Павел Соболев
Бессознательное: мифы и реальность
Всю данную работу можно осознать.
А можно и не осознавать.
Как бы там ни было, а бессознательное проделывает колоссальную работу, даже когда мы об этом не знаем.
Механизм подобной бессознательной "подстройки" используется всеми людьми за чрезвычайно редким исключением (мои наблюдения показывают, что только сильно невротичные люди или те, которые уже близки к психотическому порогу, почти начисто игнорируют его). Обычные же люди, так или иначе, меняют своё поведение, общаясь с другим человеком.
Попробуйте забавы ради при встрече с новым человеком вести себя очень сдержанно, быть немногословным, совершенно безэмоциональным – разумеется, вы увидите, как ваш визави, даже если он обычно общителен и активен, существенно притормозит свою активность и разговорчивость. Это произойдёт в силу того, что не происходит контакта, нет регистрации никаких откликов – поведение невозможно выстроить должным образом. Возникает напряжение.
Я обращал внимание, что интересная ситуация складывается, когда в одной компании пересекаются несколько прежде незнакомых друг другу человека, с каждым из которых я уже общался по отдельности и, следовательно, к каждому из которых уже выработал определённый тип поведения. Вот они знакомятся, начинается общение, всё как бы хорошо. Но в таких ситуациях я всегда чётко ощущаю, что не знаю, как именно себя вести – согласно образцу поведения, выбранного в отношении одного человека или другого? В таких ситуациях это всегда дилемма, если, конечно, всё это осознавать. У меня зачастую возникал дискомфорт в такие моменты – и я точно понимал, что связано это с незнанием, как именно себя вести. Порой даже совершал мелкие нелепости в поведении, которые другими, может, и не замечались, но в целом всё же для наблюдательного человека могли создавать впечатление какой-то моей дезориентации.
Только позже, после целого ряда таких случаев, у меня выработался один конкретный тип поведения, который в дальнейшем стал применяться во всех подобных ситуациях.
Кстати, как мне думается, подобную неопределённость в собственном поведении в таких случаях может наблюдать каждый. Мне доводилось фиксировать это ни один раз у моих друзей, когда они меня с кем-то знакомили.
Дальше на каком-то из этапов общения с людьми я стал замечать, что наши с собеседником позы оказываются идентичны. Обратил внимание, что локти одинаково упираются в стол; потом поза меняется, и уже ноги у обоих располагаются одинаково, и т.д. Мне стало любопытно, кто же кого копирует, а кто ведёт себя естественно?
В итоге удалось заметить, что сначала мои собеседники меняли позу, а затем уже мои руки-ноги сами повторяли их действия.
Конечно, было понятно, что такое копирование происходит из стремления лучшим образом подстроиться.
Это только позже я узнал, что на различных тренингах личностного роста людей специально обучают тому, как нужно подстраиваться под позу собеседника, чтобы установить наиболее качественный контакт – часто это явление называют отзеркаливанием. Как показывают исследования, люди действительно склонны копировать друг друга в ходе общения: мы принимаем схожие позы, одинаково скрещиваем руки или ноги, теребим волосы, трём носы, пока общаемся (Cappella, Panalp, 1981). Но копируем мы не всех собеседников без разбора, а только симпатичных нам. А главное же, что данное копирование действительно сближает людей, способно усиливать их взаимную симпатию (van Baaren ., 2009). В итоге возникает сложная симфония, когда один копирует другого, а тот, другой, в свою очередь, копирует того первого, и всё это усиливает качество их взаимодействия и взаимопонимания.
Но по своей сути отзеркаливание более примитивно, нежели тот тип подстройки, который я описал выше. Если при отзеркаливании происходит всего лишь банальное копирование поз и движений человека, чтобы он воспринимал тебя как своё продолжение, то в первой подстройке нужный тип поведения вырабатывается на основе считывания неощутимых реакций собеседника и в итоге может оказаться так, что выработанное поведение в корне отличается от собственного поведения собеседника, но всё же приходится ему очень по душе (сколько же девушек удалось так к себе расположить, мама, не горюй).
Однажды я задался вопросом : если каждый раз я подстраиваю себя под типаж того или иного человека, то каков же я в общении на самом деле
И нравится ли мне всё это?
Порывшись в себе, пришёл к выводу, что для определения того, каков я на самом деле в общении, нужно исходить из того, каким мне нравится в общении быть.
