Руфия Липа
Школа. Никому не говори
В юной голове Любы назревала дилемма. Она доверяла семье, но вокруг видела иное и очень страдала от своей отверженности. Упёртая позиция близких относительно её счастливого будущего – единственное, что грело девушку и было последней надеждой на прекрасное далёко.
Утро выходного понедельника не задалось. В воскресенье Люба замочила бельё брата, но забыла постирать. Стиралки в доме не имелось. Александра категорично была против:
– Машинка портит ткань, делает тонкой, рвущейся. Полощет плохо: сам лучше промыть от порошка можешь. Поэтому выгоднее стирать руками – вещи дольше проживут.
Люба и стирала. Набирала на летней кухне воды в огромные железные тазы. Замачивала на пару часов бельё – своё и родителей. Отдельно – брата. Тёрла, месила вещи. Потом полоскала, сливала грязную воду и наливала чистую. Отжимала тяжёлую одежду и несла вешать на огород, вся вспотевшая, обдуваемая ледяным ветром с мелким дождём.
На стирку у школьницы мог уйти весь белый день, но вчера она умудрилась забыть о замоченном белье. Брат заказал пирожков, сестра поставила тесто, провозилась с выпечкой (Поспеловы если пекли, то тазами, как на свадьбу, чтоб сдобы на неделю хватило), а к ночи опомнилась, но стирать не пошла, а уселась за книжку. Утром её ждали пилюли: неудовольствие брата и гнев мамы.
– Курица безмозглая! В чём Шурик ходить будет?! Кто о брате заботиться должен, если не родная сестра?! На кой ляд такая неумная дура, как ты, кому сдалась? Иди стирай, недотёпа, исправляйся! Тебе ещё на базар идти!
Недотёпа, утерев слёзы, потопала стирать, потом сходила на рынок, приволокла несколько тяжёлых авосек.
Люба устала от присутствия старшего сына в доме. Григорьевна эксплуатировала послушную, исполнительную дочь по полной. Брат это видел и на правах дорогого гостя тиранил сестру под видом заботы и покровительства.
Школьница так измучилась от осуждения и попрёков с нравоучениями, что неистово молилась, дабы родственник нашёл новую подругу и оставил Солнечный 27 в покое. Поэтому, придя с рынка, Люба прибегла ко спасительному вранью, уже доказавшему ей, что обманывать весьма полезно.
– Мам, я в библиотеку! Столько задали на каникулы – готовиться надо! Надолго – всё, что нужно, в читальном зале.
– Ужас какой! Да когда же ты, дитё моё, отдыхать-то будешь?!
– На том свете отдохну! – подмигнула школьница и поспешно ретировалась из родных пенат.
***
В читальном зале оказалось довольно людно. Люба, недоумевая, оглядела помещение – понедельник, каникулы, какого хрена?
Поспелова уселась рядом с незнакомой девочкой и обложилась кипами чтива.
Уже час перед ней лежал раскрытый журнал, глянцевые картинки кричали и требовали пристального внимания, но старшеклассница ничего не видела. Она, низко склонившись, глубоко утонула в собственных думах. Именно думы, бесплотные и нереальные, помогали отвлекаться и от обзывательств в школе, и от вечно недовольной мамы, поддерживали иллюзию покоя и счастья. Так было легче, пока на глаза наворачивались слёзы от накопившихся обид и безысходности.
Лёгкое прикосновение вдоль спины. Почудилось. Книгой, наверно, задели.
Опять! Поспелова вытерла слёзы, обернулась и обомлела от неожиданности, обнаружив Имира.
– Ты как здесь очутился? Давно? Я тебя не видела!
Брюнет приветливо улыбнулся и наклонился ближе.
– С минуту назад прошёл мимо, но ты не заметила! Что так увлечённо читаешь?
Библиотекарь осуждающе посмотрела на подростков и недовольно шикнула.
