Павел Соболев
Бессознательное: мифы и реальность
На видеозаписи видно, как левое полушарие видит в этих картинах овощи, фрукты и прочее, но не видит составленных из них лиц, в то время как правое полушарие наоборот – видит лица, но не видит составляющих их овощей. То есть правое полушарие воспринимает всю картинку разом, а левое по отдельным частям последовательно, но при этом упускает из вида общую картину.
Левое полушарие неспособно понимать метафоры, выражения с переносным значением – оно воспринимает всё сухо и дословно, тогда как правое полушарие чувствует себя в понимании метафор, как рыба в воде. Если правое полушарие соотнесёт метафору «горит Восток» с фразой «восходит солнце» (что будет верной интерпретацией), то левое полушарие соотнесёт её с фразой «горит дом» (Черниговская, Деглин, 1986). То есть левое полушарие исходит из формального совпадения в построении фраз, а не из смыслового содержания с учётом вероятного переносного значения.
В нескольких тестах каждому из полушарий предъявлялся ряд картинок и предлагалось выбрать наиболее подходящую пару каждой из них.
Левое полушарие было склонно подбирать к предмету пару по смыслу, по совпадению функционального значения – к примеру, к торту на тарелке подбирались скрещенные вилка и нож. Правое же полушарие было склонно подбирать пару по совпадению внешних признаков – к тому же торту на тарелке подбиралась шляпка с полями. Или к ложке, скрещенной с вилкой, подбирались растопыренные ножницы (Levy & Trevarthen, 1976).
До рассечения мозолистого тела люди одинаково хорошо способны рисовать обеими руками. Но вот после операции способной к рисованию остаётся только левая рука (правое полушарие), а правая рука продолжает отвечать только за письмо. Если же люди, перенесшие комиссуротомию, пытаются рисовать и правой рукой, то у них выходит нечто очень схематичное, бедное, словно рисунки маленьких детей (типа «палка, палка, огуречик – получился человечек»).
Вот описание ситуации с человеком, имеющим сильное расстройство в работе левого полушария (Демидов, 1987).
«– Что это такое? – кладет врач на стол перед пациентом картинку: по африканской пустыне бежит страус.
– Не знаю… Бежит что-то… Здесь – не то песок, не то вода… Может быть, небо?..
– Не будем строить догадки,– успокаивает больного врач,– говорите лучше первое попавшееся, что вам придёт в голову. Как вы думаете, живое это или неживое?
– Живое.
– Правильно, очень хорошо. А холодное или тёплое?
– Тёплое… Гладкое такое, как перья…
– Отлично. Лапы и хвост есть?
– Ой, с хвостами у меня всегда так трудно… А лапы – вот, вижу, есть!
– Большое или маленькое?
– Большое, больше человека.
– Что же это такое?
– Медведь? Хотя нет… Медведь – это такое… круглое… пушистое… Гусь, наверное: вон, шея длинная».
Как видно, человеку с функционированием преимущественно правого полушария, очень трудно чётко разбирать наблюдаемые явления. Его восприятие действительности происходит целостно, всеохватно, а вот разделить наблюдение на составные элементы ему уже очень трудно – он не может сосредоточить внимание на какой-либо мелкой детали из общей картины. Всё это приводит к тому, что человек способен называть какие-то общие характеристики наблюдаемого им («живое», «бежит», «тёплое»), но уже не в силах назвать более частные моменты – такие, как наличие лап или хвоста.
Это яркий пример того, как восприятие осуществляется целостно, так сказать гештальтно.
В итоге всё это приводит к тому, что человек попросту не может осознать , что же именно он видит.
Как мы уже упоминали ранее, сознание возникает там, где происходит концентрация внимания на узком отрезке действительности, что не может быть обеспечено работой правого полушария в норме, поскольку оно производит распределение внимания по всему полю восприятия, а не сосредоточивает его на какой-либо одной его части.
Сосредоточение внимания, по всей видимости, действительно возможно только благодаря владению речью – а это привилегия левого полушария.
Правое полушарие в силу своей ориентированности на целостное восприятие действительности специализируется и на распознавании так называемых «предметных шумов» – звуки дождя, удары, аплодисменты, смех, шорохи и т.д. Всё это является контекстуальной информацией, как раз являющейся элементом целостного восприятия. Подобные звуки попросту невозможно описать словами (эта функция левого полушария здесь бессильна), в то время как они вносят значительную лепту в формирование общей картины происходящего.
