Сергей Николаевич Прокопьев
От Гудзона до Иртыша крыша едет не спеша
В зáмке тоже была следящая система. Гости, хозяином незваные, резвились во всю ивановскую, она с черепашьей скоростью писала, что и как во всех углах творится. Вернулся бухарец, включил и опа! – русская пьянка по полной схеме: водка, песни и даже мужики распаренные в его простыни замотаны, на его диванах возлежат, его водку хлещут.
Срочно провёл инвентаризацию зáмкового хозяйства. Ничего из вещей не пропало на Нинино счастье, выгнал работницу без материальных претензий. Иди, дескать, если свинством на мое добро отвечаешь.
Счастлива была без ума в зáмке. Тепло, светло, никаких сволочных, сопливых беби. Завидовали нью-йоркские омичи, кто по чёрному, кто с белым оттенком. Да продлилось счастье всего-то два с половиной месяца.
Сгубила фарт щедрая русская душа.
– Дёрнул бес вас пригласить! – сетовала на судьбу Нина.
– Зато веселуху устроили! – успокаивал Нину Антон. – Есть что вспомнить!
– Особенно мне!
– Нина, всё что ни делается – к лучшему, – сделал философский вывод Антон, – может, Бог уберёг тебя! Как у моего тёзки Чехова: если «калаш» висит на стене в первом акте, в третьем должен кого-нибудь убить. Ты вовремя до третьего акта покинула эту пьесу. Стрельба мимо пройдёт.
– Ну, тогда ладно, – согласилась Нина. – Автомат мне самой не нравился. Спрячь ты его в сейф. Нет, надо на показ. А крышу у хозяина сносило. Как начнёт орать по телефону, на всех этажах слышно. Я старалась забиться в самый дальний угол…
Лонг-Айленд без уик-энда
– Вот, говорят, Омск – большая деревня, – молвил Антон, зайдя в отстойник. – Что там Омск, земной шарик – большая деревня! В Таиланде шествую по пляжу, ба – одноклассник Вовка Лапиков, лет двадцать не виделись, в трусерах с тайкой в обнимку пилит! В Анталии нежданно-негаданно в магазинчике нос к носу столкнулся с первой женой двоюродного брата. Стервозная бабёнка, а увиделись в туретчине, от радости аж расцеловались! Сегодня в метро захожу, ёперный театр, Коля Укротитель пчёл во всей кучерявой красе стоит, уши плейером заткнуты. Два года назад в больнице познакомились.
Коля не болел, не кашлял – от армии косил. Не хотел надевать на цветущую молодость шинельку с погонами, затягивать её ремнём с бляхой. Лёг в больничные покои на поиски во чреве любимом какой-никакой болезни. Палата досталась многокоечная, без свободных мест. Антон с Колей по воле случая оказались на двух соседних. Был ещё поблизости дед с сиво-кудлатой головой. Антон его сходу Берендеем окрестил. Кроме Коли ещё два уклониста от армейской повинности лежали в палате. Больных они из себя не строили. Забили холодильник пивом, хохотали над анекдотами из газет, к медсестрам молодым, их было полно в отделении, проявляли повышенный интерес. Дед Берендей постоянно шикал на неуёмную компашку.
– Если у вас дурость в одном месте играет, покоя не даёт, – отчитывал парней, – идите в дискотеку, здесь заведение лечебное! Скажу завотделением, пусть в армию вас наладит!
Не давал молодому поколению стравливать гормональный пар и другую энергию.
Однако у деда тоже было слабое звено, за которое Коля мстительно дёрнул. И подорвался. Берендей крынку пчёл прихватил в больницу. Ими лечился от ревматизма. В больнице лежал по другому поводу, но упросил завотделения в учреждении традиционной медицины продолжить народный курс. Берендей ловко доставал пчёлку из крынки, сажал в нужное место для внутримышечного введения яда. После чего довольно крякал.
