Оскар Шульц
Соединённые пуповиной
В 1937–1938 учебном году часы обучения немецкому языку сократили наполовину, и напротив русский язык удвоился. Так, к примеру, в пятых классах осталось 4, а в десятых – 2 часа немецкого языка в неделю, русского соответственно 8 и 4 часа. И это в немецкой школе! И никаких сомнений.
На письмо учителей по языку с вопросом о том, по какой программе теперь готовить учеников 10-х классов к экзамену, от инспектора РОНО Молдавского вернулась следующая резолюция:
1. Ввести 2 часа повторения перед экзаменом.
2. В программу экзамена включить полный курс грамматики 5–7 классов.
3. При оценке знаний выпускников принять во внимание результаты за 8 класс.
17 апреля 1938 г.
подпись
(Молдавский)
Уже в этом учебном году в Цюрихталь был направлен учитель Руф Саликов, который вёл на русском языке уроки истории и конституции. В апреле его, единственного русского в педагогическом коллективе, назначили директором средней школы. И это в немецкой школе!
Все ученики Цюрихтальской средней школы явно ощутили значительные изменения, прошедшие за последний год среди учителей, особенно выпускники 10-х классов. Экзамены проводили на русском языке учителя Старо-Крымской средней школы, естественно предъявляя чрезмерные требования к ученикам немецкой школы. Испытание выдержали только 13 выпускников. Это были:
1. Гертруд Аенис;
2. Анна Альберт;
3. Эльза Хуберт;
4. Вилли Кек;
5. Кельберер;
6. Классен;
7. Сара Нойфельд;
8. Вальтер Рапп;
9. Артур Райсвих;
10. Иоганн Соловей;
11. Элла Шмельц;
12. Фрида Шульц;
13. Отто Шремпф.
Саликова не удалось убедить, и он не позволил провести праздничный выпускной вечер. Это был 1938 г., и это были последние школьники, которые смогли здесь окончить десять классов на родном языке. Даже этого было слишком много и слишком заметно.
Брат отца Александр, вынужденный обстоятельствами, покинул свою родную Волынь и в 1937 г. переехал в Среднюю Азию, в Константиновку, которую к тому времени переименовали в Тоболино. Он сообщал о подобном явлении:
5 сентября 1937 г… Меня приняли директором немецкой четырёхклассной школы. Однако ваша многообещающая Константиновка не такая, какой вы её помните. Большинство прежних жителей раскулачили и выслали. Очень мало осталось тех, кто может вас вспомнить. В селе живёт больше казахов и русских, чем немцев, поэтому здесь есть ещё казахская и русская школы. Нас 4 немецких учителя, 270 учеников, которые читают и пишут ещё хуже, чем наши дети Волыни.
29 января 1938 г… все взрослые, дети и учителя говорят на местном диалекте. Один сказал мне: “Вы слишком хорошо говорите на немецком, мы Вас совсем не понимаем”. Другая женщина: “Я могу говорить только по-немецки, я не знаю, что Вы хотите”. Исходя из этого, на уроках у меня возникают огромные трудности.
Новости с родины следующие: “зачистка балласта” среди учителей продолжается. В Геймтале снова арестовали троих, в Барашах ещё несколько человек. Здесь тоже в Степном НКВД арестовало немецкого учителя. Это называется “чисткой”!
21 июня 1938 г. Письмо, полное ужаса:
Наш брат Адольф 30 декабря 1937 г. был арестован, как “враг народа”. Та же участь постигла и кузена Эдуарда Шульц. Оба уничтожены без суда. Брат Ольги Фридрих Дюстерхофт по 58 статье был приговорён к 10 годам и сослан на каторгу в Магадан (северней Полярного круга).
С 1 сентября этого года все немецкие школы в Казахстане переводятся на русский или казахский язык. Это решение правительства и компартии Казахстана. На требование родителей из пострадавших национальных школ о поддержке родного языка, немецкий язык ввели в качестве иностранного. Провели собрания с населением, в том числе и в Тоболино. Люди согласились. Меня перевели учителем немецкого языка в русскую среднюю школу Сары-Агача. Вероятно, это будет настоящим концом!
