Оскар Шульц
Соединённые пуповиной
Вот пример:
В областной отдел образования.
Доклад преподавателя языка Эдуарда Шульц из неполной средней школы Геймталя, Пулинский район.
апрель 1935 г.
1. Биография:
Я родился в крестьянской семье в 1891 г. В 1903 г. окончил иноверческую сельскую школу в Каролинке, в 1907 г. – двухлетнюю школу в Барашах, в 1910 г. – семинарию в Геймтале. С 1910 по 1915 г. был приходским учителем. С 1915 по 1922 г. был в ссылке, с 1923 г. учитель на Волыни. Я первый учитель в Пулинском районе, который без направления поступил на заочное обучение, постоянно занимаюсь самообучением. С 1919 г. читаю Маркса, Энгельса, Ленина. В 1932 г. окончил пединститут в Житомире.
С начала Октябрьской революции и до сих пор я всегда симпатизировал коммунистической партии, всегда стремился следовать за ней и верно служить советскому правительству. Я старался отречься от религиозно-идеалистического взгляда на мир и принять материалистическо-диалектическую идеологию.
Мои дети: старшая дочь комсомолка[86], один сын пионер, другой октябрёнок. Два моих брата и шурин уже несколько лет члены партии. Никто из моих родственников не подвергался экспроприации, ссылке или осуждению. Связей с заграницей нет.
2. Работа:
В последнем учебном году я преподавал немецкий, русский и украинский язык в классах с 5-го по 7-й. Это 35 часов в неделю. Тем не менее, наибольшие трудности возникают не от двойной нагрузки, а от недостатка и отсутствия тетрадей, перьев и чернил для письма, потому что большая часть материала конспектируется школьниками ввиду почти полного отсутствия учебников. Не хватает книг с методической и современной литературой, не хватает наглядных пособий.
Ученики, поступившие к нам в 5-й класс из других школ, плохо подготовлены в немецкой грамматике, украинским и русским языком владеют лишь немногие из них, в основном это польские, украинские и еврейские дети.
3. Дисциплина в школе:
Она всегда на нужной высоте. Этому способствуют педагогические и методические совещания, школьные собрания, социалистические соревнования и школьные стенгазеты, улучшая достигнутое. Посещение школы увеличилось с 91,6 % до 96,5 %. 85 % школьников переведены в следующие классы.
4. Методическая работа:
Каждый 30-й день месяца проводится совещание в присутствии районного методиста. Последние темы: родной язык, пионерская работа, социалистическое соревнование, повышение квалификации учителей, решения партии. Здесь обсуждали общее календарное и учебное расписание.
5. Общественная и всеобщая работа:
Несмотря на учебную нагрузку (35 часов в неделю), я имею следующую дополнительную нагрузку: классное руководство в седьмом классе; школьный секретарь; ответственный за школьную и классную стенгазеты; руководитель литературного кружка в школе и доме колхозника; руководитель атеистического кружка в школе и член отделения атеистической секции; руководитель драмкружка в школе и доме колхозника (поставлено 22 пьесы, в т. ч. 3 пьесы переведены с украинского на немецкий – «Ревизор», «Район» и «Земля просыпается»); член правления крестьянского совета; член культурной секции сельсовета; председатель сельского комитета профсоюза; методист школы по борьбе с неграмотностью; учитель украинского языка в вечерней школе комсомольцев; консультант по немецкому, русскому, украинскому языкам в Геймтальском консультационном пункте техникума заочного обучения.
Также я принимаю активное участие в заседаниях сельсовета, во всех коллективных и бригадных совещаниях.
6. Повышение квалификации:
В целях укрепления своей социалистической позиции, в последнее время я прочитал следующее: Энгельс «Анти Дюринг», Сталин «Проблемы Ленинизма», Ленин «Экономическое содержание народничества», Либкнехт «Парижская революция 1848 г.», Генрих Манн «Верноподданный», Шёнштадт «Выстрел на берегу», Генрих Гейне «Путевые картины», Вейланд «Адериты», Фишер «Секретная мельница», Шарер «Кроты», Фор-Визен «Поместный дворянин», Бехер «Человек, который верил всему», Бомарше «Женитьбы Фигаро», Эмиль Золя «Нана», Наверов «Ташкент – город хлебный», Пушкин «Дубровский», Гомер «Одиссея» и несколько книг на украинском.
