Ольга Васильевна Чемерская
Проклятие старой усадьбы
Моя подруга Наталка
Мне было одиннадцать, когда со мной произошла жуткая эта история. Моя бабушка, репрессированная немка, после того, как её вывезли с Кубани с тремя маленькими детьми, долго не могла оправиться материально. Муж с фронта не вернулся, и она выживала, как могла. Когда дети уже выросли и начали жить каждый сам по себе, она так и осталась одна в крохотной комнатке общежития барачного типа.
Моя мама вернулась к ней спустя несколько лет после неудачного замужества с пятилетней дочкой на руках, собираясь пожить здесь временно. В этом общежитии и прошли мои детские годы. Если вы не помните советские времена, то и ладно, а для меня дом коридорного типа в два крыла, где посредине находился большой общий зал, полный ребятишек, с лестницей, ведущей на первый этаж, где все двери открыты или ключ лежит рядом под ковриком, где в коридоре стоит сундук с картошкой, где пара другая обуток у порога, стал лучшим воспоминанием детства.
Но вот наступил год, когда мне стукнуло одиннадцать лет. Этот год запомнился особенно, потому, что вдруг стало страшно и неуютно в этом доме. Особенно страшно было посещать общий туалет в конце коридора. Если раньше тёмный коридор меня ничуть не пугал, то именно в этот год проснулись все мои самые глубинные страхи.
Общий туалет был ещё и мойкой. Там стоял ряд раковин, и жители мыли посуду, стирали и проводили немногие гигиенические процедуры. Однажды, когда я вернулась из школы, то увидела необычную суету в туалетной комнате, а подойдя поближе, поняла, что несколько женщин собирают тряпками воду с пола и громко разговаривают. А рядом с разводными ключами в большой мешковатой одежде работают два сантехника.
Мне было всего одиннадцать, но я поняла по разговорам, что в туалете лопнула труба с горячей водой. Зайдя в квартиру, я услышала разговор мамы с бабушкой. Они шептались о моей Наталке и сильно её жалели.
– Мам, баб, привет! Мама, что случилось? Почему тебе жаль Наталку и что за беда, кстати, в туалете? Там прямо потоп какой-то! – тут же спросила я.
– Да ничего особенного, трубу прорвало, да и всё, – ответила мама и вытерла уголок глаза рукой.
Вечером я заметила заплаканную маму Наталки. «Что же всё-таки случилось?» – беспокоилась я, не встретив Наталку ни завтра, ни послезавтра. А в субботу ребята собрались во дворе, и я услышала ужасную вещь: Наталки больше нет!
Оказывается, когда прорвало трубу с горячей водой, Наташа была там. Кипяток хлынул прямо ей в лицо, и она, не видящим взглядом, крича от боли, побежала прочь. Около этого туалета на втором этаже находился выход на балкон. Балкон имел пожарную лестницу, и мы, ребята, с весны до осени, чтобы сократить путь домой, спускались и поднимались по железным ступенькам почти что вертикальной пожарной лестницы. Некоторые так наловчились, что даже не держались за поручни. Так вот, Наталка прибежала в дом застирать подол платья по пожарной лестнице и обратно тоже рванула туда. По привычке, наверное. Иные причины мне не ведомы. Глаза горели, а мокрые ноги скользили по металлическим прутьям ступенек пожарной лестницы…
Наталка сорвалась вниз и упала. Все детали происшествия сложилось в пазл крайне неудачно, словно сама судьба была против неё. Сколько раз дети падали и ушибались на этой лестнице, но никто на моей памяти сильно не пострадал. Спасти мою Наталку не удалось.
Несколько дней я пробыла в оцепенении и жила, словно на автомате. Я делала всё, как и раньше, но казалось, что всё это лишь сон. Дурной, страшный сон.
А на третий день вечером я услышала плач в туалете… Не раздумывая, бросилась я туда и увидела, как из трубы, выбрасывая клубы пара, рвётся кипяток, а Наташка стоит вся мокрая, кричит и хватается руками за обожженные глаза. Опрометью выскакивает Наталка в открытую балконную дверь и исчезает.