– Ну что, – спрашивал Антон после очередной процедуры. – Укололся одноразовым жалом? Хватанул дозу?
– Из пчелки яд, – говорил Берендей, – это тебе не из аптечного тюбика, в который неизвестно что натолкано. У пчёлки без посредников натуральный продукт.
На иронию Антона Берендей не обижался, а увиливающих от призыва парней однажды заложил. Нажаловался, что распитием пива мешают другим пациентом максимально использовать достижения современной медицины.
Завотделением, средних лет мужчина, крупной комплекции, сердитым басом отругал уклонистов за употребление неположенных в лечебном заведении напитков. И потребовал немедленно очистить от них холодильник. Не то, пообещал, в двадцать четыре секунды очистит стационар от нарушающих режим пациентов.
Коля решил наказать Берендея за доносительство. Пиво, понятное дело, призывники в унитаз выливать не стали – в спешном порядке выпили. Коля и без того не блистал интеллектом, а пиво, как утверждал Бисмарк, мозги разжижает. Коля подтвердил умозаключение великого немца на собственном примере.
Берендей, будучи в туалете, что находился в другом конце коридора, услышал истошный крик. Коля, пока хозяин крынки с лечебными пчёлами отсутствовал, достал крынку из тумбочки, снял марлечку с горловины и принялся вытряхивать медоносных и лечебно-кусающих насекомых на волю. Разжиженными пивом мозгами посчитал: пчёлки будут страшно рады обретению свободы. Пчёлы вместо спасибо набросились на спасителя. Сразу несколько из них отметились укусами на Колиной физиономии. И разлетелись в боевом настроении во все стороны. Взяток в больнице брать было не с чего, принялись лечить всех подряд от ревматизма.
Завотделением был из неисправимых курильщиков. Пациентам, падким на сигареты, настойчиво рекомендовал избавляться от табачной зависимости, себе – нет. Одну сигарету от другой прикуривал. Он как раз выкурил одну и достал другую, когда услышал душераздирающие вопли на подведомственной территории. Выскочил, благоухая табаком, а навстречу рой пчёл, которые, как известно, не переваривают экологию, распространяемую курящими. Одна пчёлка антипатию выразила жалом под правый глаз, другая – под левый. Завотделением от обиды за болезненное неуважение к собственной персоне захотел заматериться в полный голос, несмотря на должность.
И не стал откладывать непечатные эмоции в долгий ящик.
Попробуй удержись! Под крышей пять минут назад нормального подконтрольного ему отделения пчёлы пулями носятся по коридору и палатам, процедурным и подсобным помещениям без разбора поражают и без того нездоровый народ и мимо медперсонала не пролетают. Молоденькие медсестры из своих закутков выбежали и тут же поплатились за любопытство. Одна верещит – за шиворот пчёлка заскочила, у другой в причёске насекомое запуталось, третья руками с такой частотой молотит по воздуху, вот-вот оторвётся от пола и полетит заодно с пришельцами из крынки.
Пациенты – лежачие, ходячие и едва живые – впали в нервозное состояние. Кто на улицу устремился из последних сил, кто под одеяло с головой ушёл, кто окна с треском открывает – выгонять посторонних. Коля, в мгновение ока опух от укусов. Вместо лица у него была какая-то, извините, харя. Завотделением тоже хорошо поправился на физиономию…
Когда больница, неся многочисленные потери, победила, Коля получил от Антона кличку Укротитель пчёл. Звание носил всего ничего, минут десять. Завотделением, проморгавшись, вытурил Укротителя на все четыре стороны.
– И что вы думаете, – после истории о пчёлах сказал Антон обитателям отстойника, – оказывается, Коля в США нашёл убежище от воинского долга. Нелегалом по ночам полы в супермаркете мастикой обрабатывает. Пожаловался, что горло болит, эта самая мастика на зверской кислоте замешана, которая на горло отнюдь не благотворно действует. «Один до меня рак на этом получил!» – доложил с гордостью Антону. Однако из США даже под страхом онкологии не хочет уезжать. Днём по мере сил и возможностей подрабатывал на ремонте квартир.
