Руфия Липа
Школа. Никому не говори
Дверь в кабинет приоткрылась. Послышался чей-то голос.
– Ничего не слышу!.. 10 «А», тихо!.. Что ты говоришь?! – будто проснувшись, обратилась географичка к говорившему снаружи.
Из-за двери ещё раз повторили.
– Поспелова! С вещами – в кабинет директора! Срочно! – взвизгнула преподаватель.
10 «А» взорвался оглушительным хохотом, словно сдетонировавшая бомба. Оно и было понятно: внештатные пререкания с Тимоном, его угроза про чёрные дни, и тут – вызов к директору. Какое развесёлое стечение обстоятельств! Поспелову на ковёр никогда не требовали даже к классруку.
Неприятно удивлённая Люба под ржанье и гогот одноклассников быстро собрала вещи и удалилась из помещения, плотно прикрыв за собой дверь.
***
– Имир?! – девочка от удивления посмотрела, на всякий случай, по сторонам. – Зачем меня директор зовёт?
– Не переживай, тебе туда не надо. Причина просто удобная. – Юноша кивнул в сторону кабинета. Закрытая дверь лишь слегка приглушила бардак на уроке. – Я решил, что выманить тебя именно с географии – самый удачный вариант. Эта пофигистка точно не утрудит себя проверкой, куда ученица на самом деле ушла. Давай отойдём подальше от проходной зоны.
Подростки зашли в тёмный глухой аппендикс, где тусил кабинет химии, и спрятались за входными коридорными дверями. Имир спустил рюкзак с плеча и достал из него пять упаковок новых плотных дорогих капроновых колготок.
– Сэро просил передать. Сказал, что по его вине ты вчера последние порвала. Брат предупредил: если не возьмёшь, он к тебе домой их притащит. Так что бери!
– Спасибо большое! – Люба, застеснявшись, приняла упаковки. Такое внимание было для неё весьма неожиданным. – А он сам их где взял?
– У мамы попросил. Она вещами торгует на рынке.
– Вот оно как… Блин! Вы меня спасли! Благодарю! – тихоня, расчувствовавшись, обняла Ибрагимова, чем немало его смутила. – А где сам Сэро?
– Сидит на проверочной по геометрии. Людмила Власовна ни за что его с урока не выпустит.
– Почему?
– Потому что у брата рожа бандитская! – пошутил Имир и тут же пояснил: – Она ему не доверяет. Вообще на уроках математики редко кого выпускают.
– А ты как вышел?
– Я уже всё сделал – раз. У меня безупречная репутация – два. – Школьник поднял запястье и посмотрел на часы. – До конца урока ещё десять минут. Пошли в столовую, чаю попьём?.. Или хочешь на географию вернуться?
– Нет уж, извольте! – ровесница с отвращением покосилась на кабинет.
– Ещё бы! – понимающе улыбнулся юноша. – Один из бесполезнейших уроков в нашей школе.
Ребята спустились в пустую столовую. Пахло кашей и варёной говядиной.
– Присядь куда-нибудь, – предложил девочке отличник. – Я чаю принесу.
Люба пошла в самый конец столовой, в угловую зону, которая не просматривалась ни от входа, ни с учительских столов.
– С умом спряталась, – подметил брюнет и поставил перед сверстницей стакан чая да тарелку с пирожками. – Остались только с сухофруктами. Ешь такие?
– Да, люблю сушку! Спасибо! – поблагодарила она, схватив угощение, и сконфузилась. – Не стоило тратиться, Имир!
– Мои деньги. На кого хочу, на того и трачу, – заявил цыган и, чтобы сгладить резкость, пояснил: – Рад угостить! Хотя бы столовским пирожком. Увёл тебя с урока я не из-за колготок. У Конохина будет день рождения. Вообще днюха прошла, но праздновать будем в субботу у Паши. Двор у него большой, с площадкой под танцы. Навес со столом я, Сэро и Пахан летом смастерили. Там сухо, чисто и закрыто от ветра. Шашлыки пожарим. Пацаны просили позвать тебя. Пойдёшь?
Поспелова, обрадовавшись внезапному предложению, набрала в грудь побольше воздуха, чтобы справиться с волнением.
– Пойду, конечно! А что дарить?
– Не заморачивайся, это наши с братом проблемы. Одевайся только теплее, чтобы не замёрзла!
