Рин Эшоу
Песни падающих звёзд
– Здорово! – искренне восхитилась Надя, ласково погладив мальчика по взъерошенным волосам. – А последнего куда?
– Последнюю, – исправил Вася. – Тоже девочка. Но не нашёл ещё ей хозяина.
Надя вздохнула.
– Давай пока заберу к нам. А там придумаем. Только у меня ещё одно дело есть…
Пока довольный мальчик побежал домой, Надя, подозвав голубку, что-то сказала ей. Птица, курлыкнув раз-другой, легонько качнула головой и улетела.
Забрав котёнка, Надя поднялась в квартиру бабушки Дины. А там, не поддаваясь сомнениям, достала из верхнего ящичка ингредиенты и принялась месить тесто. Для тех самых пирогов с говядиной, как учила бабушка.
* * *
Вернувшаяся вечером Поля застала сестру за мытьём полов у чердака. Девочка замялась, неловко переступая с ноги на ногу, и поправила сползающую шаль.
– Спасибо.
Надя обернулась на звук и, отложив тряпку, приподняла брови:
– За что?
– Что котят… спасла. И меня выручила.
– Котят не я спасла, – хмыкнула Надя. – А ребята со двора. Их благодари. А что на счёт тебя… Так для чего ещё близкие нужны?
Поля помолчала, обдумывая что-то. Не выдержав, она растерянно посмотрела на Надю и выпалила:
– Что же мне делать теперь… Кого беречь?
Надя успокоила сестру:
– Найдутся ещё подопечные. Сама знаешь, люди не перестанут выкидывать ненужных им котят. Да проходи, чего стоишь?
– Так мандарин же… – Поля беспомощно развела руками. – Не смогу.
– Сможешь. Я всё вымыла. Заходи теперь, когда хочешь.
Поля сделала осторожный шаг, принюхиваясь, затем и другой, пока не подошла к сестре почти вплотную. Они обнялись. Как Надя не старалась, слёз сдержать не сумела, хотя и пыталась это скрыть. Поля мягко поглаживала её по спине, утешая.
– Как там бабушка? – встрепенулась Надя, отодвигаясь от сестры.
– Хорошо. Переволновалась. Нельзя ей, возраст уже. А тут мы со своими ссорами…
Надя внезапно встрепенулась:
– А сколько время?
– Восемь почти.
– Ой, Поля, бежим! А то сейчас опять заволнуется!
Поля удивилась, следуя за сестрой по пятам:
– Почему? Чего ты задумала?
Надя хихикнула и, обернувшись, прижала палец к губам.
–Это секрет! Я отправила голубку разузнать кое-чего. Найти, точнее. И она нашла. А я потом позвонила… Пойдём, скоро увидишь! Главное успеть.
В воздухе витал аромат пирогов уже второй день. Весело болтая ногами, Поля сидела за столом и, прихлебывая горячий чай, с жаром рассказывала про невиданную ранее больницу.
– Полечка, открой дверь, пожалуйста! – попросила бабушка Дина, услышав звонок, и с умилением погладила котёнка, тихонько мурчавшего на её коленях. – Может, Валентина пришла? Хотя пенсию только завтра должны принести…
– Нет, я открою! – Надя отставила кружку в сторону и бросилась к двери, подмигивая обескураженной Поле.
Распахнув дверь, девочка поздоровалась и приглашающее махнула рукой. Светловолосая пожилая женщина, сжимая в руках затертую сумку с изображением собаки, робко улыбнулась:
– Здравствуйте. Мне нужна Динара. Я, наверное, ошиблась?
– Нет-нет! – с жаром откликнулась Надя. – Проходите! Бабушка Дина на кухне. Меня Надей зовут.
Надя видела, как женщина сомневается. Но, словно решаясь на что-то, та глубоко вдохнула и перешагнула порог.
– А меня – Людмила Александровна.
Цвет дня и ночи
Ростик шмыгнул носом, затягивая колючий шарф на шее, и вытер мокрое от слёз лицо. Мама снова, снова заставила надеть этот ужасный цветастый комбинезон.