– Извините! – кивнул работнику юноша, затем похлопал по плечу Любину соседку. – Давайте поменяемся местами?
Парень шустро переместился к ровеснице. Поспелова, не ожидав такой прыти, инстинктивно скукожилась, боясь представить, как сейчас выглядит её лицо после слёз, пролитых над журналом.
Имир кинул заинтересованный взгляд в раскрытый глянец.
– Любишь следить за модой?
– Не слежу вообще. Смотрю ради удовольствия, глаз порадовать.
– Понимаю! Я так журналы с техникой и авто изучаю. Про путешествия читать нравится?
Библиотекарь опять раздражённо зашипела, хотя общались ребята шёпотом. Имир наклонился как можно ближе к уху соседки.
– Учиться пришла или развлекаться?
Люба задумалась.
– Скорее, отвлечься.
– Полезное дело! – улыбнулся отличник. Он заметил и подпухшее, красное лицо, и шмыгающий нос, но вопросы решил не задавать, чтобы не задеть за больное. Плакала девушка явно не от счастья.
Внимательный и чуткий к состояниям других, Имир, в отличие от брата, давно понял, что представляет из себя семья Любы. Может, потому, что часто ходил на ж/д и имел честь общаться с Василием Михайловичем.
Дядя Вася был неплохим мужиком и наверняка являлся хорошим отцом. Если б не одна проблема. Всё в семье: бюджет, дом, хозяйство, круг общения, воспитание детей – полностью контролировала его жена. Женщина противоречивая, упёртая, мнительная, обидчивая и донельзя властная.
Алмаз говорил Имиру, что Григорьевна раньше трудилась старшим ревизором и проверяла объёмную ж/д ветку. Женщина работу выполняла безукоризненно, а проверяющим слыла принципиальным и неподкупным, держа в страхе подконтрольные станции. Кто-то благодаря ей оказался надолго за решёткой.
Когда Поспелова ушла на нижестоящую должность товарного кассира, ветка вздохнула, но напряглась местная станция. Каково было работникам, когда к ним трудиться пришёл человек, наводивший ранее на них священный ужас своими проверками?
Естественно, от Григорьевны коллеги держались на почтительном расстоянии, помня былое. К тому же сменилась должность Поспеловой, но не нрав. Она по старой памяти поучала и отчитывала теперь уже равных ей людей. Грубость, бестактность и агрессивную навязчивость бывшего ревизора станционники терпеть не собирались. В итоге с Александрой на станции никто не дружил и подружиться не старался. А когда пришли 90-е, женщину начали откровенно бояться. В распилах та не участвовала, но вдруг по старой памяти сдаст властям или подставит? Не даст урвать вкусный кусок? Григорьевну пытались слить, но безуспешно. Свою работу она знала.
Василий, по мнению Алмаза, был мужчиной добрым, мягким и неприлично терпеливым. Жену сильно любил, поэтому уступал и многое позволял, даже будучи несогласным.
Имир как-то вместе с Алмазом оказался свидетелем крайне неприятной сцены. Александра зашла в тамбур, чтобы дать поручение Василию на вечер, но у мужа имелись другие планы. Он аккуратно объяснил причину, но жена была настолько взбешена и категорически неуступчива, что тот без боя сдался. Отличнику показалось, что Григорьевна, едва услышав отказ, еле сдержалась при посторонних, чтобы не обругать мужа грязной бранью и не вцепиться в волосы.
Ещё школьник заметил, что товарный кассир весьма странно здоровается с ним при встрече: снисходительно, сквозь зубы, будто блевотину увидела. Алмаз пояснил удивлённому сыну, что мнительная Григорьевна сторонится нерусских, даже опасается по непонятной причине. Причём всех. Но это были только её трудности и заскоки. Василий предрассудков жены не разделял, но толку? Успокоить женщину и защитить от надуманных страхов он был не в состоянии.
