Сандра Браун
Алиби
– Допустим, Лют собирался взять свой бокал, – начал он рассуждать вслух, – и упал вперед.
– Случайно? – спросил один из детективов. Смайлоу боялись, даже не любили, но никто в отделе по расследованию убийств не оспаривал его таланта по воссозданию картины преступления. Все в комнате замерли и внимательно слушали его.
– Не обязательно, – задумчиво ответил Рори. – Кто-то мог толкнуть его сзади, так что он потерял равновесие и упал.
Он проделал все это сам, стараясь ни до чего не дотрагиваться, особенно до тела.
– Петтиджон попытался удержаться на ногах и схватился за край стола, но, возможно, он слишком сильно ударился головой об пол и потерял сознание. – Смайлоу вопросительно посмотрел на Мэдисона.
– Возможно, – согласился медицинский эксперт.
– Будет правильным сказать, что он был по меньшей мере оглушен, верно? – Смайлоу указал на линии на полу, указывающие положение трупа.
– И тот, кто толкнул его, всадил ему две пули в спину, – добавил один из детективов.
– Его застрелили, когда он уже лежал на полу, – Смайлоу снова обернулся к Мэдисону за подтверждением.
– Судя по всему, так и было, – согласился эксперт. Детектив Майк Коллинз негромко присвистнул.
– Потрясающее хладнокровие. Выстрелить человеку в спину, когда он упал. Кого-то как следует достали.
– Лют прославился своим умением выводить людей из себя, – заметил Смайлоу. – Перед нами простая задача – найти того единственного, кто это сделал.
– Это был кто-то, кого он знал.
Смайлоу посмотрел на сказавшего это детектива и сделал ему знак продолжать.
– Никаких следов взлома. Никаких признаков того, что замок открывали отмычкой. Либо у преступника был ключ, либо Петтиджон сам открыл ему дверь.
– Ключ от двери нашли в кармане убитого, – доложил второй детектив. – Ограбление не было мотивом, если только вору не помешали. Бумажник лежал в нагрудном кармане Петтиджона, под трупом, и его не трогали. Ничего не пропало.
– Хорошо, у нас есть над чем поработать, – заключил Смайлоу. – У нас нет ни оружия, ни подозреваемого. В этом отеле множество служащих и постояльцев. Кто-нибудь наверняка что-то видел. Так что давайте начнем опрашивать людей.
Когда Смайлоу уже подходил к дверям, один из детективов сказал ему вслед:
– Приближается время ужина. Им это не понравится. На что Смайлоу ответил:
– А мне плевать. – И никто из работавших с ним в этом не усомнился. – А что с камерами наблюдения? – спросил он. Все в «Чарлстон-Плаза» было сделано по последнему слову техники. – Где пленки?
– С ними какой-то бардак.
Рори повернулся к детективу, которого еще раньше посылали проверить систему безопасности отеля.
– Что еще за бардак?
– Вы сами понимаете, беспорядок. Всеобщая паника. Так что на пленки пока рассчитывать не приходится. Их пока не могут найти.
Смайлоу выругался сквозь зубы.
– Тот, кто за это отвечает, пообещал, что пленки скоро будут у нас. Но вы же знаете… – Детектив пожал плечами, как бы говоря: «Что взять с этих штатских?»
– Сообщите мне немедленно, как только они будут в нашем распоряжении. Я хочу сразу же их просмотреть. – Смайлоу обращался к ним ко всем. – Это преступление привлечет всеобщее внимание. Никто не должен говорить с прессой, кроме меня. Держите рот на замке, вы меня поняли? След преступника остывает с каждой минутой, так что давайте приниматься за работу.
Детективы вышли в коридор и отправились опрашивать гостей и служащих «Чарлстон-Плаза». Люди никогда не любят отвечать на вопросы, потому что чувствуют себя в чем-то виноватыми, так что детективам предстояла неприятная и утомительная работа.
Рори повернулся к доктору Мэдисону:
– Сколько времени вам понадобится?
– Парадней.
– К понедельнику у меня будут результаты?
– То есть мои выходные летят к чертям.
– Мои тоже, – Смайлоу и не думал извиняться, он просто констатировал факт. – Мне нужна и токсикология, и все-все.