На коричневой ткани перемешивались узкие белые овалы с крупными жёлтыми кругляшками в центре, от чего мальчик чувствовал себя огромной яичницей на покрытой копотью сковородке. Но сильнее всего злило, что раньше комбинезон носила Яра, старшая сестра Ростика. И он, несомненно, больше подходил девчонкам.
Ростик ненавидел его всем сердцем. Да так, что хотел одним утром разрезать ножницами, искромсать на маленькие неровные кусочки и запрятать в угол между стеной и книжным шкафом. Но не достал до ящика с мамиными швейными принадлежностями, а канцелярские ножнички для бумаги издевательски кусали ткань, не причиняя ей вреда.
Хлопнув напоследок дверью, Ростик вышел на лестничную клетку и прислонился к стене, чтобы отдышаться. Нельзя плакать, никак нельзя! Ребята во дворе не поймут. А то и вовсе засмеют. Капитаны не плачут! Не просто же так в любимом мультике, который по три раза на дню показывают на канале «Карусель», поётся: «Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка – это флаг корабля».
А Ростик сегодня – капитан ледяного корабля, столкнувшегося с лавиной из снега и водой из чайника. А ещё с соседкой бабой Ларисой, которая из вредности вышагивает вокруг корабля, а вчера чуть не поскользнулась в итоге на покрытой льдом дорожке возле трапа. А потом прогнала всех детей и пригрозила разломать корабль своей клюкой, если ещё хоть раз кто-то на него заберётся.
Сильнее лавины Ростик боялся только бабу Ларису. Она могла, чего доброго, и родителям наябедничать. Или того хуже – Ярославе. Яра тоже взрослая, она не поверит, что баба Лариса сама возле корабля крутится.
Взрослые всегда верят только взрослым. Думают, что те врать не будут. А они ещё как врут! Потому что боятся, что их уважать перестанут. Смешные. Уважать надо за дела, а не слова. Слово – оно же лёгкое, его выпусти – весь мир облетит, и не устанет. Никак они этого не поймут!
Но если Яра узнает, тогда – всё, прощай, заметённый снегом двор! Прощайте и вы, зимние каникулы. Здравствуй, школьная литература за третий класс.
Ростик передёрнулся, представляя, как проводит вечера за толстенной хрестоматией в сиреневой обложке, с тоской слушая развесёлые крики друзей за окном. И твёрдо решил, что как только завидит издалека бабу Ларису, то соберёт всю свою храбрость в кулак, подтянет лямки комбинезона подмышки, чтобы не сковывал движения, и помчится как можно дальше.
Мальчишки во дворе радостным гиканьем встретили Ростика, выбегая навстречу. Приветствовали своего капитана, хлопая по спине, шутливо отдавали честь, и предлагали разукрасить флаг – белый платок, втихаря утащенный из дома Витькой, лучшим другом Ростика – почти высохшими фломастерами.
Ростик важно кивал, выслушивая предложения, и улыбался, втайне гордясь своей командой. Молодцы, ну какие молодцы!
Артём добыл деревянные пяльцы, очень уж походившие на штурвал, Витька – платок, Мишка – два куска толстого светлого картона, способного укрепить нос корабля, а Никита – большой холщовый мешок, который отлично подойдёт под хранение несметных сокровищ: горсти потемневших монеток, длинных пластиковых бус, десятка тёмно-зелёных бутылок и главной ценности – маленькой прямоугольной зажигалки «Zippo».
– Команда, слушать мою… команду, – Ростик запнулся, подбирая слово, и тут же исправился: – Приказ, то есть. На нас надвигается шторм! Артём!
– Есть, капитан! – откликнулся худенький мальчик в смешной синей шапке с помпоном.
– За тобой паруса!
– Есть!
– Витька! То есть, Виктор!
– Я, капитан!
– Будешь… Будешь отвечать за оружие! Пушки – к бою!
– Пушки заряжены! – Витя бережно выложил на импровизированную палубу туго слепленные снежки, чуть прихлопывая их сверху, чтобы не укатились. – Ядра на месте!
– Михаил!
– А? Ой, то есть, да! То есть, слушаю! – Миша откинул в сторону
недолизанную сосульку. – Всегда готов!
