Ольга Васильевна Чемерская
Проклятие старой усадьбы
Со слов мамы он узнал: Алла впала в депрессию. Обмолвилась во время телефонного разговора. Но Сергей не подозревал, что всё так плохо!
– Юрочка… ты… вернулся? – сквозь слёзы промолвила Алла.
Раньше он никогда не видел её без макияжа. Красилась она ещё в студенчестве ярко. Даже сейчас узнавание приходило с трудом. На вопрос, зачем она так ярко красится, Алла шутя отвечала: «Плохое зрение и слишком светлые ресницы! И брови. Ненакрашенной я вижу себя бледной молью. Гражданка НИКТО. Юрочка меня как увидит, сразу разлюбит!», – вспоминал Сергей и молчал.
«Нет, рано или поздно она узнает, что я не Юрий. Но сейчас…».
Три дня от города не отступал тайфун. И все три дня Сергей наблюдал, как оживает, как крепнет его прежняя любовь в заботах об этой женщине…
И он принял решение остаться.
На четвертый день в небе появилось солнце, и вода начала потихоньку отступать. А ещё через неделю он стоял у кровати матери в больнице.
– Прости, мама. Раньше не мог. Тайфун помешал мне добраться до больницы сразу по приезду. И ещё раз прости. Возможно, я тебя в скором времени разочарую....
– Сереженька, это мне, дyре, впору просить у всех Вас прощение. Но сейчас нужно позаботится не обо мне… Я, конечно, попросила Зину из соседнего дома приглядывать за невесткой, но боюсь сейчас… я даже не знаю, накормлена Аллочка или нет! Что с ней? Она совсем плоха стала после смерти Юрочки. Постарела, осунулась. А была такой хорошенькой. Всем старуха нагадила… А самой хоть бы что! Виноватая я. По собственной глупости потеряла семью! Нет мне никакого прощения! – в голос заревела пожилая женщина.
Сергей получил на руки выписку, и они с матерью поехали к невестке. Алла всё ещё была слаба, но улыбалась. Она скоро поправится. Всё в порядке. И он знал почему…
– Мама, она сама всё поймёт. А нет… я уже на всё согласен. Даже отказаться от самого себя!
Хочу поесть в ресторане
Мама всегда отличалась необыкновенной скромностью. Её обычными фразами были: «мне ничего не нужно», «не стоит беспокоиться», «не суетись, сынок». Даже теперь, когда Богдан подозревал самое худшее.
Ещё лет десять назад Богдан не мог ей ничего особенного предложить: сам еле стоял на ногах. Теперь он готов положить мир у её ног. А мама только отводила рукой:
– Вот, жива, и ничего мне больше не надобно!
– Мама, давай ко мне переедешь? Там и Варя, и Сашка рядом… всё веселее и присмотрят за тобой…
– Что я безрукая какая, за мной приглядывать? Хожу сама. Кашу сварить могу… Пока справляюсь, буду у себя жить. Не хочу быть в тягость тебе и жене твоей. Она вон какая хорошая! А стану я под ногами болтаться. так…
– Мама, ну что такое говоришь. Обидно прям…
Богдан привез маму домой из больницы, разгрузил пакет с продуктами, аккуратно разложив всё по полкам холодильника. Рассказал, как принимать лекарства, выписанные доктором, и, обняв, вышел за дверь.
Они виделись почти каждый день. Мама не жаловалась, но Богдан замечал, когда она незаметно постанывала или украдкой хваталась за бок. Он был хорошим, заботливым сыном, как что – тут же вёз маму к доктору. Не дай Бог проворонить что-то серьёзное, а потом переживать об упущенных возможностях.
Правда, последний год доктор был немногословен и однажды сказал кощунственную вещь. Сказал, что мало чем может помочь. Старость практически не лечится.