Одним словом, работаю без перерывов и выходных. Я разбит, я буквально мёртв, и теперь нуждаюсь в восстановительном лечении. Вместо этого, жизнь стала ещё тяжелее от клеветы, как и прошлой осенью. Наш педколлектив на собрании решил устроить забастовку, потому что нам уже 3 месяца не выплачивают зарплату. Позже наш директор, товарищ Эйхорн, возложил ответственность за это на меня, как будто я был инициатором этого мятежа. Это доставило мне много беспокойства. Мне высказывали тайные угрозы, я часто был в опасности, на грани – “быть или не быть”.
7. Коллеги:
Здесь, как всегда, я работаю, не закрывая глаз, сообщая обо всём открыто, честно и по большевистски. Товарищи Матиаш, Вайсгербер, Бартшке и Скоковская очень мало интересуются осуществлением задач советского учителя, не делают никаких попыток следовать им. Товарищ Слунский хорошо исполняет работу на своём поле деятельности. Директора школы товарища Эйхорна мы часто не видим днями, а иногда даже и неделями. Он мало интересуется тем, что делают его учителя и как учатся школьники. Товарищ Сталин говорит, что работа плохо идёт там, где плохие руководители. Это как раз про нас! Нет книг, тетрадей, бюджета. Нам не хватает директора – руководителя и строгого отца.
8. Самооценка:
О своей работе я должен самокритично сказать, что многим темам я уделяю слишком много времени и даю большую нагрузку, потому что не всегда выбираю правильную методику, а иногда несовершенна и систематизация материала. Поэтому справедливо, что освоение материала школьниками оставляет желать лучшего. Я бы хотел достигнуть лучших результатов.
9. Обязательства:
Я обязуюсь в следующий 1935–1936 учебный год по возможности лучше исполнять свои школьные обязанности и выполнить следующее:
a) Читать периодическую газету DZZ, Литературную газету и журнал «Международная литература».
b) Кроме того, прочитать следующие работы: Карл Маркс «Наёмный труд и капитал», Фридрих Энгельс «Происхождение семьи…», Ленин «Кто враги народа?», речи Сталина, Молотова и других ораторов на 17 партсъезде; Генрих Гейне «Германия», Вилли Бредель «Улица Розенгоф», А. Доде «Тартарен из Тараскона», Максим Горький «Мещане», Кириленко «Аванпост», Фурманов «Чапаев».
c) Один раз в неделю проводить дополнительные занятия после уроков со слабыми учениками 5–6 классов.
d) Уровень знаний родного языка (немецкий) поднять до 90 %, литературы – до 95 %.
e) Ставить пьесу на каждый революционный праздник.
f) Подготовить две антирелигиозные лекции.
g) Два раза в месяц проводить в читальном зале лекции по лучшим художественным работам пролетарской литературы.
h) Принимать активное участие в заседаниях сельсовета и собраниях актива коллективистов.
i) Вербовать пионеров.
j) Посещать родителей учеников раз в квартал.
k) Я буду и дальше прилагать усилия к улучшению своей педагогической подготовки с целью исполнения требований партии.
Подпись
По этому отчёту можно видеть, какое неимоверно большое бремя было взвалено на плечи сельской интеллигенции. Учителя находились под невыносимым давлением, их буквально насиловали. И, чтобы выжить, принуждали изменить своё мировоззрение, прививать в сознание детей и их родителей новую идеологию. Им приставили нож к горлу, заставляя доносить на коллег, а также быть бесчеловечными информаторами.