– Ты сегодня кок!
– А чего ты обзываешься? – насупился мальчик, переминаясь с ноги на ногу. – Сам ты кок!
– Разговорчики на корабле! – Ростик выпустил облачко пара из вымышленной трубки, важно вышагивая между друзьями, и, поравнявшись с Мишей, шепнул: – Кок – это повар, дурак!
– Сам дурак! А чего сразу повар? Я стреляю хорошо! Знаешь, как? Чего сразу Витька? Чего не я?
– Как сказал капитан, так и будет, – отрезал Ростик, возвращаясь на небольшое возвышение из снега. – Никита, ты – доктор. Будешь нас лечить после войны.
– С кем воюем? – весело откликнулся Никита, поправляя на поясе маленькую сумку с пустыми блистерами от «Цитромона» и «Но-шпы».
– С Кракеном.
– Краке-кем?
– Кракеном! – Ростик тяжко вздохнул, потирая чешущийся под шапкой лоб. Ну и команда! – Потом расскажу. Я в книжке у Яры видел. А сейчас…
Разговор перебил тоненький голосок, раздавшийся сбоку от корабля:
– Приветствую, земные полулюди! Не пугайтесь, я хочу только с вами говорить.
– А чего это мы «полу»? – густо покраснел самый маленький из команды, Мишка. – А чего это… А?
Они обернулись на звук. Притопывая на снегу тоненькими кривыми ножками, большеголовое и пучеглазее существо серого цвета с любопытством разглядывало мальчиков. Короткие ручки крепко сжимали металлическую пластину.
– Ты кто? – ошалело спросил Ростик на правах капитана.
– Я прибыл на третью планету для обмена опытом в составе научной экспедиции. Скажите, полулюди, как называется механизм, который вы натянули поверх своих тел?
– Чего? А?
– Да тихо ты, – отмахнулся Ростик, во все глаза разглядывая необычного гостя. – Механизм? Ты про одежду?
– О-деж-да, – повторило существо, водя крошечным пальчиком по пластине. – А как вы различаете, какая кому принадлежит?
– А ты кто? – влез в разговор Витька, становясь рядом с Ростиком.
– Я – представитель пятой планеты. Моё имя Пуньк.
– Пуньк? – Мишка расхохотался, хватаясь за живот.
– Болит? – Никита с готовностью вцепился в сумку.
– Послушайте, подслушайте! – Пуньк примирительно поднял вверх ладони. – Я не хотел делать больно вам, полулюди! Простите меня. Я уйду, очень скоро уйду. Скажите, как вы различаете о-деж-ду?
Ростик ответил, удивляясь то ли появлению необычного существа, то ли его незнанию:
– Да по цвету же!
– Цве-ту? – переспросил Пуньк, делая очередную пометку. – Что такое «цве-ту»?
– Ну вот же, – Ростик указал на свой комбинезон, еле сдерживая гримасу отвращения. – Мой с… жёлтыми пятнами. И белыми. У Вити – чёрный. У Артёма – тоже чёрный, но в синюю полоску. У Никиты на локтях зелёные накладки. А у Мишки… У Мишки шоколадные пятна на воротнике, потому что он корзиночки с кремом постоянно ест.
– А чего это я постоянно? А? А чего я…
– Простите, полулюди, я не понимаю, что такое «цвет», – Пуньк развёл ручки в разные стороны, – я вижу только ночь или… – он принизил голос, переходя на благоговейный шёпот, – … день.
– Тогда Витька, – Ростик указал на друга, – целиком в ночи. А я… Получается, в ночи, на которой есть два дня, один внутри другого.
Пуньк радостно запрыгал:
– Понял, понял! У того полу-человечка – ночь. У другого – тоже, но с ночными линиями. У третьего – ночь с дополнительным усилением конечностей в виде ночи. Четвёртый облачился в ночь со слоем съедобной ночи. А у тебя… – представитель пятой планеты с уважением поклонился Ростику до самой земли, сложившись при этом вполовину, – ночь с двумя днями, из которых один поглощает другой, отожествляя нить времени. Красиво. Таких механизмов больше ни у кого нет?
