Руфия Липа
Школа. Никому не говори
Скрипнула калитка. Люба выглянула в окно и увидела удаляющуюся Таисию Федоровну. Только её одну. Богомольная старушка никогда не злоупотребляла временем гостеприимных хозяев.
Ход усталых от дневной суеты мыслей постепенно поплёлся дальше – к размышлениям о 10 «А».
«У меня очень дружный класс. Только не по отношению ко мне», – Люба затосковала. – «Почему я всем не нравлюсь? Со мной никто не хочет дружить. А я бы с удовольствием со всеми общалась, но ведь ребята не хотят. Не удивительно! Будь я на их месте, тоже держалась бы подальше».
Школьная пора – праздник юных жизней, на котором Поспелова оказалась чужой. Её ровесники наслаждались беспечностью, молодостью, весело проводили время, встречались, ругались, знакомились. В общем, кайфовали от жизни и не парились. Все, кроме Любы.
Тихоня не разделяла интересы сверстников. Не курила, не встречалась с мальчиками и – самое страшное преступление с точки зрения одноклассников – не ходила на дискотеки. Проще говоря, слыла трезвенницей и праведницей, что было совершенно не модно. И ей самой это не нравилось.
Поспелова неимоверно много читала, глотала книги одну за другой – как классику, так и других жанров. Кроме неё в классе не зачитывался литературой и не просиживал в библиотеке выходные напролёт никто вообще. Вместо этого ребята тусили на танцах и активно общались.
Девочка будто застряла на межпограничье, между юностью и взрослением, пока сверстники строили отношения и интересовались, какое место занимают в обществе. Люба же совсем не взрослела и была чужой на этом празднике жизни. С ней лёгким и ветреным ровесникам было скучно разговаривать, и Люба это с горечью понимала. Общаться с ней, по мнению Любы, было как общаться с бревном, вросшим в землю. Его, это бревно, не сдвинешь. Как ни поливай, не пустит побеги, не зацветёт. Бревно сухое и не интересное.
Именно сухой и старомодной видела себя на фоне ровесников подросток Люба Поспелова.
***
Когда поздно вечером бабушки, напившись чаю, наевшись и вволю позлословив, ушли, хозяйка зашла к дочери в комнату, присела на кровать и погладила читавшую школьницу по щеке. Люба обняла маму.
– Что в школе нового? Женихи появились? Кто-нибудь ухаживает?
Тихоня знала, о ком идёт речь. Одна семья из 10 «А» больно уж нравилась маме. Женщина приглядывалась к Мише, Любиному однокласснику, считая его выгодной партией.
Лично подросток сама не знала, как относится к Михаилу Крюкову и нравится ли он ей вообще. Девочка просто молчала и слушала рассуждения мамы на этот счёт, обещая вести себя хорошо, чтобы Миша и его родители не подумали плохо о Любе и её воспитании.
«Да Бог его знает, что у Крюкова вообще в голове! О чем он сам и его мама думают и чего хотят!» – недоумевала школьница, но вслух не произносила. Товарный кассир не догадывалась, как выстроены отношения внутри 10 «А» и какое место в иерархии коллектива занимает её дочь. У матери были свои видения на этот счёт – и точка.
Люба и Александра Григорьевна общались достаточно доверительно. Но сегодня тихоня твёрдо решила не посвящать родительницу в стычку с цыганом. Мама (девочка точно знала) не побежит защищать дочь. Более того, странный сумбур с хулиганом вызвал бы много вопросов к поведению самой Любы и лишние обвинительные разговоры. Хоть школьница ничего предосудительного и не совершала.
Вдобавок Григорьевна очень не любила нерусских и по возможности сторонилась их. Узнает мать, что нахал на мосту – цыган, проблем не оберёшься!
***
Сэро с начала перемены стоял в тени за открытыми дверьми столовой и аккуратно наблюдал за чудаковатой девчонкой из 10 «А».
Вот зубрилка взяла порцию и уселась за несколько мест от одноклассниц. Хмурая. Нелюдимая. Лучше подойти, когда она доест и выйдет из столовой. Иначе дура шуганётся и диалог может не склеиться.