При нарушении работы правого полушария человек перестаёт определять интонацию голоса других людей (да и его собственная речь становится монотонной). А ведь интонация, с которой произносится та или иная фраза, есть не что иное, как та самая контекстуальная информация, формирующая общую картину действительности. Именно поэтому, в частности, левое полушарие склонно понимать фразы дословно, в буквальном виде – потому что оно не учитывает значения интонации, с которой эта фраза произнесена. А ведь это может порой привести к совершенно противоположному значению этой фразы – интонация зачастую действительно важнее самих слов (но левое полушарие здесь пасует). Оценка контекстуальной информации, безусловно, чрезвычайно важна для более полного понимания действительности.
Помимо понимания слов, правому полушарию присуще и ассоциативное мышление, как уже можно было понять из предыдущего повествования.
Испытуемому с расщеплённым мозгом транслируют в правое полушарие изображение сигареты. Затем его просят наощупь выбрать предмет, имеющий отношение к увиденному. Покопавшись левой рукой за непрозрачным экраном, испытуемый выбирает из всех предметов пепельницу…
Хотя он до сих пор и сам не знает, что же именно ему показали.
Или другой пример: испытуемому завязывают глаза и вкладывают непосредственно в его левую руку сигарету. Он осторожно ощупывает её, перекатывает в ладони.
– Вы можете сказать, что у вас в левой руке? – спрашивают исследователи.
– Нет, я не знаю, – отвечает пациент с расщеплённым мозгом, продолжая ощупывать сигарету пальцами.
– Хорошо, сейчас тогда попробуйте взять со стола предмет, который имеет отношение к тому, что у вас было в руке.
Левая рука принимается ворошить предметы, выставленные в ряд. В итоге он берёт коробок спичек…
– Так что же было у вас в руке?
– Я не знаю…
Таким образом, правое полушарие всё же способно определять существующую связь между предметами, а не просто воспринимает их как набор визуальных образов. Мыслительная деятельность в правом полушарии, безусловно, происходит, но только выявить её за неимением типичных средств коммуникации очень трудно.
Интересный момент был обнаружен Газзанигой в ходе некоторых тестов. Он назвал этот феномен перекрёстным подсказыванием (Gazzaniga & Hillyard, 1971). Суть его в следующем…
Помните упоминавшийся выше эксперимент Бериташвили насчёт умения незрячих людей ориентироваться среди препятствий? Помните, как там от неосознаваемого импульса происходило еле уловимое движение мышц лица, на основании которого испытуемые и делали вывод о наличии препятствия впереди?
Вот в случае с перекрёстным подсказыванием всё точно так же.
Перед испытуемым с расщеплённым мозгом две лампочки – зелёная и красная. Когда их предъявляют только в левое полушарие и зажигают какую-либо из них, человек без труда называет, была то зелёная или красная. Но когда же вспыхивающие лампочки предъявляли только безмолвному правому полушарию, испытуемый, не знал, что именно он видел только что, но всё равно пытался отвечать.
То есть, в общем-то, просто пытался угадать.
Поначалу в таких потугах он часто ошибался. Но потому вдруг число правильных ответов постепенно возрастало.
Почему и как такое могло происходить?
Как левое полушарие вдруг начинало угадывать, что именно видит правое?
Ответ оказался просто и сложен одновременно.
Снова для простоты восприятия опишем картину житейским языком: человеку с расщеплённым мозгом демонстрируют в левое полушарие вспышку красной лампочки.
Он легко говорит, что видел красную вспышку.
Ошибки начинаются только тогда, когда вспышки адресуются исследователями только в правое полушарие. В безмолвное.
Вспышка красного – испытуемый называет зелёный.
Вспышка зелёного – теперь он называет красный.
Но с числом проб растёт и число верных ответов.
Было понятно, что в случае трансляции вспышки в правое полушарие испытуемый отвечал наугад, но почему росло число правильных ответов?
Исследователи задумались. Они обратили внимание, что с первого раза давая верный ответ, человек не менял уже своих показаний. Но вот тогда, когда после очередной вспышки на вопрос «Какая лампочка сейчас вспыхнула?» испытуемый вместо верного ответа (к примеру, красного) ошибался и называл зелёную, то тут же досадно морщился, качал головой и быстро менял ответ на противоположный, на правильный.