– Как всегда, – улыбнулся Мэдисон. – Я сделаю все, что в моих силах.
После того как тело унесли, Смайлоу обратился к эксперту из группы по осмотру места преступления:
– Что у вас?
– Нам повезло, что отель совсем новый. Не так много отпечатков, и вполне вероятно, что большинство из них принадлежит самому Петтиджону.
– Или преступнику.
– Я бы на это не рассчитывал, – нахмурился эксперт. – Такой чистоты мне еще не приходилось видеть.
Когда номер «люкс» опустел, Смайлоу прошелся по нему сам. Он лично проверил все, открыл каждый ящик, осмотрел стенной шкаф и встроенный в стену сейф, заглянул под матрас, под кровать, в ящик с лекарствами в ванной комнате, в бачок унитаза. Он искал любую мелочь, что мог оставить Лют Петтиджон и что указывало бы на личность преступника.
Но Смайлоу нашел только Библию и телефонный справочник Чарлстона. Он не нашел ни одной личной вещи – ни записной книжки, ни счетов, ни билетов, ни нацарапанных наспех записок, ни оберток от еды, ничего.
В мини-баре не хватало двух бутылок шотландского виски, но использован был только один стакан, если только убийца не оказался настолько умен, что прихватил свой стакан с собой. Но Смайлоу поговорил с горничной и выяснил, что в номере всегда было четыре высоких стакана и теперь оставалось три чистых.
Если говорить о месте преступления, то оно было практически стерильно, если не считать пятен крови на ковре в гостиной.
– Детектив?
Смайлоу, задумчиво разглядывавший пятна крови, поднял голову.
На пороге стоял полицейский и большим пальцем указывал в коридор:
– Она хочет войти во что бы то ни стало.
– Она?
– Я. – Женщина отодвинула в сторону полицейского, словно это была надувная игрушка, сняла желтую ленту с проема и вошла внутрь. Быстрые темные глаза обежали комнату. Когда она увидела пятна крови, то разочарованно вздохнула. – Мэдисон уже увез тело? Вот черт! – с отвращением констатировала она.
Смайлоу посмотрел на свои наручные часы и сказал:
– Поздравляю, Стефи. Ты побила личный рекорд скорости.
Глава 3
– Я подумал, что вы ждете мужа и детей.
– Когда?
– Когда вы вошли в павильон.
Женщина не попалась на удочку Хэммонда, а лишь продолжала облизывать свое мороженое. Только когда деревянная палочка стала совсем чистой, она произнесла:
– Это вы таким образом пытаетесь выяснить, не замужем ли я? Он придал лицу сокрушенное выражение.
– А мне-то казалось, что я такой хитрый.
– Спасибо за шоколадное мороженое с орехами.
– А вы таким образом не отвечаете на вопрос? Они, смеясь, подошли к деревянным ступенькам, ведущим к пирсу. Он возвышался примерно фута на три над водой. Вода медленно шлепала о столбы внизу под изъеденными непогодой досками. Деревянные скамьи обрамляли пирс по периметру, их спинки служили перилами. Хэммонд повел женщину к одной из скамеек.
На каждом углу стоял фонарь, но лампочки светили неярко и не мешали. Между ними были натянуты гирлянды, такие же, как в павильоне для танцев. Они украшали пейзаж, придавая старому пирсу романтический вид.
Дул мягкий бриз, но его было достаточно, чтобы отогнать москитов. Внизу, в тине у берега, квакали лягушки. На ветвях дубов, с которых свисали ленты испанского мха, распевали цикады.
– Хорошо здесь, – заметил Хэммонд.
– Гм. Странно, что это место никого не привлекло, – Я зарезервировал его только для нас двоих.
Женщина рассмеялась. Последние пару часов они много смеялись, пробуя, не обращая внимания на калории, то, что готовили в палатках, бесцельно переходя от одного продавца к другому. Они полюбовались домашним компотом из персиков и отборной фасолью, поучились обращаться с новинками техники и посидели на мягких сиденьях новых тракторов. Хэммонд выиграл маленького плюшевого мишку, бросая бейсбольный мяч, и подарил ей. А она наотрез отказалась примерить парик, хотя продавщица очень уговаривала ее.