После слов Имира о Поспеловых цыган испытывал лёгкое чувство вины перед Любой, попавшей под его мстительную горячую руку. Парень вроде бы и не ощущал угрызений совести – стрёмная девка сама напросилась. И в то же время юноша воспринимал себя поганцем, который обидел того, кого обижать не стоило. Налёт на деваху постоянно крутился в мыслях и вызывал не очень приятное послевкусие, вынуждавшее напрягаться. В голове проносилось, как мама, узнав о его некрасивой шутке над робкой дочерью Поспеловых, отчитывает и укоряет. Ещё меньше десятиклассник хотел попасться под руку отцу: тот, спокойно, без жалости, скажет всего пару слов, но приятного будет мало. От представленной сцены парнишка вздрогнул и невольно поморщился.
Сэро пытался игнорировать навязчивые мысли, но они совсем обнаглели – лезли в голову и лезли, отравляя всё беспечное и весёлое внутри.
Мальчик решил извиниться. Очень не хотелось этого делать, ведь зубрилка тоже некрасиво повела себя на уроке химии. Но как-нибудь он всё-таки извинится. Или хотя бы сделает вид.
***
Люба мыла руки после еды в одном из школьных умывальников, врезанных в стену коридора перед входом в столовую. Здесь было всегда очень темно и шумно. Сзади толкались желающие попасть к крану или просто балующиеся от переизбытка дури.
Ещё один урок, английского языка, – и домой. Только окончившееся черчение оставило пренеприятный осадок и безвозвратно испоганило настроение на весь день.
Предмет вёл бесхарактерный, абсолютно безобидный седой мужчина в очках, который не держал дисциплину в классе. Да и не пытался её держать.
10 «А» единственное, что не делал на черчении, – не ходил по потолку. И то потому, что это было физически невозможно. Во время урока обрывались занавески, гремели стулья и парты, многие вставали с мест, пересаживались, ходили и бегали по классу. Летали бумажки и всякий мусор. Виноградова со Степанченко подрались, потому что он бросал зажжённые спички ей в волосы. Коллектив вертелся, ржал, визжал и вместо черчения страдал откровенной дрянью.
Сбоку от Любы, на соседнем ряду, уселась Близнюк Юлиана с подружкой Светой Тарасовой, и вслед за ней, своей королевой, приполз Картавцев Игнат. Мальчишка весь урок стремился превзойти самого себя, чтобы рассмешить Юльку и Свету. Кричал гадости безответному учителю, травил несмешные анекдоты, напрашивался к Близнюк в гости. Фантазии попасть в дом к кудрявой красавице-брюнетке, как и проводить её или сходить на прогулку были абсолютно безнадёжными – Юлиана избегала слабаков. Это больно ударяло по самооценке неудачливого ухажёра. Тут кривляка подметил сидевшую в метре Поспелову и решил сменить тему.
– Поспелова! А Поспелова!
Люба посмотрела на Картавцева.
– Что, на свидания никто не зовёт? – скалясь, выкрикнул Игнат и злорадно заржал.
– И никто встречаться не хочет?
Люба молча смотрела на него.
– Глянь-ка, не отвечает! – повернулся к хихикающим девочкам Картавцев и начал, демонстративно и гадко кривляясь, передразнивать тихоню.
У Любы на глаза навернулись слёзы. Она отвернулась. Только слышала, как Картавцев громко говорит Юлиане:
– Да кому она нужна, сдохнет старой девой, монашка кривая!
Слёзы больше не смогли держаться в глазах и потекли по лицу. Люба глубоко вздохнула, пытаясь подавить рыдание, иначе станет ещё хуже.
«Молодец, Картавцев! Прыгаешь на мне, чтобы заработать очки! Браво! Только Близнюк всё равно с тобой встречаться не будет, когда есть богатые взрослые мальчики на джипах или понторезы с первой школы!» – девочка ещё раз вздохнула и засунула обиду глубоко внутрь. Она поплачет дома. Здесь не место. В ушах будто сквозь вату гудел шум распоясавшегося класса.
Поспелова закрыла воду и протяжно выдохнула. Мерзкое воспоминание после черчения не отпускало, поднималось тяжёлым комом к горлу и начинало душить. На этой неделе ей говорили много гнусностей, но эта была последней каплей. Челюсти болезненно сжались, и Люба, чтобы расслабить сдавленную грудную клетку, втянула с шумом воздух через нос. Сердце бешено колотилось.
