Сергей Платонов
Русская история
Московское княжество до начала XVI века
Во второй половине XIII и начале XIV века на северо-востоке Руси начинает возвышаться до сих пор незаметное княжество Московское. Прежде чем перейти к определению причин и хода возвышения этого княжества, скажем несколько слов об его главном городе – Москве. Начнем с первых известий о Москве и не будем касаться басен о начале Москвы, приведенных у Карамзина. Первые упоминания о Москве мы встречаем в летописи не ранее XII века. В ней рассказывается, что в 1147 году Юрий Долгорукий пригласил своего союзника, князя Святослава Ольговича Черниговского, на свидение в Москву, где они пировали (учинили «обед») и обменялись подарками. При этом не говорится, что Москва была городом, так что можно подумать, что в 1147 году она была селом, вотчиною князя. Это тем более представляется вероятным, что есть известие о построении Москвы-города в 1156 году. Известие это таково: «Того же лета (6664) князь великий Юрий Володимерич заложи град Москву на устиже Неглинны выше реки Аузы». Прямой смысл этих слов действительно говорит, что город Москва был основан на девять лет позже княжеского обеда в Москве-вотчине. Но этому не все верят: истолковать и объяснить последнее известие очень трудно.
Во-первых, оно дошло до нас в позднем (XVI веке) летописном Тверском сборнике, автор которого имел обычай изменять литературную форму своих более старых источников. Нельзя поэтому быть уверенным в том, что в данном случае составитель сборника не изменил первоначальной формы разбираемого известия, его редакция отличается большою обстоятельностью и точностью географических указаний, что намекает на ее позднее происхождение. Таким образом, уже общие свойства источника заставляют заподозрить доброкачественность его сообщений. Во-вторых, автор Тверской летописи, заявив об основании Москвы в 1156 году, сам же повествует о Москве ранее: он сокращает известие Ипатьевской летописи о свидании князей в Москве в 1147 году и ничем не оговаривает возникающего противоречия, не объясняет, что следует разуметь под его Москвой 1147 года. Это прямо приводит к мысли, что автор в данном случае или плохо сам понимал свой разноречивый материал, или же в известии о построении города Москвы хотел сказать не совсем то, что можно прочесть у него по первому впечатлению. И в том и в другом случае обязательна особенная осторожность при пользовании данным известием. В-третьих, наконец, сопоставление известия с текстами других летописей убеждает, что автор Тверского сборника заставил князя Юрия заложить град Москву в то время, когда этот князь окончательно перешел на юг и когда вся семья его уже переехала из Суздаля в Киев через Смоленск. По всем этим соображениям невозможно ни принять известия на веру целиком, не внести в него какие-либо поправки.
Так, из двух наиболее ранних известий о Москве одно настолько неопределенно, что само по себе не доказывает существования города Москвы в 1147 году, а другое хотя и очень определенно, но не может быть принято за доказательство того, что город Москва был основан в 1156 году. Поэтому трудно разделять тот взгляд, что время возникновения Москвы-города нам точно известно. Правильнее в этом деле опираться на иные свидетельства, с помощью которых можно достоверно указать существование Москвы только в семидесятых годах XII века. При описании событий, последовавших в Суздальской Руси за смертью Андрея Боголюбского, летописи впервые говорят о Москве как о городе и о «москьвлянах» как ее жителях. Ипатьевская летопись под 1176 годом (6684) рассказывает, что больной князь Михалко, направляясь с юга в Суздальскую Русь, был принесен на носилках «до Куцкова, рекше до Москве»; там он узнал о приближении своего врага Ярополка и поспешил во Владимир «из Москве» в сопровождении москвичей. «Москьвляни же, – продолжает летописец, – слышавше, оже идет на не Ярополк, и взвратишася вспять, блюдуче домов своих». В следующем, 1177 году (6685) летописец прямо называет Москву городом в рассказе о нападении Глеба Рязанского на князя Всеволода: «Глеб же на ту осень приеха на Москве (в других списках – Москву) и пожже город весь и села». Эти известия, не оставляя уже никаких сомнений в существовании города Москвы, в то же время дают один любопытный намек. В них еще не установлено однообразное наименование города: город называется то Московь, то Кучково, то Москва; не доказывает ли это, что летописцы имели дело с новым пунктом поселения, к имени которого их ухо еще не привыкло? Имея это в виду, возможно и не связывать возникновения Москвы с именем князя Юрия. Легенды о начале Москвы, собранные Карамзиным, не уничтожают такой возможности – их нельзя эксплуатировать как исторический материал для изучения событий XII века.