– Ну… – Ростик потёр затылок, смущаясь. Подобных комбинезонов и правда уже не сыскать – они давным-давно исчезли с прилавков. К счастью. – Вроде как.
– Ты должен гордиться этим. У нас на планете никто не может позволить себе день. Он маленький и очень дорогой. Наверное, ты – правитель полулюдей? Только командиры его носят, правильно?
Витька пихнул Ростика в бок, не позволяя ответить, и с гордостью подтвердил:
– Ага! Он – наш командир!
Пуньк снова поклонился.
– Я обязательно расскажу, что на третьей планете есть великие полулюди. Спасибо за опыт. Теперь я готов к отчёту. И к вашим вопросам, – внезапно инопланетянин встревоженно завертел головой. – Что такое «Я-ра»?
– А что? – заволновался Ростик, начиная оглядываться. Сердце ухнуло в пятки. – Причём тут Яра?
– Я слышу, как кто-то говорит про вашу группу ей. Приказывает разобраться. Громко приказывает. Наверное, тоже командир?
– Нет, это местный Кракен, – буркнул Ростик, а затем пояснил растерянному Пуньку: – Чудище такое. А Яра, Яра что?
– А она… Так-так… – Пуньк замер, прислушиваясь, и на его голове приоткрылось два маленьких отверстия. – Она говорит, что вы никому не мешаете на детской площадке. Ваше техническое средство из замёрзшей воды – кропотливая работа. И что надо ходить либо мимо площадки, раз не нравятся детские голоса, либо идти… Что такое «в жо-пу»?
Никто и ответить не успел, как крошечное тельце представителя пятой планеты обхватил мягкий зеленоватый свет, и Пуньк исчез, оставляя после себя только полукруг из примятого снега.
Через несколько минут на дороге показалась фигура Яры. Чеканя шаг, девушка подошла к детской площадке и, громко поздоровавшись с мальчиками, поманила Ростика. Он с готовностью бросился к сестре и, обхватив её руками за пояс, крепко обнял.
Девушка ласково погладила Ростика по голове, удивляясь:
– Ты чего, малыш?
– Ничего. Просто рад.
– Чему? Кстати, видела тут бабку эту, с первого этажа. Ларису. Если она
хоть ещё раз вас с площадки прогонит – сразу говори мне. Дети ей, видите ли, мешают. Привыкла она воздухом дышать на лавочке, а от шума голова у неё начинает болеть. Пусть в парк идёт тогда или у подъезда сидит. А можно и дома форточку открыть в таком случае.
Ростик ничего не ответил, ещё крепче прижимаясь к сестре.
– Как нагуляешься, домой приходи, капитан. Я тебе подарок купила со стипендии.
– Какой? – с надеждой заглянул в глаза сестре мальчик. Вдруг раскраску, как у Никиты? Такую, по которой водишь мокрой кисточкой, и картинки сами становятся цветными! Или ещё лучше – набор пахнущих одеколоном фломастеров! И можно будет разрисовать флаг, да так ярко, что даже на пятой планете увидят!
– Фломастеры, – с улыбкой подтвердила Яра. – А ещё новый комбинезон. Тёмно-синий. Без всяких рисунков, как ты и хотел.
– Знаешь, Яр, – с чувством произнёс Ростик, – а мне и этот нравится. Он красивый. Ни у кого такого нет. Только у капитана.
Роковые точки
Антон Огородников устало потёр лицо и, откинувшись на спинку стула, уточнил у сидящей напротив женщины:
– Алёна, я правильно понял? Ты хочешь, чтобы я нашёл доказательства, что Федю довели?
– Верно, – кивнула заплаканная Алёна. – Поверьте, Антон Харитонович, Федя не такой! Он очень добрый, обожает нас с сыном, каждые выходные ездит к моей маме, помогает там… А ещё очень внимательный к своим подчинённым, знает дни рождения каждого, и непременно дарит им что-то памятное…
– Все вы – близкие ему люди, – подметил Огородников. – Неудивительно, что он заботлив. А вот… как её… Ирина Петровна… – Антон украдкой подсмотрел в лежащие на кухонном столе бумаги. – … Горемчук – совершенно другое дело. Она никто Фёдору. Зачастую мягкие и ласковые в семье люди жестоки к окружающим. Потому как не испытывают к ним уважения, любви, привязанности. И, соответственно, сожаления.