В панике от увиденного, я тоже закричала. На крик один за другим выбегали из квартир удивленные соседи. Они смотрели по сторонам, не обнаруживая ничего подозрительного. Прибежала и мама.
Мама тщетно успокаивала меня весь вечер, но через неделю всё повторилось снова. Стоило только оказаться один на один с тёмным коридором общежития я каждый раз слышала и видела эту ужасную трагедию. Женщины утешали маму, говоря, что я слишком впечатлительная, что на сороковой день всё должно прекратиться. И мама надеялась. Было бы трудно найти новое жильё.
Учебный год закончился, и мама, выхлопотав на работе путёвку, отправила меня в санаторий на лечение, потом в пионерский лагерь. А когда я, наконец, вернулась… в тёмном коридоре общежития меня снова встретила она – моя подружка Наталка.
Это Лизоньке от мамы
Таня возвращалась домой с выпускного бала под утро. Солнце ещё не встало над горизонтом, и во дворе-колодце трехэтажного дома старой дореволюционной постройки было темно.
– Не бойся, я провожу тебя до самой квартиры.
– Да ну тебя! Опять приставать будешь?!
– Я думал, ты за меня замуж пойдешь? Разве нет?
– Ну, может, и пойду.
– Тогда чего боишься?
– Ничего не боюсь… А-а-а-а! – глухо вскрикнула девушка.
Меж деревьев, совсем рядом с ними, она увидела голубоватый призрак. Лёгкий, как дымок. Призрак беременной женщины стоял прямо перед ней у тропинки, буквально недавно проложенной по диагонали через двор. Раньше домочадцы ходили просто по земле, и тут домком решил тропинку заасфальтировать, чтобы, наконец, грязь в подъезд перестали таскать. «И ста лет не прошло!». Женщина бродила между липами, испускающими густой медовый аромат, описывая чёткий круг около двух метров в диаметре, не больше, напевая себе под нос тихую колыбельную песню. Тоскливо и жалобно, так что слёзы наворачивались на глаза сами собой.
– Ох-с! – сцепила пальцы замком Таня, и костяшки пальцев побелели от напряжения. – Как думаешь, призрак не опасен? – произнесла Таня шепотом, скорее утверждая, чем спрашивая, когда женщина проплыла мимо, описывая очередной круг.
– Кто это, интересно? Ты раньше её не видела? Может, помер кто в доме…
– Как будто нет. Да, точно нет. Думаешь, не узнала б? Обычно я по ночам не хожу, но если бы её кто-то заметил, наверняка уже растрещал на весь дом. Ясно, что призрак тут недавно…
– А ты смелая девчонка!
– Ага!
Оглядываясь, Таня и её провожатый зашли в подъезд и попрощались у дверей квартиры.
– Не боишься возвращаться?
– Что я слабак? Да и ты сама сказала, что призрак не опасен.
Таня зашла в квартиру на цыпочках – все в доме спали и взглянула в окно. Мишка пулей пронёсся через двор и исчез в тени арки. Можно расслабиться.
Девушка упала на кровать, скидывая туфли.
– Так ноги устали… – простонала она и уронила голову на бок. Её взгляд упал на окно. Из окна на неё смотрело белое лицо призрака!
– Ааааа, – громче прежнего завизжала Таня. На крик из соседней комнаты прибежала заспанная мать, задергивая полы халата.
– Господи, Таня! Что случилось!
Таня вскочила с кровати, прижавшись к стене, и в упор смотрела на окно.
– Там призрак. Призрак женщины. Я видела её во дворе, но почему она пришла прямо сюда?! Это ужасно!
Мама обхватила себя руками, словно защищаясь, и прищурилась, всматриваясь в темноту утра. Призрак всё ещё висел перед окном второго этажа.