Слева направо, сверху вниз: Ольга Поль, Мария Грюнке, Альфред Шёнрок – пионервожатый, Мелита Неринг, Рахиль Дюне, Ирма Янке, Фрида Шульц, Ида Куббе, Густав Хазе, Рейнгард Безель, Нуна Мижирицкая, Эльфрида Шёнрок, Лея Эйзенштейн, Галина Грушда, Ханна Мижирицкая и дошкольники Кауль Геральд, Шульц Оскар.
Неосознанно они постепенно превращались в эффективную рабочую команду правящей партии. Это была политика диктатуры – кнут и пряник: сельский учитель зависал между едва терпимой зарплатой и постоянным страхом возможных репрессий. У интеллигенции не было другого выбора, она доказывала свою покорность и была приручена. И этому подчинились учителя, которые уже долгое время колебались между верой отцов и атеизмом, ведь с детства в них отпечаталось правило: “Будь покорен авторитету того, кто имеет власть над тобой”.
Было очень мало времени на то, чтобы к этой установке привыкли новые советские учителя. Скоро начались 1937, 1938 и 1939 годы, когда всех, кто не хотел принимать в этом участие, объявили врагами народа и расстреляли или отправили в ГУЛАГ.
Эта ситуация и растущее чувство, что Волынь снова может попасть в сферу войны (в прессе постоянно обсуждали угрозу немецкого фашизма), побудило отца как можно скорее покинуть родину. Он был убеждён, что его прошлое – то, что он был приходским учителем – большое бедствие, которое может грозить его арестом.
В их разговорах с Ольгой неоднократно всплывал тёплый Ташкент. Но было слишком рискованно пускаться в такое далёкое путешествие без уверенности в получении работы. Он начал искать поблизости: Ландау под Одессой, Минеральные Воды под Пятигорском, Нижняя Добринка и Хуссенбах в АССРнП были готовы принять его. Но РОНО[87] Пулина его не отпускало. Без увольнения было совершенно невозможно уехать, потому что у Ольги не было паспорта, и без трудовой книжки он нигде не мог бы устроиться на работу.
Было написано много запросов в разные инстанции, которые закончились отказом. Один из них:
Председателю
Пулинского РИК[88]
Товарищу Лодде
Заявление
Ваш успокаивающий ответ и отказ моему заявлению от 8 августа не может меня удовлетворить. Я повторяю свою просьбу об увольнении.
Товарищ Лодде! Я знаю, что Партия справедливо заботится о благополучии трудящихся. И товарищ Сталин говорит, что мы должны заботиться о живущих людях.
Итак, по делу. Почему всё это приводит меня в отчаяние?
Я родился в 1891 г., до революции, и ничего не могу поделать с тем, что получил образование в царское время. Я хотел стать учителем. Единственным способом получения образования для сына немецкого крестьянина тогда была Геймтальская семинария. И в 1910 г. я стал приходским учителем. Естественно, я должен был исполнять обязанности кюстера. Сегодня я стыжусь того, что делал это, но это было неизбежно и по-другому невозможно. Но я всегда честно и искренне признавал это перед Партией и Советским правительством.
После Октябрьской революции я сразу отказался исполнять обязанности кюстера, полностью освободился от религии и непрерывного её изучения. Я работаю учителем уже 22 года. Я необратимо связан с Советским правительством и большевистской Партией и служу им уже 18 лет.
Однако, начиная с марта 1932 г. и до сего дня, кто-то пытается совершенно несправедливо и полностью безосновательно обвинить меня в контрреволюционной деятельности и фашизме. Такие несправедливые обвинения и сомнения в высшей степени возбудили мои нервы и привели к нарушению здоровья. Недавно я получил анонимное письмо: “Два врага (Энслау и Фоль) уничтожены, старый кюстер будет следующим”. Разве это не оскорбительно, получать такие угрозы тому, кто честно и искренне борется за Социализм?
Мне абсолютно невозможно продолжать работу в Пулинском районе, и бесполезно дальше меня удерживать.
Поэтому я прошу Вас, товарищ Лодде, срочно меня уволить.
С наилучшими пожеланиями и товарищеским приветом!
10 августа 1935 г.