Вести себя каждый раз по-разному мне не нравилось, это точно. Просто в той конкретной ситуации данное поведение было наиболее оптимальным с точки зрения расположения человека к себе, и всё. А моё любимое самоощущение – это когда я спокоен, у меня плавные размеренные движения, я не испытываю потребности говорить много и громко и постоянно смеяться. Когда я улыбаюсь не столько губами, сколько глазами. А на душе так спокойно-спокойно… Вот в те моменты я чувствую себя в своей тарелке, очень уютно.
В общем, этакий спокойный и добрый. Собственно, потому я обычно повторно не встречался с теми женщинами, в общении с которыми мне "приходилось" быть грубоватым, пошловатым или же, наоборот, улыбающимся во всё лицо, постоянно шутящим и имеющим наивные детские глаза. С такими женщинами я старался больше не встречаться, потому что понимал, что им нужен совершенно другой человек, с другим типом поведения. И когда я встраивался в шкуру этого человека, то ощущал себя неуютно.
Я не хотел быть таким. Я хотел чувствовать себя спокойным, неразговорчивым и добрым. Всего-то.
Поэтому неудивительно, что больше всех мне нравились те женщины, с которыми я мог ощущать себя именно таким. Только с ними моё желаемое самоощущение совпадало с действительным. И с ними мне было чрезвычайно уютно.
В общем, надо выбирать не столько того, кто тебе нравится, сколько того, рядом с кем ты нравишься сам себе.
По ходу жизни неимоверное множество вещей мы выполняем, совершенно не задумываясь, просто «на автомате», хотя когда-то нам приходилось учиться всё это проделывать. Со временем же контроль над обретёнными навыками переходит из сферы сознания к бессознательному.
Вот попробуйте сейчас встать на четвереньки. Давайте, давайте, попробуйте. Встали?
Теперь ползите. Именно, просто ползите…
Поползайте по комнате. Взад-вперёд, туда-сюда. Посмотрите, где у вас пыльно.
Так, а теперь поднимитесь.
Всё?
Ну а сейчас попробуйте описать словами, объяснить всю последовательность действий, которую пришлось совершать, чтобы ползти.
Как вы двигали своими конечностями, как их переставляли? В каком порядке?
Это будет реально трудно. Много труднее, чем просто непосредственно ползти.
Пейперт проделывал такой опыт с детьми разных возрастов (Пиаже, 1996). В результате, чем младше ребёнок, тем хуже данное им описание собственного же поползновения. Некоторые даже принимались утверждать, что сначала продвигают вперёд обе руки, а затем подтягивают обе ноги. Только лишь среди детей 10-11 лет уже две трети из них способны описать все свои движения более-менее правильно.
Когда Пейперт на одном из симпозиумов попросил проделать всё то же самое, но уже совершенно взрослых собравшихся (по залу кучками ползали физики, психологи, логики и математики), выяснилось, что даже и они далеко не все способны верно описать порядок только что совершённых ими же действий.
Тот факт, что благодаря неосознаваемым мыслительным операциям наше тело может жить в известной степени "самостоятельной жизнью", показывается и в ряде других экспериментов. К примеру, в сложном исследовании, где испытуемые должны были на беговой дорожке со спонтанно регулируемым сопротивлением сообщать о моменте этой смены, было показано, что сначала тело испытуемых меняло специфику своей активности вслед за изменением в сопротивлении дорожки, и только потом уже сам человек осознавал произошедшие перемены. То есть тело реагировало на меняющуюся ситуацию довольно самостоятельно, без осознания индивида (Varraine, et al., 2002).
Когда мы тянемся к какому-либо предмету, пальцы руки автоматически раскрываются на необходимую для его захвата ширину, но если рядом лежат два предмета разной величины (яблоко и вишня), и мы тянемся к маленькому, то пальцы раздвигаются чуть больше, чем обычно требуется для захвата именно этого предмета (Castiello, 2005). Нейробиолог Крис Фрит подчёркивает, что в данном случае "действие, требуемое, чтобы взять вишню, попадает под влияние действия, требуемого, чтобы взять яблоко. Такое влияние возможного действия на совершаемое показывает, что мозг одновременно параллельно заготавливает программы для всех этих действий" (Фрит, 2010. С. 156).
