Сергей Николаевич Прокопьев
От Гудзона до Иртыша крыша едет не спеша
Добираться до рабочего места только в одну сторону было два с половиной часа, последние две недели, как запустили отопление, Миша ночевал на рабочем месте… Пять дней ему помогал Коля Укротитель пчёл. Руки у него росли даже не из заднего места: ни перила шкуркой обработать, ни стены отшпаклевать. Приходилось всё доделывать, переделывать. Дине Миша ничего не сказал, но был рад, когда Колю с головой отвлекли полы в супермаркете. Каким Коля мог заниматься ремонтом, в свободные от полов время, осталось тайной для Миши.
Безвыездно работать в Лонг-Айленде было выгодно по всем позициям. Особенно – карману. Миша, наделённый Диной правом самоконтроля, лично вёл табель учёта рабочего времени и ставил себе по двенадцать-четырнадцать часов. Без мухлежа. Что ещё делать на выселках, как не работать? А значит – хороший приток в бюджет. В то время как отток нулевой. Экономический феномен заключался в отсутствии трат на пропитание. Не подумайте: Миша последовал примеру подвига Гены Сватова с его голодной нью-йоркской диетой. Помог массовый психоз американцев.
Как уже говорилось выше, янки, подсаженные на компьютерную технику, были перепуганы до смерти в 1999 году газетными слухами, что 1 января 2000 года наступит национальная катастрофа. Вся глобальная система банковских расчётов в одночасье полетит в тартарары из-за компьютерной неразберихи. Рухнет при попытке перейти от трёх девяток к трём нулям. Электричество погаснет, вода в кране иссякнет, с полок магазинов сметут всю еду. Это русского горожанина, закалённого экономическими и социальными реформами, трудно запугать. Он мыло из суслика сварит, самогонку в морозильнике сварганит (автор не шутит – есть такой рецепт самогоноварения), за мясом в деревню сгоняет. А как быть американцу, если его выживаемость зависит на сто процентов от полок магазинов? У него полное затмение, где что растёт, из чего берётся. Ему кажется всё сразу в упаковке и появляется на свет. К примеру, у Дины захудалой грядочки с луком на своей земле нет. Пять соток под газон отведены. Ну, вскопай ты грядочку – моркошку, свёколку, лучок, укропчик, петрушечку посади. Приехала на субботу-воскресенье на катере кататься, нарвала зелени, салатик сделала – как хорошо! Будут американцы кверху задницей в земле ковыряться.
И вдруг объявляется перспектива конца света. Мы смеялись над нашими бабушками и родителями, которые всегда имели дома на чёрный день запасы муки, сахара и спичек. Американцы, охваченные паникой, закупали грузовиками предметы первой и остальных необходимостей. У Дины в доме кладовка три на три метра, стеллажи по всем стенам, до потолка была забита. Консервы коробками, вплоть до чищенной картошки в банках. Крупы. Сахар. Кофе. Сухое молоко. Батареек несколько неподъёмных упаковок. Свечи. Моющие средства. Готовилась продержаться с этим закромами не один месяц до нормализации компьютерной жизни.
Тревога оказалась ложной. Дина разрешила Мише всё, что ни пожелает, брать из запасов на конец света. Работник ни в чём себе не отказывал. Ни в батарейках к плейеру, ни в мыле с зубной пастой. И конечно – всякие гуляши, голубцы, ветчины и колбасы консервированные. К тому времени оснастился видеокамерой, дабы посылать Татьяне репортажи американской эпопеи. Кормовые запасы кладовки первым делом задокументировал на видео с красочными комментариями. Этакий репортаж, как американцы сами себя до смерти напугали!
Обстоятельно записал на видео интерьер и экстерьер дома, прилегающий участок, из которого уже лезла травка нового урожая. На заднем дворике росла берёзка, пока безлистная. По нашим понятиям – уродица, ствол, в руку толщиной, лишь на метр от земли прямой, а дальше, будто болезнь корёжила бедняжку. Не для данной породы зелёных насаждений климат.
«Как хочется к настоящим берёзкам! – комментировал Миша съёмки. – Прижаться к прохладному стволу щекой, соку попить!..»
