Прошли мимо полицейского участка, металлические ставни на окнах плотно прикрыты, а голубо-синие двери заперты. Складывалось ощущение, что служители правопорядка надёжно укрылись и выходить не планируют, или их и вовсе там нет.
Всё это вызывало острое, но неведомое чувство тревоги; Коган скривился – кольнуло сердце, а самое худшее не заставило себя долго ждать, когда они прошли мост, и уж виден был съезд. Чёрный столб дыма змейкой уходил в небо и был едва различим. Коган принюхался, посмотрел на открывшуюся картину и охнул. Копоть на стенах, да остовы сгоревших машин, что вереницей тянулись из жерла тоннеля.
– Джим, у нас все хорошо?
– Погоди, парень, – нервно бросил он в ответ, вытер ладонь о штанину, запустил пятерни в волосы, и, казалось, замер.
Но вдруг ухватил парня за руку и сорвался на север, к музею Джеки Робинсона. А как достигли угла, тяжело дыша, Джим прохрипел:
– Твою мать.
– Согласен, – поддержал Грейсон.
– Тоже это видишь? – с надеждой в голосе, спросил Джим.
– Не особо, но этот аромат сложно с чем-то спутать, – ответил Алан так буднично, словно всё это было уже не в новинку.
Поразительно, но в какой-то момент его осенило: «Ты можешь соглашаться или отрицать. Как ни поступи, от тебя мало что будет зависеть». Это заключило его в столь комфортный и плотный пузырь, что, даже понимая нынешнюю перспективу, он впервые за весь этот день по-настоящему расслабился. Подошел к Когану и спокойно сказал:
– Пойдем, глянем, что на этом въезде.
Минули сквер и долго стояли у вывески, что когда-то была окрашена в белый. Стены окружных домов в саже, дым валит плотными клубнями и даже сквозь одежду чувствуется жар.
– Плотно валит? – спросил парень.
– Неслабо, – ответил Джим, уперев руки в бока.
– Прям дневной свет, не иначе, – скривился в ухмылке Грейсон.
– Что? – сцепив руки на затылке, спросил Коган, провожая взглядом уходящую в небо надежду на короткий путь.
– Фильм говорю.
– Со Слаем что ли?
– Наверное, – помедлил Алан и нахмурился, припоминая, – Там взрыв запирает выживших в тоннеле Холланд. И только опальный герой способен их высвободить, – отчеканил он, словно скороговорку.
– Опальный? – прыснул со смеху Коган.
– А что?
– Звучит как-то… – помедлил, подбирая слова, – Как из учебника по истории кино.
– Я старался, – просиял Грейсон, доставая зажигалку, – Огня?
– Не откажусь, – улыбаясь, качнул головой Джим. А подкурив, сказал: – Думаю, это начало прекрасной дружбы.
– Касабланка, – щелкнув зажигалкой, ухмыльнулся парень.
– А кто такой Джеки Робинсон, музей которого мы только что прошли?
– Понятия не имею.
– А говоришь готовился, – погрозил пальцем, Джим.
– Потому и знаю, что бейсбол вы на дух не переносите.
– Да, – протяжно сказал Джим, кивая.
Затянулся, пустил дым к верху и проводил взглядом обычный новой дом, в котором есть этаж, что посвящен первому чернокожему в бейсбольной – высшей лиге. Но мало кто об этом нынче знает, и он не знал бы, если бы его сюда, когда-то не сводил отец. И глядя на этот дом, подумал: «Едва ли он переживёт грядущие перемены, но навеки останется тут, – похлопал себя чуть пониже груди, – в моём сердце», – вновь пустил дым к верху, да неспешно пошел прочь от утопающего в пламени тоннеля, а за ним и парень.
– Куда теперь, босс?
– Сам знаешь, – вальяжно повел рукой Коган.
– На север?
– А что еще нам остается, – отшутился Джим, а сам прикинул: «Если тут никак, то теперь только к Линкольну(тоннель) идти и остаётся, а это час пути, как минимум, – бросил взгляд на улицу с которой пришли. – Или вернуться и попробовать через подземку? – и тут же мотнул головой. – Нет, назад нельзя, там это чертово ОБР. Думай, Джимми, думай».
Пока он размышлял, Грейсон подошел к брошенному авто, залез на пассажирское, на ощупь пошарил в бардачке и, ликуя, крикнул: – Нашел!
– Джим не услышал, всё думал: считал варианты.
– Эй, босс. Воды? – спросил Грейсон, догнав ушедшего вперед Когана.
Джим отпил из бутылки и только после глотка с удивлением посмотрел на помощника.