Мама родила Богдана поздно: в сорок три. Именно тогда она поняла, что выйти замуж уже не суждено, и «нагуляла» себе ребёночка. Нагло так: подошла к парню на танцплощадке и сказала: «Хочу родить от тебя сына. Ты мне подходишь». Она всегда считала себя страшненькой, и Богдан искренне не понимал, почему мама так говорит? Для него она – красавица.
Сын предполагал, что мама была слишком застенчива, чтобы дружить, но мамины подруги уверяли обратное. Говорили, что королевишной ходила да ковырялась слишком долго. Вот и осталась ни с чем.
Королевишна так королевишна! Всё равно она самая, самая!
Так и растила сына одна, отдавая долгожданному ребёнку всю свою любовь и заботу. Бывало, что жила впроголодь, но у ребёнка всегда на столе была котлетка и яблоко, новые брючки и чистенькие отглаженные рубашечки. Она не путешествовала дальше своего города, не носила золото и даже от норковой шубы отказалась год назад, хоть сын умалял позволить ему её купить.
Какая же королевишна!
Он хотел хоть как-то отблагодарить мать. Дать ей всё самое лучшее. Но кроме каких-то банальных мелочей она ничего не просила и не принимала: «Слава Богу, одета, обута, накормлена. На улице с протянутой рукой не стою, а значит, всё просто отлично! Наградил меня Господь сынком, дай Бог каждому!», – с любовью повторяла его мама.
Богдан немного обижался даже, но мама всегда была такой. Из двух вещей выбирала, что подешевше. Пенсию получала мизерную: даже на гpoб не скопить, поэтому старалась как можно меньше тратить.
– Зачем мне в семьдесят с гаком такие роскошества?
Вздохнул Богдан, очередной раз получив отворот-поворот, сел в дорогой автомобиль и поехал на работу, лишь поздно вечером вернувшись домой.
– Мама, спокойной ночи….
– …Спокойной ночи, сынок, – выдохнула она и повесила трубку.
Уснул мужчина поздно. Работал с бумагами, с сынишкой поиграл и только ближе к часу ночи лёг спать. Снился Богдану сон: мама его, нарядная, молодая, стоит на зелёной поляне, усыпанной яркими цветами, и улыбается. Подходит к ней Богдан, а мама ему говорит: «Сядем на скамейку, разговор есть. Я долго думала: чем ты можешь меня порадовать, угодить старухе. И придумала: своди меня в ресторан! Я же за всю жизнь ни разу в ресторане не была! Чтобы на столе и красная икорка была, и чёрная… котлета по-киевски. Вино дорогое, настоящее… Пригласи только самых близких друзей. Родни то у нас нет. Но вот соседка моя… и доктор. Очень хороший человек. Антошка. Антон Дмитриевич из соседнего подъезда. Знаешь его? Он меня любил… И пусть весело будет.
Проснулся Богдан от беспокойства. Никогда мама ничего не просила… и кинулся к телефону. А в телефоне лишь долгие гудки…
Как и просила мама во сне, заказал Богдан поминки в ресторане. Собралась хорошая компания. Шутили и смеялись сквозь слёзы. Стол был богатый… а в конце вечера в подарок от ресторана в зал внесли торт со свечками.
– У вас же день рождения сегодня? – спросил официант. – Сколько имениннику? – спросил он, показывая на пустой стул, где напротив стояло блюдо, наполненное едой и бокал вина.
– А как вы угадали? Имениннице семьдесят пять сегодня. Угощайтесь, – сказал Богдан и отрезал кусок торта официанту. Тот, обескураженный, но явно довольный, принял торт и, откланявшись ушёл.
Покидая зал, Богдан последний раз взглянул на мамино место – полкусочка семги было съедено, надкушена «котлета по-киевски» и вина в бокале сильно поубавилось… Богдан улыбнулся и вышел из ресторана довольный.
Родненькие мои носки
Анфиса и Матвей прожили долгую совместную жизнь, почти тридцать лет, душа в душу. Нажили троих детей, добра всякого и до сих пор были вместе.