Они прокатились на «чертовом колесе». Когда их кабина остановилась на самом верху и начала раскачиваться, у Хэммонда закружилась голова. Это был один из самых беззаботных моментов в его жизни с…
Он просто не мог вспомнить более беззаботного момента.
Казалось, все нити, крепко привязывающие его к земле – люди, работа, обязанности, – вдруг оборвались. Несколько секунд Хэммонд Кросс свободно парил над землей. Он мог ни о чем не думать, и у него было так легко на душе, как никогда еще не бывало. Он мог радоваться обществу женщины, с которой встретился всего пару часов назад.
Хэммонд вдруг резко обернулся к ней и спросил:
– Так вы замужем?
Она рассмеялась и покачала головой:
– Это уж слишком для хитрости.
– Хитрость – это не для меня.
– Нет. Я не замужем. А вы женаты?
– Нет. Уф, я рад, что мы это выяснили.
Женщина подняла голову и с улыбкой посмотрела на него.
И они больше не улыбались, а только долго смотрели друг на друга. Внешне это были спокойные, тихие минуты, но внутри у них бушевали эмоции.
Для Хэммонда эта минута представлялась одним из тех редких моментов, когда нужно было ловить удачу.
Как можно описать миг, когда вдруг все концы сходятся? Как описать это внезапное прозрение, когда человек вдруг осознает, что его жизнь только начинается, что все, что случилось с ним в прошлом, не может сравниться с настоящим и что больше никогда его жизнь не будет прежней? Уклончивые ответы на вопросы перестали иметь значение, и Хэммонд понял, что именно здесь и именно сейчас он должен узнать правду. В эту самую секунду.
Хэммонд все еще пребывал на самом верху «чертова колеса» и не желал спускаться вниз.
Они заговорили одновременно:
– Вы не потанцуете со мной еще раз?
– Мне в самом деле уже давно пора идти. И эти реплики они произнесли хором, но Хэммонд все-таки взял верх:
– Потанцуйте со мной еще раз. Я был не в лучшей форме, тем более что морские пехотинцы следили за каждым моим шагом.
Женщина повернула голову и посмотрела на автостоянку в самом дальнем конце ярмарки.
Хэммонд не хотел на нее давить. Любая попытка нажать может привести к тому, что она просто встанет и уйдет от него. Но он не мог ее отпустить. Пока не мог.
– Прошу вас!
На ее лице появилось выражение неуверенности, когда она снова взглянула на него, и все-таки она улыбнулась:
– Хорошо. Только один танец.
Они встали. Женщина направилась к ступенькам, но он взял ее за руку и развернул к себе лицом.
– А чем вам не нравится здесь?
Она задохнулась на мгновение, потом медленно выдохнула и не слишком уверенно ответила:
– Да, в общем, ничем.
Хэммонд не прикасался к ней после их единственного танца, если не считать тех редких случаев, когда он клал руку ей на талию, чтобы миновать пробку в толпе, или подавал ей руку, чтобы войти в кабину «чертова колеса» и выйти из нее. Они сидели совсем близко друг к другу, пока колесо вращалось. Но Хэммонд все время сдерживал себя и не позволял к ней прикоснуться, боясь спугнуть свою спутницу, оскорбить ее, создать неловкую ситуацию.
И теперь он мягко, но настойчиво привлек ее к себе, положил руку ей на талию и притянул к себе поближе. Ближе, чем раньше. Она замешкалась, но не попыталась вырваться. Женщина положила руку ему на плечо. Он ощутил ее пальцы у своей шеи.
Музыканты уже уехали, и теперь публику развлекал ди-джей, ставивший записи от Криденс Клиервотер до Барбры Стрейзанд. Дело шло к ночи, настроение публики изменилось, и он старался проигрывать более медленные песни.
Хэммонд узнал мелодию, доносившуюся из павильона, но не смог бы назвать ни имени исполнителя, ни названия песни. Да это и не имело значения. Баллада была сладкой, томительной, романтичной. Сначала Хэммонд постарался танцевать так, как его когда-то учили в юности, когда мать заставляла его ходить в танцкласс, но чем дольше он обнимал свою партнершу, тем труднее становилось ему думать о чем-то еще, кроме нее.