Так, оставаясь в переделах летописных данных, мы приходим к мысли о том, что факт основания Москвы-города в первой половине или даже в середине XII века не может считаться прочно установленным. С другой стороны, и торговое значение Москвы в первую пору ее существования не выясняется текстом летописей. Если вдуматься в известия летописей о Москве до половины XIII века (даже и позже), то ясна становится не торговая, а погранично-военная роль Москвы. Нет сомнения, что Москва была самым южным укрепленным пунктом Суздальско-Владимирского княжества. С юга, из Черниговского княжества, дорога во Владимир шла через Москву; именно Москва была первым городом, который встречали приходящие из Юго-Западной Руси в Суздальско-Владимирскую Русь. Когда по смерти Боголюбского князья Михалко Юрьевич и Ярополк Ростиславич пошли на север из Чернигова, именно в Москве, на границах княжения Андрея Боголюбского, встретили их ростовцы. Они звали Ярополка дальше, а Михалку, которого не желали пускать внутрь княжества, они указали: «Пожди мало на Москве». Ярополк отправился «к дружине Переяславлю», а Михалко, не слушая ростовцев, поехал во Владимир. Москва здесь рисуется как перекресток, от которого можно было держать путь и в Ростов, на север, и во Владимир, на северо-восток. Внутренние пути Суздальской Руси сходились в Москве в один путь, шедший на юг, в Черниговскую землю. Через год Михалко, выбитый из Владимира, опять идет из Чернигова на север по зову владимирцев. Навстречу ему выходят и владимирцы, его друзья, и племянник Ярополк – его враг. Первые хотят его встретить и охранить, второй желает не допустить его в занятую Ростиславичами землю. При разных целях враги спешат в один и тот же пункт – в Москву. Очевидно, в данном случае встречать Михалка всего удобнее было на границе княжества, с какой бы целью его ни встречали. Когда наконец Михалко и брат его Всеволод укрепились прочно во Владимире, князь черниговский Святослав Всеволодович, отправил к ним их жен, «приставя к ним сына своего Олга проводити их до Москвы». Проводив княгинь, Олег вернулся «во свою волость в Лопасну». Здесь опять не требует доказательств пограничное положение Москвы: княгинь проводили до первого пункта владений их мужей. Все приведенные указания относятся к 1175–1176 годам. Не менее любопытен и позднейший факт. Князь Всеволод Юрьевич, затеяв в 1207 (6715) году поход на юг, на Ольговичей («хочю поити к Чернигову», – говорил он), послал в Новгород, требуя, чтобы сын его Константин послушался и «дождася отца на Москве». На Москву пришел и сам Всеволод и, соединясь там со своими сыновьями, «поиде с Москвы… и придоша до Окы», которая была тогда вне пределов Суздальского княжества. В этом случае Москва ясно представляется последним, самым южным городом во владениях Всеволода, откуда князь прямо вступает в чужую землю, во владения черниговских князей. Пограничное положение Москвы, естественно, должно было обратить ее на этот раз в сборное место дружин Всеволода, в операционный базис предпринятого похода.
Но не только по отношению к Черниговской земле Москва играла роль пограничного города: с тем же самым значением являлась она иногда и в отношениях Суздальской и Рязанской земель. В 1177 (6685) году князь рязанский Глеб, нападая на владения Всеволода, обратился именно на Москву, как это указано выше. То же повторилось и в 1208 (6716) году: рязанские князья «начаста воевати волость Всеволожю великого князя около Москвы». Москва по отношению к Рязани представляется нам первым доступным для рязанцев пунктом Суздальской земли, к которому у них был удобный путь по Москве-реке. Этим путем так или иначе воспользовались и татары Батя, пришедшие из Рязанской земли, от Коломны, прежде всего к Москве.