И так повторялось очень часто: сначала звучит неверный ответ, затем гримаса досады, и тут же следует ответ правильный.
То есть стороннему наблюдателю могло легко показаться, будто человек всего лишь неверно обмолвился, сказал совсем не то, что хотел, а затем просто исправился.
Но Газзанига (Gazzaniga, 1967) пришёл к выводу, что это совсем не так. Он предположил, что тут мы имеем дело с невербальными подсказками со стороны правого полушария левому.
Если смотреть на всю ситуацию изнутри, то выходит следующее: правое полушарие видит вспыхнувшую красную лампочку, но не может передать эту информацию левому «говорящему» полушарию… В этот момент раздаётся вопрос исследователя: какая лампочка вспыхнула?
Правое полушарие безмолвно, не может ответить. Хочет, но не может.
И в этот момент оно слышит, как ответить вдруг пытается левое полушарие. Ответить наугад.
Правое полушарие замирает. Оно скрещивает пальцы.
Но – бац! – левое полушарие ошибается.
Тогда правое полушарие генерирует эмоцию досады, разочарования от неправильного ответа, и всё это производит определённую мимику лица и покачивание головой.
Спустя несколько подобных повторений уже левое полушарие улавливает закономерность – после определённых ответов гримаса на лице не возникает, а после других – возникает… И всегда оказывается так, что возникает она именно после неправильных ответов.
Таким образом, очередное «гримасничанье» может служить знаком, что был дан неверный ответ, и его тут же можно исправить.
Именно такую закономерность и выявляет левое полушарие.
Так по реакциям своего же лица человек и научается через несколько проб понимать, что ответил не так.
Сложно? Сразу не понять?
Тогда читайте ещё шесть-семь раз, да лучше по ролям: сначала от лица «немого» правого полушария, а потом и от лица «говорящего», но жутко сообразительного левого. Должно получиться.
В общем, вот именно такое явление, когда по каким-либо невербальным реакциям, исходящим от правого полушария, левое делает выводы относительно происходящего вокруг, и было названо Газзанигой перекрёстным подсказыванием
Причём «подсказыванием» это явление, определённо, названо с очень лёгкой руки, поскольку тут речь идёт не столько о подсказывании со стороны правого полушария (оно ведь просто с досады гримасничает), сколько об угадывании со стороны левого. Поэтому справедливее было бы данный феномен обозвать имплицитным угадыванием, которое есть суть частный момент имплицитного научения
Выводы экспериментов Газзаниги самым идеальным образом согласуются с выводами Бериташвили, к которым тот пришёл примерно в то же время (Беритов, 1969).
Но исследование нашего талантливого соотечественника имеет одно своеобразное преимущество – если американские тесты проводились на прооперированных людях с рассечённой комиссурой, что естественным образом давало повод усомниться в правомочности распространения полученных данных на всех прочих здоровых людей, то Бериташвили получил те же результаты на людях с нормальным, нерасщеплённым мозгом. Именно этот факт позволяет утверждать, что выводы, полученные в ходе исследований людей с расщеплённым мозгом также пригодны и применительно к людям с ненарушенной мозговой структурой – как минимум по части феномена перекрёстного подсказывания.
Для проявления данного феномена, по всей видимости, требуются всего два фактора:
– конкретная задача перед индивидом.
– неосознаваемый стимул, который обрабатывается в бессознательном и находит своё выражение в каком-либо действии человека.
Благодаря наличию задачи левое полушарие максимально мобилизовано и готово улавливать любые «подсказки» со стороны, включая собственное тело, частично контролируемое бессознательным.
Иными словами, в некоторых ситуациях мы можем сами себе же посылать определённые сигналы, которые остаётся лишь правильно интерпретировать.
Тут снова вспоминается Фрейд с его идеей о том, что все наши оговорки, описки, неосторожные ошибочные действия являются «случайными» лишь на первый, самый поверхностный взгляд. За каждой подобной «случайностью» можно усмотреть монолог бессознательного, который ни у кого и никогда не превратится в диалог. Но даже и из этого монолога мы, при некотором усилии и умении, можем извлечь для себя определённые знания о том, чего хочет подавленная неосознаваемая часть нашей личности.
Безусловно, Фрейд был гением. Не во всём, но во многом.