Эдуард Шульц
Сколько унижения можно увидеть в этом обращении! Отец пишет, что “партия справедливо заботится”, что Сталин “заботится о людях”, что он, как учитель, “искренне борется за Социализм”, “связан с партией большевиков”, от религии “освободился”, и “стыдится” тем, что раньше был кюстером. Он знал, что только это лицемерие принесёт успех, и поэтому унижался и притворялся.
Наконец, 17 августа отец получил увольнение. Теперь, когда трудовая книжка была у него на руках, он мог получить паспорт для жены. Радость! Эйфория!
Ответы на его срочные телеграммы со всех четырёх ранее согласованных мест оказались неутешительны: “место уже занято”. И что теперь? Что делать?
19 августа он отправился в Крым, в Цюрихталь. Это была одна из первых девяти немецких колоний, основанных в 1804 г. Там была немецкая средняя школа, где могли учиться все 3 ребёнка. Об этом поселении отец знал с 1909 г. из частых, очень воодушевлённых рассказов любимого директора семинарии Грюндстрема, который с 1901 по 1908 г. был там пастором большого Цюрихтальского прихода, преемником Лоцкого. Отец смог на самом деле убедиться, насколько роскошно поселение и его окрестности.
После разговора директор школы товарищ Фризен согласился его принять, и отец получил назначение от РОНО. Он поспешил обратно в Геймталь и позже признавался: “Мне было тяжело, да и сегодня ещё тяжело, покидать родину, я проливал горькие слёзы по этому поводу. Но я был вынужден принять это решение. Потому что, если бы я остался на родине, то всё могло закончиться так, как с моим коллегой Энслау, или ещё страшнее – как с Шеве. Я покинул мою Волынь, но я сохранил её в своём сердце, чтобы навечно занести в свои записки!”
Классы с 1-го по 4-й.
Второй ряд сверху: в центре – Артур Ланге, пионервожатый; по правую руку от него Оскар Шульц; третий слева – Курт Шульц.
В центре фото – Фоль Хильдегард, учительница вторых классов.
Внизу в центре – учитель нулевого класса Штрошерер.
8. Новый немецкий советский учитель
Цюрихталь. Эта колония была основана в 1804 г. 49 семьями переселенцев из Швейцарии. Позже добавились Баденцы и Вюртембергцы, и язык колонистов стал развиваться в швабском направлении. Поселение расположилось в долине, между склоном высотой 40–45 метров и речушкой Мокрый Индол. Мягкий климат, упорный труд и предприимчивость новых поселенцев, а также привилегии, предоставленные правительством, привели к высокому достатку колонистов.
Здесь был основан большой протестантский приход для всей Крымской колонии, и построена церковь из известняка. Это и выгодное географическое положение привели к тому, что Цюрихталь получил в Крыму главную роль среди немецких колоний. Позже здесь возвели большое школьное здание, в котором до 1938 г. находилась немецкая средняя школа с интернатом.
В 1935–1938 гг. школе принадлежали: главное здание, ранее построенная 2-х летняя школа, бывший пасторат, жильё кюстера, два дома на четыре семьи для учителей. Для обеспечения школьников в интернате школа имела большое хозяйство – помимо сада, огорода и виноградника, около 140 гектаров земли, соответствующие сельхозпостройки, сельхозтехнику (тракторы, молотилку, локомобиль[89] и оборудование), собственный домашний скот (лошади, свиньи, крупный рогатый скот, овцы, куры) и персонал, необходимый для работы.
В деревне была только одна дорога, которая извивалась вдоль откоса латинской буквой “S” и с обеих сторон была плотно застроена. С холма, в ясную погоду, на 180° вокруг можно было увидеть более 30 поселений, и даже Сиваш[90]. В южном направлении возвышались Крымские горы, как будто под тонкой голубой вуалью, красивое зрелище.