А Люба… Тихая, послушная, миловидная Люба уродилась нравом в отца. Внимательный Имир в прежние годы всегда замечал ровесницу на ж/д: та часто ходила проведать мать в товарную кассу, и почти никогда – отца.
Тихоня же отличника не замечала. Вечно задумчивая, она разговаривала сама с собой, низко склонив голову и едва шевеля губами. Будто мечтала, будто летала. Ясен пень, ровесница любила мать и доверяла ей безоговорочно. Видимо, урок судьбы таков – вырасти под крылом деспотичной, мнительной, сумасбродной родительницы.
Имир был уверен, что застенчивая, чудная Поспелова зацепила разгульного самоуверенного повесу, как когда-то и его самого. Сэро, конечно, из гордости не признается, но это и не важно. Главное, чтобы кривые отношения циничного ловеласа и наивной домоседки не навредили последней. Тем не менее отличник решил не вмешиваться и близнеца не трогать. Как и сейчас лезть с сочувственными расспросами к Любе. Захочет – сама расскажет. Не захочет – её право.
Цыган наклонился опять к ушку девочки и тихонько прошептал:
– Хочешь, почитаем «Книгу рекордов Гиннесса»? Я успел её перехватить из рук уходившего пацана. Она вечно нарасхват! Как смотришь?
– Согласна, – стеснительно улыбнулась Поспелова.
Ибрагимов сел полубоком, поближе к соседке, подвинул увесистую книгу аккурат посередине и приобнял спинку Любиного стула.
– Тогда не будем тратить время зря.
***
– Разве не опасно для здоровья настолько выпячивать глазные яблоки из глазниц? – сомневалась Люба, пихая сапогами опавшие жухлые листья.
Подростки лениво плелись из закрывшейся библиотеки, останавливаясь по пути в который раз, чтобы как следует что-нибудь обсудить. Сумерки постепенно превращались в ночь. Фонари, треща и моргая, зажигались и гудели.
– Если б имелись последствия, думаю, чувак бы лупетки ради славы не таращил, – чуть поразмыслив, ответил Имир. – Возможно, дело в длительных ежедневных тренировках.
– Мужик сутками пучил шары, чтобы попасть в «Книгу»? – прыснула Люба. – Да там половина рекордов нелепые!
– Тем не менее народу читать про нелепые подвиги нравится больше, чем о полезных открытиях.
– C чего так решил?
– Наполнение «Книги» оценил. Важных событий в науке и просвещении – единицы. Большую же часть этой бумажной котлеты занимают аномалии тела, идиотские поступки, людские причуды или странные способности. Как думаешь, о чём это говорит?
– О чём?
– О том, что людям интересно знать о людях.
– А ты прав! – удивлённо согласилась тихоня.
– Что тебя в «Рекордах», кроме пучеглазика, ещё впечатлило? – поинтересовался юноша, своим комментарием заставив собеседницу рассмеяться.
– Мужики с волосатыми моськами! Мохнатые-премохнатые! В роду геном бракованный, по-моему. Единственное, где не растёт шерсть – глаза.
Цыган улыбнулся.
– Почему они не вырывают волосню на лице и тулове? Не сбривают этот срам? – изумлялась Поспелова. – Наоборот, демонстрируют миру недостаток. Нет бы прятать или маскировать. Если бы мне пришлось родиться мохнатой, я б повесилась!
– Повесилась? Даже не попытавшись жить? Не попытавшись подружиться с миром, который захотел, чтобы ты в нём появилась?
– Мир хочет чьего-то появления? – нахмурилась школьница. – Мы просто рождаемся, и всё!
– Не соглашусь. Никто просто так, как ты говоришь, не рождается. Раз родилась, значит, стоит задача, и ты нужна, чтобы её выполнить. Мы не одинаковые. Не все красивые, богатые и счастливые. У каждого – свой путь, его нужно пройти и оставить что-то полезное. Повеситься – значит, не уважать дар жизни и проявить слабость к трудностям, что обязаны закалить для созидания ценного.