Задребезжал звонок с урока. Ибрагимов допил свой чай и поднялся из-за стола.
– Встретимся в субботу, в десять утра, у перекрёстка Таманской и Ленина. Одевайся тепло – напоминаю. В общем, будем с братом ждать. Ах да! Если планы поменяются, не дёргайся и не переживай, как нас известить. Мы ждём полчаса, а потом уходим. Договорились?
– Да, договорились! – Тихоня счастливо улыбнулась. – Спасибо, Имир!
– Было б за что! – усмехнулся парень. – До субботы, Люба! Пойду Сэро обрадую.
***
Поспелова бежала вверх по лестнице, опаздывая на урок химии, когда на шею сзади опустилась пацанская рука и крепко схватила, давя пальцами у основания черепа.
– Только попробуй вякнуть! – прошипел Тимон в ухо попробовавшей вырваться девочке. – Я тогда за себя не отвечаю!
Вперёд прошёл Жваник и закрыл ровеснице возможность убежать. Сбоку встал Сысоев. Слева – перила.
«Чёрт! Тумаки обеспечены!» – раздосадовалась Люба. Подростки свернули в мрачный пустой коридор, прошли мимо приоткрытого кабинета химии, в котором копошился, готовясь к работе, 10 «А», дальше – в самый тупик. В тупике оказалось настолько темно (не горела ни одна лампа), что казалось, будто наступил поздний вечер.
«Опять сюда! Всё повторяется! Люба, беги! Сделай что-нибудь!».
Школьница резко рванула вбок. Но девичья скорость против молниеносной реакции трёх парней была слишком медленной. Сысоев успел схватить её за локоть и с силой швырнул назад. Люба попятилась прямо в объятья Ильи, скрутившего ей руки. Тихоня подала было звук, но получила от Тимона звонкую пощёчину.
От боли на глазах выступили слёзы. Школьница не попалась бы так легко, если б не позволила себе расслабиться после географии в среду. Чего хорошего ждать от Степанченко и его свиты? Что они её попытку дать сдачи спустят с рук? Стоило не высовываться из кабинетов на переменах и садиться к Федотовой Вере, подальше от них, пока Лаврентьева Соня болеет!
Завтра суббота, и Поспелова обещала пойти с близнецами на день рождения Сашки. Как она встанет утром с кровати после кулаков Тимона? Какая неосторожность! Ну что ж, сама виновата.
– Ещё пискнешь, и я тебе зубы выбью! – Степанченко толкнул Любу в угол и прижал к стене.
Ровесница сжала ноги, голову втянула в плечи, а перекрещенными руками постаралась побольше закрыть грудь и живот.
– Думаешь защититься?! Нет, сучка, не пойдёт! – шатен с силой оторвал руки девочки от тела и придавил их к стене. – Раздвигай давай!
Болезненный удар ботинка по голеням заставил Поспелову чуть разделить ноги. Пацан тут же этим воспользовался: правую ногу просунул между девичьих ляжек, поднял высоко, пока не упёрся в Любин пах, задрав юбку. Школьница попыталась сопротивляться и получила вторую пощёчину. Левой рукой Тим обхватил оба запястья одноклассницы, обвалился на неё телом, придавив к стене и лишив возможности шевелиться. Тихоня повернула голову вбок, отворачиваясь от его дыхания. Изо пацанского рта, оказавшегося слишком близко, пахло сигаретами и мятной жвачкой.
– Два дня назад ты вдруг позволила себе расхрабриться. – Степанченко говорил Поспеловой прямо в ухо, касаясь губами её кожи. – Хотя я не припомню, чтобы давал такому ничтожеству, как ты, разрешение хамить!
– Сам начал, – просипела Люба, сдавленная весом Тимона, и получила сбоку удар кулаком в живот. Девочка охнула и протяжно заскулила.
– Не ной, лохушка, я легко приложил! Ещё даже не разогрелся, – процедил парень. Друзья одобрительно заржали. – Видимо, давно не мял твои бока! Забыл указать курице место в зассанном углу, что ты забылась и раззявила поганый рот.
Степанченко свободной правой рукой нырнул под девичью водолазку, крепко защипнул побольше кожи на животе и начал скручивать. Люба взвыла.
– Отпусти, придурок!
– А ну-ка повтори, дерьма кусок! – старшеклассник сильнее защемил кожу, потом схватил одноклассницу за грудь и больно сжал. Тихоня вскрикнула. Бедро Тимофея больно надавило на пах. Девочка заплакала от бессилия и ярости.