Теперь возникает лишь вопрос: как у людей с неповреждённой комиссурой в мозге могут происходить процессы, идентичные тем, которые, казалось бы, должны происходить только у людей с расщеплённым мозгом?
Иначе говоря, почему нормально функционирующая комиссура в ряде случаев не передаёт сигнал от правого полушария левому, как это должно было бы быть в идеале?
Как утверждает всё тот же Газзанига, пришедший к этому выводу на основании привлечения к исследованиям и обычных людей, в мозге совершенно здорового человека иногда действительно могут иметь место явления, сходные изучаемым у пациентов с расщеплённым мозгом (Gazzaniga, 1985).
С точки зрения психоанализа, у абсолютно здорового человека процесс вытеснения в бессознательное (или преднамеренного неосознания) – самый заурядный процесс, происходящий по несколько раз на дню. Это совершенно обычное дело.
Собственно говоря, фрейдизм и изучал динамику тех самых процессов у среднестатистического человека, которые Сперри и Газзанига стали изучать у узко очерченного круга людей – пациентов с расщеплённым мозгом.
Фрейд бы сказал, покуривая сигару, что у обычного человека процесс вытеснения происходит в известном смысле добровольно и с помощью субъективных психических сил, тогда как у людей с расщеплённым мозгом всё то же самое происходит в силу объективной причины – рассечённого мозолистого тела. Сперри и Газзанига сделали процесс вытеснения неминуемым и необратимым, а у обычного человека он, в принципе, обратим и доброволен.
В описанных выше экспериментах российских (когда-то – советских) психофизиологов мы уже видели, как сверхкороткий стимул, не доходя до сознания, всё же оказывает влияние на психический аппарат испытуемых. Но они-то были совершенно нормальными, здоровыми людьми… Вот каким именно образом на нейрофизиологическом уровне происходит блокировка-вытеснение какого-либо стимула из сознания – этот вопрос остаётся открытым и по сей день.
Но в общем, даже уже на данном этапе наших знаний о бессознательном и правом полушарии можно смело утверждать, что неосознание стимула совершенно не мешает человеку поступать согласно с его учётом.
Кстати, в экспериментах Газзаниги относительно перекрёстного подсказывания всплывает ещё один чрезвычайно интересный момент – свойство левого полушария интерпретировать, оправдывать, объяснять доступным образом те действия, которые принадлежат ведению правого полушария. Если команда поступила человеку с расщеплённым мозгом только в правое полушарие, и он принимается её выполнять, то левое полушарие тут же принимается всеми возможными способами обосновывать данное конкретное действие, ища ему какое-либо логическое объяснение.
Помните, если какая-то картинка транслировалась в правое полушарие, и испытуемого затем спрашивали, что именно он видел, он отвечал: ничего? Этот ответ был абсолютно честен и справедлив. Говорящее левое полушарие ничего не видело.
Так оно и отвечает – честно.
Но вот только стоит дать условный намёк на то, что оно могло видеть, то левое полушарие тут же принимается строить догадки, угадывать.
Эксперимент по перекрёстному подсказыванию с применением вспышек зелёной и красной лампочек всё это отчётливо демонстрирует.
Если бы левое полушарие совсем не знало, что в эксперименте используются какие бы то ни было лампочки, то на вопрос «Что вы сейчас видели?» оно бы сразу честно отвечало: ничего…
Но в описанном эксперименте левое полушарие знает, что применяются всего две лампочки. И особенно "наводящим" на догадки выступает сам вопрос исследователей: вспышку какой лампочки вы видели сейчас?
Тут-то и включается логический аппарат левого полушария, которое:
– знает, что есть всего две лампочки
– знает, что вспышка одной из них только что была, раз спрашивает исследователь…
Остаётся только угадать.
Это всё очень напоминает студентов на экзамене и их боязнь "открытых" вопросов, где рамки темы настолько широки, что можно ответить просто какую-нибудь ерунду, в противоположность "закрытым" вопросам, где зачастую уже в самом вопросе содержится часть ответа.
Вообще же, судя по всему, "левополушарный" испытуемый совершенно искренен, когда пытается дать отчёт о неосознанном им стимуле. У исследователей не сложилось впечатления, что человек с расщеплённым мозгом сидит и сознательно перебирает в голове возможные варианты ответа.