Уже летом 1938 г. фрау Фризен перевели из Цюрихталя в русскую школу. 10 августа за ней последовала учительница Дора Шрам. А затем, 26 августа, произошло нарушение Конституции – закрытие немецких школ!
Почему отец не связал все эти отдельные факты в непрерывную цепочку? Его младший брат Александр был близок к истине – он догадался о конце немецкой самобытности. Но это был ещё не конец. Как оказалось позже, всё это было только прелюдией, испытанием терпения немцев, особенно тех, кто жил за пределами АССРнП. Самое страшное для немцев в СССР было ещё покрыто мраком, предстояла беспощадная борьба за выживание.
Существует только одно объяснение слепоты отца. Это был внутренний страх, который разрушил его силу воли – страх, что верующие и бывшие приходские учителя будут уничтожены. Так возникло состояние: с одной стороны, целенаправленные меры правительства на ликвидацию всего, что было связано с религией, распад веры отцов на несколько десятков сект, а с другой стороны – материальная поддержка правительством учителей, с новой многообещающей философией о заманчивом зачарованном будущем. В этой ситуации он пытался осознать этот взгляд на мир и научиться подстраивать его под себя.
Он уже крепко вцепился зубами в приманку русской пословицы: “Лес рубят – щепки летят”. Этой пословицей он пытался извинить весь произвол против немцев. Эту точку зрения оправдывает находящееся глубоко в душе старое представление о жизни: “будь подданным власти…”, и всё происходящее может быть Божьим наказанием для отпущения грехов наших.
Вначале кулаками объявили зажиточных крестьян, потом середняков. Затем тех, кто не хотел вступать в колхоз, обозвали кулацкими подпевалами, а потом превратили в “щепки” активную сельскую интеллигенцию и бросили в котёл уничтожения. Так глушилась и прощалась больная совесть, страдающая из-за отмены преподавания на родном языке немецкого меньшинства. Только так, непричастностью, можно было достичь моральной дистанции с этим преступлением.
Даже объявление врагом народа родного брата отца Адольфа, батрака с рождения, было оправдано отцом как “щепка” во время строительства социализма.
Нарушение “Сталинской Конституции”, которая обещала свободу многоязычным народам Советского Союза и поддержку их национальных особенностей, оправдывалось средствами массовой информации как оборонительный шаг в безвыходном положении, направленный против внутренней контрреволюции и атак противника из-за рубежа.
В 1940 г. отец попытался описать своё состояние в то время:
Это были необходимые государственные меры, особенно в то время как на Западе немецкий капитализм в собственной стране праздновал кровавые оргии Гитлера и его банды. Фашистский монстр точил свои когти. Я постараюсь должным образом, иногда приблизительно, описать все самые важные причины и следствия поступков современников – стремящихся вперёд советских граждан. Воспитанные ещё в дореволюционное время, в советское время впавшие в глубокую дремоту и мечтания, они, наконец, проснулись. И ступень за ступенью, год за годом, больше и больше осознают всё сильнее жизнь настоящих советских граждан с Марксистско-Ленинистским мировоззрением, искренне стремящихся к тому, чтобы взлететь.
Таким образом, 26 августа отец прибыл в комиссариат Симферополя для получения назначения. Он должен был ехать в Бахчи-Сарай, преподавать немецкий язык в татарской школе. Этот городок был ему знаком. Это была бывшая резиденция Крымских ханов, старинная и красивая. Превосходный край: дома в листве садов и виноградников, вечнозелёные кипарисы и туи, холмистый ландшафт, ручей и настоящий азиатский базар с грудами овощей и субтропических фруктов.
27 августа он писал брату Александру:
Мне не нужно было много времени для принятия решения, я его принял сразу. У моих детей нет никакого шанса найти себя и осесть среди множества татарских детей. Фриде уже 19, скоро она начнёт искать себе спутника жизни, и мне бы хотелось, чтобы мы все могли ощущать немецкое окружение.