Очень многие автоматизмы, которые мы десятками совершаем каждый день, являются наглядным примером того, как самые сложные системы действий могут совершаться и без нашего сознательного контроля. А ведь всем этим действиям мы когда-то чрезвычайно усердно учились – и ползать на четвереньках, и ходить на двух ногах, и кататься на велосипеде. Со временем подобные навыки, которые в определённый момент времени используются очень активно, просто уходят с сознательного плана в бессознательный, тем самым превращаясь в обычный автоматизм.
Когда же мы начинаем задумываться над тем, как именно мы совершаем те или иные действия, то при попытке подобного осознания, упорядочивания в виде последовательных мыслей мы в тот же момент снижаем эффективность конкретного автоматизма. Зачастую лучше не думать, как ты делаешь, а просто делать – так всё будет много стройнее.
Тут вспоминается анекдот про ёжика, который забыл, как дышать, и умер. Отчасти он демонстрирует нам суть рассматриваемого явления.
Попытка осознать может нарушить отточенный временем автоматический механизм действия, давно контролируемый бессознательным.
По данным Клэкстона, дети в среднем собирают кубик Рубика быстрее, чем взрослые (Claxton, 1998). Якобы дети всецело отдаются во власть своего двигательного интеллекта и просто делают, в то время как взрослые ещё и пытаются понять, как они это делают. Пытаясь перейти в сознательное, процесс бессознательного алгоритма становится отрывочным, последовательным и от этого перестаёт быть целостным, теряет свою всеохватность.
Очень интересный пример неосознаваемого научения был продемонстрирован советскими исследователями ещё в конце 60-х. Тогда талантливому нейрофизиологу И. С. Бериташвили пришло в голову проверить одну идею насчёт ориентирования на местности у незрячих людей (Беритов, 1969). Изучая восприятие людей, в том числе и слепых, он пришёл к выводу, что ориентирование в пространстве у тех происходит не только посредством размахивания руками или палочкой и не только за счёт воспринимаемых ими звуков, но и за счёт звуков, которые не преодолевают порог осознания.
В ходе эксперимента незрячему надевали наушники, в которые подавали звуковой сигнал, глушащий все прочие звуки извне. Затем он должен был пройти расстояние, заставленное различными препятствиями. Без наушников в "нормальном" состоянии такие люди обходили большинство предметов без малейших сложностей.
Но стоило им надеть глушащие наушники, так они тут же начинали то и дело натыкаться на препятствия.
Тут как бы и ничего удивительного, но интересным же было то, что все эти незрячие испытуемые решительно утверждали, что при ориентировании они не руководствуются какими-либо звуками, потому что никаких особых звуков не слышат. Но, по их собственным словам, при ориентировании они внимательно прислушиваются к ощущениям на коже собственного лица.
Все незрячие, как один, утверждали, что перед каким-либо препятствием они ощущают словно едва уловимое прикосновение к лицу. Будто какое-то мимолётное дуновение воздействует на кожу.
Удалось установить, что все эти описания означали не что иное, как чрезвычайно слабые сокращения мышц собственного лица. Именно они-то и воспринимались испытуемыми как "прикосновение" или "дуновение".
Но чем были вызваны эти слабые сокращения лицевых мышц аккурат перед препятствием?
Бабки у подъезда в таких случаях говорят о биотоках, ясновидении, Ванге, Большом адронном коллайдере и нейтронно-позитронном генераторе XGC-715…
Но всё оказалось проще и одновременно сложнее.
Беритов Иван Соломонович (он же – Бериташвили) пришёл к заключению, что всё дело в условном рефлексе, который формируется на неосознаваемый раздражитель.
В данном случае речь шла об изменяющихся звуковых волнах, отражённых от препятствия. Но интенсивность этих звуков настолько мала, что они просто не преодолевают порог восприятия и не осознаются.
В пору раннего обретения опыта ориентирования незрячие постоянно натыкаются на предметы. Бессознательное при этом фиксирует все типичные звуковые волны, отражённые от препятствий. И каждый раз, когда происходило столкновение с предметом, этому предшествовало определённое изменение неосознаваемого звука – меняется его частота.
Затем происходит столкновение, у человека возникает гримаса, происходит сокращение мышц лица и шеи.