– Я тоже встретила её вчера. А потом эта женщина… смотрела и в моё окно. Точно так же, как сейчас. А потом растворилась. Промучилась всю ночь в бессоннице. Чего только не лезло в голову. И тогда я вспомнила одну старую историю нашей семьи. Её рассказывала мне мама…
Когда твой дед, Павел Вениаминович, вошёл в дом с большим свёртком и старым кожаным чемоданом в руке, все домашние замерли там, где стояли. Бабушка Аглая Денисовна с поварёшкой, двое девчонок – Даша и Юля со скакалками в руках в передней. И даже Лёшка. Дядя Лёша (пацан тогда ещё) на минуту остановился по дороге из кухни и внимательно посмотрел на отца.
– Это Лиза. А это её приданое. Согрешил я.
Аглая тяжело вздохнула и съехала вдоль стены на пол.
– Мамка её померла. А родственников у малышки… акромя меня никаких нету. Так что, прошу любить и жаловать, хотите вы того или не хотите, а дитя это теперь часть нашей семьи.
Лёшка после этих слов сразу развернулся и зашёл в свою комнату, а девчонки Даша и Юля, мама моя и сестра её, бросились к малышке. Им что своё, что чужое – поровну. Так маленькая Лиза стала сестрёнкам вместо куклы. Девочкам уж по десять лет было, и в няньки самое то. Да и к лучшему. Бабушка девчонку ту невзлюбила и всю заботу о ребёнке переложила на плечи малышне. Если что и делала, то чисто механически, чтобы муж не заругал. Тогда старшинство мужчины в семье признавали безоговорочно.
Павел Вениаминович, бывший офицер царской армии, вставший на сторону большевиков, к тому времени, как в стране прогремела Февральская, а потом и Октябрьская революция обеднел, хоть и был дворянской фамилии. Но ещё с юных лет, у офицера сложился определенный круг знакомств, среди которых оказалась красавица Анна. Её родители эмигрировали, спасаясь от «красных» а она осталась – сохла по Павлу, и в один прекрасный день решила признаться. Страна гудела, как потревоженный улей. Всё вокруг было шатко. И вот так вдруг удалось бы найти опору и устоять…
Павел давно был женат, но случайная встреча с первой красавицей гимназии пробудила в нём дремавшие чувства.
Может, потому, что Аглая уже давно превратилась в сварливую старую женушку, тогда как Анечка выглядела, как и двадцать лет назад, юной.
Анна работала в Совете народных комиссаров секретаршей, и денег на жизнь ей вполне хватало. Всякое в голову лезло, пока ходила беременной, поэтому решилась открыть для ребёночка счёт в банке и постепенно, продавая свои драгоценности, подаренные родителями и прежними женихами, складывала деньги на этот счёт. Но всё продать не успела, времени не хватило, и вместе с чепчиками и пинетками, кружевными платьицами и теплыми одеяльцами среди приданного оказалась шкатулка с драгоценностями.
– Аглая, как бы тяжело не было – шкатулку не тронь. Это подарок Лизоньке от покойной матери. Мало ли что со мной приключиться может. Вот книжка банковская и шкатулка: ей на восемнадцать лет вручишь. Береги.
Павел Вениаминович зарабатывал хорошие деньги, и семье с её скромными запросами средств всегда хватало. Лиза материнской любовью была обделена, но отцовская покрывала недостачу сполна и детство девочки прошло более или менее счастливо. У неё были сёстры и брат, и … мачеха, которая нет, нет, да щипала падчерицу за бок, давала оплеуху и за глаза называла «приблудышем». Дети это слышали и в пылу обиды, бывало, тоже отпускали в сторону Лизоньки это обидное словечко.
Лиза сдерживала слёзы, чувствуя себя чужой отщепенкой и частенько зажавшись в угол, хмурилась и ждала отца. Так прошло восемнадцать лет. Совсем немного оставалось до дня её рождения, но наступил 41-й год. Павел Вениаминович ушёл на фронт, и дома стало совсем невыносимо. Лиза знала про счёт в банке и про шкатулку, но, судя по настроениям мачехи, не видать ей всего этого было как своих ушей. А ещё совсем недавно она мечтала о самостоятельности. Наконец, обрести покой и независимость. Чтобы не приходилось каждый раз чувствовать себя «приблудышем».
