Руфия Липа
Школа. Никому не говори
Глава 11.
Под аккомпанемент звонка с последнего урока Любино сердце сплясало чечётку. Решив, что Сэро записал её во вруньи и личные враги, девочка ничего приятного от предстоявшей беседы не ожидала.
Воображение разыгралось по самое «не балуйся». Попробовать не явиться – хуже будет. Цыган предупредил несколько раз о последствиях подобной выходки.
«Люба, будь храброй! С тобой уже случалось много чего плохого. Одной неприятностью больше, одной меньше – переживёшь!» – успокаивала себя школьница, одеваясь в гардеробе.
Главное, чтобы Сэро на неё руку не стал подымать. Это был наихудший расклад событий для Любы, и она старалась любым способом о побоях не думать – от мысли, что мальчик замахнётся, Поспелову начинало трясти крупной дрожью.
Ноги еле волокли тихоню с территории школы. До пересечения Красной и Набережной – два квартала. Если идти очень-очень медленно, то получится оттянуть время столкновения на полчаса и больше. Хорошая идея! Возможно, Ибрагимову надоест ждать, и он уйдёт. Точно!
«А если его не будет, скажу, что не дождалась и ушла! Хотя нет – неудачная идея. Не прокатит».
Выйдя за школьные ворота, Поспелова с ужасом осознала, что не прокатят абсолютно все планы побега. За выходом в паре метров от ворот на тротуаре толпилась пацанская кучка, и в её составе торчали оба Ибрагимовых.
Сэро сразу приметил ровесницу и начал пристально провожать взглядом. Люба словила его внимание и, испугавшись, притворилась, будто по сторонам да под ноги смотреть куда интереснее.
Её намеренный игнор рассмешил парня. Ровесник, наблюдая, как тихоня, залезши в мокрую грязную траву на обочине, обходит подальше его компанию, от души забавлялся.
Убедившись, что Поспелова ушла на приличное расстояние, Сэро попрощался с друзьями и быстрым шагом устремился вдогонку.
Люба вздрогнула, когда на плечо легла мужская рука и слегка сдавила его.
– Привет! – поздоровался Ибрагимов и приветливо улыбнулся. – Как денёк прошёл?
– Всё хорошо, – выдавила школьница и настороженно покосилась на попутчика. – А у тебя?
– Рад! У меня – прекрасно. Не было двух последних уроков: английского и информатики. У тебя тоже завтра информатики не будет. Учитель заболел, – всё так же приветливо, как ни в чём не бывало произнёс цыган. – А теперь давай рассказывай!
– Что рассказывать?
– Как было у Паши? Чем занимались? Как каникулы провела? Делись, короче, событиями!
– А наш разговор?
– Какой?
– Ты хотел со мной разобраться на углу… Ну, вон там! Ещё не дошли.
– Не разобраться, а кое-что прояснить. А ты уже расслабилась и готова отвечать?
– А ты драться не будешь?
Повеса от услышанного затормозил и, потемнев от возмущения, вперил взгляд в спутницу.
– С чего ты решила, что я драться буду?! Как до такого додумалась вообще?
Поспелова, поняв, что сморозила невероятную глупость и испортила неплохо начавшийся диалог, сбивчиво начала оправдываться:
– Подумала, что ты решил, что… что я наговорила на тебя про Камиллу и что врала про родителей… Ты с утра так злился! И поэтому проучишь…
– Кулаками?!.. Люба, я ни разу с девочками на равных не дрался. И не собирался. Хоть раз видела или слышала, чтобы я девок колотил? Как себе это представляешь?
– Извини, пожалуйста! Мне очень неудобно за сказанное! – Школьница от неловкости и стыда за свой неумный язык потупила глаза.
– Каждый раз, когда мы вместе проводим время, ты умудряешься что-нибудь отчебучить и удивить! – разочарованно покачал головой Ибрагимов. – Кто-то сказал, что я девочек бью?
– Нет.
– Тогда как твоя логика привела тебя к этому выводу?
– Ты злился с утра…
– Был недоволен. Во-вторых, ты не поздоровалась и прошла мимо, будто я – говна кусок…
– Это «во-первых», – поправила парня Люба.
