Розалина Будаковская
Mayday
Память
До дома Шарлотты Коласанто идёт дорожка из горящих уличных фонарей. Их тёплый жёлтый свет не слепит, не обжигает. Он даже приятный. На коже ощущается почти как настоящее солнце, которого мне так не хватает.
Дорожка извилистая и широкая. До наступления Вечной Ночи я точно ходил к Чарли по-другому. На моём пути раньше были и перекрёстки, и самые обыкновенные улицы с тротуарами для пешеходов, красочные вывески кафе и магазинов, миленькие клумбы и подвесные горшки, указатели и дорожная разметка.
Теперь ничего этого нет. Вообще ничего. Только фонари из парков и аллей разбрелись по городу в несметном количестве. Будто их всегда так много было. Я прошёл мимо очередного фонаря и присмотрелся к нему. Нет, самый обыкновенный. Из какого-то тяжёлого сплава, стекла и проводов. В какой-то момент мне казалось, что они просто голограмма или что-то вроде того, но нет.
Улицы города постепенно превращаются в широкие аллеи. Фонари перемежаются с большими косматыми деревьями. У корней растений-великанов притаились кусты, расползающиеся в стороны без заботы садовников. Кое-где из-под горы осенних листьев до сих пор торчат цветы.
Всё те же красные гвоздики. Они будто преследуют меня. В них тоже есть какой-то смысл? Как в наших именах?
Пока я задавался вопросами, мы подошли к дому Шарлотты.
Многоэтажное здание полностью покрылось лентами тёмной материи. Я даже вижу, как они лежат – внахлёст. Как будто самые настоящие ленты, а не неведомая каменная завеса. Сквозь чёрные, поблёскивающие полосы растут красные гвоздики. Они странные, вьющиеся, карабкаются по зданию до самого купола. Стебли как у гороха или тому подобных растений, а бутоны – гвоздики.
– Это что-то типа меток? – поинтересовался Анжело, плавно проведя ладонью по пышным бутонам алого цвета. – У твоего дома, здесь… Около моей квартиры тоже есть?
– Я не знаю. – пожал я плечами. – Надо проверить.
– Что они значат, как думаешь?
– Наверное, здесь просто что-то очень важное. – я в очередной раз непроизвольно пожал плечами и мельком взглянул на свои ладони. Они снова светятся, правда, кровь остаётся под кожей. – Может, в этот раз начнём с первого этажа? – предложил я. – Где-то должна быть одежда Чарли. Настоящая, для её возраста.
– Зачем тебе её вещи?
– Должны же они где-то быть. – ответил я. – Не в крошечных же платьицах она ходила. Просто бы не влезла в них. А обувь? – продолжал я. – Ты помнишь, маленькие розовые ботиночки? Чарли даже руку туда засунуть не сможет.
– Ладно. – сдался Анжело. – Может, ты и прав.
Конечно же, я прав. Кто бы сомневался?
Мы зашли в здание и свернули направо. Нас буквально ослепили пара мерцающих ламп, болтающихся под потолком на искрящихся проводах. Неужели это настоящее электричество?! Я думал, его нет во всём городе!
То есть есть, но…
Анжело замер и стоит, чуть приоткрыв рот. Надеюсь, он просто очень удивлён, а не простыл где-то и из-за заложенного носа пытается дышать через рот. Мне бы не хотелось подцепить от него какую-нибудь простуду. И так проблем выше крыши.
На этаже двенадцать квартир. Многовато, как мне кажется. Впрочем, кто я такой, чтобы судить об этом? Мир вообще перевернулся с ног на голову, так что любая странность имеет полное право называться абсолютной нормой.
Я прошёл до самого конца длинного и непривычно освещённого коридора. На каждой двери таблички с номером от одного до двенадцати. В таком случае… Откуда на пятом этаже взялась дверь с числом тринадцать, да ещё и практически по середине нумерации? Не сходится. Прежней логикой этого не понять.
– Я проверю первую. – вызвался Анжело, и с лёгкостью открыл дверь нужной квартиры. – И она даже не заперта… – задумчиво подметил он, но тут же отмахнулся. – Удачи!
– И тебе.
Займусь следующей квартирой.
Дверь открылась легко, на ней и замок-то нарисованный, как оказалось. Странное место. С порога можно услышать музыку. Играет точно граммофон: мелодия перебивается характерным скрежетом виниловой пластинки. Помещение наполняет сизый дым, похожий на сигаретный. Правда, он нисколько не пахнет и не щиплет глаза, да и дышать им совсем не тяжело.
