторицей,
И, значит, я срублю свою маржу,
Я от Москвы до северной столицы
Его негласно сам сопровожу.
Вот так вот, мол, с рук на руки примите,
Я глаз с него в дороге не спускал,
Хотите, сразу к чёрту застрелите,
Хотите – с корабля его на бал,
С вокзала прямо, если быть точнее,
Отправьте – в КПЗ, в СИЗО, в дурдом,
Пусть ёрзает там, сволочь, как умеет,
Мы всё равно за шкирку их возьмём!
Меня отметят: ловок ты и прыток,
Да вроде бы и в тактике не слаб,
Вот в этом и маржа моя, прибыток,
Что мне спасибо скажет сам Потап!
И он ворочал сонной головою,
И вот уж полдороги позади.
Короткая стоянка. Бологое!
И, кто уже приехал – выходи!
Внутри стажёра тренькала как будто
Какая-то дурацкая труба.
Его вагон почти уже минуту
Стоял вблизи фонарного столба.
Нормальный столб. Ни овощем, ни фруктом
Его ты никогда не назовёшь,
И лишь витает в воздухе вокруг там
Какая-то невидимая дрожь.
И чья-то тень в сторонку проскользнула.
Да ладно уже, едем, чёрт бы с ней!
Но снова будто током тряхануло
Стажёра от затылка до ступней.
Какая тень? Курьер тот самый в спешке,
Что только что под боком рядом был,
Сорвался, соскочил, ушёл от слежки,
Он хвост на всякий случай обрубил!
Уже состав размеренно качался.
Стажёр, скользя спросонья, как по льду,
С безумной рожей к тамбуру примчался
И из вагона прыгнул на ходу!
Не дай нам Бог так жёстко приземляться.
Он рухнул, покатился, снова встал,
В падении сумев сгруппироваться,
При этом даже связки не порвал.
Пустой перрон. И стрелки циферблата –
Два острых и тяжёлых тесака –
Сигнал нам всем: за всё придёт расплата.
И ночь кругом. И холод. И тоска,
И фонари, как гипсовые слепки,
Что с мёртвых лиц когда-то кто-то снял,
И этот чёрт высокий, с сумкой, в кепке,
Он здесь. Вперёд! В погоню! Час настал!
Он воли не нашёл в себе и силы
Её в кусты подальше запулить.
О том, что жадность фраера сгубила,
Он долго будет после говорить.
И взглядом незамыленным и цепким
Прозрачную пронзая полутьму,
Стажёр издалека по этой кепке
Его засёк. Ну всё! Быстрей! К нему!
Курьер когда-то бегал стометровку,
И он на землю бросил свой баул,
И, лужи перепрыгивая ловко,
Куда-то вдаль отчаянно рванул.
Да, он готов неплохо был, но всё же
Он сам себя в итоге доконал
Своим рывком. Стажёр наш был моложе,
Быстрей и лучше. Он его догнал.
Ночной пустырь. Мерцающие звёзды.
И смерть как будто спит в складном ноже
В кармане у курьера. Пулю в воздух
Стажёр пустить намылился уже,
А дальше уж как дело повернётся,
И он перчаткой ствол уже протёр.
Когда противник сразу не сдаётся,
Совсем другой возможен разговор.
И пистолет заряжен боевыми,
И впереди – кирпичная стена.
И ночь. И десять метров между ними.
И, как прожектор, полная луна.
Я фильм смотрел, и я его запомнил,
Как там крутые парни точно в цель
Лупили из стволов. Ещё я понял,
Что значит настоящая дуэль,
И что безумству храбрых нет предела,
Борись и бейся из последних сил!
Там человек с ножом по ходу дела
Того, что с пушкой, ловко завалил!
Ну, с пушкой, это значит, с пистолетом,
Он бросил нож быстрей, чем тот успел
Спустить курок, и всё, мой друг, с приветом!
Вот так у них – кто храбрый, тот и цел! –
Кто смерти в рожу смотрит зло и зорко,
Вот этим дикий Запад и хорош.
Тот фильм – «Великолепная семёрка» —
На этот мой роман слегка похож.
А тут, наоборот, хороший – с пушкой,
Плохой – с ножом в руке, затих, как мышь,
И кто с кого в итоге снимет стружку,
Едва ли сразу так сообразишь.
И электричка выла, как белуга,
И вороньё вопило ей под стать.
Они стояли друг напротив друга
И не спешили дело начинать.