– Не ожидала, что ты философ! – шокированно пробормотала ровесница.
– Не я. Моя мама. Это её слова. Она считает, что появление абсолютно каждого на Земле бесценно. Даже людей злых, жестоких и подлых. Для всех Всевышний припас отдельную цель существования и задачи перед Миром. Те волосатые чуваки не просто так родились в семье с любопытными генами. У мужиков было два пути. Первый ты озвучила: бороться с порослью, чтобы быть, как все, прятаться или вообще повеситься. Второй: открыться миру, признать себя и своё право на счастье под общим солнцем. Я бы выбрал второй путь.
– Ещё бы! Ты очень смелый и сильный!
– Не в этом дело, Люба. Человечеству постоянно стоит напоминать, что мы все разные. Чтобы общество прогрессировало, а не забывалось. Каждый бесценен и важен по-своему. Все имеют право на счастье. Избранных нет.
Подростки умолкли на некоторое время.
– Но уж ногти на руках да ногах по девять метров Вселенная точно не заставляла отращивать! – прервала молчание школьница. – Этими товарищами что двигало? Наверняка не божественные задачи перед человечеством!
– Кто знает! – пожал плечами Ибрагимов. – Хотели человеки отрастить суперкогти – взяли да отрастили. Ничего криминального, не мне их судить. Знаешь, Люба, всякому, думаю, мечтается, чтобы его жизнь не была пустой, ничтожной. Чтобы в один прекрасный день не дай бог не осознать, что лишь спишь, ешь да гадишь – и на этом достижения заканчиваются! Что зря существуешь. Что пуст, как гнилой орех. Все хотят оставить след – любой, даже при помощи девятиметровых когтей!
– Не зря девочки из моего класса говорят, что ты умный! – рассмеялась собеседница. – Интеллект налицо!
– Я обычный, – равнодушно отрезал цыган. – Как все. Но если твоим одноклассницам нравится считать, что я ходячая энциклопедия, пусть на здоровье продолжают. Мне пофиг.
– Ах да! Можно кое о чём спросить? Я давно хотела…
Брюнет заинтересованно посмотрел на тихоню. Школьники остановились под фонарём у маленького побелённого домика, спрятавшегося в полуголых деревьях.
– Спрашивай. Не могу отказать, так что пользуйся.
Люба признательно улыбнулась.
– Ситуация с Валентиной Борисовной… Когда ты оценку оспаривал…
– Да, помню, – кивнул старшеклассник. – Я тебя видел.
– Меня очень удивило, как ты спорил! Ты всегда все слова для сочинений со словарными статьями выписываешь? Ко всем урокам аргументы в свою защиту подбираешь?
Отличник иронично усмехнулся.
– Наверно, ты хотела спросить, всегда ли я настолько доставучий зануда и вредный сухарь, но постеснялась?
– Ох, ладно! Раскусил! Примерно так.
– Хорошо! Вот мой честный ответ, Любаня: столь погано я себя веду только с Бортник.
– А алгебра с геометрией? Физика? Химия? Там не ругаешься?
– Нет, зачем? Кроме ведьмы Борисовны, никто из учителей оценки не занижает.
– Да ну?!.. Говорят, ваша училка по матеше в сто раз противнее моей классухи!
– Кто?!.. Людмила Власовна?!.. Вообще не противная! Строгая и требовательная, да. Уважает трудолюбивых. Слышал, что в других классах жалуются, но я не вижу причин для нытья. Власовна не режет оценки, доступно объясняет, не позволяет лишнего и предвзято ни к кому не относится.
– А с Валентиной Борисовной постоянно споришь?
– Есть такое! – задумчиво усмехнулся Имир. – С ней надо всегда держать ухо востро. Только расслабишься – обязательно учудит!
Юноша протяжно вздохнул и спокойно продолжил пояснять.