– Вон в той нашел, – просиял Грейсон. Почувствовав вопрос в утемненном на него взгляде, уточнил, – По свету и тени.
– Молодец, – хмыкнул Коган, хлопнув парня по плечу. И неторопливо пошел по самому центру дороги, думая о том, что если они и с вторым прогадают, им в будущем пригодится по парику.
Улицы пустые, а весь транспорт оттеснён к обочине, так, словно ледокол прошел, а они бредут в его фарватере. За почти десяток кварталов, лишь дважды им встречались живые. В первый раз – мужчина с двумя стульями, куда он их тащил и зачем, уточнять не стали. Чуть позже – двоих у спортивной площадки Валкер-парка. Парни что-то оживлённо обсуждали и пытались подсоединить аккумулятор к старенькому фургону.
Когда они поравнялись с ними, незнакомцы окликнули их, спросили:
– Вы в машинах разбираетесь?
– Знаю, что на этой штуковине есть плюс и минус, – указывая на аккумулятор, поспешил ответить Коган. И тут же улыбнулся так, словно их вот-вот пригласят на чай, но у них планы иные, и вся эта ситуация – это явно не их чашка чая.
– Ну ладно, удачи тогда, – ответил один из парней и ткнул друга в плечо, как бы давая понять, что треп трепом, а дело само себя не сделает.
– И вам, – махнув рукой, ответил Джим и, чуть не забыв, спросил в последний момент: – Не знаете, как дела в тоннеле Линкольна обстоят: пожара нет?
Незнакомцы ответили, что не знают.
И они разошлись, как корабли в море. Не подозревая, что судьба однажды сведет их вновь…
Двое продолжили путь на север, прошли ещё пяток кварталов. «Всё это очень некстати, – размышлял Коган. – С другой стороны, так обычно всегда и бывает. Если что-то и может пойти не так, то всё и пойдет не так». В следующую секунду его осенило, что смысла бежать нет, если и во втором пожар, так они мало что смогут с этим делать. И по опыту Коган знал, если дело касается длинных дистанций и долгих денег, главное – это уметь беречь силы. «Точно, Джимми, не гони лошадей», – успокоил себя и тут же посмотрел на часы.
– Может, привал? – спросил он парня.
– Предлагаете палатку поставить?
– Ага, и костёр развести.
– Тогда я за. Но, чур, вы за дровами.
Примостились на тротуаре под козырьком опустевшего ресторанчика с многозначительным названием «Папас». Джим подобрал под себя левую, Алан, раскинув ноги, сел рядом.
– Чёрт, давно так не ходил.
– Всего-то миля-другая.
– Миля-другая, обсудим это, когда тебе перевалит за сорок, – устало потягиваясь, сказал Коган и достал пачку «Уайтспот».
– Как насчёт сигаретки? – шмыгнув носом, спросил Грейсон и легонько толкнул Джима плечом.
– Ты же не куришь?
– Ну а почему бы и нет?
– Не-е, держись, эти штуки не лучшим образом сказываются на здоровье, а у тебя вся жизнь впереди, – почесав кончик носа, с иронией сказал Коган.
– Чёрт, – запнулся парень, плечи колыхнулись от смеха, – а это и вправду смешно.
– Стараюсь, – хрустнул шеей Джим.
– Но всё равно стариковский юмор.
– Нет лучше школы, чем старая школа, – довольный собой, резюмировал Коган и кашлянул в кулак.
– Вот-вот, и я уверен, – шутливо погрозил ему пальцем Грейсон, – это очередная тема из старого Голливуда.
– Кто знает, – ехидно прищурился Джим и, зажав в зубах сигарету, попросил прикурить.
Сидели молча, Коган играл дымом – пытался выдать ровное кольцо, Грейсон снял обувь, разминал стопы и смотрел в даль, ту, что была доступна на тесной улочке – десять ярдов дали, потухшие вывески и размытые окна с зубами из битого стекла.
– О чём задумался? – спросил Коган.
Он уже порядком вымотался и, сидя на тротуаре, пытался всеми силами не поддаться чаяниям морфея.
– Да так, вспоминаю школу, – ответил Алан, провёл ладонью по тротуару, поднял с земли попавший под руку мелкий камешек и, щурясь, уставился на вывеску кафе напротив.
– И как там, – широко зевнув, растянул слова Коган и проморгался, – в прошлом?
– Сложно… Иными словами, я счастлив, что бутерброды с джемом и арахисовой пастой ушли из моего рациона, – ответив, Алан затих, провел языком по нёбу и добавил, уже более воодушевленно: – У нас в классе был парень с вот такими линзами.
– Думаю, ему доставалось.
– Да, случалось.