У меня такое чувство, что я попал куда-то в прошлое столетие. Даже эта песня! Если не ошибаюсь, она родом из конца восьмидесятых. Непонятное чувство. Будто я нашёл забытый уголок Вселенной или попал в чужую память.
Точно, память! Вот, что мне напоминает скопление вещей! Память или архив. Но зачем в таком месте поселилась Шарлотта? Не лучше было бы найти квартиру, которая не захламлена чужими воспоминаниями?
Я прошёл в большую комнату. На стенах множество фотографий в простеньких квадратных рамках без краски и лака. Изображения старые, чёрно-белые и не отличаются высокой чёткостью. Люди на фотокарточках одеты красиво, но сдержано. Мужчины во дешёвых, но опрятных костюмах, женщины в платьях времён «ревущих» двадцатых. Леди курят, зажав между длинных пальцев мундштуки с сигаретами-самокрутками. Позы и костюмы людей выглядят очень натурально, но я подозреваю, что это всего лишь актёры.
На других фото всё те же люди, но одетые по моде восьмидесятых и девяностых. Я нашёл самую свежую фотографию и посмотрел дату, когда её сделали. Для этого пришлось вскрыть рамку. На обороте карточки каллиграфическим почерком выведено четыре единицы подряд и ни одного имени.
И что это ещё значит?
Я проверил другие фотографии. Ни одной подписи, ни числовой, ни буквенной.
Квартира полупустая. Жёлтого тусклого света старых лампочек из торшеров едва хватает, чтобы осветить большую комнату. У окна – оно почему-то заклеено газетами от тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, – стоит мягкое кресло. Оно почти развалилось, но если его не касаться, всё ещё кажется вполне крепким.
Песня на виниловой пластинке началась уже третий раз заново. Неужели это одна-единственная запись? Нет. В этот раз, к моему удивлению, исполнитель недотянул ноту и грубо выругался. На одном слове он не остановился и кричал на самого себя всё оставшееся время записи.
В конце концов, он облегчённо выдохнул:
– Давай сначала.
– Ты успокоился? – аккуратно спросил его второй мужчина. – Точно?
– Да, продолжаем.
Что это ещё такое?! Я проверил: это точно запись! Имя исполнителя и название композиции не указаны, так что мне остаётся только догадываться, кому принадлежит этот голос.
Я помотал головой. Томас, здесь нечего бояться. Пластинка на тебя уж точно не нападёт. Пусть мир изменился, но виниловые пластинки агрессивными ещё, к счастью, не стали. Да и как ты себе это представляешь?!
Я машинально вытер лоб ладонью и обратил внимание на простой и высокий стеллаж в правом углу комнаты. Он сверху донизу заполнен книгами. Среди них есть как классическая художественная литература, так и фотоальбомы, какие-то записные книжки и несколько папок в форме книг с рисунками.
Одна из таких папок случайно выскользнула у меня из рук, и рисунки разлетелись по комнате. Я выругался, собирая потрёпанные и пожелтевшие от времени листочки, как наткнулся на портрет, сделанный простым карандашом. Рисунок прекрасен, и он практически не состарился, но какого чёрта на нём изображён Анжело?!
И опять это число – четыре единицы. Что это значит?
Лицо моего друга нисколько не изменилось со времён рисунка. Да и он сам тоже. Может, он просто был знаком с жильцом этой квартиры?
Я снова взглянул на портрет. Волосы и нижняя часть лица нарисованы несколько размыто. Будто художник не совсем был уверен, что правильно запомнил внешность Анжело. Самые яркие детали на рисунке – глаза и пальцы руки, которой Анжело подпирает подбородок. Его взгляд отведён в сторону, а на губах играет полуулыбка.
Это обыкновенный рисунок, но, mo chreach, Анжело как живой!
– Нашёл что-нибудь?
Голос Анжело прозвучал так неожиданно, что я подскочил на месте и машинально сунул портрет куда-то в стеллаж. Мой друг выглянул из-за угла и ждёт ответа.
– Нет, здесь ничего нет. – отозвался я едва дрожащим от испуга голосом. – Только граммофон со странной пластинкой. – я кивком указал на старый проигрыватель и завёл руки за спину.
– Ты всё осмотрел?
– Да. – ответил я. – Всё, что нашёл.
– Отлично. – кивнул Анжело. – Пойдём дальше? У нас ещё куча квартир на очереди.
– Идём.
Не знаю, сколько мы тут проторчали, но условно я называю это время «день». Мне повсюду попадаются портреты Анжело. Ладно бы он был просто скопировал, но нет – каждый из рисунков индивидуален. То Анжело подпирает подбородок рукой, то просто смотрит куда-то, улыбается во все тридцать два, а на одном портрете Анжело даже плакал.