– Вдарь ей, Тим! Овца мало получила! – подначивал Илья.
– Смотри, ноет! Надо было думать раньше, когда язык распускала! – поучал Поспелову Матвей.
Люба от удара в пах со стоном выдохнула оставшийся в груди воздух, упала на колени, а затем завалилась на пол. Степанченко наклонился, схватил одноклассницу за волосы и ткнул её носом в молнию своих джинсов.
– Запомни, Поспелова, будешь огрызаться – выбью зубы! Не смей смотреть, поднимать башку, даже проворачиваться рожей в мою сторону! Твоя задача – терпеть и глотать!
Матвей и Илья похабно заржали.
– Ты ответишь скоро за всё! – Девочка, глотая слёзы, задыхалась от ярости и унижения.
– Что?!.. Повтори, мразь, я ослышался! – Тимон сел на корточки и схватил жертву за горло.
– Я сказала, что ты, Кабан, пожалеешь!
Степанченко по тону Любы с удовольствием понял, что довёл девку до критического состояния.
– Идиотка! Я не боюсь твоих угроз! Ничего не докажешь ни предкам, ни жирдяю-брату. А больше заступиться некому! Да и своей семейке нахрен не сдалась, смотрю! – язвительно рассмеялся одноклассник.
– Кто там в конце прячется?! – раздался недовольный пожилой голос. – А ну выходите из темноты, хулиганы, пока я директора не позвала!
Пацаны обернулись. У начала коридора, в его светлой части, стояла уборщица с ведром и шваброй, пытаясь вглядеться во мрак тупика.
– Она нас не видит! Ну если чуть-чуть! – нервно шепнул Сысоев. – Сидите тихо, щас уйдёт!
– Никуда я не уйду, хулиганьё! Курите, небось, и харькаете на пол! А мне мыть! Щас учителей позову! – техничка двинулась к ближайшей двери. Их в коридоре было всего две: химии и ОБЖ.
– Ой, не надо, пожалуйста! – миролюбиво запел Тим. – Мы не курим! Запаха дыма нет, чувствуете? Просто хотели химию прогулять! Чего сразу ругаетесь? Чуваки, валим на урок!
Степанченко шустро наклонился к скрючившейся от боли Любе и свирепо прошептал:
– Сиди тихо и не вякай, а то я тебя потом по стенке как соплю размажу!
Десятиклассники быстро прошли к кабинету и, пока уборщица не успела их разглядеть, распахнув дверь, шустро нырнули вовнутрь. Женщина потопталась немного и ушла вниз по лестнице.
Люба осталась лежать на полу. Грудь, живот и пах невыносимо болели. Лицо жгло. Слёзы текли по щекам и капали на грязный пол. «Зайти в таком виде на химию подобно смерти. Потом алгебра. Ещё ужаснее! Лучше сбежать, пока перемена не наступила… Ненавижу, уроды! Чтоб вы сдохли, как поганые скоты, в тяжких муках! Ты, Жваник! И ты, Сысоев! И ты, Степанченко! Вонючий Кабан! Ненавижу! Ненавижу школу! Чтоб она взорвалась вместе со всеми! Как сюда ходить, делая вид, будто ничего не произошло?!..Что делать?!»
«Не терпи, дай сдачи! Я в твои годы умела за себя постоять! Если вмешаюсь, другие дети решат, что ты слабая и станут крепче обижать!» – этот совет Александра Григорьевна дала пятилетней Любе, пожаловавшейся на приставания агрессивного детсадовца.
«Куда уж крепче, мама! – разрыдалась десятиклассница. – Одно знаю: заступаться в школу ты точно не придёшь».
Поспелова нашла силы встать и, поскуливая от боли, пошла, утирая рукавом слёзы, вниз, к гардеробу.
***
Родители с добрый час вдоль и поперёк ругали правительство, развалившее страну.
Люба мыла посуду, слушая взрослых вполуха. Живот от кулака Тимона ныл, а при малейшем движении отдавал острым режущим снопом боли. На коже образовались жёлто-лиловые синяки. Сидеть было невозможно из-за удара по промежности. Рот, задетый пощёчиной, опух и потемнел.