Отец получил жильё в прежнем доме кюстера, что стоял напротив бывшего пастората. Он преподавал немецкий язык и литературу в старших классах. Позже он так определил свои первые ощущения от Цюрихталя:
Поначалу мне совсем не понравилось в Крыму. Из-за постоянных ветров, что с ноября и до конца апреля мокро и холодно дули почти непрерывно. Из-за поздней весны, что лишь к 1 мая становилась по-настоящему солнечной и тёплой. Из-за грязных дорог, потому что, хотя и был выложен каменный тротуар, вы постоянно снова оказывались в липкой глине, что насилу смывалась с обуви. Сказывалась и первоначальная недоброжелательность жителей Цюрихталя, трудности, связанные с обучением школьников литературному немецкому языку. Как родители, так и дети, были просто подавлены своим родным языком – крымско-швейцарско-швабским диалектом. Возможно, влюблены в него, и фанатично хотели его сохранить. Мои усилия приносили мало успехов.
Со временем я привык ко всему, кроме последнего. Я был как раз учителем немецкого языка, и поэтому обязан был продвигать литературный немецкий язык. Несчастье крымских швабов в том, что они постоянно путают и меняют местами D и T, B и P, G и K. И против этого не помогает никакая борьба. Большинство учителей говорит на своём диалекте не только между собой, но и с учениками. Исключением была фрау Фризен, которая вела немецкий язык в 5 классе.
На Волыни всё было совершенно по-другому. Крестьяне всегда стремились с пастором и приходским учителем разговаривать на литературном немецком языке и детей учили поступать также. Естественно, немцы Волыни создали свою собственную разговорную речь, которая была очень неграмотна. Они особенно путали mir – mich, dir – dich, были большие трудности с G и J, но они беспокоились о том, чтобы это исправить.
Крымские немцы противились литературному немецкому языку. Они поступали согласно поговорке: “Волк меняет шкуру, но не нрав”. Ученики смеялись между собой над тем, кто пытался говорить на литературном немецком. Поэтому мне пришлось эту битву перенести и в собственный дом, так как наши дети через несколько месяцев незаметно переняли диалект сверстников.
За годы после революции и коллективизации сформировались непростые взаимоотношения между учителями и населением. Все крестьяне в Цюрихтале были довольно зажиточными. Многие поддерживали царское правительство, белых и войска Антанты, оккупировавшие Крым. После освобождения полуострова, немецкие колонии затопили жестокие волны мести нового красного правительства. Многие колонисты бежали за границу, ещё больше были признаны врагами и уничтожены большевиками. В годы раскулачивания и последующей коллективизации учителя были сильно перегружены этой неблагодарной работой: участвовали в проведении экспроприации, вели протоколы, выступали свидетелями, обмеривали и делили землю и многое другое. Немало крестьян сопротивлялись коллективизации, были обвинены, арестованы и высланы. В деревне остались не только воспоминания, но и живые свидетели, родственники осуждённых. Они сохранили ненависть к учителям, передали её детям и перенесли на совершенно невиновных новоприбывших.
Записи отца:
Классовая борьба продолжалась, неосознанно можно было оказаться связанным с вероломными людьми и непреднамеренно поставленным в неудобное положение. Лично я вёл себя очень нейтрально, почти ни с кем не имел дела, а в крайнем случае лишь настолько, насколько это было необходимо. Колхозники тоже не искали с нами дружбы. Тем не менее, я был обязан проводить разъяснительную работу в овощной бригаде. Там я узнал, что нынешним возбудителем ненависти к сельской интеллигенции был учитель Б., причиной люди назвали его неизменную бестактность и острую критику. Снова и снова на сельских собраниях он пытался связать сегодняшние неудачи в хозяйстве с контрреволюционными событиями 1918 г., даже высказывал замаскированные угрозы. Поэтому и все другие учителя, в том числе и я, не имели никакого авторитета. Люди неприкрыто проявляли свою недоброжелательность и злорадство до 1937 г., до первых арестов, начавшихся среди учителей.