Итак, следуя по летописям за первыми судьбами Москвы, мы прежде всего встречаем ее имя в рассказах о военных событиях эпохи. Москва – пункт, в котором встречают друзей и отражают врагов, идущих с юга. Москва – пункт, на который прежде всего нападают враги суздальско-владимирских князей. Москва, наконец, – исходный пункт военных операций суздальско-владимирского князя, сборное место его войск в действиях против юга. Очевидно, что этот город был построен в видах ограждения Суздальско-Владимирской земли со стороны черниговского порубежья. По крайней мере, об этом скорее всего позволяет говорить письменный материал.
Как маленький и новый городок, Москва довольно поздно стала стольным городом особого княжества. Наиболее заметным из первых московских князей был Михаил Ярославич Хоробрит, прозванный так за то, что он без всякого права, благодаря одной своей смелости сверг князя Святослава и захватил в свои руки великое княжение. Вскоре за Хоробритом московский стол достался князю Даниилу Александровичу, умершему в 1303 году, который сделался родоначальником московского княжеского дома. С тех пор Москва стала особым княжеством с постоянным князем.
_____________________
Припомним обстоятельства политической жизни Суздальско-Владимирской Руси. Вся она была в обладании потомства Всеволода Большое Гнездо; его потомки образовали княжеские линии: в Твери – Ярослав Ярославич, внук Всеволода, брат Александра Невского; в Суздале – Андрей Ярославич, внук Всеволода; затем, около 1279 года – Андрей Александрович, сын Александра Невского; в Ростове – Константин Всеволодович, в Москве – Даниил, сын Александра Невского, правнук Всеволода. Только земля Рязанская, политически и географически притянутая к совместной жизни с Суздальской Русью, находилась во владении не Мономаховичей, а младших Святославичей, потомков Святослава Ярославича. Из этих княжеств сильнейшими в XIV веке становятся Тверское, Рязанское и Московское. В каждом из этих княжеств был свой великий князь и свои удельные князья. Владимирское княжение существует без особой династии, его присоединяют великие князья к личным уделам. Последним из великих князей, княживших, по старинному обычаю, в самом Владимире, был Александр Невский, братья его, Ярослав Тверской и Василий Костромской, получив владимирское великое княжение, живут не во Владимире, а в своих уделах. Добиться владимирского княжения для князей теперь значит добиться материального обогащения и авторитета великого князя. Средства добыть великого княжения уже не нравственные, не только право старшинства, как прежде, но и сила удельного князя, поэтому за обладание Владимиром происходит борьба только между сильными удельными князьями. И вот в 1304 году начинается борьба за великое княжение между тверскими и московскими князьями – многолетняя кровавая распря, окончившаяся победой московского князя Ивана Калиты, утвердившегося в 1328 году с помощью Орды на великокняжеском престоле. С этих пор великое княжение не разлучалось с Москвою, а между тем за какие-нибудь тридцать лет до 1328 года Москва была ничтожным уделом: Даниил еще не владел ни Можайском, ни Клином, ни Дмитровом, ни Коломной и владел лишь ничтожным пространством между этими пунктами по течению Москвы-реки. Калита же в 1328 году владел только Москвою, Можайском, Звенигородом, Серпуховом и Переяславлем, то есть пространством меньше нынейшей Московской губернии. Что же дало возможность Москве получить великое княжение и увеличиваться и каким путем шло это возвышение?