«Ненавижу тебя, Картавцев! Когда-нибудь поплатишься за все подлости, мерзкий уродец!.. Надо успокоиться, посмотреться в зеркало: вдруг лицо или глаза красные… Никому не покажу, что больно. Пусть даже не надеются!» – Люба собралась пойти к выходу из коридора, граничившего с вестибюлем первого этажа. Слава Богу, в её группе по английскому не было ни Игната, ни Юлианы с Тарасовой. Хотя девочки ей ничего плохого не говорили, лишь хихикали, тихоня ненавидела и их.
– Тетрадь принесла? – вкрадчиво шепнули ей в ушко.
От неожиданности Поспелова резко обернулась и чуть не столкнулась лбом с цыганом, подкравшимся слишком близко. Старшеклассник незаметно следовал за ней с момента выхода из столовой и стоял за спиной, пока она, погрузившись в мрачные думы, мыла руки.
– Не принесла! – взбеленилась школьница, не ожидав от себя такой ярости. Внутри заклубилось всё, что подросток пыталась подавить после черчения, и на наглого красавца терпения не хватило. Гнев, что её подленько поймали в момент душевной слабости, наконец заставил Любу защищаться.
– И не принесу. Не рассчитывай! – жёстко чеканила ровесница, шумно дыша носом и смело глядя в насмешливые чёрные глаза.
Сэро растерялся: из пугливой терпилы на мосту стрёмная девица переобулась в воинствующего ботана. Наблюдательный юноша подметил, что зубрилка явно не в духе: глаза болезненно красные, побелевшие губы поджаты, на бледных щеках красные пятна. Лицо человека, старающегося не расплакаться изо всех сил.
– Почему? – брякнул повеса, озадаченный резким отпором.
– Потому что ни черта не соображаю и сама списывала на уроке! Зря требуешь домашку – пользы будет ноль! Я бездарь в химии, понимаешь? – девушка созналась неожиданно, но грубо и прямо. Поспеловой стало плевать, что беседа с цыганом пошла не по плану, придуманным вчера во избежание новых проблем.
– Что-то не верится, – нахмурился Ибрагимов. – А что ты тогда на листке строчила как невменяемая?
– На листке?.. Ааа!.. Писала свои девичьи секреты, – выкрутилась Люба.
– Какие? – с любопытством прищурился брюнет.
– Не твоё пацанячье дело!
– Ммм!.. Ясно. Секреты твоего девичьего развратного сердца? – пошутил нахал, развеселившись с дурацкого диалога.
– Сам развратный! – вспыхнула, оскорбившись, Поспелова. – По себе людей судишь?
– Да нет! Просто читал, что самые развратные именно монашки, в число которых ты и входишь, – парировал цыган, придирчиво оглядев тихоню с ног до головы. И тут же понял, что зубрилка комментарий приняла близко к сердцу. Девушка потемнела, нахмурилась и замолчала. С миловидного лица исчезли все эмоции, кроме горькой, неподдельной обиды.
– Чего надулась? – посерьёзнел парнишка. – Расслабься! Я просто пошутил!
Школьница развернулась и быстро пошла прочь через вестибюль в зону младших классов. Сэро, недоумевая, посмотрел ей в спину, а потом решил пойти следом, расталкивая толпящихся учеников. Догнал он Любу в конце второго коридора, на повороте у лестничной площадки возле большого и малого спортзалов. Брюнет подрезал ровесницу на ходу и перекрыл дорогу.
Люба дёрнулась было обойти, но Сэро не позволил. Юноша без обиняков взял тихоню за запястье и указал на маленький пятачок под лестницей, ведущей к актовому залу.
– Слушай, это… Не обижайся на неудачный подкол! Поговорим? – цыган огляделся. – А то стоим на проходе.
Поспелова, не сказав ни слова, послушно ушла за парнем на площадку под лестницей. Школьники встали напротив друг друга. Ибрагимов изучающе глазел на сверстницу. Та, не выдержав бесцеремонного взгляда, отвернулась.
– Ты не прям монашка. Даже симпатичная! – наконец заговорил он. – Одеваешься, правда, не очень. Без обид, врать не буду.