У матери на работе опять начались неприятности. Её пытались выжить со станции любой ценой. Сегодня она нашла немало подставных актов и пошла с разбирательствами к начальнику, который не смог дать вразумительного ответа. Родители пили чай, обсуждали случившееся, переживали и накручивали себя. Женщина становилась всё более подозрительной и нервной.
В рабочих тревогах взрослые не видели расстроенной и приутихшей дочери. Не обнаружили, что девочка толком не стала сидеть за столом, что глаза её раскраснелись и опухли от слёз. Впрочем, Любу на Солнечном № 27 давно никто не замечал и её переживаниями не интересовался.
Школьница ушла в комнату, закрыла дверь и встала перед высоким трельяжем. Благодаря широкому зеркалу посередине и двум узким зеркалам-дверцам по бокам Люба могла видеть себя сразу со всех сторон. Она сняла кофту и лиф. На правой груди синели отпечатки пальцев Тимона. Грудь припухла и болезненно ныла, когда до неё дотрагивались. На животе темнел огромный синяк.
Поспелова оделась и принялась осматривать лицо: место пощёчины припухло, синяка нет. Хорошо! Щека болит, но, если завтра заметят припухлость, можно спереть на зубы.
Несмотря на раздавленное состояние, Люба не собиралась пропускать днюху Санька. За пятнадцать лет её впервые пригласил на личный праздник ровесник. Там будут ребята, с которыми она желает находиться рядом. Пусть сейчас больно и тяжело двигаться, но у Паши она обязательно будет! Завтра ей станет хорошо. Тихоня улыбнулась и мечтательно зажмурилась.
«А потом наступит понедельник, – прошептал вкрадчиво внутренний голос. – Что делать, дурёха?»
Чёрт! Внутри от упоминания о школе всё – и тело, и чувства – превратилось в холодный тяжёлый кисель. Тимон после реванша в тёмном тупике, уверенный в безнаказанности, будет теперь в насмешках и гадостях превосходить самого себя. О его «цепных собаках» и думать страшно!
Дверь в комнату открылась и зашла мама.
– Дочь, дай листок в клеточку! Посчитать кое-что надо.
– Да, конечно. – Школьница резко дёрнулась к столу и тут же схватилась за бок от боли.
– Живот прихватило? – прищурилась Григорьевна.
– Да, в столовой что-то не то съела, – поморщившись, выкрутилась старшеклассница.
– Выпей активированного угля, поможет! У нас он был.
– А обезболивающее есть?
– Нет и не будет! Сколько раз говорила: оно маскирует боль, а не лечит!
– А если тупо желаешь избавиться от боли?
– Зачем? Это от проблемы не избавит и не вылечит. Поэтому в доме и нет обезбола – как лекарство совершенно бесполезно! Не зря я «ЗОЖ» читаю!
Тихоня вырвала из черновика пару листов. Женщина поблагодарила и пошла к двери.
– Мам? – окликнула подросток. – Тебя в школе мальчики обижали?
– О-о-о! Ещё как! – эмоционально отреагировала та. – Даже били, бывало!
Была задета тема, болезненная для обеих Поспеловых. Александра опёрлась на железные перила кровати и начала вспоминать.
– Поменьше была – гнобили за нищету, безотцовщину и внешний вид. Братьям не до меня – сами отбивались. Едва я подросла да похорошела – грудь налилась, попа округлилась, талия затянулась – одноклассники и соседские парни повадились щупать. Мол, заступиться некому, можно всё: хамить, гадости говорить, руки распускать! Раз пацанва всем классом собралась бить за то, что я заводилу-отличника за патлы оттаскала. Он меня голожопой вошью назвал, а я его – за уши. Ну и скучковались подпевалы наказать, чтоб место знала.
Люба внимательно, обратившись вся в слух, смотрела на маму.
– Как щас помню. Выхожу к восточной калитке (тоже в седьмой школе, дочь, училась!), а там – вся пацанская рать из класса стоит и битый запевала во главе. «Готовься, щас бока намнём!» Отвечаю: «Бейте! Потом я вас по одному переловлю и все рёбра посчитаю!».
– И?! – тихоня с восхищением глазела на родительницу. Женщина печально вздохнула.
– Крепко отдубасили! Две недели я с печки слезть не могла.
Дочь сочувственно опустила глаза и непроизвольно коснулась рукой пострадавшей груди.
– А когда очухалась, то в школу не пошла. Караулила в кустах по вечерам каждого, кто меня бил. Чтобы пацан непременно один оказывался. Многим я тогда волосню с черепушек повырывала!