Дети разъехались кто куда, и куковали супруги денно и ношно в своём доме вдвоём. Садили картошку и свёклу, делали вкусные бутерброды с колбасой и зелёным салатом, ходили в магазин и за грибами, бывало. Ничего необычного. И даже общались они – как обычные супруги.
– Я режу батон, а ты колбаску ломтиками нарежь, бутерброды сварганим, – просила она, но тут же обрывала: – Ну что это? Это ломтики? Какие же это ломтики, это ломти! Вот посмотри: вот так резать нужно! – ворчала жена.
– Что же это такое! – ворчала она в другой раз. – Я просила не вешать свои рубашки на мои платья! Двести раз повторила!
Или…
– Ты опять промазал? Что это за лужа? Как можно не попасть молоком в кружку! А носки… опять носки под диваном? Тридцать лет одно и тоже! Одно и тоже!
Анфиса ворчала каждый день. Ну баба же!
Муж ухмылялся и чаще отмалчивался. «Пусть ворчливая, но моя. Самая красивая, самая хозяйственная, самая самая…».
В один будний день его не стало. Всё произошло неожиданно и абсолютно нелепо. Тромб во сне оторвался.
Анфиса долго ходила сама не в себе, пытаясь смириться с ситуацией, но не могла. Утром шла из магазина, несла сумку с продуктами и сетовала:
– Тяжело. Где же Матвей? Чёрт побери, – говорила она и тут же замолкла. Неожиданно на неё свалилось так много дел! Пол не пылесошен, квитки не оплачены, а скоро картошку капать. Анфиса поняла, что много чего не замечала. Это многое делал её Матвей, а ей доставались небольшие крохи – ну, шарф свяжет, ну борщ сварганит или пирожки.
Только теперь есть всё это некому. Сядет, руки опустит и сидит в прострации… полчаса, час. Раз в неделю уборка. Не в радость всё. И зачем? Она поняла, что муж у неё был просто идеальным! И поговорить можно было, и пожаловаться. Работящий. Тянул лямку, избавляя её от многих, с первого взгляда незаметных, но рутинных и нужных дел.
После похорон она практически ничего не сдвинула с места. Все вещи мужа: инструменты, запчасти и мелочевка всякая, что хранились у мужа в гараже, оказались аккуратно лежащими все на своих местах. Брюки и рубашки были в отличном состоянии, и только самое необходимое.
Одежду эту очень быстро разобрали старички из их подъезда. Гараж продал сын. И больше ничего не осталось, только фотографии и несколько памятных вещиц.
Анфиса набрала ведро с водой и встала на колени. Она мыла пол, ползая на карачках, потому что совершенно не верила в швабры. «Шваброй, только грязь с места на место гонять можно», – частенько говорила она мужу, который настаивал на покупке швабры.
Она залезла рукой с тряпкой под диван и, замахнувшись поглубже, вывела на свет божий носки. Мужнины чёрные носки.
Анфиса вскрикнула легонько и немедленно раскисла. Взяла носки обоими руками и, поднеся к губам, заплакала. Горько и открыто:
– Родненькие… – громко, во всю широту своей души!
Она просидела на полу с носками у сердца почти два часа, а потом домыла полы и ушла с тяжёлым сердцем на кухню. Нужно было выкинуть еду. Ей никак не удавалась приспособиться. Анфиса готовила как обычно, но есть всё это было некому. Продукты портились, и она очень расстраивалась. В итоге решила и вовсе не готовить. Проголодается, съест ломоть хлеба с колбасой, вот и сыта.
В наступившую субботу она, как всегда, мыла полы. Запустила руку под диван и вновь, как по волшебству, вытащила из пыльной темноты носки!
Сердце так и сжалось в ком. Боль в душе не утихала, и Анфиса, не понимая, откуда они берутся и как на них реагировать, разразилась ворчаньем:
– Да, да… да что же такое! Это никогда не кончится! Матвей, ты снова кинул носки под диван? – задала она в пространство квартиры риторический вопрос. – Ты просто невоспитуем! Говорю тебе, говорю и всё мимо ушей… – завела она свою старую шарманку.