Всего после ряда таких столкновений с препятствием, имеющим сплошную поверхность, в глубинах психики незрячего человека возникает условный рефлекс – сначала происходит регистрация неосознаваемого звука, а за ним и непременное столкновение, влекущее за собой напряжение мышц лица. Именно по этой причине впоследствии у слепых и вырабатывается слабо ощутимый мимический рефлекс на неосознаваемый звук.
То есть бессознательное регистрирует звуковые волны, свидетельствующие о приближении препятствия, и заранее "морщит" лицо, поскольку такая реакция уже выработана.
Поскольку незрячие не осознавали сам звук, то более-менее могли ощутить мимолётную дрожь в собственных лицевых мышцах и уже на основании этого делали вывод о препятствии впереди.
Эксперимент с наушниками доказал справедливость этого предположения.
К тому же мельчайшие мимические колебания были зафиксированы у незрячих непосредственно перед препятствиями со сплошной поверхностью (то есть с хорошим звукоотражением), но не регистрировались перед препятствиями из сетки, на которые испытуемые всегда непременно наталкивались.
Вот такой необыкновенный и изящный пример формирования условного рефлекса на неосознаваемый стимул. Звук не осознаётся, а реакция на него есть…
Неосознаваемое (имплицитное) научение играет чрезвычайно важную роль в формировании поведении человека. Определение закономерностей в окружающей действительности и выработка соответствующего поведения – это всё способно осуществляться уже на уровне бессознательного, что и приводит к тому, что люди зачастую просто не могут осознавать и объяснять, почему они делают то или это и именно так, а не иначе. Дальше мы будем подробнее говорить об этом, когда речь пойдёт о самом базисном свойстве человеческой психики – о подражании. Подражание тем лучше развито, чем лучше развито неосознаваемое научение.
В исследованиях феномена имплицитного научения были получены весьма интересные результаты (Костандов, 2004. С. 117). Когда испытуемые выполняли определённое задание, на экране предъявляли слова «хорошо» и «ошибка», говорящие об успехах в достижении результата. Если слова-оценки подавались с достаточной для осознания длительностью, то в обработке этих импульсов преимущественно участвовало левое полушарие мозга. Если же слова демонстрировались в сверхбыстром режиме и не осознавались испытуемыми, то в обучении обнаруживалось функциональное преимущество правого полушария.
О связи именно правого полушария с бессознательным накоплено уже предостаточно сведений. Но, безусловно, самой настоящей вехой в изучении этой проблемы стали исследования Роджера Сперри и Майкла Газзаниги.
Читаем дальше – вот сейчас будет самое интересное.
4. Бессознательное и правое полушарие
В середине XX века тяжёлые формы эпилепсии научились лечить рассечением связей между полушариями мозга. Полушария соединены между собой пучками нейронов, называемыми комиссу̀рами (лат. committo – соединяю). Крупнейшая из них – так называемое мозолистое телолат. сcallosum
Вот именно рассечение этого самого мозолистого тела и прекращало все дальнейшие эпилептические припадки, поскольку делало невозможным распространение очага эпилептического возбуждения с одного полушария на другое.
Операция по рассечению комиссур мозга называется комиссуротомией.
Пациенты, страдавшие эпилепсией, после комиссуротомии резко идут на поправку. Но что интересно, столь, казалось бы, серьёзное хирургическое вмешательство в мозг не приводит к сколь-нибудь заметным изменениям в поведении – прежним остаётся не только характер человека, но и уровень его интеллекта не меняется.
В общем, после рассечения связи между двумя полушариями люди никак не меняются. Они остаются ровно такими, какими были всегда.
Но это оказалось только на первый взгляд.
Последующие специализированные тесты позволили выявить некоторые особенности в восприятии действительности у людей с расщеплённым мозгом. И эти особенности оказались невероятно интересными.
Группа исследователей во главе с Роджером Сперри взялась изучить давно волновавшую науку тему – вопрос о функциональной асимметрии мозга (Sperry, 1966). Вскоре эстафету у своего учителя перехватит Майкл Газзанига (Gazzaniga, 1967).
В итоге за результаты своих исследований в 1981-м Сперри получил Нобелевскую премию… И её, честно, было за что вручить.
Какое полушарие за что отвечает?
Это было очень интересно и важно знать, особенно если учесть, что предельно точно до тех пор было известно лишь, что речевой центр находится в левом полушарии, что каждое полушарие контролирует противоположную сторону тела, и ещё несколько фактов.
А тут такая возможность – люди, мозг которых разрезан на два, по сути, автономных полушария.