Польза от встречи Антона с Колей пала на Мишу. Через пару недель освободитель пчёл из крынки позвонил Антону с великодушным предложением неплохой работёнки. Антон переадресовал её Мише, и тот познакомился с бывшей соотечественницей – Диной Рахлиной. Миниатюрных форм, интеллигентной женщиной. Возрастом под пятьдесят. Чего не скажешь по спортивной фигуре. Держала себя в тонусе. «Мои года – моё богатство», – поётся в песне. Дина была мила лицом, и всё же для него процесс накопления богатства, указанного в песне, проходил не бесследно. Дина даже подумывала сделать пластическую операцию, спрашивала у Миши, не посоветует ли что-то в этом плане, слышала, в Москве есть классные специалисты, и значительно дешевле, чем в США.
Дина в советской жизни была диссиденткой без всяких яких, не то, что Борисик с Лёсиком, что заправляли в Детройте бригадой русских хаускиперов. Эти ухари в США начали выставляться советскими диссидентами-правозащитниками. Дина угодила в диссиденты на студенческой скамье. Как-то дружок из МГУ пригласил зайти к «оригинальной бабульке». Жила оная в центре Москвы, в полнометражной, начиная с безразмерного коридора, трёхкомнатной квартире. Причём, обитала на хоромных площадях в единственном числе. Но не скучала над прялкой у окна с тоскливой песней «догорай, моя лучина».
Данная квартирка в суровом ведомстве, блюдущем идеологическую верность курсу коммунистической партии, пользовалась дурной славой. Хозяйка имела бурное политическое прошлое. Революционерка ленинского призыва, зечка ежовского закала, лично знала Надежду Константиновну Крупскую и даже Каменева с Зиновьевым. Пройдя на ура в романтической юности школу маёвок, стачек, всяких подпольных мероприятий, в зрелые годы угодила в заведения с вышками по периметру. Двадцать пять лет провела за колючей проволокой.
Восторженная Дина стала часто посещать бабульку. Бывать в квартире, в которую в разные времена захаживали Солженицын, Синявский, Гингзбург и другой народ подобного умонастроения. Так сказать, жилплощадь для встречи с интересными людьми. Клокочущая праведным гневом на извратителей идей Ленина, идей революции, Дина стала перепечатывать нелегальную литературу, размножать самиздат с использованием ЭВМ, распространять его. Попала под неусыпное око следящего за чистотой помыслов сограждан комитета госбезопасности.
В результате в 1977 году оказалась у того самого камня с развилочной задачей: куда стопы направить – направо или налево? Третьего не дали. Или по стопам бабушки революционерке в лагеря, или эмиграция. Дина повернула от камня в сторону Израиля, только что потом ещё один один вираж заложила, не доезжая до земли обетованной, на австрийском перевалочном пункте переэмигрировалась в США.
И вот статуя свободы, Нью-Йорк без КГБ и соцсоревнований. Ура горизонтам новой жизни! Внедряясь в жизнь без комсомола, партактива и трудодней, с лихвой, говоря образами Антона, употребила свою лопату дерьма. Работала от темна до темна посудомойкой, уборщицей в гостинице… Язык учила… Сын с трёх лет сам приходил с ключом на шее домой из детсадика, и что уж там выделывал один-одинёшенек? Пронесло – квартиру не спалил в несмышлёном возрасте, наркоманом не стал в подростковом.
Дина, добросовестно употребив свою часть с той самой сакраментальной лопаты, удачно вписалась в бум персональных компьютеров. Билл Гейтс со товарищи, а также Стив Джобс с корешами-единомышленниками развернули свой филиал научно-технической революции, Дина тоже сгодилась рядовым солдатом в этой битве за мировое компьютерное господство американской мысли. Окончила курсы и устроилась в сеть магазинов по продвижению в массы вычислительной техники.