Цыган развёл руками. Люба покорно промолчала.
– Вообще-то я не за химией подошёл, – продолжил Сэро. – Это так, к слову пришлось. Разговор надо было как-то начать.
Поспелова удивилась и заинтересованно подняла брови.
– Не нужна она мне; в моём классе всегда есть у кого списать. Твои предки на ж/д работают?
– Да, – удивилась школьница снова и тут же с подозрением поинтересовалась. – Откуда знаешь?
–Я знаю всю твою семью, – усмехнулся парень. – И мой брат – тоже. В общем, моя семья знакома с твоей.
Люба живо представила, как категоричная Александра Григорьевна общается с цыганским родом, и недоверчиво поморщилась.
– Мой папа тоже работает на ж/д, – продолжил пояснять Сэро. – Поезда составляет. Когда мы только переехали, моя мама, Лала, подарила твоей матери бусы из камней. Голубых, с прожилкой.
У тихони перед глазами пробежали родительские украшения: золота и бус было много, но женщина ничего не носила. Любе нравилось ожерелье из мелкого янтаря и ещё одно, из крупной отшлифованной бирюзы. Значит, бирюзовые подарены цыганкой… Вот так дела! И мама ни разу дочери о цыганском подарке не сказала!
– Раз наши семьи формально знакомы, предлагаю пообщаться в неформальной обстановке, – цыган обаятельно улыбнулся и нахально подмигнул. – Пойдём сегодня вместе домой? Я живу почти рядом с тобой, в десяти минутах ходьбы, на соседней улице. Знаешь, где Степанченко обитает? Вот!.. Мой дом через пару дворов от его хибары. Согласна?
Поспелова краем глаза увидела, как мимо прошли Виноградова, Рашель, Лёвочкина и Крюков. У Любиной группы английский проводился рядом с лестницей, в малюсеньком кабинете, что расположился возле спортзала и раздевалок. Во время урока десятиклассники слышали перестук мяча, учительский свисток и вопли группы поддержки. Камилла, чуть замедлив шаг, задержала томный взгляд на спине Сэро. Она не приметила одноклассницу, спрятавшуюся за высокой фигурой цыгана.
«Интересно, как бы Виноградова переварила, что я стою общаюсь с парнем, на которого она положила глаз?» – Поспелова мстительно ухмыльнулась, но, опомнившись, стёрла улыбку с лица.
Сэро пытливо смотрел на неё, терпеливо ожидая согласия. Люба вспомнила сегодняшнее черчение, Близнюк, Тарасову и других популярных девочек в классе. Их беспечные лица хороводом пронеслись перед её внутренним взором.
«А почему бы и нет?» – подумала тихоня, а вслух произнесла: – Согласна. Только пойдём вдоль реки, хорошо?
– Как скажешь! – Сэро, получив желаемый ответ, одарил девочку лучезарной улыбкой, развернулся и скрылся за поворотом.
***
– Дай списать! Люба?.. Ау!.. Что, не слышишь?!
Поспелова очнулась от толчка. Бывшая подруга Лыткина Катя и её соседка по парте Селиверстова Вика, сидевшие напротив, смотрели на тихоню преданными щенячьими глазами.
Так было всегда, почти на каждом английском. С пятого класса. Лыткина с Поспеловой тогда ещё дружили.
Обе девочки – Катя и Вика – перешли в «А» после окончания начальной школы. Их мамы работали здесь же: Катина – секретарём, а Викина – завхозом. Новенькая Лыткина сразу сдружилась с Поспеловой: обе были тихими и скромными, что их сближало.
Вика – красивая стройная высокая блондинка, с большими голубыми как небо глазами, сразу нашла своё место в классе. Оно было весьма почётным и уважаемым. Рыжей и конопатой Катерине пришлось тяжелее. Неуклюжей толстушке безумно хотелось быть в круге крутых мальчиков и девочек, с которыми тусила Селиверстова. И чтобы попасть в этот круг, Кате одного общения с Викой было недостаточно.
Поспелова была для тщеславной Лыткиной подружкой со скамейки запасных. На людях Катерина сторонилась тихони. Чудная Поспелова, дальше библиотеки никуда не ходившая, являлась совсем не той компанией мечты, в которой хотела блистать рыженькая девочка. Поэтому наедине с Любой Катерина была милой и открытой, а в присутствии других уже стремилась изо всех сил показать, что у неё с Поспеловой мало общего.