– Борисовна в седьмом классе – едва увидела меня и Сэро – сразу съязвила, что цыгане надолго на уроках не задерживаются. Попрошайничать на вокзале некому будет.
– Вот грубиянка!
– А позже, когда мы не оправдали её надежд свалить с глаз долой, опять нахамила. Типа в нищих кварталах, где, по её мнению, наша прожорливая семейка поселилась, тусуется одно грязное ворьё. Влепила мне «два» за сочинение, потому что, видите ли, уверена, что у нас в хибаре нет даже подобия стола для уроков, а значит, я списал.
– Ох, ужас!.. Борисовна может, верю! – сочувственно воскликнула Люба.
– Потом понеслась пурга про нелюбовь к тетрадям с сальными пятнами и предупреждение, чтобы мы такое приносить не смели. Сэро крепко в ответку съязвил про старую жирную жопу и обмазанный дерьмом рот, вонь из которого золотые коронки не спасут.
– Охренеть!!!.. Твой брат, конечно, отжёг!
– А то! – рассмеялся Ибрагимов. – Короче, как понимаешь, урок был сорван. Русичка жутко разоралась, заявила, что отказывается от класса, в котором учится бессовестный грубиян и бездельник! Типа либо она, либо мы. Родителей к директору на ковёр вызвали. Отец прочитал Борисовне внушительную лекцию о достоинстве педагога. Недовольная Бортник извинилась, но удила закусила.
– Да уж, представляю…
– Не представляешь, поверь. Брат был прав, хоть и перегнул палку. Сэро отмочить умеет и никогда себе в этом не отказывает. С него как с гуся вода! Лично я понял, что надо быть со злопамятной Бортник внимательным, подбирать слова и отстаивать своё до конца.
– Тебе не нравится такое отношение?
– А кому оно может понравиться, Люба? Грымза допетрила, что мы больно кусаемся, а наши родители не безграмотные простофили и могут окунуть рожей в помои. Чума стала осторожнее, но не добрее. Это её выбор – вести себя с нами гадко. Ни я, ни брат первыми не начинаем – это золотое правило. С тех пор на уроках Валентины я всегда готов к защите и обороне. Больше читаю по теме, тщательнее готовлюсь. Если беру дополнительные материалы, то записываю источник, будь то ссылка на книгу, цитаты известных людей, её собственные слова на уроках, даты… С Борисовной – только так. Иначе её не пробьёшь и свою правоту не докажешь.
– И тебе не в лом с ней тягаться?
– Не в лом. И я не тягаюсь, а защищаю своё. Зачем мне терпеть её высокомерие, предвзятость и грубое пренебрежение фактом, что я, может, и младше, и всего лишь ученик, но такой же человек, как и она?.. Не хочу и не буду. Довольна моим ответом, Люба, или что-то ещё нужно добавить?
– Да, спасибо! Больше вопросов нет. – Тихоня смутилась, поняв, что разговор на эту тему закончен. Зато теперь ей точно нужно о многом подумать.
***
Двухэтажный дом Ибрагимовых стоял почти полностью погружённый в темноту. Имир лишь углядел смутный огонёк светильника в окне своей комнаты – Сэро был дома.
Родители с младшими утром уехали погостить в соседний городок на пару дней. Малышня радовалась перемене мест, особенно Роза. Имир вспомнил, как вчера младшая сестрёнка хотела засунуть в дорожную сумку сразу три большие куклы, и невольно улыбнулся. Там же должна была бы быть и Руслана, но старшая сестра захотела вместо гостевания отдохнуть в станице. Наверно, ушла уже гулять и сейчас где-нибудь веселится с подругами.
Отличник открыл запертую на ключ входную дверь, повесил куртку, и, не включая в коридоре свет, тихо прошёл к своей комнате. В доме было тепло – видимо, Сэро включил на ночь газовый котёл. Половицы, покрытые ковролином, не выдавали шагов – отец неплохо починил подгнивший пол, когда большая семья Ибрагимовых въехала в дом, больше десяти лет пустовавший без хозяев.