Алёна схватила мужчину за руку:
– Вы же знаете его! Он сожалеет! Очень-очень!
– Даже если так, – Антон высвободил ладонь из липких пальцев девушки и с сочувствием улыбнулся, – максимум, на что можно рассчитывать: признание, что действие совершено в состоянии аффекта. Однако аффект – когда бьют первым попавшимся под руку предметом. А Фёдор воспользовался…?
– Букварём, – тихо подсказала Алёна.
– Именно. Сомневаюсь, что твой муж всегда носит с собой незаменимый атрибут для первоклассника. Особенно если учесть, что вашему сыну всего-то полтора месяца, и совершенно случайно учебник в рюкзаке Фёдора оказаться не мог.
– Антон Харитонович, миленький, помогите! Христом Богом прошу! – всхлипнула Алёна. – Вы же умный, внимательный! Кроссворды любите, игры настольные, детективов у вас на полке вон сколько! Хотите, я вам каждый день буду обеды и ужины носить? И всю квартиру мыть два раза в неделю! И денег, денег дам! – девушка засуетилась, трясущимися руками выуживая из кошелька смятые купюры. – Если мало, то я в долг возьму! Заложу квартиру, если нужно. Только помогите! Выясните хотя бы, зачем он это сделал?
Антон снова вздохнул, взлохмачивая тронутые сединой волосы. Помочь он, если бы даже и хотел, – никак не мог. Даже не знал, с чего начинать.
Детективные истории и правда любил – сказалось детство, проведённое в обнимку с творчеством Конана Дойля, Агаты Кристи и других классиков. Сейчас же их сменили более современные писатели: Джеффри Дивер, Джонатан Келлерман, Фрэнк Тилье… Но все они, без сомнений, относились к мэтрам жанра.
– Алён, убери деньги. Это для полиции дело. Я только предположить могу. Ты мне вот что расскажи: какое событие могло послужить мотивом для нападения? Может, Ирина Петровна обидела как-то Федю? Нагрубила?
– Она в МФЦ работает, – Алёна громко шмыгнула носом и потянулась за уже остывшей кружкой чая. – Я же недавно паспорт потеряла, ну и пришлось восстанавливать. А заодно и Артёму свидетельство о рождении сделали. Так вот как мы их забрали, Федя словно взбеленился! Ногами затопал, разбил рамку с фотографией своей семьи. Ну та, помните, где ещё прапрадеды его возле старого дома стоят? А потом куртку схватил и убежал. Дверью хлопнул так, что штукатурка сыпаться начала. Артёмка заплакал. Я не знала, что делать: то ли ребёнка успокаивать, то ли за Федей бежать… Отвезла сына к маме, – пока дожди идут, она в квартиру перебралась с дачи, – и по всем местам, где муж мог быть, начала искать. А там и из полиции позвонили…
Алёна снова заплакала. Горько, навзрыд. Так, что защемило сердце даже у повидавшего в жизни многое Огородникова.
Антон нахмурился. Встав со стула, он заложил руки за спину и принялся мерять кухню шагами.
– Странно. Федя, по правде говоря, действительно спокойный человек. По крайней мере, казался таким. Как сосед – и вовсе идеальный: не сверлит по выходным, обязательно занесёт почту, если ящики перепутают, а когда вы из отпуска приехали, подарил бутылку виноградной ракии. Казалось бы – соседи, не друзья близкие. Ан нет, вспомнил, что я «Горки лист» упоминал как-то… И про предков всегда с трепетом отзывался, восстанавливал их дом, – а тут взял и фотографию разбил? Единственную сохранившуюся с тех дней? А после и вовсе на женщину напал. Хорошо хоть, что не убил… Получается, что-то спровоцировало Федю именно после… – Огородников замер и медленно повернулся к Алёне. – Погоди-ка… А покажи мне паспорт свой? И свидетельство Артёма.