– Не перебивай, будь добра! Причём твоё поведение было ничем не обосновано: мы не ссорились – раз, хорошо знакомы – два. В третьих, на моё замечание ты высказалась, что дружбы нет и можно не здороваться. Повторюсь, мы не ссорились. Ни я, ни ты – никто не говорил, что дружба закончилась и больше общения не будет. Правильно всё? Чего молчишь?
– Правильно, – подтвердила тихоня. Сказать ей было нечего.
– А теперь «во-первых». Мне вчера было неприятно узнать, что ты ходишь в гости к Паше. Две недели подряд. Каждые субботу и воскресенье. Со слов Сани я понял, что являешься ты к Пахану с утра и уходишь с сумерками. Вы вдвоём, одни в доме, на другом краю города. И ты совершенно не боишься, видимо, каких-либо последствий: что узнают родители, кто-то увидит – и так далее.
– Но Паша – очень хороший человек! – слабо вякнула десятиклассница, чувствуя прилив вины.
– Я не договорил!.. Если же со мной ты – просто идёшь хотя бы – то боишься каждого постороннего чиха или шороха. В сентябре я пришёл к твоему дому. Ты от меня тогда бежала, как от опасного рецидивиста, до самого перекрёстка, а потом просила держаться подальше и никак не показывать наше знакомство. С Пашкой, значит, тусить наедине в упор не боишься, а общение со мной прячешь с глаз долой! Как думаешь, Люба, какие выводы мне пришли в голову?
Поспелова поняла, что попалась с поличным. Она расстроенно смотрела в строгие чёрные глаза и виновато молчала.
– А вот теперь задам вопрос, ответ на который кое-что мне прояснит! Будь добра не юлить. Отвечай честно, глядя в глаза, – приказал парень, внимательно следя за её реакцией.
– Хорошо. – Девушка решила, что отступать некуда, и приготовилась.
– Ты стремишься скрыть наше общение, потому что твоя мать не переваривает цыган?
Тихоня потеряла дар речи. Ну что ж, всё тайное рано или поздно становится явным. Придётся объясниться.
– Нет. То есть, да… И да и нет, короче! Как бы правильно объяснить…
– А ты попробуй!
Поспелова, чувствуя, как тело начинает бить отвратительная мелкая дрожь, набрала в лёгкие побольше воздуха.
– Мама не любит нерусских… Всех.
– Почему?
– Потому что, по её словам, все они лгут и обманывают.
– Откуда такие выводы? – нахмурился повеса.
– Блин! Сэро, даже не знаю, как правильно сказать! – растерянно мялась девочка. – Щас соберусь… В общем, мама считает, что русские только друг другу могут доверять. Потому что нацмены…
– Кто?!..
– Нацмены – мама так называет нерусских. Нацмены портят жизнь русским, стараются обмануть или сделать плохое. Мама говорит, что – сколько сталкивалась с армянами, молдаванами или другими национальностями – те всегда нагло врали, пытались использовать или обдурить.
– А русские не пытались?
– Пытались, конечно! – задумалась Люба. – Но конкретно о русских мама так не говорит.
– Ежу понятно! Потому что сама русская! Но если свои совсем не безобидные, смысл выставлять злодеями другие народы? И что за деление: русский – нерусский?.. У меня, между прочим, паспорт гражданина России! Я здесь родился, как и мои родители, и являюсь законным жителем страны, как и ты! На каком основании меня записали в какие-то там «нацмены»?
– Не знаю, Сэро, прости! – огорчённо пискнула тихоня. – Мама просто не любит чёрных…
– Та-а-а-а-к! Теперь выясняется, что именно чёрных!
– Да. Кавказцев, негров… Черноволосых. Ну, типа, русские светлые…
– Русских с чёрными волосами валом!
– Согласна! Мама их по фамилии различает…
– Хрень несусветная! Теперь приплелись фамилии, и я запутался!.. Давай-ка подытожим: маман напрягают другие народы с чёрными волосами, потому что она решила на основе своего неприятного опыта с парой-тройкой товарищей сравнять всех под одну гребёнку и записать во враги. Эдакая уравниловка по нацпризнаку! Причём факт, что любой народ состоит не из двух-трёх плохих маминых знакомых, а из миллионов разных людей, не учитывается. Поступки и поведение отдельно взятых личностей из каждого народа значения для твоей мамы иметь не будут. Раз я цыган – значит, опасный. Потому что все, без исключения, цыгане – опасные. Правильно я понял?