Сэро не заметил вошедшего близнеца. Повеса лежал на кровати, в трениках, обнаженный по пояс, и слушал в наушниках музыку, закрыв от удовольствия глаза и припевая вслух. Голова и стопы парнишки подёргивались в такт. На столике лежала раскрытая упаковка от кассеты с песнями Земфиры.
Имир положил на стул у письменного стола рюкзак с библиотечными книгами и кинул взгляд на свою идеально застеленную кровать. Увиденное ему не понравилось: на подушке валялась небрежно скомканная несвежая футболка родного братца.
Сэро подпрыгнул, моментально вылетев из нирваны, когда в лицо резко прилетела подушка, а следом на него запрыгнул Имир и принялся этой самой подушкой колбасить.
– Япона мать, Имир, какого чёрта?!.. Тебя по дороге бешеная бабка поцарапала?!.. Ах ты ж волчара!.. Ща я тебе покажу!..
– Будешь знать, как своё вонючее шмотьё на мою постель бросать!
Братья начали беситься. Сначала они боролись на кровати Сэро, превратив постель в несуразную кашу, затем в сцепке свалились на пол.
Отличник ударился о столик, стоявший у окна между их кроватями. Столик затрясся, и с него с грохотом полетели светильник, потерявший по пути абажур, кассетная коробка и книги. Сэро, воспользовавшись замешательством брата, шустро вскочил, возбуждённо дыша, и приготовился отражать атаки.
– Ах да, я забыл, занудный ты клещ, как ты бесишься, когда посягают на твои манатки!.. Не успел я осквернить твою священную шхонку своей потной футболкой, как жаль!
– Чтоб я спал и нюхал всю ночь твою вонь?!.. Ну и подлец!
Имир поднялся, подскочил к брату и хотел как следует треснуть, но Сэро сгруппировался, увернулся, схватил соперника за шею и толкнул на шкаф. Отличник не тормозил – подставил подножку и вцепился в потерявшего равновесие близнеца.
Оба кубарем полетели на гардероб. Тот, зашатавшись, опасно затрещал и возмущённо громыхнул дверьми. Близнецы в схватке улетели на пол и продолжили беситься на ковре.
– Что гремит?! – влетела в комнату обеспокоенная Руслана. – Блин, придурки, успокойтесь!
Ноль реакции – возня на полу продолжалась. Руслана подошла к братьям и, размахнувшись, залепила хороший пендаль сначала по заднице Сэро, а потом – Имира.
– Эй, чё творишь?! – разыгравшиеся близнецы тут же подскочили, красные, вспотевшие.
– Ноги при себе держи, дура! Пока их в обратную сторону не вывернули!
– Чё вякнул, малой?!..
– Дура ты, говорю! Хоть и красивая!
– А это тебе в ответку! – прибавил второй и играючи залепил сестре безобидного леща.
– Ах ты ж мелкая свинота!..
Старшая взвизгнула и накинулась на Имира, повалив того на его же идеально застеленную кровать, уселась сверху и давай щипать. Отличник схватил драчливую сестру за руки и подмял под себя. Тут же подлетел Сэро, и оба брата начали её щекотать. Руслана, задыхаясь от смеха, верещала дурниной, брыкалась, крутилась изо всех сил, пытаясь сбросить близнецов, но безуспешно. Если бы дома была Лала, то огрела бы троицу веником за визги и бардак.
– Всё, хватит, остановитесь!.. Больше не могу!.. Ой, больно, волосы!.. Волосы!!!
Братья шустро спрыгнули с кровати и озабоченно уставились на сестру. Девушка села, собрала распущенные пряди, нашла слетевшую заколку и заплелась. Шумно дыша, Руслана поправила майку и шорты да весело посмотрела на близнецов.
– Всё в порядке? Сильно больно было?