Преподаватели в школе:
Генрих Фризен – директор до 1937 г., он вёл географию, после него – Морман; Альберт Бек – преподавал историю до 1937 г., потом – Руф Саликов; Георг Цёнер и Вальдемар Фельзингер – естествознание и химия; Марта Фризен – в 5 и 6, Эдуард Шульц – в старших классах вели немецкий и литературу; Дитрих Хильдебранд и Августа Фуст – математика и физика; Фридрих Вальтер – математика; Густав Фуст и Артур Верник – русский язык; Рональд Миссаль – черчение и физкультура; в младших классах вели уроки Генрих Ландис, Эмиль Лорер, Бенжамин Кайзер и Дора Шрам; к учительскому коллективу относились ещё пионервожатый Якоб Манн и агроном Эмиль Гуссен.
Взаимоотношения среди учителей были хорошими и дружелюбными, кроме Б., который держал себя как напыщенный честолюбец. Однако эта дружба была связана только со школой. Близких контактов никто не пытался завязать, потому что всегда тлел страх, что за непонятные слова тебя будут подозревать и обвинять во всевозможных грехах.
Но время покажет. Постепенно я привык к постоянным трудностям с языком. Затем появились новые осложнения. Методист РОНО Каймакова потребовала, чтобы диктанты и сочинения были не чисто литературными, а обогащёнными современными политическими темами. Это было адресовано руководителю учебной части Б., он немедленно установил постоянный контроль.
Я тщетно пытался упростить для школьников тяжёлые, как свинец, с бесконечно длинными предложениями, часто непонятные даже для меня высказывания классиков – Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Мне неизвестно, в какой мере советская педагогика и методология опережают буржуазную, но я считаю, что это ложный путь. Ученик должен понимать, что он пишет, и это понимание переносить на бумагу, а не зубрить политические доктрины. Так возникли непреодолимые конфликты с Б., который меня постоянно терроризировал на основании этого. Ему даже удалось очернить меня как анти марксиста на районной учительской конференции в Феодосии. Это вызвало у меня невыносимое беспокойство и тревогу.
Сообщение в районной газете в переводе отца с русского:
«Для хорошего усвоения»
В Цюрихтале находится единственная немецкая средняя школа в Старо-Крымском районе, считающаяся образцовой школой в Крыму. Она также обслуживает немецкие деревни соседних районов. Для этого в школе устроен большой интернат, где ученики за 30 рублей в месяц обеспечиваются жильём, спальным местом, довольствием и др. Но за это школьники интерната должны один летний месяц отработать в школьном хозяйстве, помогая со сбором урожая.
Соответственно, школа укомплектована квалифицированными учителями, в основном участвующими в социалистическом соревновании, передающими школьникам наилучшие знания и воспитывающими их в коммунистическом духе. Также проводится успешная борьба за хорошее усвоение правописания как на родном, так и на русском языке. Преподавателям языка удалось мобилизовать школьников на борьбу за безошибочные письменные работы.
Наилучшие результаты показали ученики: Лютер Хильдеберт, Кристина Альберт и Герда Байш. Цели писать без ошибок достигли Мария Эпп и Текла Хааб, которые могут служить примером для других школьников. Наша задача состоит в том, чтобы побудить других к достижению таких успехов в учёбе.
Только тогда мы справимся с задачей, которую Коммунистическая партия справедливо поставила перед советской школой, когда учителя подготовят квалифицированные кадры. Эти новые специалисты и руководители должны быть в состоянии успешно решить задачу строительства нового бесклассового общества.
Март 1937 г.
Эдуард Шульц
Содержание этой статьи является доказательством того, что учителя, особенно мой отец, постоянно находились под политическим давлением. Они были вынуждены регулярно повторять публичные признания в своей лояльности к коммунистической идеологии. В статье встречаются напыщенные выражения: “новые специалисты”, “руководители”, “строительство нового бесклассового общества”.
Жизнь в 1936–1938 гг. была терпимой. Зарплата отца составляла около 1000 рублей в месяц, половины этого хватало на экономное проживание семьи. В селе была пекарня, где по низкой цене всегда можно было купить свежий душистый хлеб. На интернатской кухне дети ежедневно получали недорогой вкусный обед из 3-х блюд, с обязательными Крымскими кнеплями[91] с жареной свининой.