– И тебе удавалось побить парня?! – изумилась десятиклассница.
– Ох, доченька! Я знала назубок – если не я, то меня! Сейчас мужики тише на Кубани стали! Приезжих много, они-то местных хорошо разбавили. А раньше?!.. Если заступиться некому, то ноги каждое дерьмо радо вытереть. Вот и дралась как сумасшедшая, потому что выбора не было!
Школьница понимающе закивала.
– Через время опять кто-то начал одноклассников подбивать, но ему ответили: «Нет уж, Шурка по одному отловит!» Вот так я себя и отстояла.
– Сильная ты, мама! – улыбнулась Люба. – А я не в тебя.
– Да, знатная драчунья! – загордилась женщина, не заметив скорби подростка. – И сейчас прорвусь назло станционникам – не дам козлиным рожам себя подставить! Поэтому, доченька, с мальства повторяю – защищайся и ни на кого не рассчитывай! Чтобы боялись тебя, а не родителей!
Александра вышла из комнаты. Люба, расстроенно вздохнув, осторожно прилегла на кровать, стараясь не спровоцировать пострадавшее тело на новые приступы боли.
Девочку заботили две вещи. Во-первых, как после тумаков Тимона выжить в школе. Тихоня жутко стыдилась, что её снова побили. Что заткнули рот, едва она его расхрабрилась открыть. Обидно, что Люба пошла не в мать. Тонкая как тростинка, стеснительная, щупленькая, она не являлась драчуньей да забиякой в силу природных качеств. Во-вторых, Поспелова из гордости прятала душевные муки. Это не всегда удавалось, однако школьница умудрилась в глазах сверстников закрепиться в образе человека, равнодушного к чужим выпадам.
Равнодушие полностью показное. Поспелова не умела и боялась дать сдачи, унижение да хамство переносила тяжело. Стремясь скрыть слабость, она никогда никому не жаловалась, не просила помощи, как бы плохо ни было.
Люба переживала до дрожи в коленках, что Ибрагимовы узнают, как её побил на глазах прихлебателей упырь Степанченко. Ослеплённая болезненной гордыней, школьница возомнила, что братья отвернутся от неё, как от последней падали. Гонима одноклассниками – ничтожнее некуда. Близнецам в компании не нужна соплячка и убожество.
Наивная, запуганная и глупая! С малых лет не зная защиты, школьница искренне считала, что её видение ситуации – единственно верное. Не смекала, что другие рассуждают иначе.
Стоило пискнуть братьям о наездах Степанченко и Ко – последним бы мало не показалось. Но самолюбивая Поспелова держала рот на замке, а Ибрагимовы принимали её молчание за толстокожесть и умение быть выше глупых злых людей.
***
Тучи заволокли утреннее субботнее небо. Холодный туман клубился меж стволов голых деревьев, когда Люба покинула территорию родного дома.
Фигуры братьев маячили на углу перекрёстка сквозь сырой туманный дым. Школьница обрадовалась, что успела и близнецы не ушли без неё. Оба были в тёмных шапках, но тем не менее отличить одного от второго не составило труда.
Имир, одетый обыкновенно сдержанно, не изменил себе – чёрные джинсы, синяя куртка на пластиковой молнии, тёмно-серый шарф без узоров и бахромы. Сэро стоял к подходившей Любе задом. Спину пуховика гранатового цвета украшал вышитый белый орёл, расправивший крылья.
«Красиво! Вот же модник!» – улыбнулась тихоня, расстроенно отметив про себя, что повеса одевается эффектнее и лучше её, девчонки.
– Привет! Как настроение? – улыбнулся Имир и тут же озаботился. – Что у тебя с губами?
Близнец повернулся. Люба под пристальными взглядами парней стушевалась и прикрыла рот рукой. Сторона, попавшая под удар Тимона, за ночь у краёв рта взялась широкой бордовой полосой.
– Обветрила, – схитрила десятиклассница.
– С одного боку? Выглядит так, будто тебе кто-то леща дал! – усмехнулся Сэро. – Сообразила подраться? Мать поколотила?
– Нет! – испугалась Поспелова и густо покраснела. – Я каждую зиму с такими губами хожу, не обращайте внимания!
Девушка прошла вперёд. Братья многозначительно переглянулись и двинулись следом.