Как будто бы при определённом наводящем вопросе (какая лампочка?) левое полушарие сразу воспринимает сам оглашённый общий факт (то, что вообще какая-то лампочка вспыхнула) как должное, как нечто истинное, что действительно произошло, но вот что именно? Тут оно и принимается "вспоминать" или (что ещё забавнее) пытаться "понять", что же именно оно только что видело.
Видимо, если человеку с расщеплённым мозгом продемонстрировать в правое полушарие изображение чашки и при этом спросить "Какая лампочка вспыхнула?", он рискнёт ответить "Зелёная".
Данный феномен (когда левое полушарие пытается обосновать нечто, к чему отношение имеет только правое полушарие) напоминает в общих чертах такой способ психологической защиты, как рационализация
Это фрейдистский термин, за которым кроется далеко не всегда осознаваемое стремление человека оправдать тот или иной свой поступок, тогда как истинные его причины ему неизвестны или же их признание в силу ряда причин нежелательно для сознания.
Попытки левого полушария обосновать поступки правого похожи именно на самые зачатки рационализации. Разница лишь в том, что в "стандартной" рационализации поиск возможной причины поступка происходит в силу нежелательности осознания реальной причины, а в "межполушарной" рационализации этот поиск происходит в силу невозможности осознания реальной причины.
Следовательно, в мозге человека действительно находится некоторый нейрофизиологический механизм, весьма целенаправленно отбирающий сигналы, которые в сознание пройдут, и сигналы, которые туда не пройдут.
Оттосон (Ottoson, 1987) отмечает, что мозолистое тело может претендовать на роль той самой части мозга, которая ответственна за подобный "отсев" информации. Согласно его данным, мозолистое тело не просто пассивно осуществляет информационный обмен между полушариями, как считалось прежде, но вдобавок ко всему ещё и выявляет непротиворечивость передаваемой информации. Следовательно, мозолистое тело вполне может выступать в роли условного цензора, запускающего свои механизмы под действием психологических установок индивида.
Ряд исследователей полагает даже, что эта большая комиссура выполняет преимущественно тормозную функцию в межполушарном взаимодействии (Ferbert, 1992; Meyer, 1995, и другие). Говоря по-русски, мозолистое тело отвечает за подавление определённых участков коры одного полушария, пока в дело вступают зоны коры другого полушария.
Методы компьютерного моделирования (Alvarez et al., 1998) также подтверждают тормозящее влияние мозолистого тела в межполушарной регуляции (цит. по Леутин, Николаева, 2005).
Все эти данные действительно позволяют предполагать, что уже на уровне мозолистого тела может осуществляться "отсев" различных сигналов, идущих от полушария к полушарию. И хоть пока что мы можем всего лишь предполагать, управляется ли этот "отсев" нашими индивидуальными психологическими предпочтениями, всё же можем допускать это с огромной уверенностью.
Если это действительно так, то почти всё встаёт на свои места.
"Почти" – потому что если исходить из того факта, что испытуемый, чьё левое полушарие пытается соврать относительной "известной" ему причины, не осознаёт того, что он лжёт в данный момент, то, по всей видимости, не надо торопиться с выводами о локализации бессознательного исключительно в правом полушарии. Видимо, и в самом левом полушарии могут происходить процессы, которые можно отнести к разряду бессознательных.
По этому поводу замечание было и у Костандова: при регистрации мозговой активности в опытах с тахистоскопическим предъявлением эмоциональных слов было выявлено первоначальное возбуждение коры левого полушария, а затем уже последующая активация коры правого…
Психофизиолог объясняет это тем, что, вероятно, вначале происходит первичная смысловая обработка слова в левом полушарии, и потом, в связи с выявленной эмоциональной значимостью слова, процессы смещаются в правое полушарие, которое, видимо, заведует мотивационной сферой. В связи с этим Костандов приходит к заключению, что бессознательное – это не исключительно прерогатива правого полушария, но и остаётся "чуть-чуть" бессознательного и левому.
"В корковой обработке неосознаваемой эмоционально значимой информации участвуют оба полушария. Другое дело – корковая регуляция эмоциональных реакций и мотивации, вызываемых неосознаваемыми стимулами. Она осуществляется преимущественно правым полушарием. В этом контексте весьма интересна гипотеза о правом полушарии как источнике бессознательной мотивации" (Костандов, 2004. С. 91).