По соседству стоял длинный одноэтажный дом. Хозяева в приличном возрасте, особенно он. В русском языке девственен, но при знакомстве обрадовался:
– Тёзука! – и представился, – Майкл.
И скажи после этого в упрёк Антону, что земной шарик не большая деревня. В войну дед гонял в Советский Союз самолёты через Дальний Восток. Тогда и усвоил, что Миша и Майкл – «тёзуки». Над Омском, говорит, пролетал. Земеля да и только.
Деда Майкл был горячих кровей. В воздушном пространстве уже не получалось остужать темперамент, зато в гараже, кроме «Тойоты-короллы» супруге по хозяйственным нуждам ездить – стояли спортивные двухместные «Ягуар» и «БМВ». Игрушечки! Ослепительно малиновый с синим откидывающимся верхом «БМВ»! И хищно-чёрный «Ягуар» 1966 года выпуска.
На них летал дед по земной тверди. А ещё была страсть – сверхскоростные катера. Таковых тоже имелось два экземпляра. Как гоняет на катере тёзка, Миша вживую не видел, но лицезрел на фотографиях, что висели по стенам. В воде один винт, остальное, задрав нос, летит над водой, узким брюхом рвёт воздушный поток. Не только на фото ощутил Миша ассовость тёзки. До пустоты в желудке почувствовал, когда согласился проехаться с лётчиком-истребителем на «БМВ». Сразу со старта сердце пассажира заныло по поводу отсутствия катапультирующего устройства.
Такой был деда Майкл. Его пример говорил, американцы, как и русские, азартный народ. Миша, набирая американские видеокадры для Татьяны, напросился к Майклу в гости, заснять интерьер дома. Жена Майкла (вторая, как пояснила Дина) – Кэт – полная говорливая дама, лет на восемнадцать младше мужа и рукодельница, каких поискать. Есть у американцев родство с русскими! На стенах, диванах, креслах образцы лоскутного шиться пэчворка по ихнему. А также галерея вышивок с пасторалями, цветами, оленями на лужайке… Руки Майкла тоже не только на штурвале самолёта, руле «Ягуара» и катера были искусны. Моделист был. А также коллекционер. В большой дом, походил на музей, совмещённый с модельным клубом дворца пионеров. Телефонный аппарат времён Эдисона, стоящий на антикварном комоде. Под потолком модели самолетов, дирижаблей. На шкафах домики деревянные. На каминной полке парусник и паровоз. Железную дорогу Майкл тоже любил. В здоровенном с большими окнами гараже, кроме «Ягуара» и «ВМВ», стоял стол размером с бильярдный, а на нём детская железная дорога. Тоже раритет, судя по всему. Рельсы, водокачка, вагоны пассажирские, товарняки, паровоз с обувную коробку, вокзал, будочка стрелочника. Фигурки рабочих с лопатами у путей… Всё это вобрал в видеокамеру Миша под американское тарахтенье хозяйки Кэт, которая взяла на себя роль экскурсовода. И её мало занимало, что экскурсант не силён в английском.
Майкл иногда заходил к Мише по-соседски. Наблюдал за трудовым процессом. Уважительно кивал головой, дескать, молодец. Усиливал оценку, выставив большой палец. Кое-что помнил из полётов в Советский Союз
– Наш человек! – рассказывал Миша Антону. – Но выпить по-соседски ни разу не предложил.
– Поди-тка боялся тебя. Если общался в войну с русским солдатом, значит, на себе испытал, что такое наш брат за столом. Представляешь, как их встречали с новыми самолётами!
– Не знаю, не знаю.
– Думаю, просто жмот. Ну выпили бы по пятьдесят граммов виски. Даже кофе ни разу не предложил.
В ту ночь Мише не спалось. Попробуй усни, когда за стеной светопреставление. По крыше, окнам колотил дождь. В требовательном стуке читалось: «Откройте подобру-поздорову!» Будто хотел со своей стороны испытать дом водой.