– Сейчас принесу! – Соседка с готовностью вскочила с места и бросилась к входной двери. – Я мигом!
Вернулась она через пару минут. Протянув Антону паспорт и яркую папку с вытесненной на обложке фигуркой аиста, Алёна подошла к окну и застыла, наблюдая за стекающими по стеклу капельками дождя.
Плечи её дрожали, а руки нервно теребили занавеску. Если бы некий художник пожелал изобразить физическую форму скорби, она бы выглядела, несомненно, как Алёна в данный момент.
Антон открыл бордовую книжечку и, изучив данные, снова нахмурился. А затем сверил их со свидетельством о рождении. Некоторое время он сосредоточенно размышлял, переводя взгляд с одного документа на другой, пока лицо его не прояснилось.
– Алёна?
– А? – женщина обернулась, испуганно поглядывая на соседа.
– Назови мне полные ФИО. Свои, мужа, сына. Вот прямо по слогам, громко.
Алёна непонимающе приподняла брови:
– Что?
– Данные, – нетерпеливо повторил Антон, продолжая буравить паспорт взглядом. – Фамилия, имя, отчество. Феди, твои, Артёма. Просто произнеси их.
– О…опёнкин Фёдор Никитич. Опёнкина Алёна Витальевна. Опёнкин Артём Фёдорович.
– Вот! – Антон потряс документами. – Вот! Опёнков Фёдор! И Алёна! И Артём! Там буква «ё» в каждом слове. А в паспорте?
– Как? – Алёна схватилась за лицо. – Как в паспорте?
– Везде «е». Опенкин, – Антон с нажимом выделил букву. – Федор. Не «Фёдор», а «Федор» получается. Как и Алена, и Артем Федорович. Федя мне жаловался как-то, что фамилию часто коверкают. Оскорбляют его этим. Мол, его род – старинный, шёл ещё из деревни Опёнкино в Смоленской губернии, оттуда и фамилия появилась. У него же отчий дом там?
– Там, – одними губами прошептала соседка.
– А его «пивной пенкой» дразнили в школе, потому как многие фамилию писали через «е». Я тогда внимания не обратил, – признался Огородников. – Ну кого не дразнили? Всем доставалось от сверстников. Дети злые, им бы только дай повод над слабым поиздеваться…
Алёна только кивнула. Антон ещё раз осмотрел документы.
– Сейчас «ё» выходит из письменности, её всё меньше и меньше употребляют. Но чтобы в официальных документах? Странное дело. Где, говоришь, Ирина Петровна-то лежит?
– Лежала. Выписали уже. В «Склифе» находилась, – Алёна вытерла нос тыльной стороной ладони. – Там у меня сестра двоюродная медсестрой работает. Я у неё потихоньку узнала, как состояние Ирины. Думала принести чего, супчик там, может, или курочку запечённую… Но Леська сказала, что уехала Ирина. Отказалась от лечения. Травмы были, конечно, но несильные – чего там книжкой настучать можно… Синяков пару только. Паспортистка испугалась больше.
– А можешь сестре позвонить? Мне бы адресок Ирины. Съезжу, поговорю. Вдруг выясню что.
– Хорошо. Конечно. Спасибо вам, Антон Харитонович, спасибо!
Алёна достала телефон из кармана штанов и, в спешке промахиваясь по цифрам, только с третьего раза набрала номер сестры.
Антон почувствовал, как сердце наполняется азартом. Хоть в жизни он никогда не работал в правоохранительных органах, и юридический факультет не оканчивал, под натиском родителей сменив мечту на практичность, расследования – то, что действительно приносило ему удовольствие.
Стоило чуть глубже вникнуть в проблему, – реальную, осязаемую, а не вшитую в толстый переплёт, – и версии замелькали перед глазами, подобно рою ос. Такие же эфемерные осы пребольно жалили в пятую точку, подгоняя, заставляя ступни беспокойно постукивать по полу, а тело – гореть от долгого бездействия.
Впервые за сорок с лишним лет хотелось жить.