Начались война и появились проблемы с продовольствием: «всё для фронта, все для победы» и мачеха заставила падчерицу снять деньги со счёта.
– А что ты хотела? Столько лет на наши деньги жила. Теперь придётся долги отдавать! Я из топора щи варить не умею. Дорогуша!
Но всё же посовестилась и оставила падчерице 100 рублей. Лиза на большее и не надеялась. Шло время. Даша вышла замуж и уже жила отдельно. А мама моя Юлия с двумя детьми оставались в доме родителей. И всех кормить нужно было! Бабе Аглае удерживать дома «приблудыша» дольше не имело смысла, и она вышвырнула девчонку из дома. Мама в это время была на работе, да и не факт, что вступилась бы…
След Лизы затерялся, а в доме бабушки начали происходить странные вещи.
Весь сорок первый во время полнолуния в комнате со шкатулкой появлялся призрак в виде беременной женщины. Она ходила взад и вперёд, напевая колыбельную песню. То, сидя за столом, писала, то перебирала драгоценности в призрачной шкатулке на столе.
Аглая крестилась и гоняла призрака церковными свечами, святой водой и просто веником. Не боялась. А после ей надоело, и решила она драгоценности продать.
Перстенёк с маленьким камушком – изумрудом, вроде как продала по дешевке на рынке, а по дороге домой деньги потеряла или карманники обчистили. Одним словом – без толку продавать было. Никакой выгоды из этой затеи не извлекла.
Другой раз ожерелье сдала в ломбард. Так ломбард тот бандиты ограбили. Совпадение? Лишь несколько вещиц осталось в сейфе нетронутыми, и хозяин попросил побыстрее выкупить их. И закрылся. В худое время голодное купила Аглая за браслет из шкатулки пол мешка картошки. И уже дома обнаружила, что картошка гнилая. Только сверху немного хорошей лежало, а под ней – всё сплошная гниль! Проплакалась. Но делать нечего. А призрак всё стоял над шкатулкой. Тогда Аглая унесла её из дома и закопала. Так и сказала: «Закопала в укромном месте. Пусть теперь эта «призрачная потаскушка» на морозе чахнет со своим добром».
Мама только головой помотала:
– Разве ж можно так с покойниками?
Но призрак больше в доме не появлялся. Аглая несколько раз порывалась забрать драгоценности, но перед ней тут же вырастал призрак беременной женщины. Бродил, как и прежде, но уже во дворе, среди опавших голых лип, а потом вовсе исчез. Скончалась и бабка Аглая. С тех пор призрака никто не видел: ни во дворе, ни в доме. Возможно ли, что это та же самая женщина?
– Как ты рассказываешь, так это она самая и есть! Только зачем она тут, если шкатулка там! – указала подбородком на двор за окном Таня.
– Может, пока дорожку асфальтировали, шкатулку задели?
– Может…
– Пошли поищем?
– Не страшно тебе?
– Не то чтобы…
Две женщины: мать и дочь, спустились во двор. Уже светало, но призрак словно дожидался их прихода. Полупрозрачное облачко в виде беременной женщины медленно плыло в сумраке, пока не остановилось у одного из деревьев рядом с тропой. Таня окинула взглядом газон, подобрала невдалеке небольшой обломок шифера и стала ковырять землю. Почти сразу она наткнулась на шкатулку. Сокровище полувековой давности всё ещё находилось тут!
– Что и следовало ожидать! – выпалила она и осеклась. Призрак навис над ней, негодуя.
– И что теперь с ней делать?
– Может, попытаться найти Лизу? – уверенно произнесла Таня, и призрак тут же закачал головой.
– Легко сказать! Лизе уже, наверное, за семьдесят! Если она вообще жива…
– Сдается мне, что призрак не витал бы над сокровищем, если бы Лизы не было в живых. Во всяком случае, можно вернуть шкатулку её детям…– Таня приподняла крышку и ахнула.