Миша поднялся в четвёртом часу, разжёг камин. Это блаженство у живого огня ему разрешалось. Даже поощрялось, Дина попросила сжечь испорченный потопом паркет. Вывозка мусора – дорогостоящая операция.
Огонь заметался от ветра, залетающего в трубу, запахло дымком.
«Может, мы с Таней реанимируем прошлогодний снег?» – с тоской в душе подумал Миша, глядя на скачущее пламя.
В доме соседей есть цветная фотография: седовласый Майкл гордо восседает в кабине допотопного истребителя времён второй мировой войны.
– Museum! – ткнул пальцем в фото Макл.
Миша и сам видел, что самолёт на привязи.
Вдохновенное лицо на фото говорило, стоило Майклу втиснуться в кабину, положить руку на штурвал, и сердце зачастило – эх! сигануть бы под облака! Полететь в солнечном просторе!
Да напрасный труд! Промчались золотые денёчки! Не воротишь, не вернёшь то красивое времечко! Может, и у них с Таней такая же петрушка? Музей для исторических воспоминаний?
Миша набрал Казань.
– Здравствуй! – запела трубка. – Чувствовала, что позвонишь! Соседка спрашивает: ты что, как блаженная, с утра светишься? Она всё ругается, я немного поделилась с ней. Она, нее девочка, мол, телефонные страсти разводить! А я сегодня проснулась и вспомнила, как ты перед дипломной практикой приехал. Помнишь, мои родители были в Сочи?..
– Ещё бы! У меня такое ощущение: мы за четверо суток ни разу не вышли из квартиры.
Таня жила в десяти минутах ходьбы от аэропорта, воздушная гавань Казани была в ту золотую пору почти что в городе, троллейбус ходил. В здании аэропорта имелось уникальное заведение для тех аскетических времён – ночной ресторан. Единственный в городе. Но безымянный. Студенты КАИ окрестили злачное заведение «АПэ». Отчасти от «аэропорта» производная, кроме того – в вычислительной машине «Наири» был режим работы «АП».
– А не сходить ли в «АПэ»? – могла ударить в общаге сумасбродная идея среди ночи. Сумасбродная, не значит, тут же погашенная здравым смыслом. Как раз наоборот. Трёх рублей вполне хватало выпить по стакану, а то и паре, вина, закусить беф-строганов или азу по-татарски.
Так и случилось у Миши с Таней в последнюю из четырёх ночей добровольного заточения. Захотелось шампанского. Утомлённые нежностью, вышли из подъезда, и вдруг оказалось – за пределами их счастливого уединения резко похолодало. Обойдя партизанскими тропами лето, осень дохнула студёной свежестью, ворвалась неласковым ветром в начало августа… На Тане платьице, от комаров не спасёт, на Мише и того смешнее – футболка-сеточка. Да не возвращаться домой, когда аппетит разыгрался утолить жажду вкусно пузырящимся вином. Крепко обнялись для сохранения тепла…
– Кстати, у меня тоже в памяти, – поделилась в трубку Таня, – одна длинная-длинная ночь. Темнота, тишина во всём доме. Мы засыпаем, просыпаемся. А в отдалении постоянный гул самолётов. Но ведь не могли мы не ходить за хлебом, продуктами?
– Как-то среди ночи борщом кормила. Варила, поди, днём?
– Да уж, наверное!
В «АПэ» было пусто и сонно, лишь в дальнем углу расположилась компания парней, у одного руки по плечи густо покрытые татуировками. Тане компания не понравилась, передумала сидеть за столиком. Миша купил шампанское на вынос. Плитку шоколада.
– Всё равно должен открыть! – сказал официант. – Так положено.
Пили из горлышка на обратной дороге, прыскали друг на друга хмельную жидкость, целовались мокрыми от вина губами… Кормили друг друга шоколадом.
– Помнишь, – засмеялся Миша, – ты среди ночи как грушу трясла меня?
– Я перепугалась – сердце заломило! Показалось – не дышишь. Просыпаюсь, а ты в подушку лицом уткнулся, и тихо. Зову: «Миша! Миша!»
– Я проснулся, по голосу понял твой испуг. Притаился для смеху.