Не знаю, что за культ, посвящённый Анжело, находился в этом доме, но мой друг ни слова за всё время не сказал, что находил в чужих вещах свои портреты. Будто их и нет. Не только же мне они попадаются?
Это было бы крайне странно.
Я прикарманил очередной портрет, который нашёл уже на пятом этаже в квартире Шарлотты. Только вот одна странность: раньше на её двери висело число тринадцать, а сейчас – четыре.
Нумерация и количество квартир, как ни странно, в доме заметно поменялись. Теперь на каждом этаже по двенадцать квартир, которые нумеруются от одного до двенадцати на каждом этаже. Теперь многоэтажка стала ещё больше напоминать некое подобие архива памяти. Её такое… художественное изображение. По крайней мере, именно так я всегда воображал устройство человеческой памяти.
Если это действительно так, то выходит, первый этаж – это что-то вроде первого года жизни? Значит, каждая дверь на каждом этаже – месяц. Это совсем не объясняет, почему в квартире номер два на первом этаже так много старья.
Морозилка
Понятия не имею, сколько уже торчу здесь. Устал и прилёг на постель Шарлотты. Мягкая, словно… словно… Даже не знаю, с чем сравнить. Кажется, таких мягких матраса, подушки и одеяла я никогда в своей жизни не… видел? Не чувствовал? Короче, не спал на таких.
Я не заметил, как задремал, и проснулся из-за шагов Анжело за входной дверью. Я оставил её открытой на всякий случай. Лениво осматриваюсь и вспоминаю о небольшом кусочке бумаги с портретом Анжело, который я прикарманил в одной из квартир, а когда лёг, выложил его на тумбочку. Я моментально прячу рисунок под подушку и сажусь на кровати.
– Как ты тут? – поинтересовался Анжело, заглянув в комнату, а затем неспешно опустился рядом со мной на кровать. – Не скучаешь без меня?
– Почти выспался. – ответил я и машинально пожал плечами. – Сколько мы уже здесь?
– Понятия не имею. – мой друг отвёл взгляд, рассматривая мягкие игрушки и симпатичные цветочки на стенах комнаты.
Я присмотрелся к узору на обоях.
– Кажется, их не было. – сказал я и подошёл ближе. – Они были здесь раньше?
– Не знаю. – Анжело тоже встал и провёл кончиками пальцев по цветочкам. – Не присматривался.
Цветы – всего лишь абрис, выполненный белым цветом на нежно-розовом фоне. И кажется, это снова гвоздики… Чёрт… Что вообще связано с этими проклятыми цветками?! Может, в них есть тоже какой-нибудь скрытый смысл?!
Я не знаю. Не знаю.
– Это только рисунок. – успокоил меня Анжело, положив руку на плечо. – Пойдём домой? Потом, если хочешь, ещё вернёмся сюда.
– Сначала нужно отдохнуть. – я взглянул на друга. – И поесть. – добавил я. – Я голодный. А ты?
– Да, от какого-нибудь стейка я бы не отказался. – усмехнулся он. – У меня дома есть. – как бы невзначай сказал Анжело. – Пройдёмся?
– Давай.
Перед уходом я хотел захватить портрет, но поднял подушку и не нашёл его. Под одеяло рисунок не мог «уехать», и под простынь тоже. На полу нет. Куда он делся? Не взял ли его Анжело?
Ладно, потом разберусь.
Мы вышли на улицу и ещё пару минут привыкали к темноте. После обилия света в Вечной Ночи вообще ничего не разглядеть. Даже уличные фонари не спасают. Затем мы пошли в предположительно верном направлении. Как можно быть уверенным на сто процентов, что идёшь в нужную сторону, когда город сам на себя не похож?
Вот и я так думаю. Поэтому и считаю – мы двигаемся в предположительно верном направлении.
Напоследок я всё-таки оглянулся на жилое здание. Оно всё сверху донизу увито красными гвоздиками. И, кажется, постройка прибавила парочку этажей, пока мы с Анжело там бродили.
Такого не могло случиться в прежнем мире, а к этому я до сих пор ещё только привыкаю, так что не решусь утверждать: галлюцинации у меня сейчас, или же это просто законы нового пространства и времени так проявляются.
И всё-таки пришлось оторвать взгляд от здания – наступил на что-то и чуть не завалился. Анжело вовремя меня поймал. В очередной раз.
– Томас, ты плохо себя чувствуешь? – обеспокоенно поинтересовался он, заглядывая в моё лицо. – Ты в порядке?