Кроме того, здесь, как и на Волыни, остаётся опасность обвинения в связи немцев с Германией – как говорится, здесь Европа. А там уже давно неспокойно. Тучи сгущаются, и становится всё реальней возможность втягивания Советского Союза в мучительную войну, а тогда мы сразу попадём под перекрёстный огонь.
Поэтому я отклонил это предложение и потребовал увольнения. Смотрю, мне не отказали. Мы с Ольгой приняли решение отправиться поближе к вам, в Ташкент. Времени на то, чтобы заранее найти хорошее место работы, совсем не осталось, но я убеждён, что место для меня найдётся.
Конечно, жаль покидать Крым. Цюрихталь стал для нас вторым домом. Деревня прекрасно расположена, вдали мерцают горы южного Крыма. Незабываемо пышное царство растений, особенно когда цветут абрикосы, фисташки, персики, каштаны, маки поднимают пламя на весенних полях, которое через несколько дней полностью гасится цветущим шалфеем, как будто покрывающим их голубой простынью – это очаровывает меня. Никогда раньше я так ясно не чувствовал в тёплом воздухе запах различных трав, цветов, фруктов и овощей, листьев грецкого ореха, как здесь в Цюрихтале! Этот тонкий аромат так волшебен, что сразу же успокаивает и захватывает – он заманивает в сказочный мир душевного покоя, одновременно усиливая любовь к жизни.
Адью! До скорого свидания!
Твой Эдуард
Теперь всё шло сломя голову: хозяйство нужно было продать, вещи упаковать, в дальнюю дорогу собраться. Куда? Направление было одно – на Восток, в Среднюю Азию или Сибирь. Отец решил “добровольно” переселиться в Среднюю Азию, туда, где они 7 лет жили в ссылке в 1915–1922 гг. Какая едкая ирония судьбы! Вначале им стало горячо под ногами на Волыни, и они вынуждены были покинуть родину. Но и в Крыму произошло тоже самое. Только они прижились, как оказались, в полном смысле слова, стиснуты преднамеренно созданной ситуацией, из которой был только один выход. Итак, в Среднюю Азию, куда в последние годы принудительно переселили большую часть немцев.
11 сентября 1938 г. мы прибыли в Ташкент, отец обратился за назначением в комиссариат, и его сразу же направили в узбекскую школу. Это было весьма необычно и очень его тревожило: школьники не знали ни немецкого, ни русского, он не знал узбекского, представления о дисциплине не имели ни школьники, ни учителя. Не смог он и своих собственных детей определить в русскую школу, потому что все они были переполнены. К тому же, не было ни малейшей перспективы получить приют.
Он согласился на место учителя немецкого языка в русской школе в Чиили, в Кызыл-Ординской области южного Казахстана. Он предпочёл эту среднюю школу, потому что она входила в ведомство железнодорожного комиссариата, а это давало ему те же привилегии, что были у всех, кто работал в этой сфере: жильё, дрова, униформу и раз в год ордер на бесплатный железнодорожный проезд по любому маршруту СССР.
Эти условия, плюс жизнь в райцентре с железнодорожной станцией, были очень выгодны. У семьи была хорошая квартира, отец и старшая дочь имели постоянную работу, дети могли учиться в русской школе. В населённом пункте было радиовещание, которое велось на нескольких языках, клуб с кинопроектором, несколько библиотек, больница, баня и различные платные услуги повседневной необходимости.
Однако были и недостатки. Из дневника:
Во-первых, жалкие окрестности: бесплодная, степная пустыня, песок, пыль. Во-вторых, здесь совсем нет немцев. Это было первый раз в моей жизни, когда я и моя семья вынуждены были жить не в среде немцев. Но с этим ничего нельзя было сделать, мы были вынуждены к этому приспособиться. Может быть, позже удастся найти лучшее место, куда мы сможем спокойно переехать.
3 октября мой первый рабочий день. Школьники были очень приветливы, учились тоже усердно. Приветливо ко мне отнеслись как директор товарищ Гуков, так и коллеги. Поначалу было очень трудно обоим мальчикам – как учиться на русском, так и освободиться от акцента. Было несколько событий, доставивших и смех, и слёзы. В то же время, они добились невообразимого прогресса в русском языке, дела стали налаживаться.