Стажёр, как будто всё ещё спросонья,
Чего к чему, прокручивал в башке,
И спрятанную финку под ладонью
В опущенной пока ещё руке
Он видел у курьера, нет, он чуял:
Всего лишь миг мелькнёт, и грянет гром,
Но был непрошибаем ни в какую
В спокойствии задумчивом своём.
Он был с утра не пивши и не евши,
Ну, раз уж так, он взял да закурил,
И семафор – скелет оцепеневший –
Вдали, впотьмах у станции застыл.
И завивался дым в круги и петли,
И, будь я там, я крикнул бы ему:
«Давай, стажёр, стреляй! Чего ты медлишь?
Оно уже не нужно никому,
Твоё геройство, ну его, ей-Богу,
Тебя сейчас завалят самого!
Своих не докричишься, не помогут.
Есть ты и он. И больше никого».
Вертясь, крутясь вприпрыжку, как придётся,
Фонарный луч по лезвию ножа
Отчаянным гулял канатоходцем,
Скользил, плясал, мерцая и дрожа.
Замах! Стреляй, стажёр, долой сомненья!
И он в движеньях точен был и строг.
Он руку вскинул раньше на мгновенье
И вовремя успел спустить курок.
По небу тучи мчались, словно кони,
Курьера что-то дёргало и жгло,
Он так, бедняга, толком и не понял,
Чего с ним только что произошло.
Его башка гудела, словно улей,
Стажёр его оставил не у дел,
Он выбил ему финку первой пулей,
При этом руку даже не задел!
В нём отказал внутри какой-то тормоз,
Он зашагал к стажёру – олух, псих!
«Стоять на месте, сука! Только дёрнись! –
Стажёр затвором щёлкнул и затих, –
Умрёшь, дурак!» Но тот с какой-то стати
Расставив руки, медленно шагал
По пустырю ночному, как лунатик,
Как будто он рассудок потерял.
Свинцовый шмель вопьётся в черепушку!
От пули нет спасенья. Жди её!
Стажёр опять поймал его на мушку:
«Ты так хотел. Решение твоё!»
И, хоть стажёр имел серьёзный стимул,
Чтоб враг его башку свою сложил,
Он всё-таки не снёс её: живи, мол,
Но кепку, уж простите, прострелил.
Всё. Нет короны. К чёрту улетела.
Король не то что гол, но лысоват.
Он в коматозе был, по ходу дела,
И лишь губами шлёпал невпопад.
И страх ему мозги терзал и тискал,
Коверкал и кривил его мурло,
Он понимал: стена здесь хоть и близко,
Но до расстрела дело не дошло.
«Да понял, всё, стою, – он чуть согнулся, –
Ты человек, я тоже человек!» –
Уже он окончательно очнулся
И вскинул наконец-то руки вверх.
Стажёр ворчал: «Ну что уже, получше
Пехоты не осталось среди вас?
Вообще-то ты легко ещё, голубчик,
Отделаться сумел на этот раз».
Без жертв пока. Все живы. Ну и чу́дно.
Да вот и, кстати, молод и удал,
На звук пальбы мгновенно, в три секунды,
Дежурный мент с вокзала прибежал.
И, машинально встречные считая
Трухлявые какие-то столбы,
Он скрёб затылок: «Ишь ты, мать честная,
Давно у нас тут не было стрельбы!
Он сверху наделён немалой властью,
И он свой лучший фокус провернул:
Железные браслеты на запястьях
Курьеру незаметно застегнул.
Его пробили быстро по учётам –
Судимость, где родился, срок, статья,
Немало, чёрт возьми, у них всего там
Нашлось насчёт житья его, бытья.
Он в банде – зам Ушастого, диспетчер,
Ну, и спецназ как будто заодно.
Во всесоюзном розыске, замечу,
Он был уже достаточно давно.
Он волком стал зубастым и матёрым,
Он десять лет держался на плаву,
Но по итогам встречи со стажёром
Отправлен был в наручниках в Москву.
Он сразу весь скукожился и сдулся,
Стал сморщенным и мелким, а стажёр
В столицу тем же вечером вернулся
И был к Потапу вызван на ковёр.
И он чеканил шаг в парадном марше,
Но перешёл на медленную рысь,
Когда ему мигнула секретарша:
«Там шторм двенадцать баллов. Берегись!»
Стажёр, павлином плавно выступая
И даже с ней чайку успев попить,
Вошёл к Потапу: «Здравия желаю!