Одна песня сменилась другой, но они не остановились, несмотря на ее согласие протанцевать только один танец. Они даже не заметили, как сменилась мелодия. Они смотрели только друг на друга и думали только друг о друге.
Ее рука лежала в его ладони, и он поднес эту руку к груди. Она опустила голову и уперлась лбом в его ключицу. Хэммонд прижался щекой к ее волосам. Он скорее почувствовал, чем услышал, стон желания, так и не вырвавшийся из ее горла. Его собственное желание откликнулось мощным эхом.
Они двигались все медленнее, пока совсем не остановились. Мужчина и женщина стояли неподвижно, только ее волосы шевелил ветер и щекотал ими лицо Хэммонда. Из каждой точки соприкосновения их тел исходил жар, и казалось, они прикипают друг к другу. Хэммонд нагнул голову. Ему казалось, что поцелуй неизбежен.
– Я должна идти. – Она вырвалась и, резко повернувшись, пошла к скамейке, где оставила свою сумочку и кардиган.
Несколько секунд Хэммонд Кросс стоял не шевелясь, настолько он был изумлен. Женщина собрала свои вещи и торопливо пошла мимо него, говоря на ходу:
– Спасибо за все. Было очень мило. Правда.
– Подождите минуту.
– Я не могу… Не могу этого сделать.
Эти слова она бросила ему через плечо, быстро идя к стоянке. Она шла по краю ярмарки, обходя стороной центральную аллею, павильон, палатки с едой, людей. Некоторые из аттракционов уже закрылись. Участники выставки снимали с прилавков свои экспонаты, убирали палатки. Семьи, нагруженные сувенирами и призами, направлялись к своим машинам. И музыка, доносившаяся из павильона, звучала скорее печально, чем романтично.
Хэммонд не отставал от нее ни на шаг.
– Я не понимаю.
– Чего вы не понимаете? Я же сказала вам, что мне пора ехать. Вот и все.
– Я вам не верю. – В отчаянной надежде удержать ее, Хэммонд взял ее за руку. Женщина остановилась, несколько раз глубоко вздохнула и повернулась к нему лицом. Но она не смотрела ему в глаза.
– Я замечательно провела время. – Она говорила спокойно, с чуть странной интонацией, словно произносила заученное наизусть. – Но теперь вечер подошел к концу, и мне пора уходить. Я ничего не обязана вам объяснять. – Она на мгновение встретилась с ним взглядом и снова отвела глаза. – А теперь прошу вас, не задерживайте меня.
Хэммонд отпустил ее пальцы, сделал шаг назад и примирительно поднял руки.
– Прощайте. – Она повернулась и пошла по утоптанной земле к парковке.
* * *
Стефани Манделл бросила Смайлоу ключи от своей «Акуры».
– Ты веди машину, а я пока переоденусь. – Они вышли из отеля через боковой вход, выходящий на Ист-Бей-стрит, и теперь торопливо шли по тротуару, запруженному не только обычной субботней толпой, но и любопытными, привлеченными к новой гостинице полицейскими машинами, припаркованными вдоль улицы.
Они прошли мимо зевак, не привлекая ничьего внимания, потому что ни он, ни она не выглядели как официальные лица. Костюм Смайлоу оставался по-прежнему не смятым, манжеты французской рубашки – чистыми.
И никому никогда и в голову бы не пришло, что Стефи – помощник окружного прокурора. На ней были шорты и короткий топик для бега, настолько промокшие от пота, что их не смогли высушить даже кондиционеры отеля. Длинные мускулистые ноги, проступившие сквозь ткань соски привлекали плотоядные мужские взгляды, но женщина не обращала на них никакого внимания. Стефи махнула рукой в сторону своей машины, припаркованной, в нарушение всяких правил, именно там, где была запрещена стоянка.
Смайлоу нажал на кнопку замка, открывающую дверь водителя, но не стал обходить машину и открывать дверцу своей спутнице. Она бы только пренебрежительно отмахнулась, если бы мужчина так поступил. Стефи села на заднее сиденье, Смайлоу уселся за руль. Когда он завел мотор и ждал удобного момента, чтобы влиться в поток машин, Стефи спросила:
– Это правда? То, что ты сказал копам, когда мы вышли?