– Погода замечательная! – решила нарушить повисшее молчание Люба.
– Это в каком таком месте? – озадачился повеса.
– Туман густой и тучи тяжёлые! Мне нравится! Хоть бы и на Новый год так было! – размечталась школьница. – Лучше бы, конечно, снег выпал, но на Кубани его вечно не дождёшься!
– Не ожидал, что ты любительница туч!
– Ещё какая! Когда вырасту, перееду туда, где постоянно холодно и дождь льёт.
– Зачем?
– Чтобы кутаться у окна в плед и пить горячий чай с мёдом! – Люба повернулась к позади шедшим пацанам и довольно захлопала в ладоши.
– Слыхал?! – обратился Сэро к брату. – Мы свалили подальше от холода в тёплые края, а она желает смыться на север!
– Каждому своё, – улыбнулся Имир. – Чужие желания – потёмки. И чем тебя холод так привлекает?
– Не знаю, – пожала плечами ровесница. – Наверно, тем, что в дождь и снег люди все прячутся. Пусто на улицах становится. Если снаружи такая погода, я чувствую себя уютно!
– И я кайфую в холодрыгу, когда сижу в тёплой хате и пялюсь из окна, как прохожие мокнут да мерзнут! – фыркнул Сэро, насмешив компанию. – Родители твои тоже, вероятно, хотят отсюда удрать?
Поспелова вспомнила, как однажды поделилась с матерью желанием жить в Карелии, а та её мечту назвала бредом.
– Если честно, думаю переселиться одна… И никого пускать к себе не собираюсь!
– И правильно! – согласился Имир. – Пусть «всякие там» держатся подальше! Такие, как Сэро, например. Он тебя плохому научит, гарантирую. А меня можно и пустить в гости погреться. Обещаю прийти с гостинцами… Осторожно!
Брюнет схватил Любу, шедшую спиной вперёд, за предплечье и отстранил вбок. Девочка, отвлекаясь на болтовню, позабыла следить за дорогой – из-за угла резко вынырнула стайка местных цыган, и школьница чуть было не врезалась в них.
Цыгане, неопрятно, плохо одетые, пахнущие бедностью и беспорядочным образом жизни, проплыли мимо. На головах женщин красовались несвежие пёстрые платки; волочившиеся по земле свободные юбки не скрывали некрасивой утоптанной обуви, а то и грязных калош. Тёмно-желтые, а то и почти чёрные, изъеденные кариесом до крошечных пеньков, зубы вызывали приступ тошноты. Девочка затормозила, обернулась вслед прошедшей толпе, чтобы ещё немного поглазеть на них.
– Ты чего? – окликнул её Сэро.
– Цыгане…
– Впервые видишь?
– Нет, часто. Вы разве не должны поздороваться с ними по-своему, по-цыгански?.. Ну или пообщаться?
Близнецы переглянулись, а потом, не скрывая иронии, рассмеялись.
– Родная, если мы цыгане, это не значит, что непременно дружим со всеми остальными цыганами, проживающими в городе, – ответил Имир. – Мы не обязаны здороваться и общаться с каждым незнакомым цыганом, встречающимся на пути.
– Как так?!..
– Ты русская, верно?
– Да.
– Всякому русскому рада? Каждого считаешь хорошим человеком и готова без обиняков пустить к себе в дом? Записать в близкие друзья, бескорыстно помогать и так далее?
Поспелова впала в ступор. Вспомнила побои Степанченко, насмешки Илютиной, оскорбления одноклассников. Вспомнила двоюродную сестру Лену, что приходила в Любин дом, смело брала деньги, еду и не стесняясь хамила. Перед глазами проплыли сплетники Петуховы и развратный Чумак, постоянно домогавшийся до неё.
– Думаю, не рада. От многих вообще бы держалась как можно дальше!
– Почему же, Любонька? – хитро прищурившись, поинтересовался Сэро. – Они же русские, ты должна со всеми быть приветливой!
– Не заслужили! – насупилась школьница.
– Ну вот сама и ответила на свой вопрос, – усмехнулся отличник.
– А разве вы не подчиняетесь местному барону?
– Люба, мы приезжие и живём сами по себе. У нашей семьи свои традиции и понятия, как нужно жить. У местных цыган – свои. Их ценности с нашими не пересекаются. Между нами нет ничего общего. Если нет ничего общего, зачем соблюдать какие-то отношения?