Наша семья снова зажила: завели огород и хозяйство – корова, коза, свинья, куры – дела опять пошли в гору. Потом пришёл 1939 год с Финской войной, который привнёс в повседневную жизнь много уже давно забытых проблем: магазины и прилавки были пусты, все товары повседневного спроса исчезли. Они вынуждены были приучить себя к покупкам через чёрный ход[93], научиться жить с этим хамством, что было не так легко для искренних и скромных людей. А так как у нас ничего не было на обмен, оставалось лишь стоять в длинных очередях за продуктами и товарами, где мать, мой брат и я, как и все дети, должны были стоять друг за другом два-три дня и ночи, и иногда совсем ничего не получить, потому что львиная доля хороших товаров уже давно была распределена по родственникам и знакомым.
Июнь 1939 г.
Серебряная свадьба! На это событие в Чиили приехал брат отца Александр со своей Альмой – младшей сестрой матери, и племянник Рихард Пауц. Незабываемый день! Прошло 25 лет с венчания в Геймтале и свадьбы в Млинках. Но даже те немногие счастливые воспоминания, что у них были, снова и снова расплывались в слезах поминовения родственников, которых пришлось потерять за это время: родители, многие братья и сёстры, собственные дети.
Они обсудили возможность собраться поближе. Рихард хотел переехать из Омска к родственникам в Алма-Ату, которые переселились туда в 1936 г. Он там побывал, и ему понравилось. Отец пообещал съездить туда на следующий год для того, чтобы найти подходящее место работы и подготовить переезд. Александр в это же время должен был посетить немецкие сёла в Киргизии, узнать о возможной работе. Только Эрнст расхваливал своё место жительства – Поволжскую республику – как идеал для немцев и не хотел покидать свою среду обитания.
Действительно, в 1940 г. отец поехал к брату Александру в Сары-Агач. Они посетили Тоболино – бывшую немецкую колонию Константиновка – которую отец покинул 18 лет назад, и где он отбывал ссылку (1915–1922). Он не нашёл никаких признаков могил похороненных здесь детей. Но не только это подействовало на него ошеломляюще. Бывшую богатую немецкую колонию было не узнать: никаких следов церкви, бывшая школа исчезла, занятия проходили в нескольких домах некогда самых богатых колонистов, в деревне в основном стояли маленькие глинобитные дома с плоскими крышами и почти не было деревьев. Было страшно!
Они разыскали старых знакомых. Артур Жоб, который со всей семьёй вернулся в Константиновку с Волыни в 1924 г., рассказал о сопротивлении, которое колонисты Константиновки оказали во время коллективизации, и об ужасных последствиях репрессий. Старый Мизер добавил: “Если вам кто-нибудь скажет, что он не был арестован, не верьте ему. Мы все сидели. И всё равно мы ещё счастливы, потому что остались живы. Большинство оказалось на том свете”.
Оттуда они поехали в Интумак под Алма-Атой. С ними была и Фрида. Отец питал надежду на то, что она может встретить там подходящего жениха. Но и здесь не было немецких поселений. Ссыльные единоличники из Волыни были рассеяны в сотнях деревень среди других народов. Не было никакого смысла менять Чиили на такое ненемецкое окружение, это было бы добровольной ссылкой.
Александр должен был после возвращения домой поехать и осмотреться в Орлово, что в Киргизии. Отец знал с 1916 г., что там находятся 5 старых немецких колоний, когда-то пастор Юстус Юргенсен хотел послать его туда приходским учителем.
После неудачного поиска спутника жизни, дочь Фрида в 1940 г. покинула Чиили и отправилась в АССРнП, к дяде Эрнсту в Энгельс. Здесь она поступила в педагогический техникум.