– Правильно. – Люба со стыда не знала, куда провалиться. Всё сказанное ею звучало полной бредятиной. Девочка никогда не подвергала мамины слова сомнениям и считала их за абсолютную истину. А Сэро смог за считанные минуты разрушить незыблемость маминых постулатов о нерусских в пух и прах.
– Ты, Люба, так понимаю, полностью с мнением матери согласна?
«Господи, какой позор! Как выкрутиться?!.. За что мне это?!» – Дрожь тела из мелкой сменилась на крупную.
– Я не знаю, Сэро! Мне нечего сказать… Кроме тебя и Имира, с нерусскими не общалась! Ты ко мне относишься хорошо, Имир – тоже…
– Тогда почему сторонишься? – нехорошо прищурился повеса.
– Потому что не хочу ругаться с мамой! Расстраивать её! Меня выгонят и перестанут считать дочерью!
– Тебе такое дома обещают?
Люба молча пожала плечами в знак согласия.
– Весело у вас в хате, однако! – язвительно прыснул ровесник.
– Но я очень хочу дружить с тобой, Сэро! И с Имиром. Мне хорошо с вами!
– Люба, так не бывает. Усидеть на двух стульях разом невозможно. Рано или поздно Александра Григорьевна узнает. Придётся выбирать: либо быть удобной для матери, либо – личный комфорт и дружба.
Старшеклассники замолчали и заметили, что улица опустела от школьников. С тех пор как они остановились на обочине и начали тяжёлый разговор, прошло около получаса.
– И много таких радикалов в твоём окружении?
– Без понятия. Бабушки, которые в гости приходят, подобно рассуждают… Ну, примерно так! Я особо не слышала…
– Ох уж эти бабки! – Ибрагимов зло сплюнул на землю. – Весёлый народ!
– Не бабки, а бабушки, – аккуратно поправила собеседница.
– Чёрт бы побрал этих бабушек!.. И они хором обещают проблемы от чёрных нерусей?
– Мама говорит, мол, нельзя масть, кровь портить…
– Чем? – не понял юноша.
– Чужими генами. Меня проклянут, если я приведу в дом чужака… Ну, то есть замуж выйду…
Брови Сэро изумлённо подскочили вверх.
– Так ты ж ещё никого не привела!
– Ну и что?!.. А вдруг приведу?!
– Ёпрст!!!.. Галиматья отборная!
– И потом чужак, сто пудов, будет плохо обращаться и бросит с ребёнком. Они, мол, признают только своих женщин, а чужими пользуются, как рабами… Спутаюсь – стану рабой. Он использует, принесу в подоле, а домой мама не пустит, потому что я её опозорила…
Из-за чувства вины и стыда Любу несло; простодушная девочка выбалтывала по глупости то, что умный, сообразительный человек в любом бы случае нашёл, как укрыть от слуха Сэро.
Ибрагимов, не веря своим ушам, слушал тихоню. Когда ровесница замолчала и додумалась, наконец, посмотреть на него, повеса громко расхохотался. Насмеявшись вволю, Сэро ядовито прищурился. «Да, Имир был прав, когда сказал на станции, что я ещё не понял, с кем дело имею!»
– В твоём рассказе, дорогуша, смешалось в кучу всё: рабы, матери-одиночки, плохое обращение с людьми, куча страхов и стрёмные ожидания! Можно триллер снимать. Так и назовём: «Коварный нацмен-рабовладелец и несчастная русская баба». Кто ж её спасёт, горемычную страдалицу-то?!.. Ладно, проехали!.. И часто такое слушаешь?
– С детства, – тихо прошептала школьница, сообразив, что разболтала лишнее. – Сэро, извини ради бога! Неприятно это слушать! Но ты очень хороший человек, знай! Имир мне тоже нравится! Прости… Так стыдно! Зачем вообще всё рассказала?
– Потому что я задавал вопросы. Не заморачивайся! – отмахнулся он. – Вернёмся к нашим отношениям. Получается, ты боишься, что мама узнает о нашей дружбе и как следует отлупит? А отлупит, потому что решит, что ты со мной встречаешься и спишь? И вот-вот забеременеешь?
Поспелова стушевалась и покраснела. Сэро, специально озвучивший страхи, которые девушка сама по глупости разболтала, от души наслаждался её стыдом. Решив предупредить попытки сверстницы выкрутиться из щекотливой ситуации, Ибрагимов сознательно добил тихоню.
