Роман Александрович Дудин
Арифметика демократии
Глава13. Как в обществе крепла мораль
Поскольку официальная идеология общества Равенства и Справедливости провозглашала честность и доброту, все его участники должны были быть ярким примером этих качеств. И таковыми они, конечно же, и были, если верить им самим, и были независимо от того, оставались ли они простыми барамуками, или становились кем-то повыше. И мораль в каждом участнике общества была столь сильна, что он готов был оставаться верным ей даже тогда, когда его окружали сплошь бесчестные и безнравственные обезьяны. Что, к сожалению, именно так обычно почему-то и получалось вопреки всем принципам честности и доброты, на которых основывался Закон демократического общества.
Когда участница общества была простой барамукой, для неё аморальными были все, кроме неё самой, а она сама была всегда исключительно борцом за правду и справедливость. И все её поступки всегда были высоко моральными, потому, что направлены были именно на восстановление этих положений. И если она даже где-то что-то крала, то это была всего лишь компенсация ей того, что она недополучает из полагающегося ей по Закону. Если же она видела, что жертва её воровства была обделена системой не меньше её самой, то это всё равно было справедливо, потому, что та со всеми остальными повинна в существовании режима, который обделяет её дольками, и не может избрать нормальную Верховную, которая выдаст всем по пять полагающихся им апельсинов. А стало быть, проблемы той – всего лишь заслуженное ей наказание в рамках конечного понимания правды и справедливости. Зато, если у неё кто-то что-то крал, то этому не могло быть никакого оправдания, потому, что сама-то она ни в чём не виновата, и никаким образом компенсировать какие-то убытки за счёт неё ни у кого никакого морального права не было. А более всего у неё виноватыми были разделюки и Верховная, потому что они всё никак не могут научиться считать, и выдать ей полагающееся ей по Закону апельсины.
Если какой-то барамуке случалось стать разделюкой, то мировоззрение вдруг менялось. Дело в том, что становилась она разделюкой исключительно из стремления добиться справедливости, поэтому никакой аморальности в её действиях быть не могло. Но поскольку в должности разделюки ей приходилось совершать те самые действия, которые она сама ещё совсем недавно, будучи простой барамукой, осуждала, это ей приходилось себе самой как-то объяснять. А раз действия эти были основаны на справедливости, значит, они должны были иметь оправдания, которые оставалось только сообразить. И начинав соображать, разделюка действительно их находила, и тогда оказывалось, что с моралью у неё было не в порядке как раз раньше, когда она была простой барамукой, а вот теперь то у неё как раз всё вставало на места.
Заключалась мораль разделюки в том, что, она брала себе ровно столько, сколько ей полагалось по Закону. А если кто-то оказывался обделённым, то они должны были идти и требовать себе недостающего у тех, кто взял себе лишнее. Ведь это же само собой понятно, что если один взял сверх нормы, другой ровно норму, а третьему не хватило, то последний должен идти и спрашивать у первого, но никак не у второго! И идти должен именно он, а не кто-то за него, потому, что ему это больше всего и нужно. И если ему не хватает для этого грамотности, значит, он должен повысить её до соответствующего уровня. А если он этого не делает, значит, оно ему не так нужно. И если кого-то что-то не устраивает деление апельсинов, то пусть избирают себе другую Верховную, которая разделит апельсины иначе, а от разделюки пусть отстанут – это не её дело. А если они вместо этого докучают ей своими «почему» ради того, что на самом деле им не нужно, значит, они заслуживают того, чтобы быть посланным со всеми своими вопросами куда подальше. Ну а коли слов барамуки не понимают, значит, всё должно быть объяснено им на языке апельсинов, и желательно, самым поучительным образом. Чем разделюка и занималась, не видя более в этом ничего аморального в своей деятельности. А ещё, как только барамука становилась разделюкой, она объедалась апельсинами, и после этого почему-то оказывалось, что она как-то сразу переставала понимать, что это за страдания из-за кусочков этой вещи, от которой её саму уже воротит.
Помимо барамук, у разделюки виноватыми во всех её бедах оказывалась Верховная – из-за неё барамуки портят ей нервы. Верховная действительно загребает себе гораздо больше, чем всем полагается по Закону, при этом ничего не делает, а вся тяжёлая работа с общественностью ложится на плечи разделюк. И хоть доказать её неправоту по Закону не получалось, тем не менее, состав её преступления был для разделюки так же очевиден, как и для простых барамук – в этом она была с ними абсолютно единодушна.