Старость наступила или что? На столе в кухне её ждала маленькая лужица молока, и она, не останавливаясь не на миг, продолжала ругать своего несносного мужа на чём свет стоит!
К вечеру выдохлась, и так хорошо стало, так спокойно, что Анфиса уснула без ног и крепко спала до утра. С аппетитом позавтракала и занялась привычными делами.
Соседи переглядывались, когда слышали её зычный голос, доносящийся из квартиры, и пожимали плечами.
На завтра, и на послезавтра, и послепослезавтра неизменно под диваном её ждали чёрные мужнины носки. И она ворчала… подолгу разговаривая с виновником всего этого безобразия.
Ангел-хранитель – Тобик
Мы с рождения дочки сразу решили: будем включать ей только советские мультики. И также как в советское время – только на пятнадцать минут. Иногда несколько раз в день, но не дольше.
Самый любимый мультик у дочки – «Карлсон который живет на крыше». А особенно часть та, где Малышу дарят на день рождения щенка.
– Мам, а ты подаришь мне щенка? Ну, пожалуйста, – Лера забавно оттопыривала нижнюю губку и делала бровки домиком – милота, да и только. – Мам, мам… ну, подаришь? – гундосила четырёхлетка, не переставая. – Ну, мам…
Сердце мамы не выдержало, и через полгода на день рождения родители подарили Лере щенка.
– Что это, мамочка? Это щеночек? Мамулечка! – Лера громко поцеловала маму в щеку и бросилась тискать забавного щеночка.
– Купила себе игрушку? – посмотрел на жену отец ребёнка. – Тебе и заботиться. Не отмажешься.
Это отчасти было правдой. Катя сама всю жизнь мечтала о собаке, но родители так и не согласились её завести. Сейчас она взрослая и сделала так, как захотела, хоть муж тоже оказался против. Муж – это вроде родителей. Пока ты несамостоятельная, спрашиваешь разрешение у родителей. А выходишь замуж – у мужа. Он же становится главой семьи.
У мужа в детстве была собака, и он прекрасно представлял, что это такое. Но жену и дочку любил. И своим девочкам отказать ни в чём не мог.
Лера и Тобик (так назвали собаку) моментально стали лучшими друзьями. И ели вместе, и играли вместе, да и спали практически вместе.
– Вот видишь, мамочка, как Тобик меня любит. Ни на шаг не отходит и спит рядышком. Моя собачечка любимая, – Лера легла на живот перед песиком и взяла в свои объятья.
– Руки мыть и кушать! Хватит тискать собаку. Ты его совсем разбалуешь!
И в самом деле, Лера научила щенка есть с ложки. Сама поест, а потом и собаку с ложки накормит. А играли с утра и до вечера весь день. Никаких мультиков не надобно было всю зиму.
Как только потеплело, на улицу во двор стали выходить мамы с ребятишками. Во дворе целыми днями стоял шум из детских голосов. Все понимали – дети. Но одна вредная старушка раз в день, но открывала окно, гневно ругаясь. Дети на минуту замолкали, а потом снова увлекались играми.
Катя гуляла с Лерой и подросшим щенком каждые два часа. Нужно было ловить момент, пока хорошая погода, чтобы приучить собаку к улице.
Подтирать за щенком лужицы можно только до поры до времени. Да и ребёнок может испачкаться.
В этот день детки играли в песочнице, бегая на горку и обратно. Тобик с лаем преследовал их, и все смеялись, кидая щенку палочку. Мамочки сидели на лавках и болтали о всяком: о питании и воспитании, делясь небольшими секретиками, когда к детям подошла женщина и угостила конфетами.
Двое детей быстро развернули конфеты и засунули себе в рот, а Лера не успела. Тобик с лаем подскочил к ней, прося для себя угощение, и девочка замешкалась.