– Ты, Люба, и твоя мама зря переживаете по поводу меня. Ты не в моём вкусе совершенно. У тебя нет шансов.
Тихоня, оторопев, смотрела не него потерянными щенячьими глазами.
– Не следишь за собой, не красишься, старомодно одеваешься. Ну что это на тебе?!.. Все девочки как девочки: джинсы, мини-юбочки, макияж, укладка, каблучки, маникюр, кофточки модные! А ты ходишь в чёрной некрасивой шерстяной юбке ниже колен, закрытом уродливом вязаном свитере и ботинках, которые наверняка твоя бабушка в лучшие годы своей молодости носила… Выглядишь, как старая дева. В школе с тобой никто не общается, друзей нет, парни внимание не обращают. Идёшь по коридору, на людей не смотришь, дышать боишься! А мне нравятся цыпы красивые и ухоженные, бедовые, уверенные в себе и быстрые на подъём. Которые знают, чего хотят от жизни, от парней, и будут с удовольствием трахаться до свадьбы, потому что имеют своё мнение. И мамань такие красотки расстроить не боятся! Не люблю пугливых куриц, за которыми надо до японской Пасхи волочиться, чтобы разрешение на поцелуй в щёку получить. И библиотечных мышек тоже не люблю. Неинтересно. Не переживай, подруга! Тебе не светят ни отношения со мной, ни уж тем более что-то большее. Даже не рассчитывай, поняла? И Григорьевну успокой. Я за тобой ухаживать не стану. Приставать к тебе – тем более оскорбление моего мужского вкуса. Так что можешь не скрываться и спокойно общаться со мной и Имиром. Я и ты – хорошие знакомые, всё. На остальное лично тебе не стоит даже надеяться! И бояться меня, как понимаешь, смысла нет.
Юноша покрутил головой по сторонам и посмотрел на наручные часы. Подростки стояли на обочине с добрый час.
Люба молчала, чувствуя себя разбитой на мелкие осколки. Не в силах пошевелиться, девочка смотрела на землю под ногами. Слёз не было. Было лишь ощущение, будто душа и сердце замёрзли и навряд ли оттают. Словно до пацанского монолога она была в пьяном тумане, а слова Сэро, как ледяной душ, заставили мгновенно протрезветь.
Ибрагимов холодно и зло смотрел на Поспелову. Девушка – на него, спокойно, даже отрешённо, восприняв услышанное как необратимую реальность.
– Пойдём домой. А то заговорились, стоя на одном месте! – нарушил первым молчание Сэро.
– Пойдём. И вправду заговорились, – равнодушно согласилась Люба.
***
Вдоль берега реки подростки долго шли молча. Сэро искоса поглядывал на девочку. На лице её – ни кровинки, ни тени эмоций.
На берегу, у самой воды, то там то здесь дымились костры. Жители жгли сухую траву и мусор. Школьница остановилась, наклонилась и подняла старое фото с обгорелым уголком – видимо, вынесло ветром из пламени. С пожелтевшего изображения на Любу смотрела женщина лет сорока с грустным суровым лицом, в белой, под горло, блузе, вокруг головы обмотана толстая коса.
Сэро тоже остановился и с любопытством начал глазеть на спутницу.
– Ты чего?
– Фотография под ногами валяется. Нехорошо.
– Выкинь её.
Поспелова серьёзно посмотрела на парня, потом направилась к костру. Присела на корточки и аккуратно положила снимок в огонь. Пламя поедало память о грустной женщине с суровым лицом.
Повеса в ожидании маячил на тротуаре, но спутница будто забылась. Тихоня искренне желала, чтобы мальчик молча ушёл сам и никогда её впредь не тревожил. А она уж точно постарается о нём больше не вспоминать.
Ибрагимов, задолбавшись ждать с моря погоды, незаметно подошёл к костру и встал за спиной Любы. В костре горело много фотографий – наверно, кто-то решил избавиться от старого семейного альбома.
– Решила погреться? – ехидно заметил брюнет.
– Хочу удостовериться, что все фотки сгорят и ничьи лица не будут затоптаны под грязными ботинками и сапогами. Не жди меня, иди домой!
– Зачем тебе заботиться о чужих фотках? Пусть следит тот, кто их в костёр бросил, – заметил юноша, пропустив мимо ушей просьбу удалиться.