Если же вдруг разделюке случалось стать Верховной (что было крайне редко, но всё же иногда бывало), ей снова случалось делать вещи, против которых она ранее активно выступала. И тогда оказывалось, что обделённые не умеют бороться за свои права. А те, кто не умеют, заслуживают меньше, чем те, кто умеют. Потому, что чтобы уметь, нужно учиться, а кто не заставляет себя учиться, не заслуживает того, чего заслуживает тот, кто заставляет.
Оказывалось, что все они дураки, которые не способны поделить апельсины без чужой помощи, не передравшись, и не растоптав их все в той же драке. И что потому они вообще должны благодарны тому, что у них есть кто-то, кто удерживает порядок, и благодаря кому они получают хотя бы сколько-то. И в-третьих, быть неграмотными их никто принудительно не заставляет, так что, как только они этому научатся, и сумеют правильно потребовать то, что им причитается, Верховная с ними, конечно, поделится, а если они этого не делают, значит, им это и не нужно. А раз кому-то что-то не нужно, значит, распоряжаться этим святое право того, кому это нужно. Ну а что касается её самой, то да, она берёт себе больше, но разве она этого не заслуживает – ведь за весь тот бедлам, который низшие классы создают своей несознательностью, и который ей приходится от них терпеть, ей просто полагается получать какую-то компенсацию!
Такое понимание мировоззрения Верховной можно было сделать на основе тех фраз, которые она говорила. Друзей же своего уровня у неё не было и дружеских же бесед с нижестоящими она не вела, и в отношении своего положения постоянно повторяла, ей окружают сплошь мелочные и беспринципные обезьяны, которые за лишний апельсин готовы продать самое святое, что есть у общества – демократическую мораль! Но, поскольку, как говорится, каков поп, таков и приход, то, если все её подопечные были обезьянами моральными, то и сама она, наверняка, была образцом моральности, иначе с кого бы они брали пример в своём подражании?
Поскольку получалось, что при любом занимаемом положении каждый член общества оставался моральным и правым в своих убеждениях, то и всё общество должно было быть воплощением морали и правоты. Однако, на практике так же получалось и то, что поскольку каждый считал, что его окружали аморальные и беспринципные обезьяны, общество получалось так же аморальным. И аморальным оно получалось в общем зачёте столько раз, сколько в нём было недовольных всеми участников, в то время, как если сложить всю моральность всех в лице себя самих, то моральным общество оказывалось всего один раз. А такой расклад дел обществу Справедливости и Равенства был не к лицу, и потому нужна была система, которая установила бы единое понимание дела, и в соответствии с которым общество было бы образцом морали и нравственности. И такое понимание было найдено, ибо в демократическом обществе всегда всему находится своё объяснение. А было дело так.
Когда разделюки делили апельсины между барамуками, те становились в очередь. При этом стабильно получалось, что те, кто стояли в самом конце, получали меньше всего. Поэтому барамуки шли на какие угодно хитрости, чтобы оказаться впереди. И в состязании на этом поприще они прилагали столько сил, что уже само нахождение в начале очереди стало означать, что занимающая это место сильнее и умнее других. Пребывание в первых местах было столь важно, что барамуки в очереди подчас готовы были даже на что угодно, чтобы обойти конкурентов. Выходки каждого озлобляли всех остальных и добавляли претензий в адрес всеобщей аморальности.
Выяснения того, кто и где должен стоять, стало темой отдельного разбирательства. А поскольку место в очереди напрямую было связано с количеством получаемых кусочков, то и количество получаемых апельсинов каждым членом общества в понимании барамуков стало связанным с его местом в общей иерархии.
Когда барамука, еле-еле обеспечивающая себе место в середине очереди вдруг заикалась о том, что она заслуживает чего-то большего, её сразу же ставили на место, заявляя: «Да кто ты такая?!», а когда кто-то заикался о том, что мог бы быть разделюкой или Верховной, её сразу же осаживали «Да куда уже тебе? Ты и долек то целых не заслуживаешь в руках держать, а не то, что апельсины целые!». Критика эта поддерживалась всеми окружающими весьма активно, потому, как никому не хотелось, чтобы чья-то важность была признана в ущерб его собственной. Всё это со временем настраивало барамуков друг против друга и заставляло пребывать в дежурной готовности накидываться на всех, кто пытается на что-то претендовать, и ставить их «на место».
Однажды у барамук случился спор с Умеющей Считать до Бесконечности по поводу того, сколько она заслуживает апельсинов. Которая, как всегда, заявила, что заслуживает одного целого апельсина каждое деление, и не больше, ни меньше. Заявление это вызвало у всех столь сильное возмущение, которое они не проявляли даже в отношении высших за то, что им давали на всех одну дольку вместо пяти обещанных пяти апельсинов.