– Даже не трогай! Призрак плохо относиться к таким идеям.
– Ага…
Людей с такой редкой дворянской фамилией, как у них, в городе нашлось не много. А женщин по имени Лиза так и вовсе единицы. Вернее, она оказалась одна, везенье им сопутствовало. И проживала Лиза с дочерью и внучкой на другом конце города в доме барачного типа. Не имея за душой ничего, очень трудно выбраться из нищеты. Дочку Лиза родила в последний год войны, и солдатик, подаривший ей ребёнка, с фронта не вернулся. Поднимать дочь в полном одиночестве было неимоверно трудно. А дочь родила: стало и того труднее. Девочка родилась с ДЦП, и папаша, испугавшись трудностей, по-быстрому сбежал.
Старенькая бабушка Лиза взяла шкатулку дрожащими руками и… не удержала, уронила на стол и заплакала. Тихо так, еле слышно. Вместе с горсткой ювелирных изделий из шкатулки выпало донышко, обнажив белый листок бумаги. На нём чернилами было выведено красивым каллиграфическим почерком:
«Дорогая моя Лизонька. Дочка! Не знаю, смогу ли быть с тобой рядом, когда ты вырастешь и повзрослеешь. Жизнь очень сложная штука. Она испытывает людей на прочность морально и физически. Прости, если меня не было с тобою рядом! Прости, если не смогла дать тебе материнского тепла и чувства защищенности. Возможно, этот безжизненный металл и холодные камни помогут тебе согреться в нужде и вдохнуть жизнь, когда рядом не будет горячего, неравнодушного сердца и крепкой руки друга.
Люблю тебя! Твоя мама».
Женщины подружились и стали общаться. Родственники всё же. Да и с деньгами стало полегче. Богатые украшения они очень дорого продали. На память оставили лишь шкатулку и цепочку с крестиком, видимо, предназначавшуюся малышке.
Мама, прости
Сергей навестил семейный особняк в пригороде и теперь во весь опор гнал в больницу. Только сегодня ночью он вернулся из Чикаго, где оставил на зама свою американскую мечту: раскрученный маленький бизнес да шикарный красный кадилак не по статусу, по любви, и отбыл на родину в надежде на скорейшее возвращение.
Он прекрасно понимал, что обратно в Америку сейчас выехать будет сложно, но мама неожиданно попала в больницу, и он принял решение забрать её в свою новую жизнь, поместив в частную клинику США. Так будет сподручнее. Когда пять лет назад мужчина покидал Россию, в его семье царил мир и благодать. Брат-близнец женился, отец был ещё жив, а мама чувствовала себя вполне здоровой. Сегодня он возвращался к разбитому корыту.
Старый отцовский джип завелся с полоборота, и он мчался по пригородной трассе, рассекая лужи, поднимая высокие волны мутной дождевой воды, так, как ему нравилось – с ветром в волосах. В лицо хлестал мелкий дождик, периодически перерастающий в ливень, словно родная земля изливала на него своё негодование. Не принимала после долгой разлуки. Но Сергей привык к трудностям, а главное, он считал себя «человеком мира», ему не нужна была Родина, а дом там, где ждал его комфорт, довольствие и успех.
«Ковбой» в джинсе и остроносых ботинках со шпорами въехал в город и чуть-чуть сбросил скорость. На штрафы было плевать, но сбить какого-нибудь зеваку ему не улыбалось. Жизнь он уважал и свою, и чужую.
Областная клиническая больница находилась на другом конце города. Неудобно. Сергей кружил по городу, стараясь доехать до неё обходными путями, минуя центр города, где сейчас наверняка скопились пробки. Город он, как ни странно, помнил. В своё время объездил его вдоль и поперек, начиная с братом свой бизнес. Руль сам поворачивал туда, куда было нужно, на автомате.