Снова крутилась на работе по десять-двенадцать часов, но заработки были не сравнить с посудомойкиными. Жизнь заокеанская стала налаживаться, а тут нежданно-негаданно в Советском Союзе, в оплоте и заплоте коммунизма, щели образовались, разразилась перестройка с открытием границ. Отчего в США ещё один бум, как сказал бы Антон, бумкнул.
Русского человека всегда влекло в дальние страны, дабы, забравшись за тридевять земель, ностальгировать по отчизне. Новые русские стали вкладывать деньги в недвижимость за тридевять земель. Деньги, что называется, жгли ляжку, избавляясь от ожогов, потянулись в США отовариваться недвижимостью. Пока коренные американцы въезжали в изменения ситуации на рынке недвижимости, наш вчерашний соотечественник (полёта повыше, чем Лёвочка и Лёсик с Борисиком) с привлечением таких же бывших организовал фирму по продаже домов, квартир и другого жилья на вожделенном для земляков континенте. Дина стала его первым помощником.
К моменту знакомства Миши с Диной, та жила в своей полноценной квартире в Манхэттене, и не где-то сбоку припёку, а впритык к Центральному парку, с окнами на это самое центральное место культуры и отдыха ньюйоркцев. Ради укрепления здоровья и сохранения фигуристой фигуры по утрам трусцой бегала Дина на лоне природы, створённом человеком. Место не только центровое, но и отчасти мемориальное. Будь на земле одним выстрелом меньше, ходила бы Дина в соседях с Джоном Ленноном. Квартира-музей знаменитого гитариста-композитора через дом функционировала.
Располагал при жизни легендарный битл-ливерпулец второй жилплощадью в Нью-Йорке или нет – не ведаю, Дина располагала в двадцати минутах ходьбы от своей первой. Дом был проще, без дормана (привратника) в шикарной ливрее, как у Центрального парка, а всё одно, как ни крути – самое сердце Нью-Йорка. Но и это ещё не всё по объектам, вносимых Диной в декларацию о недвижимости. Для уик-эндов Дина приобрела по случаю дом в Лонг-Айленде. Кто не знает, Лонг-Айленд – остров в Атлантическом океане, в устье Гудзона. Рукой подать от Нью-Йорка.
– Доллары – учила Мишу, – бумажки. Пусть со всякими разными средствами защиты, а не спасут, при экономическом катаклизме. Золотом тылы бакса не обеспечены. Посему лучше держать заработанные деньги в объектах объективной реальности, а не в эфемерных банковских счетах.
Ездила Дина на джипе «Тойота Ленд Крузер». В Лонг-Айленде в уик-энд гоняла по Атлантическому океану на собственном катере.
– И всё равно я здесь второй сорт, – разоткровенничалась однажды. – А жизнь в Америке – вкалывание и вкалывание до опупелости! Или как там говорится?
– Опупения!
– Не то, что книгу почитать, о мужчине подумать некогда. Не рай здесь, не думайте!
Этакая минутка женской слабости.
К дому Дины в Лонг-Айленде Миша тоже хорошо приложился молотком, шпателем и кистью, но это случилось третьим пунктом делового сотрудничества с бывшей соотечественницей. Укротитель пчёл предложил Антону сделать у Дины суперский ремонт.
– Вечно вот так, – сказал в ответ Антон, – то пусто, то густо. Только что ввязался в ремонт квартиры, это на месяц. Пусть подождёт.
– Не, ей надо срочно, ждать не будет, – отклонил Укротитель предложенный вариант. – Заплатит хорошо.
Антон великодушно поделился с Мишей объектом. Вопрос стоял освежить покраской квартиру, не ту, что впритык к Центральному парку располагалась, а ту, что пополоше. Срок штурмовой – за один день. Миша взялся, да шпатлёвка загнала в цейтнот – медленно сохла: вот-вот метро закроют, а ещё прорва работы.
– Не беспокойся, – сказала Дина, – заканчивай без спешки.