На этот вопрос мы находим много ответов в исторической литературе. Карамзин, например, в пятом томе «Истории государства Российского» упоминает и таланты московских князей и содействие бояр и духовенства и влияние татарского завоевания. Татарское иго, которое, по его мнению, начало новый порядок вещей в исторической жизни русского народа, изменило отношения князей к населению и отношение князей друг к другу, поставило князей в зависимость от хана и этим имело влияние на ход возвышения Московского княжества. Карамзин находит, что «Москва обязана своим величием ханам». Погодин, возражая Карамзину, поражается счастливыми совпадениями случайностей, которые слагались всегда в пользу возвышения и усиления Московского княжества. Блестящую характеристику усиления Московского княжества дает нам Соловьев. В I и IV томах своей «Истории России» он не раз, говоря вообще о важном влиянии географических условий, отмечает выгодное положение Москвы – на дороге переселенцев с юга, на средине между Киевской землей с одной стороны и Владимирской и Суздальской с другой. По бассейну Москвы-реки переселенцы, идя с юга, оседали густыми массами и делали Московское княжество одним из самых населенных. Кроме переселенцев с юга, в Москву шли переселенцы из других областей Руси Северной – вследствие отсутствия в Московском княжестве междоусобиц и бедствий от татар. Население приносило князю доход, давало ему большие средства; мы знаем, что московские князья употребляли эти большие денежные средства на покупку городов и выкуп пленных из Орды, которых и селили в Московском княжестве. Срединное положение Москвы-реки между Новгородом и востоком (Рязанью) имело также весьма важное значение. Если мы всмотримся в географическую карту, то увидим, что Москва-река сокращала водный путь между Новгородом и Окою; следовательно, Москва лежала на торговом пути Новгорода и Рязани. Срединное положение Москвы было важно и для церковного управления. Митрополиты переселились из Владимира в Москву, потому что считали необходимостью находится в центральном пункте между областями севера и юга Руси. Таким образом, главное условие возвышения Москвы, по мнению Соловьева, это срединностъ ее положения, дававшая политические, торговые и церковные преимущества. В разных местах своего труда Соловьев указывает и на другие условия, содействовавшие успеху Москвы, – личность князей, деятельность бояр, сочувствие общества и так далее, но в оценке разных факторов он кладет видимое различие, одно – первая причина усиления и возвышения Москвы, другое – благоприятные условия, помогавшие этому усилению. Костомаров, излагая ход возвышения Московского княжества, объясняет усиление Москвы главным образом помощью татар и даже самую идею самодержавия и единодержавия трактует как заимствованную от татар. Бестужев-Рюмин находит, что положение князей при зависимости великого княжения от хана должно было развивать в князьях политическую ловкость и дипломатический такт, чтобы этим путем привлечь милость хана и захватить великокняжеский престол. Такою ловкостью и таким тактом обладали именно московские князья. Кроме того, усилению Москвы помогало духовенство, которому при владении большими вотчинами было выгодно отсутствие междоусобий в Московском княжестве, и сверх того полнота власти московского князя соответствовала их высоким представлениям об единодержавной власти государя, вынесенным из Византии. Далее деятельность бояр была направлена также на помощь московским государям. Что же касается до срединности положения Москвы, то К.Н. Бестужев-Рюмин считает это причиною второстепенною. С оригинальным взглядом на этот вопрос выступает Забелин. Он главное условие возвышения Московского княжества видит в национальном сочувствии, вызванном хозяйственною деятельностью московских князей. Народ, отягченный и татарским погромом, и междоусобными распрями князей, естественно, относился сочувственно к московским князьям. Эклектическим характером отличается мнение Иловайского, который главною причиною роста Москвы как политического центра считает пробуждение народного инстинкта; народ, который чувствовал опасность от татар, должен был сплотиться. Кроме того, Иловайский находил следующие причины, способствовавшие усилению Московского княжества: 1) географическое положение, дающее политические и торговые выгоды, 2) личность князей и их политику (князья самих татар сделали орудием для возвышения власти, что видно из борьбы между Тверью и Москвою); 3) определенная в пользу Москвы политика татар; 4) сочувствие боярства и духовенства; 5) правильность престолонаследия в Москве.
Разбираясь в указанных мнениях, мы видим, что вопрос о причинах возвышения Московского княжества не развивается и последнее по времени мнение не есть самое удовлетворительное. Мы должны различать те условия, которые были причиною того, что незначительное Московское княжество могло бороться с сильным Тверским княжеством, от тех, которые поддерживали Московское княжество в том положении, на которое оно встало благодаря первым, и помогли его усилению. В числе первых причин надо отметить: 1) географическое положение, давшее Московскому княжеству население и средства; 2) личные способности первых московских князей, их политическую ловкость и хозяйственность, умение пользоваться обстоятельствами, чего не имели тверские князья, несмотря на одинаково выгодное положение Тверского княжества и Московского. К причинам, способствовавшим усилению княжества, надо отнести: 1) сочувствие духовенства, выраженное в перемене митрополии; 2) близорукость татар, которые не могли своевременно заметить опасное для них усиление княжества; 3) отсутствие сильных врагов, так как Новгород не был силен, а в Твери происходили постоянно междоусобия князей; 4) сочувствие бояр и сочувствие населения.