В магазине имелись все значимые товары для повседневных нужд. Дефицитные товары, такие как одежда, ткани и обувь, можно было купить в райцентре или в городе Феодосии, куда ежедневно ходил автобус. Держали небольшое хозяйство: корова, телёнок, коза, свинья, куры и гуси. В результате семья никогда так обеспечено не жила, как в Цюрихтале. Все члены семьи сохранили в памяти лишь хорошие воспоминания, описывая своё житьё в Крыму как лучший период своей жизни. Отец много времени уделял литературному кружку и своему хобби – драмкружку. На сцене Цюрихталя он поставил такие большие постановки как «Ревизор», «Тётка Чарлея» и другие.
В 1937–1938 гг. у него добавилось ещё одно хобби под названием “Сталинская Конституция”. Он тщательно изучил каждую статью, параграф, пункт, многое знал наизусть. Он был полностью очарован торжественными, важными для него и уже давно искупленными словами: свобода вероисповедания, свободное развитие всех народов. Он бесконечно выступал перед “своей” овощной бригадой, в клубе и перед учениками, с энтузиазмом, идущим из сердца, декларируя новый Основной закон. Он был похож на маленького ребёнка, поверившего в сказочные чудеса. Влюблённый в эту Конституцию, он был ослеплён красивыми словами!
Слева направо.
Стоят: Якоб Манн, Марта Фризен, Дора Шрам (моя учительница в 1938 г.), Роланд Миссаль, Вальдемар Фельзингер, Генрих Ландиз, Фридрих Вальтер.
Сидят: Артур Верник, Эмиль Лорер, Руф Саликов, Эдуард Шульц, Августа Фуст, Густав Фуст.
Отсутствуют: Бенджамин Кайзер и Морман.
Когда в продаже появились грампластинки с речью товарища Сталина о принятии Конституции в Верховном Совете СССР, он немедленно купил патефон за 235 рублей и все 20 записей. Потом отец садился за стол, и мы должны были слушать голос Сталина. До сего дня в памяти осталось, что фактически текст занимал лишь четверть записи, всё остальное были громкие и продолжительные аплодисменты и бесконечные возгласы, как взывание к святым: “Да здравствует товарищ Сталин! Ура! Приветствуем! Слава Вождю, корифею!” и другие, что звучали как обожествление живущего человека. Нам, детям, уже после второй пластинки становилось скучно, мы уставали, поэтому использовали всё своё мастерство, чтобы избежать этого наказания.
Отец же напротив ощущал себя на высоте. Он не сомневался в достоверности проходивших тогда эффектных показательных процессах над Бухариным, Зиновьевым и многими другими. Многообещающие заявления Конституции приспособили советским гражданам как шоры, которые скрывали от них правду, были ширмой, прикрывающей ужасы повседневной жизни.
А потом наступил крах. Из дневника:
Совершенно неожиданно, 24 августа 1938 г., директор школы товарищ Саликов вызвал нас всех и зачитал краткое уведомление РОНО. В нём было сказано, что все учителя Цюрихтальской школы передаются в распоряжение наркомата Крымской АССР. Никаких пояснений не было. Саликов тоже не мог (или не хотел?) ничего сказать.
25-го, без каких-либо комментариев, мы получили в РОНО наши личные дела и отправились в Симферополь[92]. Там мы встретили очередь немецких учителей из других районов с похожими вопросами. Растерянные и подавленные, мы узнали, что в Советском Союзе больше не будет немецких школ за пределами АССРнП. Политический фон был перед нами закрыт. Среди коллег прозвучало мнение, что ликвидация обучения на немецком языке связана с плохой международной обстановкой и агрессивной политикой нацистской Германии: на самом деле, империалистическая война уже началась. Вероятно, советское правительство вынуждено было принять такие меры. Все надеялись, что это, скорее всего, временные меры. Население молчит, средства массовой информации – тоже. С этой гипотезой согласились все пострадавшие коллеги.
То, что отмена обучения немецких детей на родном языке противоречит недавно принятой Конституции СССР и является актом русификации, никто не упомянул. Сегодня можно задать справедливый вопрос – кто посмел бы в тот страшный год высказать другое мнение?