– А тебе конфеты нельзя! – покрутила она перед мордочкой пса конфетой. Лера не предполагала, что пёс окажется таким ловким, что вырвет конфету прямо у неё из рук.
Лера, глядя на щенка, оттопырила нижнюю губу и громко заревела. Катя тут же отреагировала и побежала к дочке.
– Что такое? Что случилось?
– А-а-а, он съел мою конфету, – продолжала плакать Лера, показывая на Тобика. Тобик как ни в чём не бывало весело крутился рядом, облизывая языком свою мордочку.
Один из мальчиков конфету не съел. Ему не нравились желейные конфеты, и он выкинул её в кусты, постоянно повторяя одно и тоже:
– Мама не разрешает есть на улице. И вообще, у чужих людей еду брать опасно.
Но дети только показывали ему язык, всячески передразнивая.
– А ты где конфету взяла?
– Бабушка угостила.
– Какая бабушка?
Но Лера только головой покрутила, осматривая двор:
– Не знаю!
Не прошло и десяти минут, как двух детей разом затошнило. Матери повели их домой. Площадка опустела.
Только Катя с Лерой не уходили: Тобик вдруг исчез.
Детская площадка была небольшой, пёсика искали везде и вскоре обнаружили его под пластиковой горкой. Тобик был мёртв.
Только на этом всё не закончилось: у детей что съели по конфете, началась рвота с кровью. Испугавшись, родители, не сговариваясь, вызвали скорую помощь. В домовом чате началась паника. Катин муж, увидев мёртвую собачку, стал ругать жену.
Лера вспыхнула громким рёвом, и Катя пыталась её успокоить. Муж, забрав щенка, увёз его в неизвестном направлении. Через два часа в квартире появились представители закона. Полиция ходила по домам, выясняя детали происшествия.
Мамочки целый месяц боялись выводить детей на площадку. А Лера не хотела сама. Она постоянно всхлипывала и чуть что, моментально впадала в истерику. Муж Кати в полном раздрае ругался на жену при каждом проявлении слёз, что только усугубляло ситуацию.
Только в конце лета Катя и Лера выбрались на площадку. Этот случай всё ещё был главной темой для разговоров родителей.
Лера примостилась на краю песочницы, а потом и вовсе забралась под горку и сидела там одна. Слёзы подступали всё ближе, как вдруг она услышала неподалеку: Гав! Гав! Гав!
Она быстро выбралась и увидела у забора белого пуделя – Тобика.
Тобик что было сил лаял на пожилую женщину с горстью конфет, подошедшую к детям.
– Мама! Мама! – закричала Лера, и все мамочки тут же оглянулись. – Бабушка опять принесла свои гадкие конфеты!
Все разом бросились к своим детям, ещё не успевшим запихать в рот смертельные подарки.
Катя схватила дочку и прижала к себе: Лера крутилась по сторонам, чего-то высматривая.
– Мама, а где же Тобик? Это он первый увидел бабушку! Где же он?
Катя продолжала оглядываться.
– Наверное, спас тебя и улетел на небо! Он же теперь твой ангел-хранитель… – поддержав детскую фантазию, ответила дочке мама. Мамы всегда знают, что сказать в нужный момент. – Когда тебе снова понадобится помощь, он непременно явится опять.
Лера улыбнулась, глядя на мать, и в глазах ребёнка промелькнули белые крылья ангела. Ангела Тобика.
Мои маленькие ангелы
Полина проснулась ночью от шепота. Она открыла глаза и прислушалась – это молился муж. Она уж не в первый раз слышала, как он делает это. Последние десять лет он регулярно преклонял колени перед Господом. Саша молился, а она нет. С чего бы ей молиться Ему? Он ничего для неё не сделал. Уж лучше молиться на Сашку, который, несмотря ни на что, с ней уже двадцать лет. От первого дня до последнего. От первого выкидыша… Он её Бог и ангел-спаситель одновременно. Он утешал и носил на руках. Терпел капризы и подбадривал, когда становилось совсем тошно на душе.