– Просто кому-то нужно под ноги смотреть, а не по сторонам глазеть. – недовольно пробубнил я и с силой потопал на месте. – Вот так. – я зачем-то отряхнул колени и снова поднял глаза на друга. – Ты идёшь? Я только тебя жду.
Анжело закатил глаза и решительно зашагал вперёд, с лёгкостью обгоняя меня на два с половиной шага. Это всё из-за его огромных, километровых шагов! Нормальные люди так не ходят. А я нормальный. И только поэтому плетусь за другом, а не потому что привык ходить медленно.
Фонари в одно мгновение странным образом «переползли» и встали по обе стороны аллеи, по которой мы идём. Впрочем, должен заметить, эта самая аллея тоже появилась внезапно. Сначала я и Анжело шли просто по пустоте – ни дороги, ни каких-либо опознавательных знаков – а потом уже появился асфальт и фонари.
Значит ли это, что мы идём в верном направлении, или так устроен новый мир – подстраивается под наши действия?
То, что он отвечает взаимностью на любые эмоции, это я уже заметил. Вероятно, так я и «управляю» целым городом. Мне было страшно, когда впервые пришлось встретиться с монстрами из темноты, но я не хотел их уничтожить, я думал о том, что просто хочу видеть, куда бежать. И включился свет…
Я искренне люблю свой дом и место, где жила Чарли. Возможно, поэтому теперь оба здания оплетены алыми бутонами гвоздики?
Посмотреть на те же фонари! Я хотел видеть, что происходит вокруг, а не теряться в догадках о происходящем в полной темноте.
Думаю, стоит об этом подумать. Что ещё я могу привлечь в свою жизнь таким образом? Вдруг и выход отсюда найду также? И ответы на вопросы.
– Здесь жутко. – неприятно прошептал Анжело и поёжился. – Холодно. – выдохнул он и принялся растирать плечи. – Там теплее.
– Да, чертовски холодно. – я тоже почувствовал, как нечто ледяное пробирается через одежду и плоть к самым костям. – Как в гигантской морозилке. – коротко рассмеялся я и выдохнул облачко пара. – Давай по-быстрому забежим к тебе и уйдём отсюда?
– Полностью поддерживаю.
Здание – и без того холодное – снаружи покрылось инеем. Стекло и бетон, всё в инее и морозных жутковатых узорах. Не хочу в бесчисленный раз показаться параноиком, но, кажется, все эти чёрточки следят за нами. Если подойти к стене близко и присмотреться, то несложно заметить сходство узоров с примитивным изображением глаза.
Ужас какой. А я наивно полагал, что самое страшное в городе сейчас – монстры-дистрофики.
– Ты идёшь? – позвал меня Анжело. – Томас?
– Да, да. – отозвался я, с трудом отлипнув от пугающих узорчиков. – Иду.
Сколько бы я ни пытался, включить свет у меня так и не получилось в здании. Будто здесь вообще нет и никогда не было никакого электричества. В конце концов, не в каменном же веке мы резко оказались?
Сколько бы я ни возмущался, лампочки всё равно не загорались.
Анжело пожал плечами и посмотрел на меня, говоря всем своим видом, что всё в порядке. Будто я буду переживать из-за того, что не могу быть полезным. Конечно буду! Разумеется, как же иначе? Но в любом случае, Анжело не обязательно об этом знать.
Мы некоторое время поднимались по лестнице, а затем Анжело остановился и открыл дверь, ведущую на этаж. Не знаю, какой он по счёту, но ступенек я насчитал семьдесят семь на одиннадцать лестничных пролётов. Такого точно не может быть, поэтому не удивлюсь, если я серьёзно ошибся в расчётах.
В конце коридора на стене что-то сияет золотистым светом. Это номер у двери квартиры! Я прошёл вперёд и оторопел, увидев цифры – четыре единицы. Опять они! Да что же это такое?! То каким-то образом цифры из сна оказались номером телефона Анжело, а теперь цифры со старых фотографий и рисунков – номер его квартиры?!
Да чёрт его знает, что в новом мире правильно, а что…
Одно я знаю точно: здесь слишком холодно, поэтому нужно быстрее искать стейки – я бы прихватил все продукты, которые у Анжело имеются, – и ушёл отсюда. Нечего нам тут, в тёмном морозильнике, делать.
Анжело легко потянул на себя дверь за ручку, и та открылась. Не припомню, чтобы слышал, как мой друг вставлял ключ в замок. Может, просто не обратил на это внимания? Или с наступлением Вечной Ночи все замки на дверях потеряли своё значение?