* * *
Ирина Петровна Горемчук жила в коммунальной квартире на площади Рогожской заставы. Дом – выбеленный, украшенный причудливыми узорами, опоясанный крепким металлическим забором, – считался историческим памятником. И, как все памятники, имел лишь красивый фасад, за которым скрывалось напрочь испорченное нутро: в фундаменте зияли трещины, двери громко хлопали от малейшего порыва ветра, а нужный подъезд оказался донельзя загаженным.
Подойдя к расположенной на четвёртом этаже квартире, Огородников ткнул пальцем в кнопку звонка. За дверью послышались шаркающие шаги, а после кто-то принялся долго и сосредоточено разглядывать незваного гостя в глазок.
Антон откашлялся в кулак и постарался придать голосу доброжелательности:
– Ирина Петровна, здравствуйте! Меня зовут Антон Харитонович Огородников. Откройте, пожалуйста. Мне нужно с вами поговорить. Не бойтесь, честно слово, я не желаю вам зла! Просто хочу узнать кое-что.
– Ага. Щас. Дура я тебе что ли? Чего надо? – глухо буркнула женщина, и Огородникову пришлось ухом прижаться к оборванному дерматину.
– Вы правы, небезопасно открывать дверь незнакомцу. Хотя бы так ответьте на несколько вопросов, прошу вас.
– Куда шёл, туда и следуй! Нечего по подъездам шариться! Щас соседа позову, он тебе накостыляет! Или ментам позвоню, пусть они разбираются! А ну брысь от двери, кому сказала! Спущу собаку, будешь знать!
– Не надо, – Антон сделал шаг назад. – Не беспокойте полицию и соседа. И животное тоже пусть отдыхает. Просто скажите мне «да» или «нет». Один вопрос. Один!
Ему никто не ответил. Антон ради приличия и собственного спокойствия ещё несколько раз позвал паспортистку, дважды воспользовался звонком, но Ирина больше не откликалась.
От досады сводило скулы, а возникший недавно энтузиазм улетучивался с космической скоростью.
«Дурак старый, возомнил невесть что. Домой иди! – обругал себя Огородников. – «Холодная луна» ещё не дочитана. «Детектив», мать её. Тьфу! Жалко Федьку… Но тут ничего не попишешь – сам виноват. Нельзя людей бить, даже если они всячески на это напрашиваются».
– Любезный. Ты, ты, – раздался позади шелестящий голос, и Антон обернулся на звук. Из квартиры напротив выглянула худенькая сморщенная старушка и, воровато оглянувшись, поманила согнутым пальцем.
Антон недоверчиво прищурился, но тут же собрался с мыслями. Одинокие болтливые соседки – то, что нужно для раскрытия дела. У них и глаза, и уши, и язык увеличены в количестве и размерах. Антон знал это наверняка.
– Добрый день! – он белозубо улыбнулся старушке, но та сердито шикнула:
– Не кричи, услышит ещё Ирка. Давай, заходи в прихожую.
– А не боитесь? – подмигнул Огородников, входя в квартиру, и тщательно вытер ноги об аккуратно расстеленный у порога половичок.
Старушка оскорбилась:
– Я? Да я почти полвека в школе отвоевала. Таких оболтусов утихомиривала, что тебе и не снилось! Одна Горемчук чего стоила…
Огородников театрально удивился:
– Ирина Петровна? Неужто хулиганила? А по мне – милая женщина, добрая, очень отзывчивая. Работящая и ответственная.
– Кто? Ирка? – старуха гортанно расхохоталась. – Ты, видимо, антоним с синонимом перепутал. Ленивая, неряшливая и безответственная – вот точное определение этой вертихвостки. Поверь, я у её класса четыре года уроки музыки вела. «Фа-диез, – говорю, – теперь». А она канючит: «Палец не дотягивается!». И давай всё подряд жать, будто не инструмент перед ней, а кусок пластика бездушный. Гаммы разучивать никак не хотела! Придёт на урок и сидит как сыч, глазами хлопает.
– Может, просто ей нужен был другой учитель? – подлил масла в огонь Антон.
И не прогадал.