Подобный подарок для нейрофизиологов будет важнее, чем манна небесная для 600 тысяч изголодавшихся евреев, сорок лет снующих по пустыне.
В общем, Сперри сотоварищи приступили к исследованиям и приступили, надо сказать, основательно. Все эксперименты были продуманы весьма тщательно.
Концепция опытов была такой, что в какое-то одно из полушарий подавались различные зрительные образы, но так, чтобы эта информация не попадала в другое полушарие.
Известно, что если каждое из полушарий отвечает за противоположную сторону тела (контралатеральная связь), то с сигналами, поступающими из глаз, всё несколько сложнее. Самую малость.
Каждый глаз может подавать сигналы не только в противоположное полушарие, но и в своё же, в «родное». Но как сделать так, чтобы левый глаз подавал сигнал только в правое полушарие?
Легко.
Для этого глаз можно рассматривать как хрустальный шар, условно разделённый надвое – на правую и левую части. Если посветить фонарём на левую часть шара, то луч просветит его насквозь и выйдет с правой его стороны, верно? Вот именно в этом случае «луч» и пойдёт в правое полушарие.
Если же посветить на хрустальный шар справа, то «луч» выйдет слева. В этом случае он пойдёт в левое полушарие.
Ну а говоря научным языком, каждый из глаз имеет два поля зрения, изображения которых проецируются на назальную (ближе к носу) и темпоральную (ближе к виску) части сетчатки. Когда изображение поступает слева, то оно проецируется на правую часть сетчатки, откуда оно поступает в правое же полушарие. Когда изображение поступает справа, то оно проецируется на левую часть сетчатки, откуда и поступает в левое же полушарие.
Если человек смотрит на точку прямо перед собой, и ему в это время показать какое-либо изображение слева от этой точки, то сигнал о нём из обоих глаз пойдёт только в правое полушарие; показать справа от точки – сигнал пойдёт в левое полушарие.
Но у людей в состоянии нормы этот сигнал из одного полушария тут же (в долю секунды) переходит и в другое через пресловутую комиссуру – мозолистое тело. А вот у прооперированных людей с расщеплённым мозгом подобного обмена информацией уже не произойдёт – сигнал, попав в одно из полушарий, только там и останется.
Именно этим моментом люди с расщеплённым мозгом и заинтересовали бригаду доктора Сперри.
Послав сигнал исключительно левому полушарию, можно было изучить, как исключительно это полушарие его и обрабатывает.
Поначалу всё шло хорошо. В правом поле зрения (то есть так, чтобы изображение шло только в левое полушарие) посредством тахистоскопа быстро демонстрировали какое-либо изображение. Затем испытуемого просили назвать, что он видел. И, естественно, тот называл.
Первая заминка случилась, когда изображение продемонстрировали в правое полушарие. Человек не смог сказать, что он видел.
Вернее, он сказал, что никакой картинки не видел.
После дополнительного ряда тестов, когда импульс посылался в правое полушарие, испытуемые продолжали твердить, что никакого изображения не видели.
Исследователи уж собирались предположить, что правое полушарие попросту «слепое», что оно не фиксирует визуальные сигналы, но зачем тогда глазной нерв всё же имел своё ответвление в правое полушарие?
Эволюционная нецелесообразность? Не может быть.
«Эволюция» и «целесообразность» – это фактически синонимы.
Тогда исследователи соображают: речевой центр же находится в левом полушарии. Значит, испытуемый в принципе не может назвать, что он видел, поскольку сигнал поступает в правое полушарие, где речевого центра нет.
В таком случае выходило, что правое полушарие не слепое, а скорее немое, безмолвное.
Чтобы проверить, получают ли испытуемые изображение в правое полушарие и распознают ли его, Сперри придумал следующее действие – испытуемому с расщеплённым мозгом завязывали глаза. Затем в правую руку вкладывали карандаш. Он легко распознавал его на ощупь, о чём и заявлял вслух.
Напомним здесь, что правая сторона тела (следовательно, и правая рука) контролируется левым полушарием, и именно в нём же и находится речевой центр.
Когда же карандаш вкладывали в левую руку, и сигнал о нём шёл в «безмолвное» правое полушарие, испытуемый снова не мог сказать, что у него в руке. Он не знал, что вложили ему в левую руку, и не мог назвать предмет.