– На данный момент у нас действительно нет ни явного мотива, ни оружия преступления, ни подозреваемого. – Он приказал полицейским молчать, когда появятся журналисты и станут задавать вопросы. Смайлоу уже назначил пресс-конференцию на одиннадцать часов вечера. Собирая журналистов в такое время, детектив рассчитал, что местные станции будут вести прямую передачу в последнем выпуске новостей и, следовательно, он довольно долго продержится на экране телевизора.
Смайлоу надоело пережидать сплошной поток машин, и он отъехал от тротуара, заслужив возмущенные сигналы вынужденных пропустить его автомобилей.
Демонстрируя ту же степень нетерпения, Стефи стянула майку через голову.
– Ладно, Смайлоу, теперь тебя никто не подслушивает. Говори. Ведь это же я.
– Я вижу, – он посмотрел на нее в зеркало заднего вида. Ни капельки не смутившись, она вынула небольшое полотенце из спортивной сумки и вытерла подмышки.
– Двое родителей, девять детей, одна ванная. В нашем доме человеку застенчивому или изнеженному пришлось бы ходить грязным и страдать запорами.
Для женщины, не признающей своего скромного происхождения, Стефи часто на него ссылалась, обычно для того, чтобы оправдать свое грубое поведение.
– Что ж, поскорее одевайся. Мы приедем через несколько минут. Хотя тебе вовсе незачем там быть. Я могу все сделать сам, – сказал Смайлоу.
– Я хочу там быть.
– Согласен, но тогда не высовывайся слишком. Я не хочу, чтобы меня арестовали по дороге.
– Ну, Рори, ты и ханжа, – нарочито кокетливо отозвалась Стефи.
– А ты кровожадное существо. Как ты так быстро учуяла свежее убийство?
– Я бегала. Пробегая мимо отеля, я увидела полицейские машины и спросила одного из парней в форме, что происходит.
– Я приказывал им не раскрывать рта.
– Я умею убеждать, у меня свои приемы. И потом, он меня узнал. Когда полицейский мне сказал, я не поверила своим ушам. Стефи надела лифчик, стянула шорты и полезла в сумку за трусиками.
– Прекрати уводить разговор в сторону. Что у тебя есть?
– Самое чистое место преступления за долгое время. Возможно, самое чистое из всех, что мне доводилось видеть.
– Серьезно? – В голосе Стефи явно послышались нотки разочарования.
– Убийца, кем бы он ни был, знал, что делает.
– Выстрелил в спину, когда Петтиджон лежал на полу. Гм.
Смайлоу снова посмотрел на нее. Стефи застегивала платье без рукавов, но сама думала явно о другом. Она смотрела в одну точку, и детективу казалось, что он видит, как работает ее умная головка.
Стефани Манделл проработала в офисе окружного прокурора чуть меньше двух лет, но уже сумела произвести впечатление – и не всегда хорошее. Некоторые считали ее настоящей стервой. У нее был ядовитый язык, и она охотно этим пользовалась. Стефи никогда не уступала в споре, что делало ее совершенно неотразимой в суде и превращало в головную боль для адвокатов защиты, но это никоим образом не улучшало ее взаимоотношений с коллегами.
Но по меньшей мере половина мужчин и, возможно, некоторые из женщин, работавшие в полицейском управлении и здании окружной прокуратуры, испытывали к ней весьма пылкие чувства. Фантастически непристойные варианты обсуждались во всех смачных подробностях за стаканчиком после работы, но так, чтобы Стефи ничего не слышала. Никому не хотелось стать ответчиком в деле о сексуальном домогательстве, возбужденном Стефани Манделл.
Если она и знала об этом тайном вожделении, то делала вид, что не знает. И не потому, что подобное могло ее беспокоить или она бы почувствовала себя неловко, услышав, какими непристойными эпитетами награждают ее мужчины. Стефани просто считала такие разговоры детской забавой, чем-то настолько глупым и банальным, что на это не стоило тратить время и силы.