Безусловно, в экспериментах Сперри и Газзаниги мы можем наблюдать преимущественно подтверждение именно того факта, что мотивирующее свойство бессознательного находится в правом полушарии. Когнитивную же деятельность бессознательного в левом полушарии в этих исследованиях уловить существенно сложнее. Только по ряду весьма косвенных признаков, одним из которых и является тенденция левого полушария искать рациональное обоснование действиям правого полушария.
Причём, как было замечено выше, создаётся стойкое впечатление, что человек с расщеплённым мозгом искренне верит в то, что ему известна причина совершаемых им действий, в то время как мы точно знаем, что действительная причина ему неизвестна.
Испытуемый с расщеплённым мозгом спокойно сидит перед экраном. Только что он уже проделал ряд требуемых тестов на правополушарную мотивацию.
Сейчас будет ещё одна интересная проба…
В левом поле зрения (то есть в правое полушарие) на экране вспыхивает лишь одно слово – "Иди".
Вдруг испытуемый поднимается и направляется к выходу…
Его останавливают. Он не сопротивляется.
Его спрашивают, почему он встал и куда пошёл?
Испытуемый без малейшего замешательства отвечает: за газировкой… Мне захотелось "Кока-колы", а тут неподалёку я видел автомат… (Gazzaniga, 1985).
Ответ был получен моментально, в ту же секунду.
За газировкой он, видите ли, пошёл… Конечно… Три раза.
Но ведь вот интересно, он совершенно был уверен в искренности своего ответа.
Здесь следует напомнить, что люди с расщеплённым мозгом – самые обычные люди в повседневной жизни. Ни уровень интеллекта после комиссуротомии не меняется, ни прочие важные характеристики личности. Будешь с таким общаться и даже не заметишь отличий в поведении от сотен других людей.
Только специальные остроумные тесты выявляют имеющуюся разницу.
Если задаться вопросом, как часто каждый из нас, вполне здоровых людей, совершает некое действие, мотивируемое бессознательным, но которому мы сами моментально находим самое рациональное (но при этом ложное) объяснение?
Фрейд бы сказал, что постоянно. Сплошь и рядом.
Он бы сказал, покуривая сигару, что почти каждое твоё действие имеет истинной причиной бессознательный мотив, а наше сознание чем и занято, так это лишь постоянным более-менее рациональным оправданием всех этих действий.
Фрейд был нескрываемым пессимистом относительно роли сознания в психической жизни человека. Он считал, что сознание – это лишь незначительная верхушка айсберга, основная роль которой как раз оправдывать поступки, мотивированные бессознательным.
Вы сделали то-то? Ваше сознание объяснит, почему.
Вы сделали то-то? Не волнуйтесь, ваше сознание объяснит, почему.
Вы сделали это-то? И поступок был не очень благородным? Ничего страшного, ваше сознание что-нибудь придумает. Да причём так, что вы будете выглядеть после этого чуть ли ни героем.
Что интересно, Газзанига и его группа в ходе своих многочисленных уникальных экспериментов пришли к такому же выводу. Сознание – это интерпретатор внешних проявлений нашего бессознательного.
Левое полушарие Газзанига так и называет в своих работах – Великий Интерпретатор (Gazzaniga, 1985. p. 5).
Испытуемому с расщеплённым мозгом в правое полушарие показывают слово – "Смейся".
Он начинает смеяться.
Его спрашивают о причинах смеха.
– Ребята! – восклицает он, смеясь : – вы приходите и тестируете нас каждый месяц… Ну что за способ зарабатывать на жизнь!
И смеётся дальше…
Действительно Великий Интерпретатор, иначе не скажешь. Объяснения сочиняет мгновенно, как чиновник, пойманный на взятке.
Испытуемому с расщеплённым мозгом с помощью экрана тахистоскопа демонстрируют два изображения одновременно – по одному в каждое полушарие.
В левое осознающее полушарие идёт изображение куриной лапы, а в правое неосознающее – зимний пейзаж с заснеженным домом и снеговиком во дворе.
Затем испытуемому предъявляют (уже не тахистоскопически) целый ряд изображений и просят: покажите руками на те картинки, которые связаны с тем, что вы только что видели.
По изначальному замыслу из всех предъявленных изображений куриной лапе должна соответствовать куриная голова, зимнему пейзажу с заснеженным домом – лопата.
Их испытуемый и выбирает. Правой рукой (а значит, левым полушарием, которое "видело" куриную лапу) указывает на картинку с куриной головой, а левой рукой (значит, правым полушарием, которое "видело" зимний пейзаж) указывает на лопату.