Но раз правое полушарие всего лишь не может вербально обозначить предъявляемый предмет, то может ли оно дать знать о нём каким-либо другим способом?
Испытуемую с расщеплённым мозгом (домохозяйку из Калифорнии) просят смотреть на точку аккурат по центру экрана тахистоскопа. Затем в правой части экрана мгновенная вспышка (в 1/10 или 2/10 секунды, чтобы барышня не успела перевести взгляд) высвечивает изображение чайной чашки.
Правое поле зрения означает, что сигнал пойдёт в левое полушарие. Туда, где речевой центр. Испытуемая сообщает, что видела чашку.
Её снова просят смотреть на точку в центре экрана. Она смотрит.
На этот раз предъявляемое во вспышке тахистоскопа – изображение ложки.
И предъявляется оно слева от центральной точки. Следовательно, идёт в правое полушарие.
Целиком и полностью.
– Что вы видели сейчас? – спрашивают исследователи.
Женщина отвечает: ничего…
Но исследователи уже готовы к такому ответу. А потому переходят ко второй части процедуры.
Они просят домохозяйку из Калифорнии завести левую руку за экран, где выложен набор разных предметов.
Они просят её наощупь выбрать среди предметов тот самый, который она только что видела.
Испытуемая думает, что речь идёт о чашке, поскольку сознательно «сейчас» она видела только чашку.
Она заводит левую руку за экран и принимается ощупывать ряд предметов.
Почему именно левую руку просили экспериментаторы? Потому что ею, конечно же, руководит правое полушарие. То самое, в которое несколько секунд назад транслировали изображение ложки, информация о которой не поступила в левое полушарие с его речевым центром и в итоге не была осознана.
Испытуемая ощупывает предметы за экраном и в итоге берёт ложку. Берёт её, несмотря на то, что даже не знала, что несколькими секундами раннее ей показывали именно изображение ложки, и была уверена, что достанет чашку.
Сложно для понимания? Верно, не так-то просто всё это понять и усвоить с первого раза.
Потому лучше перечитывать подобные примеры по два-три раза и заодно образно их себе представлять.
Обрисуем для простоты только что описанный эксперимент на более доступном житейском языке.
Женщина сидит перед экраном. Видит, как справа на нём мелькает изображение чайной чашки. Затем исследователи просят её завести левую руку за экран и выбрать оттуда предмет, который она только что видела.
Она заводит туда руку, ощупывает предметы и вынимает ложку…
Она сама удивлена, почему в итоге достала из-за экрана ложку, а не чашку.
Она и понятия не имеет, что ложку ей показали вскоре вслед за чашкой.
Так проще? Нет? Тогда перечитайте ещё раз.
Другой аспект заключался в том, что правое ("безмолвное") полушарие способно дать знать об увиденном не только путём выбора рукой, но и посредством рисования – левая рука, управляемая правым полушарием, прекрасно рисует.
Если найти на "Split brain behavioral experiments", то можно посмотреть, как Майкл Газзанига демонстрирует испытуемому в правом поле зрения (то есть в левое полушарие) изображение молотка. Испытуемый отвечает: молоток. Затем в левом поле зрения (то есть в правое полушарие) демонстрируется пила. Испытуемый говорит, что ничего не увидел. Тогда его просят нарисовать левой рукой (то есть правым полушарием, видевшим пилу), что он сейчас видел. Он рисует пилу. Газзанига спрашивает: что вы только что видели? Испытуемый удивлённо разглядывает им же нарисованную пилу и отвечает: молоток.
– А что Вы нарисовали?
– Пилу…
– Почему?
Испытуемый теряется. Ему остаётся только ответить : я не знаю…
Главное, понять, что люди с расщеплённым мозгом абсолютно нормально всё видят – они не могут лишь дать себе отчёт о тех явлениях, которые были воспринято только правым полушарием (то есть в левом поле зрения).
Представим следующее: в человека с расщеплённым мозгом бросают теннисный мячик. Бросают быстро и слева (чтобы сигнал пошёл в правое полушарие). Он ловко уклонится от летящего мячика. Но когда его спросят, почему он дёрнулся, он не сможет ответить ничего вразумительного – потому что сигнал о броске не поступал в "говорящее" левое полушарие и не был осознан. Реакция на бросок осуществлялась только правым полушарием, которое видело летящий мячик.