– И ты был из числа тех, кто гоняет таких?
– Бывало, – покачал головой Алан, – никогда не думал, что бумеранг таким образом вернётся.
– Это жизнь.
– Пожалуй, – ответил парень буднично и так спокойно, что сон мигом покинул Когана, и он нутром прочувствовал появившееся в голосе спутника изменения.
«Что это сейчас было?» – задался вопросом Джим. Что-то было в интонации, в том, как по-другому себя стал вести Грейсон, жестикулировать, сидеть и держать голову – прямо и расслабленно.
– В этом мире размытых пятен есть свои плюсы, – сказал Алан, глянув на улицу, – все, как картина, написанная в акварели.
– Наверное, – облизнул губы Джим.
А, сказав, подметил битые окна, пустые улицы и чёрные столбы дыма, идущие откуда-то издалека. «Наверное, там сейчас едва ли есть место подобным разговорам», – затянувшись, выпустил наконец ровное колечко и внезапно поймал себя на мысли, что и забыл, как влюблён в этот город. В нём он себя всегда чувствовал песчинкой, которую гонит ветер по улицам. Песчинка не видит общей картины, лишь тесные улицы и верхушки домов, что тянутся бесконечным потоком архитектурных форм, и так по всему Сити. Кажется, ты должен во всём этом затеряться, но вот перекрёсток, и ты уже точно знаешь, на каком углу города тебя гонит по жизни ветер.
– А о чём вы задумались, босс?
– Вспоминаю, как раньше любил гулять по улицам, – очнулся Коган.
– А я и сейчас вас могу таким представить.
– Да? – едва заметно поднял бровь Джим, улыбнулся краем рта и, запустив левую руку в волосы, тяжело вздохнул.
– Ага. Я же говорю, слепота спасает, – Алан поправил узелок галстука и хлопнув себя по коленке, спросил: – Вот что перед нами?
– Сейчас?
– Конечно сейчас.
– Ну-у… – почесался Коган, – напротив небольшой магазинчик, рядом кофейня.
Он задержал взгляд на разбитой витрине и перевёрнутой мебели в зале.
– А цвет какой у этой кофейни?
– Окна и дверь коричневые, а навес зелёный.
– Вот видите, а как по мне, так мы сейчас в тихом сквере на лавочке.
– Только сидим на траве.
– Наверное, лавочку спёрли, – улыбнулся Грейсон.
– Скорее всего, – подыграл ему Джим, опёрся на руку и продолжил, изображая интонацией наивную жертву. – А риелтор говорил, это приличный район.
– Да, такова жизнь, – развел руками Грейсон и надул губы, – надо было смотреть отзывы перед покупкой.
Джим рассмеялся в голос, и первая мысль: «А парень молодец, ты с ним явно не прогадал, Джимми».
Смех стих, и вновь тишина.
Коган подкрутил вторую сигарету, Грейсон выждал момент, чуть наклонился и сказал:
– Слушайте, а тогда на лестнице… – взял паузу.
– Извини, – стряхнув пепел, ответил Коган и чуть не пустился в объяснения, но вовремя осек себя и поджав губу выждал.
– Да, я понимаю, вы всё правильно сделали.
– Давай потом это обсудим и…
– Я про другое, – вставил слово Грейсон, – почему вы меня так назвали тогда?
– Так это как?
– Инди.
– Это сокращение от Индиана.
– А причём тут штат?
– Да нет, я про того, что с хлыстом, – сказал Коган и придвинулся ближе, изобразив рукой удар хлыста. – В третьем фильме был эпизод, где показывали его молодость. И он пытался помешать охотникам за сокровищами…
– Ближе к сути, босс, – улыбнулся Грейсон, понимая, что это очередное путешествие в недра кинематографа.
– Ничего не вышло, но там ему досталась его культовая шляпа.
– Не сильно мне помогло.
– Сейчас объясню.
– Не надо, – выставил перед собой руки и жестом показал тайм-аут.
– Ладно-ладно, проехали.
Джим достал оставшийся батончик «Кикерс» из кармана, зашелестел упаковкой.
– Поделитесь?
– Это не «Блю Милк».
– Ничего, сойдёт.
– Так у тебя же аллергия на арахис.
– Кто вам сказал? – сдерживая улыбку, ответил Алан.
– Ты и сказал.
– Сказал, когда был выбор, – он развел руками и, хлопнув в ладоши, по-лисьи улыбнулся, – а сейчас его нет.
– То есть, соврал мне тогда?
– Исказил факты. И вообще, может, я хотел компенсировать отсутствие у меня шляпы. Ведь на эти шоколадки у меня и вправду аллергия, я их в своё время переел, – ехидно улыбнулся и добавил: – В детстве.