Все эти учителя знали, что в это ведомство они приглашены не на совещание, а только на ознакомление с принятым решением. Тем не менее, среди них были и такие, кого, как и многих других немецких коллег, заклеймили “врагами народа” и тому подобное и уничтожили.
Непонятно, как мог отец – до тех пор усердный защитник немецкой самобытности – согласиться с отменой обучения на немецком языке, написать, что акция была “совершенно неожиданной” и расценить её как “временную меру”? Почему действия Советов, направленные против своей этнической группы (около миллиона немцев), против родного языка, он оценил как отдельные, не связанные с другими делами правительства и партии?
Всё довольно очевидно. Вначале божественную веру отцов отделили от немецкой самобытности и всё направили на её искоренение. К этому времени все без исключения немецкие пасторы, кюстеры, проповедники, многие благочестивые верующие были вырваны из почвы своих общин, из немецкого народа, сосланы или уничтожены. Церкви были давно закрыты, кресты снесены, колокольни демонтированы, а здания перестроены в клубы, зернохранилища, мастерские или полностью разрушены, как это случилось в 1937 г. с церковью в Геймтале. Затем была предпринята радикальная мера по отделению немцев от родного языка. Первый вопиющий сигнал был уже в 1934 г., когда в Геймтале в огонь полетели немецкие книги с работами всемирно известных классиков из церковной и семинарской библиотеки. Отец спас тогда несколько сотен томов. Разве это варварство не было направлено против немецкой самобытности?
Зимой 1934–1935 гг. в Геймталь, старую чисто немецкую колонию, привезли на постоянное место жительства первые 20 украинских семей, разместив их в пустующих домах сосланных кулаков и их приспешников. Разве это не доказательство заранее продуманной акции?
Брат отца Александр писал:
16 декабря 1935 г… Ты правильно сделал, что покинул Волынь. Вскоре после твоего отъезда почти все служащие немцы района были уволены с руководящих должностей. Немецкий Пулинский район реорганизован в украинский Красноармейский район.
Летом большая комиссия из Киева инспектировала все школы в нашем районе, уволили 35 немецких учителей, сменили большинство директоров. Мне тоже пришлось покинуть Ноймановку.
…наш брат Адольф достиг большого прогресса, ему всё-таки удалось окончить партшколу. Трудно поверить, но это факт! Он хотел стать директором школы, но, как ты видишь, в данный момент это невозможно.
5 ноября 1936 г… В сентябре немцев выселили из Ноймановки. Так как в 6–7 классах осталось лишь 3–4 ученика, их закрыли. Теперь мои мальчики Эди и Леонард сидят дома без школы.
Последнее сообщение от брата Адольфа было о том, что он председатель в колхозе «Калинин» в Старо-Александровке Черняховского района.
Всех, кто до сих пор не вступил в колхоз, переселили в Казахстан. Из наших родственников это кузены Готфрид, Эмиль, Эдуард, Густав Шульц, Август Ау. В том числе, со стороны отца – Альвина Шульц со своими замужними дочерями и многие другие.
26 июля 1937 г… В школе снова проводились “чистки”, многих арестовали. Большинство немецких школ сократили до 4-х классов. Здесь немецкой самобытности пришёл конец. Я должен найти способ уехать отсюда. Куда? Этого я ещё не знаю. Возможно, в Константиновку под Ташкентом, которую вы нам всегда так настойчиво расхваливали.
В 1937 г. волна арестов достигла сельской интеллигенции Цюрихталя. Весной НКВД арестовало учителя математики Хильдебранда, а его жену уволили из учителей. В июле арестовали директора школы Фризена, его судьба осталась для всех неизвестной. Вместе с ним арестовали агронома Гуссена и завхоза Наваковского. Летом Бека вначале исключили из комсомола, а позже также арестовали. Вскоре мы узнали, что он покончил с собой в тюрьме. В конце мая 1938 г. арестовали учителя Фуста, в августе – Верника. Почти половина учителей старших классов исчезла за год.