Затем наступило 22 июня 1941 г. с сокрушительной новостью о вторжении фашистской Германии в Советский Союз! Непостижимо! Как это могло произойти? После подписания Сталиным и Гитлером пакта о ненападении в 1939 г. казалось, будто взаимоотношения между Германией и Советским Союзом урегулировались. И хотя происходило много непонятного, отец оценивал договор положительно. Вначале его родина – западная и восточная Волынь – воссоединились в одну провинцию. И если Балты – эстонцы, латыши и литовцы – добровольно захотели присоединиться к Советскому Союзу, как это было представлено прессой, то это замечательно. Добро пожаловать! Но почему уже в который раз Польшу снова уничтожают как государство? Это же аннексия! Это же вообще не совпадает с нашей мирной политикой?
Запись тех времён:
15 августа 1941 г.
С момента подписания договора (1939) СМИ говорят не только о фашистской Германии, как это было раньше, но и о немецкой нации, рабочем классе и выдающихся личностях в литературе, музыке и науке. Очень ясно ощущалось, что люди отвечают мне, немцу, дружелюбней, чем раньше, по любому случаю пытаются снискать расположение и даже лучше обращаются со мной. Я был наивен и думал, что это повышенное внимание возникло благодаря моему возросшему авторитету как учителя немецкого языка. Я гордился!
Тем не менее, уже следующий день после начала войны принёс ясность и разочарование. Все моментально забыли, что я уважаемый советский гражданин, причислили меня к категории немцев, чей народ напал на Советский Союз, и возложили на меня, хоть и завуалированно, ответственность за это. Такой быстрый переход на другую сторону стал для меня жестоким сюрпризом. Вначале я даже не мог понять, что происходит?
Теперь я выслушивал едкие замечания о капитализме и его стороже фашизме, о кровожадном психопате Гитлере и его банде, что под прикрытием пакта о ненападении 1939 г. подкрались к советской границе и внезапно атаковали. Как будто в длительном молчании были виноваты не советские дипломаты и пресса, а я. Из-за угла я слышал детские крики, в том числе и от своих школьников: “Немец, перец, колбаса – купил лошадь без хвоста…” и другие.
Я пытался представить себе, сколько времени мне предстоит теперь испытывать в школе чёрную неблагодарность и оскорбления? Но я был убеждён, что всё это пройдёт. Не возникало никаких сомнений, что наш советский народ, в конце концов, одержит победу, и ненавистный Гитлеровский фашизм в скором времени будет разбит. И тогда нас снова станут воспринимать как равноправных граждан многонационального Советского Союза.
Одно меня успокаивало – убеждение, что мы правильно поступили, когда покинули Волынь и Крым как возможное поле боевых действий и поселились в глубине страны. Что предстоит теперь немногим немцам, что имели счастье или несчастье ещё оставаться на родине – Волыни? По-прежнему там оставались наши родственники – Никельсы, Лангхансы, многие Дюстерхофты, Цех, и семья брата Адольфа. Для них настало время определить, что лучше: русская “красная звезда” с её уже испытанными гонениями, или чёрная немецкая свастика, что уже заранее бросает на них свою тень.
Трудности, начавшиеся в школе, перекинулись и на семью. Проблемы касались собственных детей. Старший сын Курт в 1941 г. окончил 7-й класс, ему было почти 17. Когда началась война, он принял решение выучиться на тракториста, чтобы позже пойти служить в Красную Армию танкистом. Поэтому в августе он отправился в Республику Поволжских Немцев к сестре, которая закончила учёбу на учителя. В Энгельсе он посетил дядю Эрнста, который в 1935 г. окончил здесь сельскохозяйственный институт, и в настоящее время работал в администрации Республики.
Дядя и старшая сестра решили, что парень должен учиться в Старо-Полтавке. Там его застал указ от 28 августа о выселении немцев Поволжья. Некий сотрудник посоветовал ему: “Парень, как можно скорее возвращайся туда, откуда ты приехал”. Однако он предпочёл остаться с сестрой и разделить её судьбу. Так сложилось, что оба вынуждены были присоединиться к 430 000 немцев Поволжья и подвергнуться переселению.
Любая связь с АССРнП была прервана: никаких писем, никаких телеграмм. Наступил период неизвестности, молчали все: дочь, сын и брат Эрнст. Ещё хуже стало после 9 сентября, когда отец узнал о выселении немцев Поволжья.