– У меня в голове: что делать? Массаж сердца? Искусственное дыхание?
– И давай меня трясти за плечо! Чуть руку не оторвала!
– А ты свалился на пол и зарычал тигром.
– А ты разревелась в три ручья!
– Тебе бы так! А ещё, помнишь, мечтали улететь вдвоём на край света?
– Прилетай, я уже здесь! Горит камин, пахнет дымком, дождь беснуется за стеной! Познакомлю с дедом Майклом. Вот асс! Прокатился с ним на «БМВ» и сразу вспомнил анекдот, как мужик впервые прыгнул с парашютом и говорит, приземлившись: «Теперь-то я знаю, откуда адреналин прёт!»
– А ведь мы в те четыре дня побывали на счастливом краю света…
Счастье было где-то рядом
Миша с институтских шабашек усвоил: работа не должна быть каторгой, когда пашешь рога в землю – нет времени в гору посмотреть. Не потопаешь – не полопаешь, но и без отдыха недолго ноги в гроб протянуть. Американская шабашка не исключение из правил. С Ниагарой получился прокол, зато на столичный град Вашингтон поглазеть съездил. Ничего особенного, да отметился башмаками у Белого Дома и Капитолия. В Атлантик-сити дураком надо быть не съездить. Во-первых, говорят, тот в США не бывал, кто Атлантик-сити не повидал, во-вторых – в мёртвый сезон задаром экскурсия. Всего семнадцать долларов за всё удовольствие. Дорога бесплатная, а она не ближний свет – туда и обратно на автобусе шесть часов в сумме. Плюс кормёжка разовая, тоже за счёт фирмы. И семнадцать долларов тебе возвращают, как на место доставят: пусти в игру, ощути казиношный азарт.
Не надо быть семи пядей в любом месте, раскумекать – чистой воды заманишка. Ведь не в музей приехал, где экспонаты руками не трогать. Здесь с точностью в обратную сторону: хватай со страшной силой. Город-казино. Только игральные заведения и гостиницы, чтобы отдохнуть в перерывах между проигрышами. Километры самых разных казино. И напропалую азартные игры под девизом: ты был ничем – вдруг станешь всем! Кругом автоматы, то в одном, то в другом как загремит сладостный звук: квоттеры – монеты в двадцать пять центов – водопадом в металлический лоток хлынули. Ещё один везунчик гребёт счастье лопатой. Значит, вот-вот и к тебе оно подвалит.
В Атлантик-сити Миша на пару с Ритой, подмышки бриты, поехал. Мише фарт на семнадцать начальных долларов не пошёл, а Рите повезло! Опа! – зашумел волнительно автомат, изрыгая квоттеры, запел гимн удаче. Сначала волнение на пяти долларах закончилось. А потом семьдесят пять как ахнет! Подставляй скорей мешок.
– Остановись! – тормозит Миша разбогатевшую сдуру подругу.
– Ты чё?! – Риту страсть обуяла, глаза сверкают охотничьим блеском. – Раз пошла такая масть, хватай фортуну за хвост, пока не опомнилась!..
Счастье было где-то рядом, получи в него снарядом.
Ещё один раз пятьдесят долларов огребла, а потом полетела под гору. Проигралась в пух и прах. Хорошо не тот пух с прахом, когда пулю в лоб и весь скандал. Особо нечего было просаживать – сто двадцать долларов всего-то и наскребла по всем сусекам кошелька, как Миша не хватал за руку.
В Мише бес наживы тоже пытался раздуть алчные порывы. Двести долларов было с собой. Но здравый ум победил. На корню скрутил голову пагубным мыслишкам. Обломалось Атлантик-сити нагреть руки из данного кармана.
Отдохнули иммигранты-нелегалы на азартной орбите, на обратной дороге заговорили о житье-бытье.
– В Омск не собираешься возвращаться? – спросил Миша.
– А с чем ехать? Отсюда хоть что-то им отсылаю.
– Все мы так.
Вспомнили домашних. Рита пожаловалась: мама сильно болеет.