Сейчас он пересечёт насквозь частный сектор и останется буквально пять минут до места. Хлынул сильный ливень, и, повернув на повороте, Сергей увидел перед глазами сплошную водяную завесу. Остановился. Слева чернел сосновый бор. Справа – деревянный розовый коттедж с резными наличниками на окнах и на козырьке крыльца. Даже забор был украшен резьбой.
–Теремок, блин! – усмехнулся Сергей с неожиданной теплотой в голосе. – Как будто просветлело, – прищурился он, взглянув на небо, и медленно двинулся вперед. Раннее утро, но грозовые тучи ходили настолько тяжёлые и чёрные, что создавали ощущение внезапно наступивших сумерек. Медленно двигаясь вперёд, Сергей ехал минут пятнадцать, практически наощупь. Ерзая и теряя терпение, как вдруг, повернув за поворот, вновь увидел резной розовый коттедж.
– Чёрт! Что происходит?
Он выскочил из машины и стал внимательно вглядываться в номерную табличку:
– Переулок Лесной сорок. Окей.
Сел в машину и снова поехал. Ливень продолжал усиливаться, не давая возможности рассмотреть дорогу, и к розовому коттеджу во второй раз он добрался только спустя полчаса. Выглянул пытаясь рассмотреть сквозь заросли жасмина номер.
– Переулок Лесной, сорок, – буркнул он и сплюнул.
Стало настолько темно, что, если бы не часы, Сергей подумал бы, что ночь средь бела дня наступила. Он громко хлопнул дверцей машины и снова двинулся вперед сквозь плотную дождевую завесу. В этот раз на развилке он повернул влево, прекрасно понимая, что это дорога в лес. «Чем чёрт не шутит? Раз я кручусь здесь, как белка в колесе?» – подумал мужчина и выкрутил руль. Через двадцать минут он стоял на том же самом месте, что и прежде.
Посидев в машине пару часов в надежде на то, что дождь ослабнет, он вконец проголодался. Накинув на голову пиджак, Сергей отправился на разведку к дому. Ни магазинчиков, ни других домов поблизости не было. Ни одна машина не проехала мимо него за последние три часа и дом был единственной надеждой на связь с миром. Ведь российскую симку взамен своему американскому номеру он пока опрометчиво не приобрёл.
Калитка оказалась открытой, но взойдя, на крыльцо, он понял, что сам дом, как и положено, заперт. Сергей нажал на кнопку звонка. Тишина. Ни единого звука не донеслось из-за двери. Еще один долгий звонок – и снова ничего. Сергей постучал в дверь кулаком и прислушался: только дождь барабанил по крыльцу и звонкой жести подоконников. В доме было по-прежнему тихо. Ковбойские ботинки промокли насквозь, когда мужчина ступил на тропинку, ведущую во двор дома. Он и предположил, что с обратной стороны есть ещё один вход. Громыхнуло, и небо прорезала длинная, ветвистая, словно реликтовое небесное древо, молния. Он дернул дверную ручку, и дверь со скрипом отворилась.
Тут же из дома выскочила и с ревом пронеслась под ногами кошка. Сергей перепугался и пару секунд прыгал на месте приподнимая по очереди ноги. Из тёмного проема двери пахнуло пылью, сыростью с нотками присутствия кошака и чем-то ещё не поддающимся описанию. Войдя, он увидел у окна в кресле сидящую женщину. Взгляд хозяйки был устремлён вдаль сквозь тонкую тюлевую занавеску и, вероятно, падал на пышный куст жасмина, за которым стоял резной розовый забор.
«Калитку из окна не видать. Значит, как я вошёл, она не заметила. А покушать здесь хоть что-нибудь найдется?» – задумался он, глядя на пыль и запустение в доме.
– Добрый день! Извините, что вошел без спроса… – начал Сергей, но женщина у окна словно окаменела.
– Извините, – повторил он.
Подходя ближе, он присмотрелся, уже боясь, что нашел в квартире труп… Но женщина оказалась живой. Её глаза, открытые и сонные, изредка смыкались и размыкались. Сергей провёл ладонью перед глазами, и она часто заморгала. «Ага. Видит», – резюмировал он. Мужчина присел на корточки перед креслом и посмотрел прямо в глаза хозяйки.