Поезда с забитыми вагонами день и ночь катились в восточном направлении мимо станции Чиили. Кроме эвакуированных, в них теперь ехали и немцы из различных кантонов Поволжской республики. Отец разговаривал с ними, спрашивал, что произошло. Они показали ему вырезку из газеты с постановлением Правительства от 28 августа: “…много предателей… переселить всех немцев…”. Никто не мог ему ничего сообщить о его детях.
Следующая запись:
25 сентября.
Я был ещё в постели, когда услышал быстрые шаги входящего и голос Курта, бурно приветствующий маму! Я, как ветер, вскочил с постели, оделся в одно мгновение, а тут уже и Фрида! “Дайте нам с собой что-нибудь поесть!” сказал Курт. Фрида: “Пойдём папа, помоги нам, чтобы мы могли здесь остаться”.
Я поспешил с ними к начальнику поезда. “Он нам поможет!” считала Фрида. Человек вежливо и с готовностью сказал: “Если Вы не немец, то мы освободим Ваших детей, и Вы сможете забрать их с собой”. Так скверно теперь называться немцем! Всё равно, он был очень человечен и пошёл с нами к железнодорожному вокзалу. Он поговорил с начальником милиции: “Очень жаль, но я не уполномочен”. Но он сразу позвонил уполномоченному, находившемуся на станции Туркестан. Ответ: “Это не так быстро, дайте нам время, мы запросим власти”.
Но мы знали, что это означает: те запросят начальство ещё выше, и так далее… Неужели невозможно? Рыдая, я спешу с детьми к их вагону. Мы все безутешны. Я не могу ничего обещать, мы все льём горькие слёзы: “Только не унывайте, мы ещё увидимся!” И к Курту: “Ты мужчина. Поезжай с сестрой, тогда вы вдвоём сможете помочь друг другу”.
Мы с мамой стоим и смотрим на поезд, вслед нашим детям, сколько мы их видим, они нам машут, мы тоже. Поезд исчез. Мама не может успокоиться и душераздирающе плачет. Почему судьба так к нам немилосердна? Мы безобидны, как солнце, а у нас забирают наших детей! Кто виноват в наших несчастьях? Не мы! Нет, ещё раз: мы невиновны!
Через месяц неизвестности, наконец, письмо. Их привезли в Хакасию[94]. Последовал ряд запросов в различные инстанции, к руководителям НКВД, с просьбой позволить детям, которые гостили в АССРнП и были неожиданно перемещены в зону расселения немцев Поволжья, вернуться к своим родителям в Казахстан. Время шло. Ответа не было. Когда от детей пришли новости, что ссыльные получили паспорта с пометкой “…переселены в Красноярский край… выдан на 5 лет”, стало ясно, что в ближайшее время вопрос о скором избавлении не решится.
Отрывок из письма кузену Готфриду:
16 октября 1941 г.
…мы всем своим сердцем желаем, чтобы наша Красная Армия вместе со всем советским народом в скором времени нанесла решающее поражение дерзкому и жестокому врагу человечества, фашистской Германии. Нет никаких сомнений в том, что, несмотря на всё, победа будет за нами.
Когда советский народ несёт тяжёлые потери, не меньшие потери несут и наши советские немцы, которые являются его частью. Только тот должен подвергаться соответствующему наказанию, кто оказался не настоящим советским человеком. Я не знаю, правительство говорит, что среди немцев в Советском Союзе оказались предатели и бесчестные люди, втянувшие за собой всех остальных. Из-за таких враждебных проступков наше советское правительство решило переселить всех немцев из европейской части в азиатскую часть Советского Союза. В любом случае, правительство всегда поступает правильно…
Отец всё ещё был верным новым советским учителем, который верит каждому слову правительства и большевистской партии: “Лес рубят – щепки летят!” Они нашли предателей. Сколько? Они такие же, как и арестованные в 1935–1939 годах? И почему обвиняют всё немецкое меньшинство? Они нарушили конституцию: ликвидировали немецкую автономию, провели конфискацию и принудительное переселение миллиона советских граждан. И это небольшие щепки?