Когда в «А» перевелись яркая Юлиана Близнюк и общительная Света Тарасова, дружбу с Любой Катя окончательно прекратила. А вот списывать клянчить не перестала. Училась Лыткина слабо, перебивалась с тройки на тройку, как и её подружка Вика. В их группе сильных хорошисток Близнюк и Тарасовой не было – не спишешь у товарок по выпивке и танцполу. Зато была Поспелова с круглой пятёркой по инглишу. И Катерина, напоминая честными щенячьими глазами наивной Любе о былой дружбе, клянчила и домашние, и переводы, и готовые диалоги. А тихоня, всё ещё надеясь, что рыжая одноклассница снова будет дружить, каждый раз велась и давала списывать.
Поспелова, когда позволяла Катюхе скатывать, конечно, понимала, что её используют, но, устав быть в классе гонимой одиночкой, всё надеялась, что Лыткина снова будет общаться с ней как раньше.
– Любонька! Миленькая! – шептала Катерина, с опаской озираясь в сторону англичанки, сначала ласково, потом требовательно: – У тебя же есть домашняя, знаю! Поделишься?
Люба, полностью погружённая в думы о Сэро и предстоящей прогулке до дома, не слышала заискиваний бывшей подруги. Поспелова зыркнула невидящим взглядом на лопотавшую Лыткину, неопределённо пожала плечами и отвернулась.
Катя недоумённо посмотрела на Вику. Та лишь непонимающе приподняла брови. Тихушница никогда не отказывала, и ровесницы использовали её всякий раз, когда требовалось. Нельзя позволить распоясаться замечательной безотказной кормушке.
– Эй, Люба! – сменила Лыткина заискивающий тон на раздражение. – Я могу очень сильно обидеться! Этого хочешь?
Ноль реакции в ответ.
– Эй!!! – Катя грубо тыкнула Поспелову ручкой в бок.
– Да что тебе надо?! – довольно громко буркнула Люба, резко повернувшись на неприятный укол.
– Что у вас происходит?! – учительница, среагировав на шум, посмотрела на пригнувших головы и покрасневших Селиверстову и Лыткину. – Готовы обе? Повторили? Слушаю.
***
Люба за сорок минут урока успела настолько переволноваться, что пришла к мысли: идти домой с популярным брюнетом у всех на виду – плохая идея. Её стали во всю терзать страхи, ведомые только ей одной.
Девочке начало чудиться, что на каждом углу, из каждого двора, её, идущую с Ибрагимовым, видят мамины знакомые, знакомые их семьи – всевозможные престарелые тётушки и кумушки – и судят, судят! Осуждающе качают головами, возмущённо поджимают губы и с омерзением отворачиваются. А когда она вернётся, наконец, домой, мама уже будет знать все лично ей донесённые возмущения неравнодушных, возьмёт хлыст и начнёт лупить Любу со всех сторон за принесённый позор да гнать по улице на потеху соседям.
За пятнадцать лет своей совсем ещё короткой жизни Поспелова Любовь неоднократно испытывала на теле пренеприятнейшие ощущения от побоев свежей крапивой, веником, лозой, черенком лопаты, ну и, конечно, ремнём, как же без него! Маму злить нельзя.
Прогнав в беспокойной голове все возможные нехорошие исходы от прогулок с цыганом – пусть даже обаятельным и приличным, пусть даже знакомым с родителями – и накрутив себя въевшимися в тело страхами, Люба решает сбежать от попутчика окольным путём.
Главный вход в здание школы только один. В него заходят все, кто зашёл в школьный двор как с восточной калитки, так и с западной. Люба жила на западе, как и Сэро. Значит, чтобы убежать от цыгана, нужно обойти центральный вход и выйти через восточную калитку. Мысли хоть и бегали, как тараканы от включённого света, но так же быстро выстраивались в логический список шагов, которые нужно совершить, чтобы уйти домой одной.
После звонка с английского тихоня прошла до конца крошечного коридора и вошла в совершенно пустой большой спортзал. В нём располагалась дверь на улицу, которая (если Любу не подвела память) обычно открыта в тёплые деньки, дабы выводить школоту на уличные спортплощадки.