Поспелова молча хлопала глазами, понимая, что Имир прав.
– В нашей семье главу цыганской общины называют старейшиной. Если бы ценности местных баронов и их управление устраивали родителей, наша семья присоединилась бы к здешним общинам, – продолжил отличник. – Проще говоря, для городских цыган мы чужие, потому что живём по своим меркам. А они чужие для нас.
– У вас так можно? – робко поинтересовалась сверстница.
– А почему должно быть нельзя? – ответил вопросом на вопрос Сэро. – Мы не единственные одиночки в городе. Есть и другие цыганские семьи, живущие сами по себе. И не только здесь, но и в других местах. Оглы Илью помнишь?.. Он из соседнего города. Его большая семья настолько сплочённая и дружная, что в общине не нуждается.
Школьники замолчали. Туман постепенно рассеивался, и вместе с ним загадочность пустынного субботнего утра.
– Чего задумалась? – нарушил тишину повеса, которому надоело играть в молчанку.
– Да так, вспомнила кое-что.
– Что?.. Поделись! Хочешь, Имир вместе с тобой подумает, и будут у вас одни мозги на двоих! Пирожок, слушай: ты в школе тихая незабудка, а по факту болтаешь быстрее пулемёта! Иногда у меня от твоего странного поведения крыша едет!
– Почаще с приличными людьми надо общаться, чтобы крыша на месте держалась, – подколол близнеца отличник.
– Если бы ты был менее избирательным, братец, с тобой тоже приятно оказалось бы иметь дело, – нашёлся тот.
– Предпочитаю не смешивать свои дела с твоими. Лишь бы кое-кто опять не заигрался.
– Так я тебя давно в свои темы не зову, – изобразив милую улыбку, парировал Сэро. – Мы уже взрослые, брат. Игры закончились, и пути почти разошлись.
Парни переговаривались о своём, что Любе знать было не положено. Тихоня молча понаблюдала и решилась вдруг узнать то, что её давно мучило.
– Сэро, слушай! А зачем тебе в сентябре моя тетрадь по химии понадобилась? Твой родной брат – отличник, всегда можешь списать! Зачем обманул, требуя домашние, которые нафиг не сдались?
– Я разозлился, – задумавшись, усмехнулся брюнет. – Надо было к чему-то прицепиться, чтобы наехать. Я звал на уроке – ты притворилась глухой и не повернулась. Меня знатно не подбросила эта хрень, проглотить не захотел. Зачем, кстати, полено изображала?
– Застеснялась, – покраснев, созналась школьница.
– Знаешь, сестрица, больше так не стесняйся! Выглядело больно заносчиво. Будто окружающих за гавно принимаешь!
– Не думала, что это выглядит…
– А в следующий раз думай.
– Ничего, что ты меня напугал?!.. Казалось, что всей компашкой со злости пришибёте!
– Опять двадцать пять! – возмутился цыган. – То людей везде убивают, то я поколотить хочу! Да, тупо поглумился, хотел высмеять, до слёз довести. И всё. Хватит истерить! Не важно уже.
– Фу, какой ты! – потемнев, отвернулась ровесница, вспомнив насмехающуюся рожу Тима.
–Ну да, такой. Церемониться не собирался, – равнодушно произнёс повеса. – Нехрен было бесить! Если б предки вместе не работали, мало бы тебе не показалось. Стрёмно шутить мне над близкими знакомыми. Радуйся, что прокатило.
– Радуюсь, слов нет. Спасибо железной дороге! А зачем на следующий день позвал пойти вместе домой? – не унималась тихоня.
– Вишенка, а с какой целью ты устроила допрос? – Сэро насмешливо прищурился, приобнял девочку за плечи и нахально уставился прямо в глаза. – Что конкретно хочешь услышать?.. Может, я сразу скажу, избежав «вокруг да около»?
– Хочу понять, почему со мной общаешься, – погрустнев, тихо ответила Люба и опустила глаза. Рука потянулась к ударенному боку, а в ушах зазвенел голос Тимона, напомнившего вчера ей, стоявшей перед ним на коленях, что она всего лишь «кусок дерьма, раззявивший свой поганый рот».
– Обыкновенное любопытство, пирожок! Ты на нормальных девушек не похожа. Одеваешься некрасиво, как монашка, хотя фигурка зачётная, да и мордашкой вышла. Людей чураешься. Вот я и решил узнать, что ты за фрукт такой.