– Не особо. Это чтоб вы отвалили! – съехидничала она и ловко пнула Сэро в голый живот.
– Ай! Больно, драчунья! Тебе надо было вместо бальных танцев с нами на рукопашку ходить!
– Тогда все ваши награды принадлежали бы мне!
– Мечтай!
– Хватит! – гаркнул остывший Имир. – Всю комнату разворотили! Надо убраться. И я есть хочу. Руслана, ты готовишь!
– Хрен тебе!
– Иди тренируйся, будущий повар-кондитер! Сама виновата, что гулять не упёрлась!
– Значит так, братик! Я ставлю чайник, а ты подогреваешь еду. А ты, Сэро…
– А я отдыхаю, потому что из нас троих только я у мамы с папой уродился и умный, и красивый сразу.
– Ну уж нет! Убирай комнату, хитрожопый чертила! И раз ты самый-пресамый, мою кровать заодно в порядок приведи!
– Идите в баню, олени неблагодарные! – донеслось в спины хохочущим Имиру и Руслане, когда они поспешно выскочили прочь из перевёрнутой вверх дном спальни.
***
– Имир, читал «Оно»?
– Стивена Кинга?
– Наверно. Не помню, кто написал.
– Я «Оно» только Кинга знаю.
– Значит, та самая! Расскажи, о чём она?
– Тебе зачем?
– Интересно. Страшная, говорят.
– Раз интересно, сам прочитай. Свои впечатления от книги ярче будут, чем чужой пересказ, – вклинилась в разговор Руслана, дуя на дымящуюся кружку чая.
– Не хочу читать! – с набитым ртом пробубнил Сэро. – Вкусные печеньки, сестрёнка! Твои кулинарные навыки всё лучше и лучше. Мне уже не кажется, что ты хочешь всех нас отравить.
– Что ты мелешь, ненормальный?! – расхохоталась сестра. – Жуй молча, а то в следующий раз платить за мою готовку будешь!
– Могу заплатить только безграничной благодарностью, а она, как знаешь, дороже любых денег.
– Во пустобрёх! Бедные девки! Представляю, какую лапшу ты им на уши вешаешь!
– Вкусную, поверь. Не хуже той, что ты кормишь несчастных поциков. Как Илья поживает?
– Прекрасно. В техникум приходил ко мне. Похрен на него. Пусть не таскается!
– Так скажи в лицо, и Оглы отвянет. У него гордость есть. Имир, давай-ка, расскажи «Оно»!
– Хрен тебе.
– Ну ты чего, братишка любимый мой?!.. Не будь букой. Давай, не жмоться! Делись знаниями! Щедрость на Земле воздастся тебе на Небесах!
– Нет, сказал. Во-первых, ты бросил опять свои шмотки на мою кровать…
– Ой, ну началось! Один раз бросил – всё, обиделся!.. Я больше не буду.
– Не прокатит. Моё спальное место не твоя территория. Будь добр свой срач на мою кровать, мои полки и рабочий стол, за которым ты никогда не работаешь, не распространять. Когда наконец это усвоишь?
– Когда ты с комнаты в коридор съедешь, – буркнул Сэро, но, увидев проблески гнева на лице отличника, спешно добавил. – Всё, ладно! Я усвоил! Не смотри волком!
Руслана рассмеялась и пролила чай на стол.
– А во-вторых, тебе уже сказано – сам читай. Впечатлишься, ну и поумнеешь. Может быть.
– Много страниц?
– Наверно, пятьсот – семьсот.
– Ни фига ж себе!.. Знаешь, я тут подумал, читать – всё-таки не моё. Давай ты перескажешь, а я неделю сам за скотиной слежу?
– Нет.
– Две недели?
– Нет.
– Не наглей, Имир!
– Сказал же, сам читай!
– Тогда возьми мне книгу в библиотеке!
– Сам туда топай.
– Имир, имей совесть, у меня абонемента нет! Я туда ни разу не ходил!