Дверь в кабинку физруков была приоткрыта, но Любу, пробегающую тихонько, словно мышка, через зал к выходу на улицу никто не заметил. Иначе бы хорошенько обругали за хождение по крашеному полу в уличной обуви.
Выходная дверь от толчка протяжно скрипнула. Тихоня обернулась на дверь каморки, где раздалось ржание физруков – они не слышали. Поспелова вынырнула во двор и, озираясь, побежала к восточной калитке. Она вела в противоположную сторону станицы, которая Любе была совершенно незнакома. Но сейчас, чтобы избавиться от Сэро, пройти стоит только тут.
Выйдя с территории школы, старшеклассница пошла обходным путём. Улочками и проулками, весьма малознакомыми. Главное – выйти к речке. Она сделала огромный крюк и увеличила время пути домой минут эдак на сорок. Но это было для Поспеловой мелочью по сравнению с избавлением от весьма неприятных объяснений с мамой.
Вдруг Любе в голову закралась весьма отрезвляющая мысль: «А если Сэро вообще не ждал меня? Наверняка забыл, пока травил байки с приятелем или ухлёстывал за какой-нибудь смазливой девицей. Может, поприкалывался опять, как с домашними по химии, а провожать не собирался! И торчать у главных дверей даже не думал. Зачем настолько клёвому парню беспонтовая мочалка?»
Поспелова, шокированная обидной реальностью, остановилась.
«А я, лохушка наивная, уши развесила! Сделала огромный крюк, лишь бы на глаза ему не попасться! Господи, наивная курица! Чуваку просто похрен! Дура я, дура!» – школьница, огорчённо замотав головой, едва не расплакалась.
Подросток тяжёло призналась себе, что, на самом деле, была всё это время счастлива от одной мысли, что у главной двери ждёт её – именно её – один из самых популярных и желанных парней в школе. И это счастье, несмотря на побег от брюнета, подсвечивало изнутри и грело, грело… Трезвая мысль обнулила это состояние до полного серого уныния. И вернуть блаженство вновь никак не получится.
В конце узкой извилистой улицы сквозь ветви деревьев виднелся просвет с водной гладью. Река! Как хорошо! Люба вздохнула: делать нечего, да и менять что-то поздно – и вышла к воде.
Школьница прошла малоизвестный квартал вдоль берега, пока не заметила родной перекрёсток реки со знакомой до оскомины улицей, по которой девочка постоянно ходила в школу. Впереди маячил облюбованный Поспеловой пеший железный мост, почти укрытый ветками ив. Ещё минут тридцать пешком – и она будет дома.
Позади мелкие дорожные камни зашелестели из-под бегущих ног.
Люба повернулась и потеряла дар речи. Сердце упало в пятки. Догнавший тихоню Ибрагимов немного запыхался от бега, смолистые волосы растрепались. Юноша остановился, отдышался, пригладил ладонью шевелюру, поправил на плече рюкзак и с претензией уставился на смущённую ровесницу.
«Чёрт! Откуда он вылез?!» – истерично подумала не ожидавшая такого расклада Люба.
К подросткам не торопясь приближались ещё двое: Имир и какой-то низкорослый кудрявый блондин в красной толстовке.
Все четверо встали в глубоком молчании. Люба опустила голову и искоса поглядывала на мальчиков. Сэро, недовольно приподняв бровь, глазел на неё как на шкодливого котёнка.
– Почему пошла окольной дорогой через восточный выход? – требовательно спросил цыган.
Поспелова не знала, что ответить, и чувствовала себя крайне глупо. Понимала, что сбежать без объяснений – некрасиво. Как комментировать побег? Сказать, будто не поверила на слово, и выставиться ещё большей идиоткой? Стоит ли вообще честно объясняться? Голова как назло ничего умного придумать не могла.
Наблюдая немой пристыженный взгляд девочки, Сэро заговорил:
– Если не хотела со мной идти, могла бы просто отказать. Я бы понял и не навязывался. Второй раз меня лохом выставляешь!
Люба смутилась. Такая простая мысль ей и близко в голову не пришла.
– Мы долго ждали у входа. Потом заглянули в кабинет английского, затем – в твой классный. Решили, что просто прошляпили. А ты через спортзал свалила.