– Вы знаете, я застрял тут, у вашего дома. Из-за ливня. По неизвестным причинам я могу ехать дальше. Видимость нулевая. И как назло, ни магазинов, ни аптек – ну ничего в вашем районе нет, чтобы притулиться. Проголодался, как собака и… извиняюсь за грубость, пи-пи сильно хочется…
Женщина вздрогнула, и её рука безвольно вывалилась из-под пледа.
– Понял, – сказал Сергей и бережно положив руку обратно под плед пошёл искать туалет.
– Как в таком состоянии она живёт?
Сергей понимал, что шариться в чужом доме, мягко говоря, нехорошо, но ситуация казалась безвыходной. Да и голод заставлял бесцеремонно заглядывать в шкафчики на кухне, в холодильник в поисках съестного. Продукты были, и он немедля начал готовить. Вскоре в доме запахло жилым, и, кинув на стол подставку под горячее, он поставил на неё щипающую сковородку.
– Давайте кушать. Я помогу вам пересесть за стол, – в предвкушении горячего обеда с энтузиазмом воскликнул он, подойдя к хозяйке дома.
Сергей аккуратно приподнял её за локти, но почувствовал полную апатию. Тело её не слушалось. Тогда мужчина сел за стол и поел в одиночестве.
Сполоснув тарелку он, с порцией, отложенной для неё, подсел почти вплотную к креслу и, зачерпнув яичницу чайной ложкой, поднес к бледным губам незнакомки.
– Скажите – а-а-а! – как с ребёнком заговорил он.
Женщина ожила. Чуть вздрогнула бровь и почти незаметно прищурился один глаз. Трудно было даже предположить, какого она возраста: молодая или старая? Светлые локоны под стать бледному лицу, мягко опускались на плечи и казались седыми. Но морщин на лице в сумраке неосвященного дома Сергей не заметил. Или же они просто-напросто утонули в бледности? Что-то знакомое было в этом лице, но мужчина никак не мог поймать её взгляд. Белые ресницы полуопущены, а светлые брови, казалось, стирали индивидуальные черты личности.
Или он просто не присматривался к ней целиком, бросая взгляд то на губы, то на волосы…
Ложка за ложкой ему удалось скормить половину от того, что было в тарелке. Ради чего? Зачем он делал это? Может, потому, что он нашёл в доме пищу и приют? В благодарность, что не был вышвырнут на улицу в такую погоду?
«Ливень зарядил, похоже, на всю ночь», – стоя на крыльце, Сергей представлял, как они вместе с домом оказываются на необитаемом острове. Воды становится всё больше, а островок всё меньше. Он не понимал, день сейчас или ночь, реальность или сон…
Очередной раз сверкнула молния, отразившись на мокрой земле, и всё вокруг содрогнулось. Земля уже не впитывала влагу. Дождевая вода стояла, скрывая макушки скошенной травы. Высотой сантиметров десять, не меньше, что казалось Сергею просто невероятным.
– Вы уверены, Сергей, что не в Венеции сейчас? – сам себя спросил он. Вошёл в дом, где так же, как и раньше, женщина, укрытая пледом, сидела у окна, и оглянулся.
Всё внутри казалось обычным. Знакомым современному человеку: и мебель, и техника. Диваны куплены, скорее всего, недавно. Не больше пяти лет. Он подошел к телевизору и включил: экран зарябил белыми полосами. Роутэр не давал сигнала. Сергей заметил: в углу на тумбочке стоит дисковый магнитофон. Подошел и нажал на кнопку «play». По комнате прокатилась волна таинственной восточной музыки, следом взорвавшись ярким выходом солиста, и женщина сжалась в комок.