– Вот и сходишь наконец. Я не буду на свой формуляр брать книгу такому остолопу, как ты! Потеряешь – мне отвечать. Знаешь, как-то не улыбается!
– Чего ты вообще в эту книжку вцепился? – поинтересовалась сестра.
– Да тут впарили вечерком страстей… Я и захотел подробностей.
– Кто впарил?
– Люба, – ответил сестре Сэро и покосился на близнеца. Тот заинтересованно уставился в ответ.
– Кто такая? Мы знакомы?
– Нет, Руслана. А может, и знаешь!
– Это дочь Поспеловых, – пояснил Имир.
– Вот те на! У них есть дочь? Сколько ей?
– Наша ровесница. Учится в 10 «А».
– Обалдеть! Я думала, у них внуки в школу ходят, а там дочке – пятнадцать! Поспеловым же лет по пятьдесят, верно?
– Около шестидесяти, – поправил отличник.
– Получается, эта Люба – поздний ребёнок. Она младшая?
– Да.
– И вы с ней дружите оба?
– Общаемся иногда, – наморщив нос, поправил девушку Сэро.
– Так в чём проблема подружиться? В гости к нам её приводите, что ли! Я тоже познакомиться хочу! Хорошая семья же!
Близнецы молча переглянулись и, ничего не ответив сестре, продолжили пить чай.
***
Сэро с глубоким неудовольствием дошёл-таки до библиотеки, открыл формуляр и взял на дом «Оно». Прочитав страниц пятьдесят, брюнет осознал, что подобное чтиво не про него.
Юноша читал запоем с ранних лет. Умудрился в классе шестом перемолоть, не моргнув, многое из прозы русских классиков, которую взрослые с трудом понимают. Одолел труды Дюма-младшего. Но наступил подростковый период, и от книг как отшептало.
Сэро никогда не любил сказки, фантастику и фэнтези. Не привлекали его эти жанры даже в детстве, в том числе и в кино. Уважал боевики, военные фильмы, драму, историческое кино, документальное. А всякие там труды про другие миры, сказочных существ и магию повеса не воспринимал серьёзно (как может детский бред увлекать?), пока не услышал на балконе водонапорки Любин монолог.
Когда тихоня говорила, у Сэро создалось впечатление реальности произнесённого. Будто девочка воистину знала больше, чем другим дано: слишком уж проникновенно, словно в трансе, она рассуждала о нечисти и зле. И ровесница не притворялась – она верила в то, о чём рассказывала. Сэро это напугало и заинтересовало одновременно.
Заинтересовала его, разумеется, многослойная начинка старомодной зубрилки, простой и неинтересной на первый взгляд, – но признаваться себе в этом ветреный парень не собирался. Поэтому свалил всё на интерес к роману. Значит, стоит узнать содержание и разобраться.
Лучше б не разбирался. Читалось произведение тяжело. Через пару дней Сэро обнаружил, что напрягается заходить в подвал за консервацией, что сумерки наводят жуть, а болтавшаяся на бельевой верёвке нарядная кофта Русланы кажется издалека гребаным красным шариком.
– Паша, читал «Оно» Кинга? – спросил цыган друга в предпоследний день осенних каникул.
– А то! Неужели ты мистикой увлёкся?
– Не надейся! Говорят, баланда интересная, но мне листать её напряжно. Язык автора не понимаю, – солгал Сэро. Не выдавать же блондину собственную трусость. Что роман пугал его, гордый Ибрагимов не признал бы и под дулом пистолета.
– Конечно, не понимаешь! – уверенно заявил Павел. – Ничего не читаешь от лени, а Кинг круто пишет! Потом как-нибудь перескажу, хорошо?
– Э-э-э, нет, давай сейчас! Пошли в парк, на лавочку. Что мы на танцульках не видали?! – отрезал брюнет и вытащил недоумевающего Овчинникова из «Торнадо» на уличный холод.