– Почему это через спортзал? – сгорая от стыда, выдавила девочка, надеясь оправдаться.
– Ты только что появилась с другой стороны Ерика. Мы шли по главной улице и засекли, – ответил ей вместо брата Имир, указав рукой назад. – На той половине реки есть проулок. На него возможно выйти лишь через восточный обход. Знаю, потому что так ходил. Раз ты не прошла через главный вход – значит, вышла из спортзала. Я прав?
Люба окончательно почувствовала себя последней дурой. На английском ей казалось, что придуманный план побега никто разгадать не сумеет. Однако выяснилось, что некоторые территорию вокруг школы знают получше и просчитать путь тихони тоже запросто могут.
«Надо как-то объясниться. Но если вякну, что боюсь мамы, они примут меня за лохушку. И оскорбятся, узнав, что я не хочу появляться средь бела дня с цыганами», – паниковала юная особа.
Сэро явно злился, не понимая, зачем ровесница устроила балаган. Для него, привыкшего разговаривать четко, прямо и по делу, побег был поступком нелогичным, странным и попахивающим откровенным сумасбродством.
Девушка виновато просмотрела на Имира. Показалось, будто парень читает её мысли – настолько проницательным был его взгляд. Близнец догадливо усмехнулся, иронично глянул на Сэро и с улыбкой произнёс:
– Я бы тоже в отместку смылся тридевятыми дорогами после вчерашнего прессинга из-за химии, на которую тебе по факту плевать!
Сэро возмущённо уставился на Имира. Тот прыснул со смеху:
– Тебе отомстили, братан! Прими это и расслабься! Нравится или нет, но вы квиты!.. Меня, кстати, Имир зовут, – обратился близнец уже к девочке. – Приятно познакомиться!
– Взаимно! – обрадовавшись, спешно ответила Поспелова. – Люба!
– Я в курсе. Знаком с Василием Михайловичем и твоей мамой. Александра Григорьевна работает в товарной кассе, а дядя Вася – на строительном кране водителем. Мой папа (может, знаешь – Алмаз зовут) поезда составляет.
– Такой высокий, чёрный, с небольшой бородой, немного седой?
– Да! Раз помнишь нашего батю, то стоит считать нас знакомыми, согласна? – приветливо улыбнулся школьник.
– Согласна! – послушно закивала головой сверстница.
Имир повернулся к кудрявому невысокому блондину, моргавшему белёсыми ресницами больших голубых глаз.
– А это общий друг и просто клёвый мужик Паша! Знакомьтесь!
– Привет, Люба! – улыбнулся тонкими губами Павлик, показав мелкие кривые клычки. – Я из четвёртой школы. Пацанов пришёл проведать.
– Втроём ждали? – сообразила тихоня.
– Ну да. Прикольно получилось, как ты удрала! – рассмеялся Павел.
– Неудобно вышло, – сконфузилась девочка. – Больше не буду, извините.
Имир насмешливо фыркнул:
– Да ладно! Брату пойдёт на пользу. Хоть кто-то от него убежал.
Сэро скорчил недовольную гримасу, но всё же усмехнулся от подкола близнеца. Имир и Паша переглянулись да рассмеялись. Люба тоже смущённо улыбнулась. Напряжение постепенно отпускало, уступая место робкой надежде на приятную компанию.
***
– Всегда на выходных в библиотеке сидишь?
Поспелова вопросительно посмотрела на Имира. Ребята медленно шагали вдоль реки. Всю дорогу тихоня общалась с близнецом и Пашей. Сэро молчал, вставляя редкие реплики в чужой непрерывный диалог.
Павлик оказался суетливым пацаном с быстрой речью. Простой, открытый, он весело шутил и разговаривал с Любой будто с хорошей давней знакомой. Это и радовало её, и немного пугало. Девочка привыкла искать везде какой-то подвох.
Имир же был учтив, корректен в выражениях и соблюдал рамки приличия. Люба чувствовала от парня уважение и некоторую дистанцию, которую цыган держал по отношению к дамам. Такого поведения от мальчиков-ровесников в адрес прекрасного пола и уж тем более себя Поспелова не видела никогда. Перепалки, шутки, задирания, даже драки были нормой среди девчонок и пацанов её возраста.