Бывшая учительница вспыхнула, как спичка:
– Другой? Другой?! Да лучше меня никто не учил! И все выпускники это подтвердят! Витя Лисков в консерваторию поступил! Лиза Артамонова на гастроли за границу укатила, да там и осталась. Остальные, уверена, хоть сейчас их разбуди – без запинки сыграют! Одна Ирка – прости Господи. Но, врать не буду, пальцы у неё и впрямь были на сосиски похожи. Маленькие, кривенькие, толстые. Впрочем, ничего с той поры не изменилось.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Антон.
– Видела недавно, как она из магазина возвращалась. Скрюченная, с немытой головой, вся какая-то запыханная. Из сумки платок грязный выпал, а она посмотрела него равнодушно, перешагнула и дальше пошла. Неряха. О чём я… А, да, а в руках у неё пакеты из магазина, так она их еле удерживала. Я пригляделась: ну точно, как были пальцы-коротышки, так и остались. Правду говорят: «У кого руки малы, у того и ум короток».
– Это кто же так говорит? – хмыкнул Антон.
– Я. А я знаю о чём говорю, пятьдесят лет наблюдала за руками человеческими. К чему это я… А! Чего об Ирке узнать-то хочешь? Зачем вообще приходил?
– Она мне задолжала, – легко соврал Огородников. – Много. Вот, думал, совесть проснётся. Поговорим, придём к решению…
– Совесть? У Ирки-то? Забудь. У неё отродясь её не было, ещё с тех пор, как…
– Простите, совсем запамятовал! – перебил Антон, хлопая себя по лбу. – У меня же… поезд! Да, поезд. С Курского вокзала.
– Молодёжь, – недовольно поджала губы женщина. – Память – как дуршлаг… Вливаешь в головы, стараешься, а вам хоть бы хны…
Не дослушав, Антон выбежал из квартиры и, перепрыгивая через три ступеньки, добрался до выхода. На улице он поднял воротник куртки, пряча лицо от дождя и ветра.
Мысли путались, доводили до головой боли.
«Вот в чём дело, – бормотал он про себя, все ещё сомневаясь в правильности теории, – как глупо! У безответственной и ленивой Ирины просто короткие пальцы. И из-за этого возникла проблема, чуть не поломавшая множество судеб. Когда руки лежат на клавиатуре компьютера, женщина просто не дотягивается мизинцем до клавиши с букой «ё». И, не желая усложнять себе жизнь, использует более близкую «е». И всё было бы хорошо, только вот на пути попался помешанный на родовой фамилии Фёдор, страдающий, к тому же, из-за обид в прошлом. Подумать только! Две точки, а сколько боли способны принести».
Возле метро Огородникова остановил мальчик лет двенадцати, стоявший за большим раскладным столом:
– Дядь, купите игрушку, пожалуйста! Я сам шью. Стараюсь очень. Купите, а, пожалуйста! На комп коплю новый, мамка сказала: «Любишь кататься – люби и саночки возить». Вот я и…
Антон бросил взгляд на кособоких тканевых жирафов с круглыми выпученными глазами и неестественно изогнутой шеей.
«Жырав Иося», – значилось на установленной рядом табличке, и Антон невольно улыбнулся.
– Ты бы в школу лучше ходил, чем игрушками торговал, – укорил он мальчика. – Две ошибки в слове!
– Это какие же? – удивился юный мастер.
– «Жираф» будет правильно.
– Я так и написал! Жираф Йося.
– Йося? – переспросил Огородников. – А почему же тогда вместо «и краткого» обычное стоит?
Мальчик отмахнулся:
– Дядь, мы же не в школе! Какая разница, есть там палка эта или нет. Всем же всё равно понятно!
Антон вздохнул, отсчитывая купюры, и отдал их мальчику.
– Может и понятно. Давай сюда своего Йосю. Подарю сыну соседки, ей сейчас непросто. Нет, того, с краю. И маркер мне дай.
– А это зачем? – насторожился мальчик.
– Возможно, – Огородников взял протянутый маркер и черкнул над заглавной буквой галочку, – это спасёт тебе жизнь. Когда-нибудь.