Невиновны только собственные дети и брат Эрнст с семьёй? Все остальные предатели? И это было написано кузену Готфриду, который сам лишь 5 лет назад был лишён имущества и депортирован в Казахстан, потому что не хотел вступать в колхоз.
Ответ кузена:
20 января 1942 г.
…Эдуард, я не могу это понять. Почему всех советских немцев обвинили в предательстве? Неужели мало ещё наших немцев Волыни, ранее обвинённых в тысяче грехов, арестованных, сосланных, расстрелянных? Ты же не будешь утверждать, что все они были виновны. Признайся, что твой брат Адольф, который с рождения батрачил, не мог быть врагом народа. Также и Эдуард дяди Людвига, который с девяти лет рос сиротой, не мог быть враждебно настроен к советскому правительству. За что их тогда приговорили и расстреляли? Или совсем свежий случай, в начале января кузена Августа Ау обвинили в связи с Гитлером и арестовали. Он и писать то не умел, и ты знаешь, что он не мог обидеть даже козявку. И он шпион? Это смешная, непонятная глупость!
По-моему, Советы только ищут стрелочников, на которых можно повесить или всучить любую ошибку, а затем обвинить и расстрелять как врагов с этим балластом. Ты же знаешь поговорку: “Бей своих, чтобы чужие боялись”. И это наводит на нас такой страх, что мы верим во всё, в чём нас лживо уверяют. Ты должен это тщательно обдумать. Ты слишком доверчив. Что касается меня, то я не верю ни одному их слову. Это всё ложь!
Кланяюсь твоей семье. Готфрид
(это письмо было спрятано в пакетике риса и отправлено посылкой, потому что все письма в то время вскрывали и подвергали цензуре)
Вернёмся обратно в школу. Без преувеличения можно сказать, что с начала учебного года война с фронта перебралась и в классы.
Из дневника:
20 января 1942 г.
Какие ужасные, ненормальные условия. Если бы я сам лично не пережил, то ни за что бы в это не поверил. Но это было, и есть по сей день. Невозможно описать всё, что происходит во время занятий: школьники не приветствуют учителя, не сидят на своих местах, ходят по классу, шумят, некоторые болтают, один забыл дома книгу, другой тетрадь, третий перьевую ручку. Домашнее задание не делают или забывают дома, один хочет в туалет, у другого кровь из носа, один чихает, другой кашляет. На доске написана всякая пакость, тряпки нет, мел тоже исчез. Запускают бумажные самолётики, обстреливают других жёваной бумагой из трубок, на каждое замечание смех, издёвки, ухмылки, свист, постукивание, щебетание. И так без конца.
Кто сможет всё это выдержать? После одного такого урока ты морально и физически разбит, сердце болит, нервы натянуты до предела, ты весь дрожишь, готов заплакать, чувствуешь себя беспомощно и не видишь конца этим мучениям. Я пытался говорить с родителями, классными руководителями и даже директором. Созывал классные собрания, мы пытались объяснить, насколько важно во время войны понимать немецкоязычного врага и говорить с ним по-немецки. Никакого успеха! Даже лучшие ученики были втянуты в водоворот протеста и прекратили учиться.
Я был в отчаянии. За 35 лет моей работы ещё не было таких исключительно трудных моментов. В чём спасение? Чрезвычайно трудная и незавидная в наше время роль преподавателя немецкого языка, особенно если этот учитель – немец. Как противодействовать такому открытому нежеланию изучать немецкий язык? Я не знаю. Почему школьники так враждебно настроены по отношению к немецкому языку, почему они отмежевались и так настроены против меня?
Я немцем родился, немцем и умру, но не как враг советского народа. Я с 1919 г. непрерывно изучал от всего сердца и с огромным рвением учение Маркса-Энгельса, Ленина-Сталина. Я немец! Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Эрнст Тельман, Генрих Гейне, Гёте и многие другие тоже были немцами, о них я и учу!
Но почему этих великих немецких мастеров смешали в одном горшке с такими животными, как “Фюрер” и его банда, которые не имеют человеческого облика? Я уже достаточно пострадал безо всякой вины из-за этих чудовищ, и страдаю до сих пор, намного больше, чем русские или кто-либо ещё.