– Да кто ты такая? – закричали барамуки, – Мы тут дольку кровью и потом добыть пытаемся, а ты хочешь за так целый апельсин захапать? Кем ты себя возомнила? Не, мы не наглости ва-а-бще не понимаем, и слушать не хотим даже теперь. И вся твоя арифметика – бред, если не даёт тебе ума понять, что ты этого не заслуживаешь! Дура!
– Так если я дура, то кто же вы тогда, что в притязании на один апельсин у меня наглость видите, а в краже у вас целой кучи апельсинов у избранной вами власти не видите?
Последовала пауза. Барамуки вспомнили, что действительно совсем недавно возмущались по поводу присвоения целой кучи апельсинов Верховной и её прихлебателями. Но в одном они были уверены точно: за все те лишения и усилия, которыми полна их жизнь, они ну никак не заслуживают того, чтобы их ещё и морально уничижали. А потому как-то выходило у них, если они упустили чего-то при делении, значит, тому должна быть какая-то уважительная причина, оставалось только её найти. И такое объяснение нашлось:
– Так они учились, они заслуживают! – закричала вдруг одна барамука.
– Да, да! – подхватили другие, – И потому им это полагается по Закону!
– А ты кто такая? – начала кричать толпа, – Вот им нам не жалко, а такой, как ты, принципиально ни дольки лишней не уступим!
Поднятый барамуками галдёж не давал Умеющей Считать до Бесконечности ни слова, а потому ответ её так и остался неизвестным, что в демократическом обществе было равносильно отсутствию ответа. Так в обществе Справедливости и Равенства сформировалась мораль, согласно которой всякий является правым, если следует Закону, а кто не следует, неправым и аморальным. И всё сразу встало на свои места, ибо, как учила пониматика, Закон для того и был нужен, чтобы при помощи него можно было добиться справедливости – нужно было только научиться им пользоваться. А если кто-то научился пользоваться им лучше, чем другой, и добился большей для себя справедливости, то он и заслуживает её больше. А тот, кто не учился, соответственно, и не заслуживает. Ибо в этом мире ничего просто так не бывает, и всего надо добиваться.
В подтверждение последнего у барамук нашёлся веский довод, который стал классическим для всей барамучьей демократии. Назывался он «А где вы видели, чтобы где-то было иначе?». И поскольку живущие в обществе Справедливости и Равенства действительно ни разу не видели, чтобы где-то было иначе, а тем более, не могли этого даже и представить, то это стало для них высшим доказательством того, что такого в природе действительно невозможно. И раз не бывает такого, чтобы за просто так можно было получить лишний кусочек дольки, а надо за него очень долго толкаться и ругаться, то тем более не может быть и речи о том, чтобы просто так получать целый апельсин. Всё это надо решительно пресекать. А если кто-то получает целую кучу апельсинов, то, значит, это тоже не за просто так. Что же касается концепции Умеющей Считать, то её надо ставить на место самым решительным образом, чтобы не бесила многострадальный народ своей ересью, и закон барамукам тому был в помощь.
Глава 14. Как общество процветало
Поскольку апельсины съедались, а корки оставались, последние постепенно накапливались в большом количестве. А поскольку апельсины всем очень нравились, а корки пахли апельсинами, барамуки не спешили их выбрасывать. Они собирали их, накапливали, и наслаждались их запахом.
У корок было одно очень важное достоинство: они не расходовались и не протухали (если их засушить). Правда, со временем они теряли запах, но эта проблема достаточно эффективно решалась запиранием их в банку с крышкой, запах внутри которой накапливался и сохранялся, и мог быть использован очень экономно. Таким образом, при грамотном подходе, из корок можно было извлечь достаточно большое количество запаха апельсинов. Ещё запах был востребован для понта – если от обезьяны пахло апельсинами, это как бы указывало на то, что у неё водится много апельсинов, а последнее как бы говорило о том, что она ловкая и умная.
Более всего ценились, конечно, свежие корки, дающие возможность наслаждаться запахом апельсина непосредственно. Такие корки менялись на засохшие по очень выгодному курсу, не смотря на неминуемую усушку впоследствии. И поскольку засушенные так засушенными и останутся, а свежие будут свежими только сейчас, то обезьяны готовы были отдать большое количество засушенных корок, чтобы получить свежую.