«Неужто ночевать у себя оставит?» – грешным делом обрадовался Миша.
– На такси отправлю, – не оправдала надежду Дина.
И вручила двадцать долларов со словами:
– На такси и утром позавтракаешь.
Миша, воробей из рогатки стреляный, пусть голова притупилась за долгий трудовой день, однако чётко зафиксировала предназначение суммы – «на такси и завтрак». На следующий день снова пришёл к Дине закончить начатое и вручил три доллара сдачи. Как ни считай, на такси без чаевых и на завтрак без изысков – не больше семнадцати получается. Нам чужого не надо, своё не отдадим.
Дина без слов сдачу взяла, и после этой мелочи Миша обрёл полное доверие.
Претензий к качеству ремонта не было. Придирчиво осмотрев покраску, Дина сказала:
– Хорошо! Пятёрка твёрдая!
Антону Миша скажет:
– Можно было за час не восемь, а двенадцать долларов просить. Поскромничал, зато вторую квартиру, что у Центрального парка сговорились ремонтировать.
Миша немного помечтал после Дининой оценки «пятёрка твёрдая» – вдруг за мастерство премию отвалит. Нет, договор не перетакивался. Хотя однажды, узнав о проблемах с аккумулятором к видеокамере, Дина с широкого плеча отвалила аж семьдесят долларов. Опять же, вручая сто долларов, сказала:
– На аккумуляторы и такси.
«Проверяет что ли?», – подумал и двадцать долларов сдачи принёс.
Даже если Дина и проверяла, проверку прошёл. Квартиру у Центрального парка Миша отремонтировал, а потом Дине понадобилось дом загородный возвратить к жизни. Женщина она и в штатах чудо в юбке – забыла солярку в автономную автоматическую систему отопления залить. Как полагается, с холодами включила её, сама в Нью-Йорк умотала. А котёл тыр-пыр и встал с последней каплей горючего. Зима удалась лютая по нью-йоркским меркам, мороз трещал десятиградусный. Детский стишок гласит:
Мороз десятиградусный
Трещит в аллеях парка.
Нам весело, нам радостно
И на морозе жарко.
Радостно нью-йоркцам не было. Что для омича смех, для нью-йоркца – конец света. Загородный Динин дом скоренько остыл, батареи перемёрзли. Это бы полбеды. Трубы водопровода – тоненькие медные – полопались. Воде только этого и надо. Хлынула под напором в образовавшиеся трещины. Подача централизованная, то есть резервуар бездонный. А сантехника вызвать, укротить несанкционированный хозяйкой расход воды, некому. День хлещет, второй, третий… И на первом этаже льётся, и на втором… Удобства с ваннами и душами американцы везде любят. Наконец, соседи оторопели. Что за невидаль – ручьи из дома зимой текут.
Стены – гипсокартон, по-американски – шитрок, полы паркетные.
– Когда я туда зашёл, – рассказывал Миша Антону, – была картина Репина «Приплыли». Дом как из океана вынули. Жуть! А душа, чё греха таить, запела от радости: фронт работ – делать, не переделать! На месяц точно биржу из головы выкину.
Паркетом занимались паркетчики, тогда как многочисленные стены, потолки – Мишины. Обшивал, шпаклевал, шкурил, красил. Даже не на месяц на полтора «выкинул биржу из головы».
Время стояло бурно-весеннее. День за днём сжигал март. То с ветром холодным, но солнышко будоражило живительным ультрафиолетом землю и Божиих тварей на ней. В такие дни в обеденный перерыв Миша снимал футболку и загорал на пирсе канала, по которому катера и яхты уходили на просторы Атлантики. Кусок берега канала перед домом, длиной в тридцать метров, принадлежал Дине. Океан, видимый Мишей в перекурах из окна второго этажа, сверкал в погожие деньки от весеннего света до самого горизонта… Парус неба, ходящие под ветром водные поля Атлантики… И солнце, солнце, солнце во всех уголках…