Обратимся теперь к вопросу о том, как шло возвышение Московского княжества.
При Иване Калите Москва была владением второстепенным и заключала в себе не более шести городов и менее шестисот миль территориального владения. При Иване III, через какие-нибудь сто пятьдесят лет, Московское княжество простиралось уже на пятнадцать тысяч квадратных миль. Это возрастание шло двояким путем – примыслов или путем завоеваний. Московское княжество при Данииле получило Переяславль-Залесский, завещанный ему бездетным племянником Иваном Дмитриевичем в 1302 году. Сын Даниила Юрий отнял у соседей-рязанцев Коломну, лежащую при устье Москвы-реки, а у смольнян – город Можайск, находящийся при верховье Москвы-реки. Таким образом, приблизительно с 1308 года в руках московского князя находилось все течение реки Москвы.
Иван Калита, получив великое княжение владимирское, приобрел Кострому, Галич, Белоозеро, Перемышль, Углич, скупая города у бедных князей.
Сын Дмитрия Донского Василий получает от отца Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, Муром, Городец, Тарусу, Боровск. В завещании Дмитрия Донского замечательно одно любопытное место: великий князь завещает Владимир старшему сыну как свою вотчину помимо воли хана, что показывает, как сильны были уже тогда московские князья. В 1462 году Василий Темный завещал своим сыновьям уже около двадцати пяти городов.
Параллельно с территориальным возрастанием Московского княжества идет его политические усиление. В XIV веке Тверское княжество было сильным противником Москвы, а в XV веке при Иване III, оно является настолько ничтожным, что не в состоянии сохранить даже независимость перед возраставшим могуществом Москвы. И к другим княжествам московские князья начинают относиться как к зависимым удельным. Власть московского князя быстро росла и пользовалась громадным авторитетом уже при Дмитрии Донском, что видно из положения, которое он занимал в борьбе князей с татарами.
Одновременно с территориальным возрастанием Московского княжества и вместе с усилением его внешнего значения изменялись и отношения между князьями собственно московской семьи, и власть великого князя московского усиливалась вследствие известного порядка наследования и вообще семейных отношений, которые существовали в семье московских князей до половины XV века. Для изучения этого порядка мы имеем большое количество духовных завещаний московских князей XIV и XV веков. Постоянных правил, которыми бы устанавливался постоянный и однообразный порядок престолонаследия, не было: престолонаследие определялось каждый раз завещанием князя, который мог завещать свои владения, кому хотел. Так, например, князь Семен, сын Ивана Калиты, умирая бездетным, завещал весь свой удел жене – помимо братьев. Из завещаний видно, что князья смотрели на свои земельные владения как на статьи своего хозяйства и совершенно одинаково делили и движимое имущество, и частные земельные владения, и государственную территорию. Последняя обыкновенно делилась чересполосно. Московская земля делилась на несколько участков, которые отличались друг от друга по хозяйственному значению или по историческому происхождению. Каждый наследник получал свою долю и в каждой статье движимого имущества. Самая форма духовных грамот князей была та же, что и форма духовных завещаний частных лиц, точно так же они совершались при свидетелях и по благословению духовных отцов. По княжеским завещаниям можно проследить и отношения князей друг к другу. Каждый удельный владел своим уделом независимо, но младшие удельные князья должны были слушаться старшего, как отца; а старший должен был заботиться о младших, но это были скорее нравственные, нежели политические обязанности. Значение старшего брата обусловливалось чисто материальным, количественным преобладанием, а не излишком прав и власти. Так, например, Дмитрий Донской дал старшему из пяти сыновей треть всего имущества, Василий Темный – половину, а Иван III – три четверти имущества. Так как доля старшего постоянно количественно увеличивалась сравнительно с младшими, это давало ему возможность все большего и большего влияния на младших князей. Благодаря таким особенностям из преобладания чисто семейного, материального, гражданского мало-помалу развивалось преобладание государственное политическое, – иначе говоря, создавалось единодержавие в княжестве.