Представьте себе всё это немного иначе: вы спокойно сидите на стуле и общаетесь с человеком. Смотрите на него своими двумя глазами и нормально общаетесь. Вдруг вы как-то неловко дёргаетесь и на мгновение заваливаетесь на бок. Вас спрашивают, что случилось, а вы и сами не знаете. Просто что-то вдруг вас пошатнуло… Может, стул шаткий?
С первого раза это всё действительно не так просто понять. Нужно активно использовать воображение, чтобы понять суть всех экспериментов над людьми с расщеплённым мозгом.
Если резюмировать, то Сперри и его студент Газзанига (именно он в последующие годы проделал колоссальную работу в этом направлении) в ходе своих экспериментов установили, что для осознания стимула информация о нём должна обязательно попасть в левое полушарие. Именно там находится речевой центр, из чего следует, что сознание и речь связаны самым непосредственным образом.
Этот принципиальный момент подтверждает постулируемый гением отечественной психологии Выготским процесс развития сознания под воздействием освоения речи у детей. Если мысль не выражена посредством слова (не обязательно вслух, но и достаточно в виде внутренней речи, в качестве размышления «про себя»), то эта мысль остаётся неосознанной.
Когда стимул попадает в правое полушарие и не переходит в левое, он не осознаётся.
В ходе многочисленных экспериментов было установлено, что, несмотря на отсутствие речевого центра, правое полушарие всё же понимает речь и написанные слова.
Испытуемому транслируют в правое полушарие слово «орех». Левой рукой за непрозрачным экраном он наощупь выбирает именно орех.
Экспериментатор:
– Что вы только что видели?
– Ничего, – отвечает испытуемый, держа за экраном в левой руке орех…
Иными словами, правое полушарие понимает речь, но не может отвечать.
Было установлено, что словарный запас, понимаемый правым полушарием, приблизительно соответствует таковому у 10-летнего ребёнка. Но эта эквивалентность ничего не говорит о качестве мышления и понимания правым полушарием. А судя по всему, если окинуть взглядом все исследования людей с расщеплённым мозгом, то качество мышления правого полушария стоит на порядок ниже, чем у того же 10-летнего ребёнка.
По некоторым данным (Траченко, 2001), правое полушарие владеет грамматическими навыками на уровне ребёнка 5 лет.
"Речевым функциям правого полушария присущи черты глубинных структур, соотносимые с онтогенезом (то есть, наиболее ранние этапы речепорождения)" (Леонтьев А.А., "Основы психолингвистики", 1997).
Отдельно предъявленные слова правое полушарие распознаёт много лучше и охотнее, нежели составленные фразы – это ему даётся очень уж плохо.
Простые существительные понимаются им легко и сразу, а вот с абстрактными понятиями уже возникают значительные сложности. Примерно так же дело обстоит и с пониманием глаголов – правое полушарие по неизвестным причинам не реагировало на них. Только на самые простые глаголы типа «смейся» или «иди» была реакция сразу в виде исполнения.
Чуть позже в своих экспериментах Эран Зайдель (Zaidel, 1975) продемонстрировал, что правое полушарие всё же способно понимать и другие, более сложные глаголы, только для этого ему требуется их более длительное предъявление, чем это может быть в эксперименте с тахистоскопом (для этого Зайдель изобрёл специальную Z-линзу – см. Блум, Лейзерсон, Хофстедтер, 1988).
Подробное изучение специализации каждого из полушарий позволяет обобщить результат: если левое полушарие можно назвать вербальным, отвечающим за речевые функции, то конёк правого полушария – пространственно-образное восприятие действительности.
Левое полушарие специализируется на абстрактно-логических конструкциях, осуществляемых на основе речи (что является большей абстракцией, чем слово?). Восприятие действительности левым полушарием осуществляется последовательно, прерывисто (дискретно), упорядоченно, тогда как правое полушарие в силу преобладания образного мышления воспринимает действительность более целостно, схватывая всё в один момент (симультанно) и не выделяя ничего конкретного.
Если на ""Severed Corpus Callosum", то можно посмотреть, как подопытному Газзаниги предъявляют картины художника века Джузеппе Арчимбольдо. Особенность его картин в том, что портреты людей выполнены состоящими из овощей, фруктов, прочей еды или книг. То есть, с одной стороны, мы можем увидеть ворох овощей, а с другой – что они своим совокупным положением образуют лицо человека.