Всё верно.
Интересно же становится, когда испытуемого просят объяснить свой выбор.
– Я видел куриную лапу, – отвечает парень, – потому и выбрал куриную голову, а лопата нужна для того, чтобы вычистить курятник…
Вот так вот. Вычистить курятник.
Одному, видите ли, газировки захотелось, а другому курятник вычистить.
Интерпретатор действительно работает отменно.
Поскольку зимний пейзаж левым полушарием не был осознан, а лопата левой рукой всё же выбрана, то испытуемому пришлось как-то разумно увязать с "куриной" темой возникшую лопату – так и сгенерировалось, в общем-то, правдоподобное объяснение насчёт вычищения курятника.
Газзанига пишет по этому поводу: "В это время, как мы точно знали, почему сделало свой выбор правое полушарие, левое полушарие могло об этом только догадываться. Однако левое полушарие предлагает своё объяснение выбору данной картинки не в форме предположения, а скорее в форме утверждения факта". (Gazzaniga, LeDoux, 1978).
Если на ""Severed Corpus Callosum", – можно увидеть и опыт, когда подопытному Газзаниги одновременно в оба полушария посылают два слова: в левое – "Музыка", а в правое – "Колокол".
Вслух испытуемый говорит, что видел слово "Музыка". Затем ему предъявляют в обычном режиме четыре картинки музыкальных инструментов – орган, труба, барабаны и тот самый колокол. Его просят выбрать что-нибудь, и он выбирает именно колокол. Спрашивают, почему он выбрал именно его? Тот объясняет, что некоторое время назад слышал звон колокола снаружи, потому его и выбрал.
Известный в середине прошлого века нейрохирург Хосе Дельгадо (Delgado, 1969) описывал эксперимент с человеком по имени Джордж. В зону мозга Джорджа, ответственную за движения головы, был временно вживлён электрод. С помощью пульта дистанционного управления через электрод в мозг посылался электрический импульс, и Джордж, который ничего об этом в данный момент не знал, всегда поворачивал голову. На вопросы, что именно он делает, Джордж всегда отвечал что-нибудь в духе "Мне послышался какой-то шум", "Я ищу шлёпанцы" или же "Я заглядывал под кровать".
Таким образом, рационализация в попытках объяснения "истинных" причин своего поведения – явление самое обычное, свойственное всем людям.
Интерпретация своего поведения.
В правое полушарие испытуемой с расщеплённым мозгом было продемонстрировано изображение того, как один человек толкал другого в огонь…
Испытуемую охватил страх. Она распереживалась.
На вопрос, что она только что видела, она, конечно, ничего не могла сказать. Но зато описала переживаемые в данный момент негативные эмоции.
Затем, по окончании тестов, она отошла в сторонку и сказала по секрету одному из коллег:мне нравится доктор Газзанига, но сейчас я его почему-то боюсь…
В общем же, как можно видеть, и возникшее настроение непременно требует объяснения со стороны сознающего левого полушария. И использует оно для этого всё те же более-менее подходящие объекты.
Но подобное явление, когда причины своего эмоционального состояния люди объясняют совершенно некорректно, известно каждому. Достаточно только вспомнить любую сцену из жизни, когда человек бывал сильно раздражён и в этом состоянии был особенно настроен "поцапаться" с кем-либо, спустить на него всех собак буквально за какую-то мелочь, дай ему только повод.
Целый ряд самых обычных исследований показывает, что люди в обыденной жизни действительно крайне плохо отдают отчёт в своих действиях, в их причинах, и обычно склонны просто угадывать, придумывать эти причины самым случайным образом (см., Аткинсон и др., 2007). И это всё у совершенно нормальных людей, с неповреждённым мозгом.
Примеры из жизни.
Каждому из нас приходится сталкиваться с большим ассортиментом рационализаций – стремлений дать своему сложившемуся поведению наиболее пристойное, благородное объяснение.
К примеру, вот из недавних.
Женщина, 31 год, раньше работала экономистом на предприятии, но потом решила открыть своё дело. В связи с этим последние два года непрерывно колесит по городам области, занимаясь развитием своего бизнеса. Бывает так, что может целую неделю провести вне дома – в разъездах. Всё бы ничего, но у неё есть сын. Ему 4 года.