Без него она всё ЭТО никогда бы не вытерпела. Двадцать лет – ни одного пропуска. Все двадцать лет она периодически была беременна, но так и не родила. Полина не переставала надеяться и терпеть косые взгляды сослуживцев и знакомых.
Они радовались за неё, когда она порхала, словно бабочка на крыльях счастья, и понимали, что Полина вновь беременна. А когда она срывалась на них и ходила злой, несносной, мрачнее тучи, означало только одно – она снова потеряла своего ребёнка.
Ни один её плодик не продержался даже до пяти месяцев. Ещё год или два, и Полина прекратит свои настойчивые попытки. Возраст. Да и детей нужно успеть поднять и выпустить в люди.
Вот опять: шёл пятый месяц, решающий, и, наверное, стоило молиться. Кому угодно: Богу, дьяволу, лишь бы всё получилось…
В своей жизни она испробовал почти все методы. Снимала несуществующие сглазы, посещала места силы… Лечилась, лежала на сохранении… Да нет смысла перечислять – она следовала всем советам, всем приметам. И ничего. За что ей всё это? Иногда она думала, что виной всему то, что у неё просто идеальный любящий муж. Не может так быть, что у человека есть всё. Всегда чего-то да не хватает. Но отними что-то одно, тогда будет дадено другое – для равновесия.
***
Но она боялась потерять Сашу. Он всё, что у неё было. А что, если другого счастья – счастья материнства, ей не положено? Кто вообще решает – что положено, а что не положено? ОН?
За четыре месяца Полина четыре раза лежала на сохранении. Вот уже было слышно сердечко, и её сердце таяло, когда малыш толкался в живот пяточками.
Муж молился. Молился каждую ночь, и она просыпалась, где бы он этого не делал. Полина сглатывала ком мгновенно появляющийся в горле и лежала, открыв глаза – глядя в окно на небо.
В конце концов, Полина тоже стала молиться. Она обещала своего ребёнка тому богу, который сможет его сохранить. «Яхве, Буддам или Аллахам, хоть самому дьяволу», – говорила она. «Я посвящу своего ребенка тому, кто его сохранит. Заберите его, лишь бы живого, здорового и сильного».
Она плакала и молилась, не понимая, что говорит, повторяя: «Господи…»
По стране прокатилась сильнейшая волна свиного гриппа, и Полина заболела, находясь уже на восьмом месяце беременности. Полину доставила в больницу карета скорой помощи, и врачи, как только могли, спасали её и ребёнка. Но в один из моментов пришлось принимать решение: она или младенец. Здоровый, крепкий малыш, которому через две-три недели уже суждено родиться.
Полина была ещё в сознании, когда в результате кесарева сечения на свет появился её малыш. Мальчик. С восторгом и неописуемым счастьем жадно всматривалась мать в его черты. В первые мгновенья не замечая того, что происходит вокруг.
Как только младенца вынули из утробы, началась неистовая борьба богов!
Из тёмных уголков стало появляться что-то, что чуть не заставило сердце Полины остановиться. Демонического вида тени метались с криком и воем вокруг родильного стола. Кривые посохи древних языческих богов стучали об пол. Огромные божества нависали над ней, заслоняя свет, а их костлявые руки тянулись к красному, морщинистому, но такому живому и уже любимому сыночку.
Внутри у Полины всё скрутило. Неужто это случится опять…
Внезапно тьма расступилась, свет ударил в глаза, и перед её взором предстали ангелы. Двадцать маленьких невинных созданий. Махая крылышками, они прогоняли прочь тьму. Яркое сияние было столь невыносимым, что Полина на мгновение закрыла глаза. Они окружили младенца со всех сторон, защищая от беды.
ОНИ – не рождённые её малютки. Полина, открыв глаза и впервые увидела их всех. Всех разом. Они смотрели на неё и улыбались.
Тьма рассеялась. Младенец спал, а маленькие ангелы улетали прочь, поддерживая за руки счастливую, уходящую на небо Полину.