– Вот дела! – хлопнул себя по бедру Коган и покачал головой. – Своему боссу соврал, вот же сукин сын.
– Ну, увольте, – бросил Грейсон и картинно отмахнулся.
– Даже и не знаю, – играя бровями, ответил Джим, подыгрывая, – может быть, завтра. Я подумаю.
– Завтра! – расхохотался парень. – А это смешно.
– А то, серьезные решения требуют времени. Погоди, я из тебя еще человека сделаю, – ответил Джим, толкнул кулаком в плечо по-отечески, и чуть не сказал вслух: «Мой парень!»
– Но всё же, причём тут тот фильм?
– Не знаю: разволновался я тогда, и всё как-то само вышло.
– Ясно – скрывая улыбку, кивнул в ответ Грейсон.
Они разделили шоколад с нугой на двоих, еще один перекур сидели молча. Ровно в половине второго поднялись и продолжили путь на север.
Тем временем в городе…
В первое время казалось, что этика, закон и многовековые нормы морали дают свои плоды и работают. Нет, конечно, без инцидентов не обходилось, но если в первые минуты после взрывов, случаи нарушения и имели место быть, то носили исключительно локальный характер. Так в магазине здоровой пищи из-за отключения электричества образовалась давка. Покупатели не понимали, что происходит, кто-то говорил: «Теракт». Другие противились, утверждая: «Это из-за землетрясения. Слышите, гул». Третьи отшучивались и говорили: «Ну, какое землетрясение. Это же Нью-Йорк! Давайте наберёмся терпения, и вскоре нам всё скажут».
И так, капля за каплей нарастала тревога. В один момент пузырь не выдержал и, лопнув, прокатился волной преступлений по городу. Начиналось всё невинно, кто-то не выдержал, покинув магазин, тайком пронёс пару банок консервированной ветчины с усатым Генералом Кросби[17] на этикетке и даже оставил деньги на стеллаже – у выхода. Другой проскочил мимо кассы с пачкой хлопьев за пазухой, а третий утаил банку сардин под пальто. Одна мелочь следовала за другой и подобно снежному кому разрасталась по городу, словно штамп бубонной чумы.
[17] Генерал Кросби – ветчина из отборного мяса, такая же по вкусу как и синтетические аналоги для бедняков, но натуральная. На этикетке изображен герой гражданской войны 2075 года – генерал Мейлорд Кросби.
Так некий Том Нолан, молодой мужчина двадцати четырех лет попытался убежать из магазина, не оплатив покупку в виде двух галлонов молока и пары банок консервов, заткнутых за поясом. Сначала очередь смеялась, крепкий темнокожий охранник в белой рубахе изловил воришку и крутил ему руки за спину. А вот, когда Том, неестественно извернувшись, выкрутился и ударил охранника по голове, всем стало не до смеха. Гомон резко стих, в толпе кто-то охнул. Том стоял, пошатываясь, и тяжело дышал. А краешек зажатой в руке банки со свининой, едва заметно блестел, играя на свету кровавым багрянцем. Охранник неподвижно лежал на полу цвета шахматной доски и не подавал признаков жизни, а белая рубашка все явственнее играла алым. Осознав содеянное, Том выронил банку и выбежал прочь. Тут же кто-то из персонала подбежал к охраннику, пытаясь поставить диагноз посредством своего, приемлемого для занимаемой должности образования.
В тот же миг отсутствием надзора не преминули воспользоваться некоторые из стоявших в очереди. Они плавно выскальзывали из общей массы, устремлялись к выходу, судорожно сжимая в руках пакеты с награбленным. Подоспевшей менеджер попытался было их остановить, но силы оказались неравны. Стоило очередному паникёру вырваться из очереди, как, поддавшись животному инстинкту, толпа ринулась к выходу, сметая всё на своем пути, словно лавина. Менеджер кричал, размахивая руками, пытался их остановить и краснел от злости, пока кто-то не толкнул его в спину. Да так лихо, что он не устоял на ногах. Оступился, почувствовав резкую боль в щиколотке, а неудачно упав на гладкий пол в черно-белую клетку, там навеки и остался.
Эти события произошли в магазине «Джаст Фуд», в самом сердце Манхэттена, там, где можно было увидеть вокруг лишь высотные здания, асфальт и небо. Там, где лишь окна побиты, и нет представления о масштабах катастрофы. Что творилось ближе к окраинам каменных джунглей, тогда представить было сложно.