– Лица людей, как и лики святых, не должны валяться под ногами! Это кощунство. Грешно наступать на чужие фотки! Будто топчешься по живому человеку.
– А-а-а, понятно! Часто молишься, в церковь ходишь?
– Не молюсь и не хожу.
– Странно! Говоришь как глубоко верующая. И выглядишь так же! Такие обычно часами молятся, из церкви днями не выкисают, батюшке руки целуют.
– Что в этом плохого? – нахмурилась десятиклассница.
– В рай тебя всё равно не возьмут, – лениво зевнул цыган. – Ты веришь в чертей и страшилки читаешь!
– Пусть не берут. Не хочу ни в рай ни в ад!
– А куда на самом деле хочешь? – хитро прищурился брюнет.
– В никуда. Исчезнуть. Иди домой сам, Сэро!
– Ой, ну начались мне тут девчачьи капризы! Люба, хватит дуться! Как маленькая! Я сказал правду в лицо. На правду не обижаются!
– Тогда спасибо за правду, Сэро, – поджала губы сверстница. – Ничего личного. Надеюсь, ты на меня тоже не обиделся?
– Нет, – равнодушно бросил мальчик. – Зачем обижаться?.. Я и так догадывался! После того, как с Григорьевной пообщался.
– Когда успел?!..
– Когда с братом яблоки с грушами на станцию носил. Ела?
– Да! Ваши были? Не знала…
– Слушай, но ведь твоя мама работает с моим отцом! Цыганом. Она к нему тоже плохо относится?
– Нет. Вообще дома особо о твоём отце не слышала. Плохого – тем более!
– А папа твой что говорит?
– Не знаю. Он ничего не говорит. И о чужих никак не отзывается.
– Я сталкивался с плохим отношением к своей национальности. – Юноша подошёл к иве и опёрся спиной об её ствол. – Хотя моя семья никому плохого вжизнь не делала! Родители честно трудятся. Было интересно услышать, что реально думают про нас такие, как ты. Твоей матери, наверно, встретилось много нехороших людей! Это её опыт, её убеждения. Ты можешь думать иначе.
– Как мне думать, постараюсь разобраться сама. – Люба поднялась с колен. – Сэро, зачем решил общаться? Тебе же нравится другой тип людей. Сам сказал! Зачем мучаешься и тратишь на меня время? Разве не чувствуешь себя по-идиотски?
Вопрос в лоб. Брюнет от пугливой зубрилки подобной прямоты совершенно не ждал. Настала его очередь смутиться.
– Нет, – слукавил хитрый десятиклассник. – А ты чувствуешь?
– Немного, если честно! – обиженная девочка скорчила ехидную гримасу.
– Мне кажется, что ты хороший человек, Люба, и можешь стать хорошим другом, – ловко ушёл от ответа ровесник. – Подругой, точнее.
– Зачем тебе такая подруга, как я? Старая дева, одиночка. Что зависит от мнения матери и дышать боится. У тебя много друзей. Замена найдётся!
Сэро понял, что у школы перегнул палку и задел святое – девичье достоинство. Люба по глупости оскорбила его национальную честь, он – в ответку, специально – унизил в хлам её самооценку.
Парень по пути немного остыл и всё сказанное Любой уже воспринимал с долей иронии. Ему не было дела до чужой ограниченности и недалёкости. Поспелова, хоть и симпатичная, как девушка его не цепляла – это тоже было правдой. Но всё-таки проходиться грубо по её внешнему виду и поведению было жестоко. Надо поспешить реабилитироваться.
– Ну да, много. А подобных тебе мало. – Ибрагимов решил быть честным, сделав вид, что не заметил сарказма на лице собеседницы. – Паша есть. Имир, Русланка, малые – близкая родня. Ещё пару людей уважаю. С тобой познакомился! Правда, при неудачных обстоятельствах.
– А Денис? Наташа? Илья этот?.. Ну и те, с кем в школе общаешься?.. Что, они не друзья?
– Пирожок, общаются не только ради дружбы, в курсе?.. С одноклассниками – ради комфорта и взаимной выгоды, чтобы обстановка приятная была. Денисыч – без царя в голове, веселый, не тормозит от слова «совсем», с ним можно и в огонь и в воду. Наташа – для расслабона и приятных вечеров, когда мне нужно. Илья – просто другой. У него жизнь другая, не такая, как у меня – интересно общаться с человеком, который тоже цыган, но вырос и живёт, действует да решает по-другому. У него есть чему поучиться, поверь! И у Наташи. И у Дениса.