– Мама у меня в молодости красавица была киношная! – с гордостью доложила. – Родилась в захолустном Калачинске, но актриса да и только на довоенном фото. Волосы гладко зачёсаны, шея царская, брови вразлёт и глаза! глаза!.. А петь-плясать, тётки говорили, мастерица была отчаянная. Ну, варить-стряпать по сей день пальчики оближешь умеет…
Мчит автобус в Нью-Йорк, дорога дальняя, Рита про маму Валентину Сергеевну повела рассказ. Три раза замуж выходила. Первый – лётчик. Конец тридцатых. Перелёты Чкалова через пол-Земли, спасение челюскинцев из Арктики. Лётчик – первая героическая профессия. Времена такие, что во всех углах страны, чуть отошёл от железной дороги, главный вид транспорта – конь с ржанием и телегой. И вдруг в небе, кроме птиц с помётом, соколы с пропеллерами. Не устояла девушка перед модой. Уговорил летун на совместную жизнь. После чего оказалось: одно по улице прогуляться на зависть подругам, совсем другое – супружеские обязанности без свидетелей. «Днём целоваться с ним выше сил было, – рассказывала дочери о сталинском соколе, – при свете, хоть убей, не могла».
Второго мужа, Игната, при свете, без света, в солнечную и дождливую погоду любила всю жизнь.
Расписались с ним, на танцы, в кино дружной семейной парочкой полгода побегали, и – «вставай, страна огромная». Проводила суженого на фронт. Отревела первую бурю слёз, ждать-пождать стала. Утром и вечером молитву читает от пуль. И вся-то радость, душу греющая, письма писать да «треугольнички» с фронта получать. Через день да каждый день слала весточки на передовую. Просто стихи в прозе, какие ласковые строчки бежали по бумаге. В ответ приходили и подавно песни сладконотные: «Мне бы на минутку увидеть тебя, ласточка моя единственная, синичка востроглазая, канареечка голосистая! Прижать к сердцу, обнять». Получит такое счастье Валентина, обцелует листочек, что дорогие руки держали, вдоль и поперёк, после чего, землю под ногами не чуя, летает с «птичьими» строчками на груди.
Как-то воспарила да тут же о землю хлопнулась. От супруга с «синичками и ласточками» принесла почтальонка, а следом из фронтовых краёв с другим почерком: «Ваш муж Игнат живёт со мной как мужчина может с женщиной. У него шрам в виде «Г» в паховом месте. Во сне хихикает. Их часть в нашей деревне. Забудьте его из своей жизни. Надя».
Схватилась Валентина за сердце: «Нет! Нет!! Нет!!!» Не верит клочку из школьной тетради. Разорвала, в печь бросила. Гори, змеиное известие. Не может её Игнат изменить вероломно.
Вспыхнула бумажка подколодная.
А куда сердце девать? Ноет и ноет. Вдруг – правда?
Есть шрам в интимной области. Но мало ли на войне как можно подглядеть. В медсанбате, например. Ведь «ласточка и канареечка». А если и вправду – урвала себе мужика на марше эта Надя, долбануть бы её сзади? Во сне на самом деле Игнат хихикает. Будто щекотнули или водичку за шиворот…
С детских лет общественница и передовица, Ритина мама день и ночь ковала победу на мелькомбинате. И вот выскочила дезертиром из тылового окопа, сломя голову рванула в сторону фронта поставить точку сомнениям: есть баба у мужа для скотства или враньё голимое?
Валентина Сергеевна, в голове буря, а сообразила набрать самогонки, махорки, прежде чем побежать на станцию.
Время, что там говорить, бушевало суровое. Пусть три тысячи километров лежало до стрельбы смертельной, а и в сибирском тылу жизнь не сахар. Билет ещё можно с горем пополам вырвать, да попробуй в вагон залезть. Расшвыривала раненная в сердце любовь здоровяков и мешочников, гражданских и военных, летела к передовой через все преграды. Где врёт, где самогонку суёт, где махоркой рассчитывается. На переправе через Волгу нюхнула военного пороха вперемежку с кровью – под бомбёжку самолётную угодила. Только что рядом девчоночка с косичками бежала, а вот уже лежит, смертельная рана в полголовы.