И снова отец забыл связать свои собственные переживания со всеми другими событиями. В это время на киноэкраны вышел фильм «Александр Невский», где немецкие рыцари были разбиты на Чудском озере. В другом фильме бравый солдат Швейк, в третьем – советский солдат Антон Рыбкин игриво боролись с глупыми фашистами. Почти во всех газетах появилась знаменитая работа Ильи Эренбурга «Убей немца…», в которой публицист в качестве мишени для убийства выбрал не агрессоров – фашистов, а в целом выделил всех немцев.
А радио? Сердитый голос по радио не делал никаких различий: агрессор – Германия, немцы – фашисты, фашисты – наши враги, а враг должен быть уничтожен! Как для жителей станции Чиили, так и для школьников не остался незамеченным факт принудительного переселения “немецких предателей” из Поволжской Республики в Сибирь и на Восток. Чему дети в школе должны были больше доверять – немецкому учителю или всеобщей травле? Им всё было ясно: немцы – фашисты и враги!
В это неблагодарное время был только один день, когда отец ощутил себя самым счастливым человеком во всём мире. Был первый понедельник января 1942 г., когда он получил повестку из военкомата. Он был первым учителем из школы, которого призвали на войну, он был старше всех коллег, и они ему завидовали, потому что все их попытки уйти на войну добровольцами отклонялись. Отец был неописуемо горд тем, что именно его знание немецкого языка оказалось на фронте важнее, чем всё остальное. Школьники тоже были шокированы, и один день внимательно слушали своего учителя, они пытались понять, насколько важно сегодня освоить немецкий язык.
Да, дома были слёзы супруги, но чувство, что ты снова нужен государству, чтобы принести пользу, было таким большим, что страх смерти от пуль на фронте сдвинулся и исчез на заднем плане.
Письма брата отца Александра, чей старший сын Эди был призван на военную службу, в это время были пронизаны очень высоким патриотизмом и пафосом:
25 сентября 1939 г.
…Это большая честь – быть красноармейцем, и я горжусь тем, что мой сын служит в Красной Армии!
4 июля 1941 г.
…Он уже готовился в скором времени свидеться с нами, потому что годы его службы были уже позади, но теперь надежда исчезла. Война! Но я горжусь тем, что вижу своего сына нашим защитником… Теперь враги народа только фашисты, но всё приходит к концу, так и фашизм найдёт свой конец. Я больше чем уверен, что Гитлер в этой борьбе потеряет голову. Последнее письмо Эди с фронта было без адреса. Скорее всего, Леонарда тоже призовут на службу, ему уже исполнилось 19.
18 сентября 1941 г.
…Мне пришлось купить облигации (ценные государственные бумаги) на 600 рублей – почти месячная зарплата. Мы ежемесячно жертвуем 1 дневной заработок в счёт Отечественной войны, купили и пожертвовали рубашку, каждый день 3 часа бесплатно работаем на полях, а по воскресеньям – 6 часов, собирая хлопок. И если будет необходимо, и условия потребуют, чтобы я взялся за другую работу, я с преданностью её выполню. Если мне тоже дадут в руки винтовку, я, как и мой Эди, с уверенностью пойду в рядах бойцов бить советских врагов.
Леонард готов уйти в любой час. У меня только одно желание – скорее бы наступила Мировая Революция, и рабочий класс наконец-то толково последовал за русским пролетариатом, тогда Гитлера и его сторонников выгнали бы к чёрту!
Победа будет за нами!
3 января 1942 г.
…Леонарда тоже забрали в армию. Таким образом, два моих сына на фронте защищают Отечество. Если потребуется, и меня призовут, я тоже пойду безо всяких сомнений и буду выполнять свои обязанности.
Только один день радовался отец, считая, что пригодился Отечеству для фронта. Когда он пришёл в военную комендатуру, ему объявили, что он призывается в рабочую колонну (трудовой батальон)[95]. Это был не просто отрезвляющий удар, это был невообразимый, страшный, ошеломляющий удар. Почему он в 51 год, с разбитым здоровьем, привлечён к физической работе, копать рвы лопатой? Неужели это возможно?