– Сэро, я что-то запуталась. Тебе придётся помочь мне разобраться в услышанном. Я всё-таки старая дева и серая библиотечная мышь, или подобных мне мало? – Девушка выпрямилась, словно натянутая струна, и с вызовом посмотрела на ровесника.
«Вот чёрт! Ну уж нет, дорогуша, за жабры не поймаешь!»
– И то и другое, – усмехнулся цыган. – Почему по-бабьи одеваешься? Всё равно, как выглядишь в глазах других? Встречают по одёжке – забыла народную мудрость? Что из библиотеки не выползаешь, никуда не ходишь – твои трудности. Что подобных тебе среди знакомых девочек нет – факт. Проще говоря, с тобой интересно общаться как с человеком, но как девушка ты совершенно не привлекательна. Я полчаса назад чётко дал понять: мы хорошие знакомые, приятели! Не более! Ты мой приятель. Я твой приятель. Я хоть раз говорил или хотя бы намекал, что интересуюсь тобой как девушкой? На свидание звал?
– Нет. Не было. Не звал и не намекал! А разве я тебе давала повод думать, что надеюсь на что-то большее?
«Ух ни фига же!.. А ты бываешь опасная, когда злишься!» Словесная игра с обходными маневрами начинала затягиваться. Надо завершаться и выходить если не победителем, то хотя бы вничью. Люба хотела прямых ответов. Не дождётся.
– Давала.
– Когда такое было?! – взвилась от возмущения Поспелова.
«Вот и попалась, солнышко!» – довольно подметил повеса. Подойдя вплотную к тихоне, наклонившись близко к злившемуся личику, ровесник, глядя в глаза, произнёс:
– Твои поступки говорят сами за себя, Любовь Васильевна! Пахана воспринимаешь как друга, а меня – как парня. Чёрного цыганского парня, который может совратить. Испортить одним присутствием твою чистенькую, непорочную репутацию в глазах… В чьих глазах, кстати, я не понял?.. А, не важно! Обмануть, использовать, настрогать детей, кровь голубую осквернить! Меня умоляла держаться подальше, а Пашу?.. Это всё твои слова были, я пока от себя ещё ничего не прибавил! Может, и не надеялась на большее, но с позиции «мужское-женское» наши отношения рассматривала. Что, хочешь сказать, я ошибся?
Люба, устыдившись, опустила взгляд и отвернулась к реке. Сэро понял, что словесный бой выиграл. Осталось закрепить победу, чтобы проигравшей стороне впредь не повадно было.
– Скажи хоть что-нибудь, подруга! Так понимаю, молчание – знак согласия? Интересно, конечно: вчера я чувствовал себя дураком, а сегодня – человеком третьего сорта и подлецом!
Школьница повернулась. На печальном личике отражались сожаление и отчаяние.
– Стоило сказать сразу. Ещё когда ты меня возле дома караулил. Не думала, что мы подружимся! Точнее, не надеялась. Знаю, что некрасивая – здесь ты Америку не открыл! У меня нет друзей, ни с кем не общаюсь, класс ржёт. Немодно одеваюсь, понимаю. Родители против джинсов, кофт с глубоким вырезом и мини-юбок. Считают, что я должна носить закрытое, из натуральных тканей, чтобы здоровье сохранить. Какому парню захочется показаться на улице со мной?.. Но я не претендовала на тебя и твои чувства, ради Бога! Зато очень хотела с дружить. И насчёт библиотеки – с детства люблю читать. Моё хобби, увлечение. Никому не навязываю. Тебе – тем более!
– Я не говорил, что навязываешь…
– Сэро, послушай! Не хочу оказаться твоим врагом из-за всего сказанного. Честное слово, не принимала тебя за… Ну, наверно, понял! Лишь мечтала дружить с тобой и Имиром, но чтобы родители не пронюхали. Усидеть на двух стульях невозможно, ты прав! Поэтому…
Поспелова набрала побольше воздуха, явно желая сказать что-то важное. Сэро, почуяв решительность собеседницы, насторожился.
– Поэтому больше мы общаться не будем. Здороваться – тоже. Я некрасиво поступила, признаю! Извини. Постараюсь на глаза не попадаться. – Люба резко, быстрым шагом пошла прочь от костра, стремясь удалиться от сверстника как можно дальше.