Позвольте мне к докладу приступить!»
Потап сперва багровым стал, как свёкла,
Потом позеленел, как мох на мне,
И даже репродукция поблёкла
Про бурлаков на Волге на стене.
Какая-то оса вокруг летала,
Потап в неё графином запустил:
«Тебя тут только, сука, не хватало!
Ну как вы все достали, нету сил!
Вольно́ же вам, – он кверху палец по́днял, –
Дурацкие выписывать круги!
Но ведь в любом творении господнем
Должны же быть какие-то мозги!
И ты, стажёр, ведь я тебе долдонил:
Всего-то за курьером проследить
И сообщить о том, что он в вагоне,
И всё. И больше воду не мутить.
Там всё уже у вас в единый узел
Сплелось, когда он нож держал в руке.
Он их метает лучше всех в Союзе,
Там было всё у вас на волоске.
Ты в поезд прыгнул, плана не имея,
По ходу дела, тыква, не башка
У вас, у молодых, растёт из шеи,
Тебя ж могли зарезать, дурака!
Ну, как бы, ты нормальный, или кто ты?
Ну почему всё сразу враскосяк,
Вразнос пошло в твой первый день работы,
Ты книжек начитался или как?
Ты должен быть предельно осторожен,
А ты – балбес, безмозглый дикий зверь, –
На всю башку конкретно отморожен,
И что с тобою делать-то теперь?»
Он два часа орал, не унимался,
Железными зубами дребезжал:
«Ты кто вообще такой, откуда взялся?»,
А после руку так ему пожал,
Что у того зрачки аж потемнели:
«Спасибо, парень, если бы не ты,
То следствие бы наше еле-еле
Вот так среди унылой темноты
Катилось бы, как старая телега,
С колёсами, разбитыми в труху,
Уж сколько ты вокруг неё ни бегай.
И хрен бы нас кто понял наверху.
Ну всё, иди, – и бас его утробный
Глухим и тихим как-то сразу стал, –
Про ствол с боеприпасами подробней
Доложишь после, где ты его взял.
Тут особист уже, по ходу, трётся.
Подумай, что ты будешь ему петь
Насчёт ствола, а то ещё придётся
По двести восемнадцатой3 сидеть».
____________________________
3Ст. 218 УК РСФСР того времени – «Незаконное ношение… оружия…», довольно серьёзное преступление с реальными сроками лишения свободы.
Но лучше о весёлом. В нашей власти
Настроить мозг и душу на мажор,
Особенно когда тебе в финчасти
Вручают деньги, хоть ты и стажёр.
Ему червонец этот возместили,
Что он тогда всучил проводнику.
Мы, кстати, в тот же день его пропили,
Удав ещё кричал: «Ку-ка-ре-ку!»
Зачем? А потому что он проспорил,
Что результат вот-вот уже придёт,
Он думал, месяц, два ещё в дозоре,
Мы будем дохнуть, может, даже год.
Ему и не мечталось о сюрпризе,
Хоть красок он особо не сгущал,
А тут стажёр вдруг взял, да и приблизил
Тот ледоход, что Клещ нам обещал.
Да, прямо скажем, шумное такое
У нашего стажёра в первый день
Крещение случилось боевое,
Что долго ещё рожи набекрень
В застывшем виде были у начальства.
Потап три дня ходил с раскрытым ртом,
Что, кажется, бывало с ним нечасто,
Да никогда, но это всё потом.
Придирчивый мой критик сморщит рожу,
Мол, я не понимаю ничего!
Так ни один стажёр стрелять не может,
Да и откуда ствол-то у него?
Откуда? От верблюда! Я не знаю,
Верней, тогда не знал, сейчас скажу –
Тут линия сюжетная сквозная,
И я её в башке своей держу.
Стажёр был рад, что свой червонец промотал,
Он шёл домой и тихо-тихо бормотал:
«Любой расклад в бою реален и возможен.
Эй, вы! Не вам, а нам покатит фарт,
Не вы, а мы теперь ковбои, это факт,
Мы, как мустангов, вас отловим и стреножим!
Тринадцатая глава
Друзья, вы узнаете скоро,
Получите ясный сигнал,
Откуда был ствол у стажёра,
Когда он курьера догнал.
История, в общем, простая,
Тут долго тянуть не с руки.
Он вырос в предгорьях Алтая,
В сибирском селе у реки.