Со временем собирание корок вошло в моду: если у обезьяны было много корок, это как бы говорило о том, что она съела много апельсинов, а последнее тоже как бы указывало на её влиятельность. Был ещё интерес выкладывать из корок различные мозаики. Правда, для этого их часто приходилось общипывать до нужной формы, что убавляло их потенциальную стоимость, поэтому позволить себе заниматься таким искусством могли лишь зажиточные барамуки.
Ещё был спортивный интерес коллекционировать корки, причём более всего ценились наибольшие из них по размеру, ибо это указывало на то, что снимающий корку держал в руках целый апельсин, а не маленький кусочек. В связи с чем было актуально мастерство снимания с апельсина корки, не разрывая её части. Только вот полноценно раскрыть свои способности в этом мастерам этого искусства было трудно, т.к., целый апельсин в руки им попадался не часто. Высшие же классы, имеющие целые апельсины в избытке, ничего не понимали в искусстве, и заниматься этим почему-то не хотели. Допускать же простых обезьян к чистке своих апельсинов они тоже не спешили, т.к. это чревато было воровством долек. И в связи с этим была ещё мода у коллекционеров собирать все части, когда-то принадлежащие одному апельсину. Такие коллекции особо ценились, а хозяева их отличались особой аккуратностью, и держали корки очень осторожно, когда показывали их друг другу и обменивались.
В силу востребованности корок они стали второй валютой в обществе наряду с апельсинами. Единственным их отличием от было то, что ходили они исключительно в среде барамук, и купить на них можно было лишь то, что можно было взять с последних. Но поскольку барамуки были самым многочисленным контингентом общества, распространение корки получили самое большое.
По мере вхождения в обиход корковой торговли появились разные виды мошенничества, от банального воровства, до всевозможного вида надувательств.
Одним из популярных видов обмана был трюк, когда размоченные водой старые корки выдавались за новые. Были разработаны даже специальные технологии, чтобы на время придать им наиболее похожий на свежие корки вид. Другим видом мошенничества было собирание корок от разных апельсинов, которые общипывались до такой формы, при которой выдавались за корки одного апельсина, и в таком виде сбывались неопытным коллекционерам по цене оригинальных. Самым же интересным видом мошенничества оказалось собирание корок, принадлежащих одному апельсину, с восстановлением прежней его формы (и заполнением чем попало внутренности), с последующим вымениванием его на что-то, как как целого апельсина. Тема таких афёр была столь интересна барамукам, что про них сочинялись даже целые истории, которые пересказывались из уст в уста по многу раз, с разными присочинениями.
Обманутые один раз обезьяны, конечно, быстро учились, но всё равно находились всё новые и новые простаки, которые попадали на эту уловку. При этом со стороны властей постоянно звучали призывы прекратить мошенничество, однако занимающиеся им барамуки к ним не прислушивались и продолжали свою деятельность.
В качестве оправдания себе мошенники приводили довод, что их самих обманывают. И, хоть им сто раз объясняли, что всё в обществе делается в соответствии с Законом, и они никак не могли вразумительно сформулировать состав своих претензий, и всё равно продолжали быть убеждёнными, что общество перед ними виновато, и что они должны за это отыграться. Но поскольку отыграться на высокопоставленных лицах у них возможности не было, они отыгрывались на тех, не ком была возможность. И сколько раз с ними не проводили воспитательные беседы, они всё равно продолжали придумывать новые трюки для обмана новых лузеров.
Уставшие от мошенников барамуки провели демонстрацию протеста, после чего Верховная разработала закон о торговле корками. За мошенничество с корками предусматривались различные штрафы в виде тех же корок, а также долек, мер наказания в виде битья, и даже сроков, на которые виновные лишались права участвовать в делении апельсинов. Этот закон соблюдался очень чётко, и даже мелкие нарушения разбирались с особой щепетильностью. Ибо правовое общество на то и правовое, чтобы права участников в нём соблюдались неукоснительно. И закон этот никаких поблажек не давал не только ни одной барамуке, но и даже разделюкам и самой Верховной, правда теоретически, т.к. высшие классы корки не воровали и прецедентов привлечения их к ответственности за это быть не могло. Что ещё раз, кстати, доказывало высоту морали и правосознания общества, где высшие классы демонстрируют свою безукоризненную честность.
Строже всего закон подходил к воровству апельсинов: за него полагался вполне серьёзный мордобой. Но поскольку барамуки обычно большим числом делили между собой одну дольку, то украсть целый апельсин друг у друга они не могли невозможно по причине его отсутствия. Поэтому этот закон в основном относился в защите собственности более привилегированных классов. Но даже среди разделюков это положение встречало полное согласие и понимание: ведь перед законом все равны, а за большее преступление ответственность должна быть выше, разве это не справедливо?