Ибрагимова накрыла внезапная вспышка гнева. Не помня себя от ярости, он в паре прыжков нагнал девушку, поймал за запястье и рывком развернул. Люба, не ожидавшая такого поворота событий, не на шутку испугалась и попыталась вырваться.
– Э-э-э, нет, дорогуша! – повеса крепко схватил её за обе руки, чтобы та не могла отвернуться. – Так дело не пойдет! Облажалась, а теперь хочешь культурно удалиться?!.. Я не нуждаюсь в извинениях! Размазала сопли, разнылась, прикинулась жертвой, нагадила в душу – и всё?!.. Легко бросить пару «прости» и свалить, но не прокатит! Я не хочу, поняла?!.. Слишком уж просто для тебя будет! Обязана отработать и враньё, и настоящее отношение ко мне! Халявы не жди!!!
Перепуганная тихоня продолжала вырываться, не помня себя со страху. Сэро мстительно оскалился и резко толкнул – девочка попятилась по инерции, споткнулась и упала, проехавшись по асфальту. Юбка испачкалась в дорожной пыли, колготки порвались, на коленях и ладонях засвежели кровоподтёки, царапины и ссадины.
Цыган, остыв, сообразил, что натворил, подошёл к ровеснице и молча стал отряхивать её одежду от пыли. Кожа на коленях в местах ссадин начала набухать и кровоточить. Школьница посмотрела на опухшие ладони: в разодранную кожу впились мелкие камушки и грязь, выступила кровь.
Этот день для ученицы 10 «А» оказался слишком напряжённым. Мальчик, о котором она тихонько грезила, сначала довёл до слёз с утра пораньше, потом унизил, а ещё угрожал. Колготкам – хана. Эти были последними целыми капронами в ворохе бесполезных порванных под её кроватью. А уговорить мать купить новые стоило неимоверного труда!
Не прошло и полдня, как Поспелова Люба опять горестно разрыдалась. Обида и накопленный стресс изливались потоком слёз из серых глаз, душили конвульсивными всхлипываниями.
Ибрагимов готов был провалиться сквозь землю оттого, что опять не сдержался и оказался причиной уже второй за день девичьей истерики.
– Тихо, Люба! Не плачь, ну же! Больно, знаю. Смотри, вон лавочка! Дойдём до неё? Хочешь, на руках отнесу? Нет? Тогда сама потихоньку! – брюнет шустро подхватил хромающую, ревущую навзрыд сверстницу под локоть и помог добраться до скамейки.
– Где платок, что я утром дал?.. Давай достану! Посиди, успокойся. В десятке шагов колонка. Надо грязь удалить. Потерпи!
Старшеклассник, прополоскав как следует ткань, вернулся назад и стал протирать Любе ладони. Мелкая каменная крошка и сор залезли под верхний слой кожи, пришлось выковыривать. Девочка от болезненных ощущений скулила и пыталась вырваться из рук цыгана.
– Эй, остынь! Надо мусор достать. Не дёргайся!
Брюнет сбегал раз пять, чтобы промыть платок. На шестой немного успокоившаяся Поспелова встала с лавочки и, хромая, пошла к колонке за ним следом.
– Сиди, куда валишь?! – рявкнул повеса. – Я сам подойду!
– До ночи бегать с этим крошечным обрывком будешь, – нехотя ответила сверстница.
Поспелова надавила на тугую железную рукоятку. Больно! Пораненные ладошки не давали применить силу, да и силы девичьей кот наплакал. Сэро, терпеливо поглазев на её потуги, взялся за рычаг. Полился мощный поток, разбиваясь о бетон на крупные брызги. Школьница спешно мыла ссадины. Парень, упёршись коленкой в рукоятку, чтобы вода не иссякла, помог приятельнице побыстрее закруглиться, пока оба не промокли до ниток.
***
Старшеклассники сидели на лавочке у реки и молчали. Каждый переваривал случившееся про себя и не желал заговорить первым.
Ссадины подсохли. Люба, вытянув вперёд промокшие ноги, с отрешённым видом глазела на рябившую от ветра гладь реки. Сэро задрал ногу на лавочку, положил подбородок на коленку и поглядывал то на редких прохожих, то на соседку. Та ловила краем глаза, что парнишка её бесцеремонно рассматривает, но своим обиженным видом пыталась показать, будто ей всё равно.