Он парнем был явно не хилым,
Мозги были тоже при нём
А звали его Михаилом,
Он запросто мог напролом
Без лишних пустых разговоров
С руками в карманах пойти
На пьяную злобную свору,
Возникшую вдруг на пути.
Я много чего вам о Мишке
Могу тут ещё рассказать.
Он в детстве кедровые шишки
Умел из рогатки сшибать,
Держал под подушкой двустволку,
С обрезом ходил по тайге, –
С оружием этого толка
Он был на короткой ноге.
Там те ещё были замашки:
Приставив приклад к животу,
Он запросто мог из мелкашки
Подбить комара на лету.
Да, мало известно в народе,
Что ствол – продолженье руки,
Обычный наш орган, навроде
Растущей из шеи башки.
Немного звучит странновато,
Но я бы тут спорить не стал,
Поскольку и сам я когда-то
Таёжные тропы топтал.
И Мишку пойму, как никто, я, –
Читатель мой, слушай сюда:
Оружие – это святое!
В лесу без него никуда!
Стажёр револьверное дуло
Поглаживал часто рукой,
Его к тренировкам тянуло,
Плевал он на тишь да покой.
Чем травы с полезным женьшенем
В корзинку ходить собирать,
Он больше любил по мишеням
В лесу на опушке стрелять.
Однажды медведь косолапый,
Такой же, как он, раздолбай,
Гуляя вблизи, тихой сапой
Подкрался к нему невзначай.
Усмешку недобрую пряча,
Он встал у него за спиной:
«Сейчас я тебя о…чу,
Чтоб мимо ходил, стороной!
А то что-то много людишек
В лесу стало нынче гулять
Ввиду сокровенных мыслишек
Малину мою пожирать!
Забудь, мол, подобную ересь,
И к мамке беги наутёк!»
А тот лишь присвистнул, не целясь,
И выстрелом шишку подсёк.
Она-то как раз и упала,
Медведю поставив фингал,
Когда он разинул хлебало
И зубы свои показал.
«Мишка косолапый
По лесу идёт,
Шишки собирает,
Песенку поёт.
Вот упала шишка
Прямо мишке в лоб,
Рассердился Мишка,
И ногою – топ!»
Мне кажется, это о Мишке,
Который в работе у нас
Не знал никогда передышки,
Придуман подобный рассказ,
Что в случае даже протеста
Поменьше бы надо борзеть,
Чтоб он понимал своё место,
Тот мишка, который медведь,
Какие к нему, супостату,
Предприняты будут шаги,
Забудь он ранжир свой и статус,
И кто тут хозяин тайги!
Вот так формулировал Мишка,
Наш будущий юный стажёр,
Свою эксклюзивную фишку,
Какой он ведёт разговор
С большим туповатым злодеем,
Что встал у него поперёк,
Мол, кое-чего мы умеем
Из серии жать на курок.
Мол, хлопотно будет не слишком
Любого из вас схоронить,
Уж если я выстрелом шишку
Умею на вас уронить.
Медведь тот умчался вприпрыжку,
Оврагами, в сторону, вбок,
Он главное понял, что Мишка –
Потомственный вольный стрелок,
Что Мишке прогнать его в шею
Не сможет никто помешать.
А Мишка уже посложнее
Задачи пытался решать.
Шутник, балагур и затейник,
Такой же элитный стрелок,
Двоюродный Мишкин брательник
Ему револьвер приволок.
«Привет тебе, друг мой, с поклоном, –
Он настежь раскрыл свою пасть, –
А как ты считаешь, слабо нам
В молекулу пулей попасть?»
Брательник был пьян, но не очень.
Ну что, мол, вперёд, Михаил!
И шутку его, между прочим,
Наш Мишка вполне оценил.
Хотя он и не был фанатом
Насчёт из ружья залепить
В мельчайший какой-нибудь атом
И пулей его расщепить,
Но, если уж ствол под рукою,
И руки твои не кривы,
Желание было такое
В глубинах его головы.
Молекула, атом, нейтроны.
Протоны, чего там ещё?
Да были бы только патроны,
Приклад бы ещё на плечо
Вот так надавил бы покрепче,
Чтоб жару начальству задать,
Чтоб меньше им сладкие речи
С высоких трибун задвигать!
Но старенький школьный учитель
Ему рассказал про баланс,
Про некие тайные нити,
Про связи времён и пространств:
«Не всё тут тебе трали-вали!