После введения закона о корках размах преступлений в области корконадувательства заметно поубавился, и у многих поотпал резон ими заниматься. За что все честные корочники были благодарны властям, и по этому случаю стали меньше на них возмущаться.
Расцвет корковой индустрии снова пошёл в гору, и барамуки погрузились в мир корковых увлечений. Корки так полюбились барамукам, что многие из них стали придумывать им разные ласкательные названия. Корки, коры, корочки, корушечки, корушенечки, корешочки, и ещё много разных других названий вместил великий и могучий демократический язык.
Однажды у Умеющей Считать до Бесконечности случился какой-то очередной спор с барамуками, на что одна имевшая очень много корок барамука спросила:
– А если ты такая умная, то где же твои корешки?
– Мои, простите, что? … – перепросила Умеющая Считать до Бесконечности.
– Ничего ты не смыслишь в этой жизни! – усмехнулись барамуки, – Корешки – это корки. Корочки, коры, корешочки – понимаешь?
– Понимаю, – сказала Умеющая Считать до Бесконечности, – Только зачем потребовалось придумывать новое слово для обозначения того же самого?
– Ничего ты не смыслишь в этой жизни, – ответили ей, – корками корки только лохи называют. А продвинутые обезьяны называют их корешками!
– Ну что ж, буду знать, – усмехнулась Умеющая Считать до Бесконечности, а потом добавила: – Так если вы такие продвинутые, то где же ваши апельсины?
На это барамуки тоже ничего не ответили, и каждый остался при своём. Однако, в следующий раз они снова спросили Умеющую Считать до Бесконечности:
– А если ты такая умная, то где же твои листики?
– Мои, простите, что?
– Вот ты ископаемое! – ответили ей, – Все продвинутые обезьяны знают, что такое листики!
– А я-то думала, что для того, чтобы быть продвинутой обезьяной, достаточно знать, что такое корешки… – ответила она ироничным тоном.
– Да ты не догоняешь! – ответили ей, – Листики – это корочки!
– А чем же вас не устроило слово «корешки», которое так выгодно отличало от лохов продвинутых обезьян? – спросила она.
– Да ты реально не вдупляешь! – распалялись они, – Корешками корки называют только дешёвые понтовщики, которые только пытаются косить под продвинутых, а реально крутые барамуки называют корки только листиками. Запомни это!
– Хорошо, буду знать, – ответила Умеющая Считать до Бесконечности, и пошла по своим делам.
В последующие же разы ситуация снова повторилась много раз и каждый с новыми названиями, и так Умеющая Считать до Бесконечности ознакомилась с понятиями: лепестки, скорлупки, семки, феньки жмяньки, шелушки и верхушечки, и каждый раз оказывалось, что всех предшествующих слов не хватало для выражения всех тонкостей понимания дела. Когда она устала запоминать всё то, что вмещает в себя выносливая барамучья голова, она воскликнула:
– Сколько же в вас креативной энергии, которая плачет по нужному делу!
– А какое ещё нужное дело-то быть может? – с удивлением спросили барамуки.
– Самое нужное дело – это обозначить понятия тех приёмов, посредством которых вас обворовывают! – ответила она.
– А кто нас обворовывает? – спросили барамуки – все наши верхушечки при нас! А если кто посмеет их украсть, то наш Закон надёжно защищает нашу собственность!
– Ваш закон защищает не вашу собственность от воров, а собственность ваших воров от вас! – ответила Умеющая Считать до Бесконечности.
– О каких ворах ты говоришь? Разве ты не знаешь, что в нашем Обществе уже давно беспрепятственно воровать нельзя! Ты реально отстала от жизни!
– Беспрепятственно воровать нельзя вам, а Верховной можно, и она ворует у вас горы апельсинов с самого момента основания вашего закона!
– Пфрррррр! – Сделали языком барамуки, – Как может Верховная воровать апельсины, если она такая честная, что даже корки ни у кого не украла??? Ты несёшь такую чушь, которую ни одна обезьяна в здравом уме слушать не станет!
Далее последовал галдёж, строение рож, фирменное «Бе-бе-бе!», и прочие барамучьи любезности, поэтому ответа Умеющей Считать до бесконечности история снова не сохранила. Так все ещё раз убедились, что понятие Закон и справедливость – неотделимы, а Умеющая Считать реально отстала от жизни, а отставшие от жизни ничего реально дельного сказать не могут.