И после резкого всплеска, город внезапно стих. Но уже спустя полчаса, улицы города вновь ожили в сумбурном движении масс, словно разворошённый муравейник. Одни пытались завести электромобиль и покинуть город, другие в открытую били витрины и выносили всё, что было: еду, одежду, электронику – каждый приходил за своим. К счастью, вовремя подоспели силы полиции, и властям удалось принудить граждан к порядку. И вскоре дорожные полотна главных авеню расчищали отряды ОБР и ОСР. Жителям же настойчиво советовали не покидать дома и обещали скорую эвакуацию, не согласных с советами, мародеров и бунтарей – отстреливали. И когда уже всё казалось: вот он – порядок. Ведомые инструкциями колонны ушли на север, а силы полиции за ними следом. Кто отдал такие приказы – мало кому было известно. По радио транслировалась уже знакомая фраза:
«Граждане Нью-Йорка, не покидайте свои дома. Ожидайте, вас эвакуируют согласно очереди. Не подвергайте свою жизнь опасности, не выходите на улицы».
А кто-то, у кого были старые приемники, даже знал, что сейчас все силы полиции отправлены на помощь пожарным. Которые, как и в былые времена, героически исполняли свой долг, сражаясь с огненным вихрем, охватившим Восточный Гарлем и Ист-Сайд. И с каждой удаляющейся на север сиреной, покой покидал улицы.
Уже через четверть часа улицы вновь забурлили, но иначе. Многие посчитали, что их просто бросили – оставили на произвол судьбы. И уподобившись крысам на тонущем корабле, жители выходили из обжитых укрытий и бежали, метались, ища сумрачную надежду, заключенную в слове «выжить». Неведомо, как спастись и более не знать, не помнить всего того ужаса, о котором ранее слышали лишь из передач новостей, да от болтливого соседа с синдромом недостатка внимания.
Так, шаг за шагом, симптомы моральной проказы разлетелись по всему острову, а очаги мародерства окутали город, сродни пандемии Ковид-24. Что не угол – то крик, что не улица – звон битых витрин, и малые группы людей с закрытыми тряпьём лицами.
В двух кварталах от пересечения Гудзон-стрит и Восьмой авеню двое путников столкнулись с выходящей из-за поворота разношёрстной толпой. Человек тридцать, может, сорок. Одни несли пакеты, другие толкали перед собой забитые доверху тележки из «Джаст Фуд». Джим решил пропустить их вперед, подумал: «Чёрт их знает, что там у них на уме». Так они с Аланом и шли следом, но шаг толпы был неспешен, и двое вынужденно их нагоняли.
– Что это еще за демонстрация, Джим? – спросил Алан шепотом, когда они были уже в пяти ярдах от незнакомцев.
– Демонстрация? – хмыкнул Коган. – Скорее, уж марш голодных и обездоленных, – сказал он вслух, а про себя добавил: «Интересно, как бы на это посмотрела полиция…»
Не успел он закончить мысль, как, словно по мановению волшебной палочки из-за угла показался патрульный на коне. Идя галопом, всадник вылетел со стороны детской площадки. Преодолел зелёный барьер в виде высаженного на границе кустарника и, оставив после себя зияющую дыру, устремился к идущей по улице толпе. А зеленый барьер еще долго ходил из стороны в сторону, да извивался ветвями, так и не придя в себя после эффектного появления.
Проскакав разделяющую их дистанцию за считанные секунды, всадник миновал вход в парк, обогнул толпу и, осадив коня, развернулся на полкорпуса. Тело скакуна укрывала защитная попона, морду скрывала маска, а идущие от нее шланги крепились на шее и уходили к фильтрам на груди. Вкупе с защитным костюмом офицера полиции, создавалось впечатление, что пред ними стоит рыцарь из футуристического фильма середины XXI века.
Конь нетерпеливо ударил копытом, офицер обвел разношерстную толпу взглядом и представился громким, чётко поставленным голосом:
– Офицер Джек Эдвардс, – толпа напряглась. – Меня интересует лишь информация. Видел кто-либо из вас молодого человека в клетчатой рубашке красного цвета? Пять футов шесть дюймов ростом, кожа смуглая.
Молчание был ему ответом. Офицер перевёл взгляд на стоявшую в стороне от толпы парочку.
– Может быть, вы, сэр?
– Нет, офицер, – устало ответил Джим и сам не заметил, как понуро опустились плечи.
– Этот человек обвиняется в нападении на полицейского, убийстве и грабеже. Смуглый парень, со светлыми волосами, неужели никто не видел?
Большинство идущих прилипло взглядом к дороге и старалось не замечать охранника правопорядка. Каждый из них боялся, что вот-вот появится один из владельцев обнесенных магазинов и обличит их в ранее содеянном.