Он, атом-то этот, не прост,
Он мелок, подлец, и едва ли
Его ты ухватишь за хвост!
Тут, как ни старайся, не выйдет
Пальнуть по нему из ружья,
Его очень трудно увидеть,
Трудней, чем в траве муравья!
Вообще это мутная тема.
Найдя в ней системный расклад,
Внутри этой самой системы
Серьёзные люди сидят.
Они там отнюдь не с похмелья,
Ладонями стиснув виски,
В секретных своих подземельях
В специальные смотрят очки.
И строгий свой взгляд – во работа! –
В пространство вонзают, как нож:
«Эй, атом, голубчик, чего ты
Никак на контакт не идёшь?»
Там целая, типа, плеяда,
Их прямо, как молния в лоб,
Идея пронзает, что надо
В ловушку поймать изотоп!
Поймают. Поверь, – заключил он, –
С компанией этих ребят
Тягаться тебе не по силам.
Тебя самого расщепят.
Возьмут, если надо, под ноготь,
И всё, и привет, баю-бай!
Не надо молекулы трогать,
Иди лучше книжки читай!»
«Согласен – сказал ему Мишка, –
Не надо в молекулы лезть,
Ядро расщеплять – это слишком,
Получше занятия есть!»
Чтоб полным не быть недотёпой,
Он в клуб, в дом культуры пришёл
И книжку прочёл, «Дядю Стёпу»,
Что было там, то и прочёл.
Ещё одна умная книга
На полке пылилась в углу,
С ней целая вышла интрига,
Там сразу же в плен, в кабалу
Наш Мишка попал. «А чего так?» –
Народ меня спросит. А так –
Там автор конкретен и чёток –
Борис был такой, Пастернак.
Он дал нам намёк: «Извините,
Мы вместо, чтоб водку лакать,
Должны в сердцевину событий,
В рабочую суть проникать».
(«Во всём мне хочется дойти
До самой сути,
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До сердцевины,
До оснований, до корней,
До их причины».
и т. д., Борис Пастернак).
Ребята, насчёт Пастернака
Недолог мой будет рассказ.
Там вышла не то, чтобы драка,
Скорее, публичная казнь.
Коллеги его по искусству,
Советских писателей хор
Сказали: «Какой-то он грустный
С людьми у тебя разговор!»
Они раздолбали поэта,
Срубили его наповал:
«Все люди как люди, а этот
До сути дойти пожелал!»
Они оттянулись на славу:
«Смотрите, какой супермен!»
Читатель, я знаю их нравы.
Не хор там, а стая гиен.
Глумливая эта шарага
Его на куски порвала –
За «Доктора», скажешь, «Живаго»?
Да нет, тут другие дела.
Им строчка царапнула разум,
Что шустрый какой-то пострел
Без всякого сверху приказа
До сути дойти захотел.
Простая строка. Но вообще-то
В ней видится явственный знак,
Чего там в башке у поэта,
Какой он такой Пастернак.
Под током искрящийся провод –
Строка эта – вот я о чём,
А «Доктор Живаго» – лишь повод
Загрызть человека живьём,
Чтоб было понятно поэту:
До сути никто не дойдёт,
А, может, её даже нету,
Пойми, наконец, идиот!
И, если дошедший до сути
Поймёт, в чём она состоит,
И кто нами вертит и крутит,
То он будет в землю зарыт,
В глубокую яму закопан,
Чтоб там не стихи выражать,
А вместе с собратьями скопом
В одном котловане лежать.
Дай Бог там, ребята, не лечь нам –
Вот этого хочется мне,
Чтоб больше нам думать о вечном,
И меньше о всякой …не.
Долой перманентную пьянку!
Основу искать – вот наш хлеб! –
Нутро, сердцевину, изнанку
Явлений, событий, судеб!
Так вот, что касается Мишки,
Казалось бы, он тут причём?
Как раз у него-то в умишке
Всё то, что он в книжке прочёл
По поводу сути явлений,
В единый срослось монолит.
Он понял: поэт – это гений,
Когда он вот так говорит.
Да, умные книжки не зря нам
Порой преподносит судьба.
«Выносливым будь и упрямым, –
Подбадривал Мишка себя, –
По кочкам, канавам и лужам
Шагай напрямик, но учти,
Что, ежели ты безоружен,
До сути тебе не дойти!»