– Чаще надо с приличными людьми общаться, чтобы каждый раз от любопытства не страдать! – ехидно заметил Имир. – А то водишься со всеми подряд, без разбора, а потом долго в недоумении репу чешешь. Ничему не учишься, брат!
– Я не фрукт! – обиделась тихоня, поняв, что не услышит от красавчика, какой она интересный, хороший человек, которого есть за что уважать. – Вопросов больше нет.
– То есть?!.. А выяснить, зачем у реки догнал?!.. Смотрю, кое-кто позабыл, как сначала пообещал, а потом через спортзал позорно сдрыснул!
– Не позорно, неправда! Я просто застеснялась!
– Чересчур часто стесняетесь, мадам! Всю жизнь простесняешь! Ну так спросишь, почему догнал? Хочешь ведь услышать, что понравилась, верно? Что влюбился и не смог отпустить, да?
– Не буду! И не жажду понравиться, поверь! Ответ знаю – ты разозлился!
– Не угадала! Хотел вломить по первое число за второе кидалово подряд. Но у тебя был настолько дурацкий вид, что рука не поднялась воспитывать. Мы закончили с расспросами?
– Да! – психанула Поспелова. – Хватит с меня уже!
– Молодец, горжусь тобой! – подмигнул ей Сэро. – Умеешь заканчивать неуместный диалог.
– А ты умеешь выставить меня…
– Ну и кем же?
– Не знаю, – растерялась Люба вконец.
– Неудобно, да? – рассмеялся повеса. – Уверен, ты это переживёшь! Расскажи лучше какие-нибудь истории, что ли! Про вампиров твоих ненаглядных и любимчика Дракулу.
– Тебе же такое не нравится!
–Вчера не нравилось, а сегодня нравится. Да! Я, кстати, понял, почему тебя притянула водонапорная башня.
Десятиклассница внимательно взглянула на брюнета. Тот до сих пор нахально обнимал за плечи и по-приятельски низко наклонялся к ней.
– Надеялась, что там, как в ужастике, окажется темно и лестница по кругу будет спускаться в застоявшуюся грязную вонючую воду, в которой будут плавать трупы, скелеты и другая покрытая плесенью и грибком мертвечина.
– Неужели книгу прочитал?! – изумилась Поспелова.
– Да. Было дело, – лениво отозвался Сэро и поднял глаза к небу, изображая скромность. – От скуки решил развлечься на каникулах.
– Ты же ужасы не любишь!
– Ну и что? Книжонку одолел, как видишь! Правда, персонажи не впечатлили. Одни лузеры. Негра гоняют за то, что чёрный. Чувака, потерявшего младшего брата, из-за заикания. Толстяка – за жирные бока. Девку – за смазливую рожицу. Других задохликов – за слабость, трусость и блеяние. Неудачники – настолько мямли, что умудряются притянуть всякое дерьмо. Пытались бы постоять за себя или хотя бы драться учились – меньше бы проблем было. Сюжет, признаюсь, выигрышный. На одной стороне – куча чмошников, на другой – адский клоун-людоед и упоротые школяры. Короче, любителям пожалеть себя и похныкать о горьком детстве пойдёт со скуки. Я, когда читал, думал – ну и конченый же городишко! Проще сжечь вместе с клоуном и канализацией, чем пытаться что-то исправить.
– И как ты до таких выводов додумался, родной? – поинтересовался отличник, хитро усмехаясь.
– Каком кверху! – огрызнулся Сэро. – Прочитал по твоему ценнейшему совету этот кошмар и тут же поумнел, как ты и заверял!
– Ну это понятно! – проигнорировал недовольный выпад брата улыбающийся Имир. – Только я эту позицию уже слышал в более мягкой форме от одного нашего общего друга.
– Он просто думает так же, как и я! – выкрутился повеса.
– А, может, ты думаешь, как он? – подколол близнец.
Люба не обратила внимания на перепалку, потому что её задели слова о героях-слабаках, не способных постоять за себя.
– Я не согласна! Писатель специально выбрал именно слабых! Каждого из ребят травят за непохожесть на остальных. Это жестоко! Они не виноваты, что выглядят иначе: заикающиеся, толстые, слишком красивые, с придурковатой роднёй… Благодаря уникальности у героев получается дать отпор злу – обычные нормальные люди не способны увидеть опасность. Мир меняют изгои!