Рори тайком посматривал на нее в зеркало. Стефани застегнула на талии кожаный ремень и провела руками по волосам, чтобы привести их в порядок. Его не тянуло к ней в физическом смысле слова. Ее поступки не вызывали в нем яростного, животного желания. Смайлоу только восхищался ее острым умом и амбициозностью. Эти качества напоминали ему его самого.
– Это было весьма многозначительное «гм», Стефи. О чем ты думаешь?
– Насколько разъяренным был преступник.
– Один из моих детективов тоже так думает. Это было хладнокровное убийство. Эксперт полагает, что Петтиджон мог быть без сознания, когда в него стреляли. В любом случае он не чувствовал никакой угрозы. Убийца очень хотел его смерти.
– Если ты составишь список всех тех, кто хотел смерти Люта Петтиджона…
– У нас не найдется столько бумаги и чернил.
Она встретилась с ним взглядом в зеркале и улыбнулась:
– Верно. И что ты думаешь? Или не хочешь говорить?
– Стефи, ты же знаешь, что я никогда ничего не приношу к тебе в кабинет, пока не чувствую себя готовым к этому.
– Просто пообещай мне…
– Мейсон откроет дело и передаст его одному из помощников, – Смайлоу имел в виду окружного прокурора Монро Мейсона. – Попробуй получить его.
Но, посмотрев на нее в зеркало и увидев, каким огнем горят ее глаза, Смайлоу не сомневался, что именно этим Стефани Манделл и займется в первую очередь. Он остановил машину.
– Вот мы и приехали.
Они стояли напротив особняка Люта Петтиджона. Это грандиозное здание в престижном месте – Саут-Бэттери – сочетало в себе разные архитектурные стили. Изначально это была постройка в георгианском стиле, но после Войны за независимость ее перестроили.
Трехэтажное здание украшали глубокие двойные балконы с высокими колоннами и грациозными арками. Остроконечную крышу венчал купол. За два века здание пережило войны, спады и подъемы экономики и ураганные ветры. Выстоял особняк и в последней битве – в сражении с Лютом Петтиджоном.
Реставрация, затеянная новым хозяином и подтвержденная множеством документов, растянулась на долгие годы. Первый архитектор, наблюдавший за ходом работ, слег с нервным срывом. У второго случился сердечный приступ. Его кардиолог настоял на том, чтобы он отказался от этой работы. Третий довел реставрацию до конца, но его семейная жизнь кончилась крахом.
От изысканной чугунной решетки с выполненными по историческим стандартам фонарями до петель на задних дверях. Лют не пожалел денег ни на что, только бы о его доме говорили все в Чарлстоне.
Этого он добился. Не то чтобы его дом стал наиболее удачно отреставрированным зданием в городе, но зато он стал самым известным.
Лют Петтиджон сражался с Обществом защиты Чарлстона, Историческим фондом Чарлстона и архитектурным советом, чтобы превратить старый, почти разрушенный склад в то, то теперь называлось «Чарлстон-Плаза». Эти организации, в чьи обязанности входило ревностно следить за сохранением неповторимости Чарлстона, контролировать зональность застройки и лимитировать коммерческую застройку, сначала наложили вето на это предложение. Петтиджон не получил разрешения до тех пор, пока не пообещал, что сохранит внешний вид здания из красного кирпича, что его вполне заслуженные шрамы не будут замазаны и что никогда не появятся маркизы или временные вывески, которые указывали бы на то, что это гостиница.
Эти же общества выдвинули подобные требования и к реставрации его собственного дома, хотя они были довольны, что собственность, пребывающая в полуразрушенном состоянии, наконец обретет хозяина, который приведет ее в должный вид.
Петтиджону пришлось следовать этим строгим указаниям, потому что у него не было выбора. Но, по общему мнению, реставрация его дома стала исключительным примером того, насколько вульгарным может быть человек, если у него больше денег, чем вкуса. Тем не менее никто не спорил, что таких садов не найти больше ни у кого в городе.
Смайлоу отметил про себя, насколько хорош сад перед особняком, как за ним отлично ухаживают, и нажал на кнопку интеркома у ворот.
Стефи посмотрела на него:
– Что ты собираешься ей сказать? Дожидаясь, пока на звонок ответят в доме, он задумчиво ответил:
– Поздравляю.