Кроме моей, кстати. Не это ли ещё одна вещь, неподдающаяся разумному объяснению?
– Заберём всё, что есть, согласен? – сказал Анжело, якобы предоставив мне выбор.
Он и так уже всё решил сам. Зачем спрашивать?
Я зашёл след в след за другом, но уже буквально через пару шагов со всего маху впилился в угол барного стола. Угол его каменной столешницы угодил мне прямо в живот. Чёрт, как же больно! И кто вообще его сюда присобачил?! Насколько я помню, у этого гадского стола не было острых углов. Они были сильно закруглены. Откуда взялся угол?
Наощупь пытаюсь выйти из засады в виде стола и стульев. Не получается. Кажется, будто вся комната заставлена тысячью стульев и столов разной высоты. Откуда их столько?! Не было же.
– Mo chreach! – выругался я и хотел со злости ударил кулаками воздух, но ударился об очередной стул. – Да чёрт!
– Эй, иди сюда! – заговорил Анжело. – Томас, иди на мой голос!
Я ничегошеньки не вижу, но хорошо слышу голос друга. Я вытянул руки перед собой и, наконец, нашёл руку Анжело. Вцепился в его тёплые, почти горячие пальцы, словно в спасательный круг, и вышел из лабиринта стульев.
Он подвёл меня к открытому холодильнику – запахи прокисшего молока, свежего мяса и какого-то острого соуса вряд ли где-то ещё могут смешиваться, – и вручил большую сумку. О, кажется, у меня есть похожая дома! Я в ней тёплые вещи храню, когда не пользуюсь ими.
– Держи крепко, – сказал Анжело, всё ещё стоя за моей спиной, – а я буду складывать.
– Давай быстрее. – ответил я. – По-моему, здесь становится холоднее.
– Стараюсь.
Анжело держится за моё плечо и наклоняется к холодильнику. Почему бы не выйти из-за моей спины, чтобы было удобнее доставать продукты? Понятия не имею, если честно.
Осматриваюсь, в надежде хоть что-нибудь разглядеть в кромешной темноте или ярко воссоздать кухню Анжело перед глазами.
Да, я помню. В интерьере его квартиры много чёрного цвета и металлических элементов, но почему моя память упрямо твердит, что кухонные шкафы были глянцевые шоколадного цвета? И откуда, собственно, столько шкафов? Я хорошо помню, как бубнил, что у Анжело от кухни одно название.
Мои думы внезапно оборвали мысли о конфетах. Я посмотрел в сторону, где предположительно должен находиться Анжело. Пусть не его голова, но большая часть его тела.
– Слушай, – сказал я, шаря по темноте взглядом, – а конфеты у тебя есть?
– Конфеты? – мой вопрос застал Анжело в холодильнике. Мужчина выпрямился и попутно положил что-то тяжёлое в сумку. – Нет. – ответил он. – Мне же нельзя.
– Брось! – протянул я. – Теперь тебе можно всё! – усмехнулся я. – Даже если ты растолстеешь на целый килограмм, то этого никто не заметит.
Анжело коротко рассмеялся.
– Даже ты?
– Даже я. – с улыбкой отозвался я. – В крайнем случае, можешь опять начать бегать по аллеям. – пожал я плечами. – Свет есть, значит, монстры к тебе обниматься не полезут.
Анжело наклонился совсем близко к моей щеке. Я снова чувствую его горячее дыхание на своей коже, и это вызывает неоднозначные ощущения внутри: вроде и неприятно, что нарушают моё личное пространство, но и радует, что это делает живой человек, а не дистрофик из темноты.
– Как бы они к нам здесь обниматься не полезли. – прошептал Анжело, а затем несильно похлопал меня по плечу. – Темно, ни черта не видно. – зловеще добавил он. – Мы в западне, сам понимаешь.
Мой друг отпрянул от меня и негромко прочистил горло. Если не ошибаюсь, Анжело наверняка посматривает в сторону входной двери. Он-то точно должен хорошо ориентироваться в своей квартире даже при отсутствии света.
– Поэтому я хочу быстрее убраться отсюда. – шёпотом ответил я. – Из этой проклятой морозилки.
– Не ты один, Томас.
Анжело поставил сумку с продуктами из холодильника на барный стол и пошёл собирать припасы из кухонных шкафов. Пока мой друг был занят, я случайно наткнулся на небольшой светильник. Что-то вроде ночника. Я снова попытался заставить лампочку зажечься, но не получилось. Поэтому я просто её выкрутил и сунул во внутренний карман куртки. Мало ли пригодится.