Близнец выглядел каким-то другим. Не таким, как все. Очень умным. Эрудированным. С чувством собственного достоинства. И хладнокровным. Люба ощущала в Имире сталь и крепкий стержень сильного характера, как и в Сэро. Но в повесе читались интрига и азарт, а в брате – жёсткость и холодная расчётливость.
– Я отношу на выходных в отдел абонемента старую литературу, беру свежую и постоянно замечаю тебя в читальном зале за кучей книг, – пояснил Имир. – Когда бы ни пришёл. В любое время. Зал посещаю только в будни, после уроков. Мне нравится работать в тишине.
– Не думала, что кто-то в библиотеке может меня заметить, – покраснела Люба. – Из нашей школы в читалке крайне редко кого вижу. В основном, незнакомые ребята. Просто мне нравится читать. В зале энциклопедии и журналы, которые на вынос не дают. Сижу листаю. А на неделю беру в абонементе.
– Понятно, – удовлетворённо хмыкнул брюнет. – Что предпочитаешь? Любимые книги, авторы?
– Сейчас перечитываю в который раз сборник Гоголя «Вечера на хуторе…». Нравятся истории оттуда. Ещё гоголевского «Вия» люблю и «Страшную месть» (её вообще до дыр затёрла)! Проглотила многое у Кира Булычёва. Обожаю детективы про Настю Каменскую от Марининой.
– Ни фига себе! – воскликнул восхищённо Паша. – У нас вкусы совпадают! Тоже «Вечера» Гоголя люблю, «Повести Белкина» перечитывал. Детективы – святое! С творчеством Агаты Кристи и Конан Дойля знакома?
– Пару трудов одолела.
– Мне Стивен Кинг зашёл. Ужасы пишет. Читала? – поинтересовался Имир.
– Да, люблю! Летом «Оно» в руки попала. Так впечатлилась, что с наступлением сумерек боялась во двор выходить!
Мальчики прыснули со смеху.
– «Оно» я тоже переварил. С какими ещё его творениями перезнакомилась?
– А Донцову знаешь? – вклинился, не утерпев, Паша. – Хоть что-нибудь? Она прикольная!
Имир добродушно фыркнул.
– Да ладно! Ты Донцову летом читал! Брал у меня книжки! – пожурил цыгана блондин.
– Мы с тобой много чем меняемся, что ж такого?
– Ну Донцову-то читал?
– Было дело, – согласился Имир. – Пойдёт от скуки.
– Ещё Лавкрафт жуткий! – вставила Люба, подняв кулак с оттопыренным большим пальцем. – Рекомендую!
На углу двух крупных улиц – Шевченко и Таманской – подростки попрощались.
Мальчики пошли дальше, по Шевченко, к дому Ибрагимовых. А Люба свернула на Таманскую и, пройдя метров пятьдесят, ушла с асфальтированной главной улицы на петляющий, посыпанный щебёнкой небольшой переулок, именованный Солнечным. Тут под номером 27 прятался в обилии густых деревьев её отчий дом. Огромный, из белого кирпича, с большими окнами в нарядных занавесках.
Поспелова впервые имела удовольствие общаться с ровесниками, которые читали взапой так же, как и она. То же, что и она. Девочка чувствовала себя будто заново рождённой, с нуля открывшей новый неизведанный мир, где ей было уготовано место среди равных. Нашла, возможно, друзей! Настоящих! И это одухотворяло школьницу жить, зажгло огонь внутри, согрело душу и заставило светиться от счастья. Настолько воодушевлённой Люба ещё себя никогда не чувствовала. Только бы судьба не обманула вновь её надежды на преданную истинную дружбу!
Парни, попрощавшись с тихоней, некоторое время смотрели ей вслед, а потом молча пошли к дому близнецов.
Первым тишину нарушил Сэро.
– Кажется, будто всю дорогу говорила твоя копия, – подметил он, обращаясь к брату.
– Диво-то какое! – съехидничал в ответ умник. – Впервые в жизни Сэро встретил не любительницу пьяных танцев и потискаться в кустах, а фанатку детективов и ужастиков. Или ты по её манере держать себя подумал, что Поспелова сутки напролёт на горохе в углу молится?