Поспелова хотела, чтобы брюнет наконец, устав торчать рядом, встал и молча свалил. Но цыган всё сидел, никуда не уходил, да ещё и на Любу глазел без зазрения совести. Так оба негласно играли в новую игру под названием «кто кого пересидит». Тихоня не выдержала первой.
– Иди домой. Тебя Имир, наверно, заждался!
– Хорошо, пойдём! – согласился тот. – Готова?
– Я ещё посижу. – Школьница, задрав нос, опять обиженно отвернулась.
– Сиди, – спокойно отозвался повеса. – Я подожду.
– Брат переживает! – снова попыталась избавиться от брюнета Люба.
– Не ждёт и не переживает, – обломал её Сэро. – У него своих дел по горло.
– Вы же близнецы! – не поняла она.
– И что с того?
– Должны быть вместе постоянно, переживать друг за друга…
– Ага, щас! – саркастично прыснул ровесник. – И зачем нам обоим это надо?
Поспелова задумалась. Не найдя подходящего ответа, ляпнула:
– Потому что … родные братья… Близнецы! Похожи как две капли воды. Так надо. Вот!
Ибрагимов, выслушав девичьи фантазии, прыснул со смеху.
– Книжек перечитала?!.. Проснись, я и Имир – разные люди! Да, близнецы. Подумаешь! У нас не один мозг на двоих! Я не обязан ходить по пятам за братом, а он – за мной. Имир не водит дружбу со многими из тех чуваков, с которыми контачу я. А я не собираюсь быть копией Имира, хоть мне его вечно в пример некоторые ставят. Понятно?
Десятиклассница не ответила и вновь гордо стала глазеть на реку. Но Сэро смекнул, что девочка успокоилась и готова к контакту, поэтому продолжил разговор.
– Ты одна в семье?
Школьница повернулась к собеседнику.
– Нет. Ещё есть брат.
– Никогда не видел в школе твоего брата, – задумался цыган.
– И не увидишь, смешной! Он старше на шестнадцать лет. У него в станице бизнес. Товар в магазины поставляет. Еду и напитки вроде.
– А-а-а-а, вот оно что! Нифига, шестнадцать лет разницы!.. С вами живёт?
– Нет. У своей женщины. Женщин, точнее. Они меняются постоянно. К нам он в гости приезжает. Редко, правда! Иногда ночевать. Мама всегда скучает и ждёт. Любит брата очень! У Шурика своя комната в доме. Там хранятся некоторые вещи, а ещё крутой японский музыкальный центр с огромными колонками, куча дисков и кассет! Много-много!!!.. Брат разрешает слушать его коллекции. – Люба от удовольствия закатила глаза.
– Щедрый! – искренне позавидовал Сэро. – Имир бы за свои кассеты руки оборвал!
– Шутишь?! – изумилась девочка.
– Ни капли! Он не любит, когда трогают его вещи. Его – это его, и точка. Даже если спрашиваешь, Имир может не дать. Своё хранит отдельно, и лучше в его имущество не лезть. Хорошо вы с братом общаетесь?
– Вообще не общаемся, – нахмурилась тихоня. – Он только с родителями болтает!
– А ты молча слушаешь?
– Нет. Не слушаю. Мне неудобно во время их бесед. Они говорят о своём, о взрослом, а я чувствую себя глупой и посторонней. Обычно когда Шурик приезжает, ухожу в комнату. Лишь иногда чай со всеми пью, не больше. А вас в семье сколько?
– Семеро.
– Ого!!! – приятельница, не удержавшись, хлопнула в ладоши от восхищения. – Круто!!!
– Вроде того, – по-доброму улыбнулся повеса.
– Повезло! Ты не один. Я хотела бы так! Дома, наверно, весело всегда?
– Бывает! – посмеялся цыган.
– Вы с Имиром старшие?
– Нет. Старший – брат Арон, 23 года. Он не захотел переезжать на Кубань и сначала остался в Новосибирске у родни, а потом в Москву укатил. Вторая – сестра Русланка.
– Ей сколько?
– Восемнадцать. Учится на повара-кондитера в соседнем городе. Почти закончила. По выходным там же подрабатывает в кафе, печёт. После Русланы родились я и Имир. Ну и младшие наши – Роза, Сона и Ярош. Ярошу четыре.