До середины XV века московские князья все-таки еще были удельными владельцами, которых трудно назвать политическими деятелями и за которыми доселе сохраняется название хозяев, скопидомов. Так характеризует их Соловьев и другие историки. Политика этих князей не государственная, они скорее преследуют частные цели удельного княжеского дома. Эти особенности исчезают со вступлением во власть (1462) Ивана III Васильевича. С этого времени начинается иной порядок, и строится он именно под влиянием национальных идей.
Московское княжество при вокняжении Ивана III было обширным и сильным уделом, соседями которого были Новгород, Псков, Литва, Казанское царство и слабые уделы (Тверь, Рязань и др.).
Преследуя политику своего отца, Иван Васильевич попробовал тронуть Новгород. Новгород понял грозившую опасность и стал искать опоры в Литве. Тогда Иван III из-за сношений Новгорода с Литвой объявил ему войну. В июле 1471 года Иван Васильевич с войском сильно разорил Новгородскую область и подступил к Новгороду. Тот, не получив помощи от Литвы, не захотел войны и потому поспешил заключить мир, заплатив пятнадцать тысяч рублей, отказался от союза с Литвой и обещал посылать для посвящения в Москву лиц, избираемых на должность новгородского архиепископа. На этот раз Иван III пощадил городское самоуправление, но, когда новгородцы снова стали сноситься с Литвой и независимее держаться по отношению к Москве, он предпринял новый поход в 1478 году и без труда окончательно подчинил себе Новгород, уничтожив его вечевую жизнь. Этому последнему походу придан был такой характер, как будто московские войска в охрану народности и православной веры шли на новгородцев, отступивших от православия и передавшихся литовскому иноверному князю. Одновременно с Новгородом Иван III по частям завоевывал и новгородские области, то есть земли, волости (Вятка). Но Псков благодаря покорности великому князю сохранил тень своей самостоятельности и отсрочил свое падение.
По отношению к Твери и Рязани великий князь держался столь же крутой политики. В 1500 году умер великий князь рязанский Иван, оставив своего сына под опекой его матери и бабки, которые вполне слушались великого князя. В 1484 году, воспользовавшись сношениями тверского князя Михаила Борисовича с Литвой, Иван III объявил ему войну и осадил Тверь. Город сдался без боя, а Михаил убежал в Литву. В 1463 году князья ярославские, а затем и ростовские и белозерские уступили свои владения Ивану.
Татарская Орда не представляла в княжение Ивана III одного нераздельного государства, она распалась на несколько орд (Золотую, Казанскую, Крымскую), которые находились между собою в постоянной вражде, искусно поддерживаемой Иваном III. Татары часто делали нападения на русские окраины и опустошали их. Иван III попробовал действовать против татар самими же татарами. Он приглашал к себе на службу татарских царевичей, давая им в награду земли, и таким образом противопоставлял татарам их же соплеменников. Видя слабость Золотой Орды, Иван III понял, что наступило время окончательно свергнуть иго. Это была, разумеется, старая заветная цель московских князей, к которой они все стремились неуклонно, но осторожно. Некоторые приписывают смелость Ивана III в разрыве с ханом внушениям Софьи (Палеолог), его жены, которая не могла сносить хотя бы и тени зависимости от татар. Как бы то ни было, но с 1480 года не стало и номинальной зависимости Руси от татар.
Если мы вспомним еще удачные столкновения Ивана III с Литвой, то будем иметь полный перечень его громадных политических успехов. От Литвы Иван Васильевич потребовал возвращения всех русских областей, называя себя при этом князем всея Руси, а земли литовско-русские – вотчинами своих предков. Московские князья, как видно, перестали смотреть на себя только как на хозяев. Исторические воспоминания о древних русских областях обратились в политические притязания, и у московского князя явилось представление о себе как о едином государе всей Русской земли.