…Мой вывод таков, если вкратце,
Уж если свести все концы:
Я вам про писателей, братцы,
Скажу, что они молодцы.
Да, вот где зарыта собака,
Найди уже с ними контакт,
Бориса читай, Пастернака,
И будешь ментом. Это факт –
Срастёшься с любимой конторой,
Задор обретёшь и запал,
Как Мишка, герой наш, который
Стажёром впоследствии стал.
И пусть они рано ли, поздно,
В душе запоют соловьи,
Когда лейтенантские звёзды
Погоны украсят твои.
Хорошее дело, однако,
Полезное, я бы сказал,
А вот самому Пастернаку
Я б сразу полковника дал.
Эх, жалко он умер, а то бы
Отличным бы опером был,
И честно, без дури и злобы,
До сути всегда доходил.
Наш Мишка – не трус и не лодырь.
Он знал, куда силы девать,
Вот он и пошёл на два года
Отчизне свой долг отдавать.
В степи и в горах, в зной и в холод,
Нормально и честно служил,
Потом в милицейскую школу,
Приехав в Москву, поступил.
Конечно, он парень не промах,
Но староста курса, дебил,
Смеялся: «Ты лапти-то дома
В Сибири своей не забыл?»
Ему аж башку распирало
От мыслей. Он вскорости стал
Шестёркой того генерала,
Который нас плотно топтал.
А Мишка гулял, не печалясь,
На все эти глядя дела.
Курсантские годы промчались.
Петровка его приняла.
С ним чикаться долго не стали, –
С напутствием ясным, простым
В район нам как раз и отдали,
Мол, сами мудохайтесь с ним!
А дальше, читатель, ты знаешь:
Хоть был, прямо скажем, не рад,
Потап его взял – за глаза лишь,
Которые ярко горят!
Так вот, об оружии: Мишка
Его собирал с юных лет
Пытливый, смышлёный парнишка,
Теперь таких даже и нет.
В сибирской тайге, в старых сёлах
Народ был тогда боевой.
С гражданки ещё, с Халхин-Гола,
Потом со Второй мировой
Стволов сохранялся излишек –
В какой ты сарай ни зайди,
Там парочку старых ружьишек
Всегда было можно найти.
Ружьишки-то добрые были:
Уж если кто пришлый сюда
Пешком ли, верхом на кобыле
Забрёл ли, заехал – беда!
Ружьишки тебе объясняют,
А то и ручной пулемёт,
Чего с чужаками бывает,
Кто нос свой без спросу суёт
В глухие таёжные дебри,
Кто спутал в пути берега.
Не любит она и не терпит
Незваного гостя тайга.
Немало в итоге собрал он
Стволов этих, наш Михаил.
Он мёдом, и спиртом, и салом
Владельцам ружьишек платил.
Он их с переменным успехом
Не раз и не два, а сто два
На старом мопеде объехал,
Аж кругом пошла голова.
Таких даже нету на карте
Далёких заброшенных сёл,
Где Мишка устраивал бартер, –
Он сразу садился за стол
И спирт выставлял. Классно, круто!
Я сам вспоминаю подчас,
Что не было твёрже валюты
В советской Сибири у нас.
И мысль от затылка до брови
Ему бороздила башку:
Стрелок должен быть наготове,
Стрелок должен быть начеку!
Он в деле хитёр был и ловок:
Под нос недовольно бурча,
За пару драгунских винтовок
Канистру давал первача,
Мол, эх, прогадал, ты поди-ка! –
Он с виду был строг и суров,
А сам хохотать был до крика,
До клёкота в горле готов,
Аж сердце в груди колотилось
От тёплых застольных бесед,
Мол, вот оно, чудо, случилось!
Ещё один есть раритет!
Немало их там в общей массе
В коллекции было его –
«Беретта», и «Магнум», и «Шмайссер»,
И много другого чего.
«Смит-вессоны», кольты, наганы –
Он прямо над ними дрожал.
А я и скрывать-то не стану:
Он их нелегально держал.
Он всё понимал: «Да, рискую!»,
Зато был всегда начеку,
Под курткой отнюдь не пустую
Носил кобуру на боку.
И вот он с нами. Мы не то чтоб в дураках,
Но где-то рядом. Все пути у нас впотьмах,
Ещё не стала ночь глухая ясным полднем,
Но мы возьмём свои вершины. Друг, налей!
Чем выше в гору ты поднялся, тем светлей!
Да, банда крупная у них, но первый пойман.