В 1505 году, умирая, Иван оставляет духовное завещание, по которому старшему сыну Василию отдается большая часть земель – более трех четвертей всех городов, остальная часть делится между прочими четырьмя сыновьями. Власть этих последних совершенно иного свойства, чем власть старшего, – они играют роль простых вотчинников, не имеют права чеканить монету и самостоятельно сноситься с иностранными государями. Таким образом, Василий III по завещанию отца отличен не только количеством, но и качеством прав: он политический владетель, они – привилегированные землевладельцы.
Что касается до личности Ивана III, то историки смотрят на нее различно. С.М. Соловьев говорит, что только счастливое положение Ивана III после целого ряда умных предшественников дало ему возможность смело вести общирные предприятия. Костомаров смотрит на него еще строже – он отрицает всякие политические способности в Иване, отрицает в нем и человеческие достоинства. Карамзин же оценивает деятельность Ивана III совсем иначе. Не сочувствуя насильственному характеру преобразований Петра, он ставит Ивана III выше даже Петра Великого. Гораздо справедливее, спокойнее относится к Ивану Бестужев-Рюмин. Он говорит, что хотя и много было сделано предшественниками Ивана и ему было легче работать, тем не менее он велик потому, что завершил старые задачи и умел поставить новые вопросы, – именно Иван III поставил решительно вековой вопрос об отношениях Литвы и Москвы.
Василий III походил на своего отца и продолжал его политику – внешнюю, и внутреннюю. Он уничтожил самостоятельность Пскова, последних удельных княжеств, Рязанского и Северских, и после упорных войн с Литвою отнял у нее Смоленск в 1514 году. Отношения его к Крыму и Казани были постоянно враждебны, он и в этом случае не отступил от политики Ивана и старался иметь влияние на дела Казани и Крыма. Во внутренних делах Василий отличался властолюбием и суровостью. Он с братьями обращался строго, показывал над ними свою власть и в частных делах – так, например, брату Андрею долго не позволял жениться. С боярами он обращался надменно и не любил, если ему противоречили в Думе. Известно, например, что боярин Берсень-Беклемишев был выгнан им из заседания только за то, что осмелился выразить возражение. Бояре жаловались, что он все дела решал «сам третей у постели», и что советниками его являются дьяки.
Рассматривая явления эпохи Ивана III и Василия III, замечаем, что в их княжение совершилось действительное объединение великорусской народности и московский князь получил значение национального государя; благодаря этому изменился характер внешней политики и внутреннее значение и положение великого князя, ныне государя.
Внешняя политика при первых московских князьях ограничивалась сношениями с татарами и отношениями к соседним уделам, причем преследовались удельные интересы московского князя. Во время Ивана III и Василия III позорная дань татарам кончилась, и последние самостоятельные княжества, еще оставшиеся в Северной Руси, окончательно подчинились Москве. Вместе с тем изменился и характер внешней политики, которая становится политикой государственной, преследует интерес не удела, а народности. Московскому государству приходится иметь дело уже не с единоверными и единоплеменными удельными князьями, а с иноземными и иноверными государствами – с Литвой, Польшей, германским императором, завязываются с ними дипломатические сношения, и начинаются с этого времени путешествия иностранцев в Москву, не заезжавших прежде в Россию дальше Новгорода.
Зная, что в Литве находятся многие русские области, московские князья усваивают мысль, что это их древние вотчины, и продолжают дело объединения уже на литовской земле (а не только на великорусской). Такой взгляд московских князей выразился в ответе Ивана III литовскому послу на жалобу последнего, что московский государь захватил чужие вотчины, не имея на них никакого права: «Короли Владислав и Александр хотят против нас за свою вотчину стоять; но что называют короли своею вотчиною? Не те ли города и волости, с которыми князья русские и бояре приехали к нам служить и которые наши люди взяли у Литвы? Папе, надеемся, хорошо известно, что короли Владислав и Александр отчичи Польского королевства да Литовской земли от своих предков, а Русская земля от наших предков из старины наша отчина».