Мужчина сейчас же убавил громкость. Восточная композиция оказалась давно забытым «Remember The time» Майкла Джексона. Они с братом просто обожали эту музыку. Инстинктивно Сергей начал пританцовывать, делая подражательные движения, как Майкл, и тихонько подпевал. Одновременно рассматривая коллекцию дисков: большая подборка от Пола Маккартни до Фредди Меркьюри. Тимберлейк, Гаррет, «The Pointer Sisters», Мадонна… – всё это было и у них с братом.
Сергей тихо отрывался в танце, стараясь не нарушать спокойствие дамы в кресле, когда заметил слабый интерес с её стороны. Ему, наконец, удалось сделать это – обратить на себя внимание. Женщина повернула голову набок и посмотрела на него осознанным взглядом.
Он разбежался и подъехал к ней на коленках, изображая рок звезду с микрофоном. Потом встал и, танцуя вместе с креслом, раскручивал его (не сильно) под музыку. В другой раз и в другом месте он бы себе такого не позволил. Но эта женщина… её состояние… позволяло ему расслабиться. Лицо дамы слегка посветлело, глаза ожили, а Сергей настолько выдохся, что, привалившись спиной к креслу-качалке, долго не мог отдышаться.
– Нужно бы бегом заняться… – сделал вывод мужчина и почувствовал на волосах мягкое прикосновение её руки. Ему стало приятно, но немножко неловко. Он одёрнулся и посмотрел на часы.
– Двенадцать. Вы же не собираетесь спать, сидя в кресле? – спросил он женщину, но она не ответила. Тогда Сергей предпринял ещё один шаг: поднял женщину с кресла и понёс в спальню. Светлые локоны падали на лицо, скрывая бледные черты незнакомки, и Сергей слегка раздражался. Он не мог понять, откуда появляется это жгучее желание рассмотреть каждую черточку, – словно ожидал поймать момент озарения. Узнавания. Нужно лишь как следует присмотреться.
Дверь в спальню была приоткрыта, и он видел в сумеречной темноте комнаты очертания кровати. Силы ему не занимать, не зря каждый божий день в качалку ходил. Откинул одеяло – уложил даму, сев рядышком. Глаза женщины блеснули слезой и закрылись. Она долго лежала с закрытыми глазами пока не уснула. Сергей понял это по дыханию – оно появилось. Равномерное, глубокое. Он долго стоял у окна глядя на яркие вспышки, разрывающие небо надвое и вспоминал брата, счастливое детство, родителей. И уже около двух ночи прилёг на диван в зале и тоже уснул.
Проснулся Сергей от лёгкого шума. Шлёпая босыми ногами, по комнате бродила женщина. Остановившись напротив она долго смотрела на «спящего ковбоя» улыбаясь. Он так и не снял своих ботинок.
Сергей приподнял голову и заметил, что женщина держится неуверенно и вот-вот упадёт. В секунду он подпрыгнул и усадил её в кресло на прежнее место сам чуть лишившись равновесия.
В женщине произошли явные перемены. Она постоянно старалась держать его в своём поле зрения, а глаза просто светились от волнения.
Сергей повторил вчерашний омлет с луком и помидорами, добавив в меню овсянку. Он привык завтракать плотно.
Дама с удовольствием ела, даже пыталась самостоятельно удерживать ложку, но это ей давалось с усилием. Мужчина помыл посуду и вышел на крыльцо. Вода поднялась на две ступеньки, дул сильный ветер, сгибая кусты и деревья чуть ли не до земли. О том, чтобы поехать не было даже и речи.
Он прошёл было мимо спальни, но что-то заставило его остановиться. На комоде он заметил фото. Семейные фотографии девять на двенадцать, какие обычно устанавливают в спальнях – на ножках. Сергей судорожно сглотнул и войдя в комнату схватил за тонкую рамку одну из них. Потом ещё одну и ещё: на фото он видел себя! Себя и женщину, сидящую в кресле у окна.
И его озарило! С фото на него смотрела Алла – красавица-жена его брата-близнеца и брат Юрий! Он подбежал к сидящей в кресле женщине и наконец, узнал её:
Сергей подбежал к сидящей в кресле женщине и, наконец, узнал её:
– Алла! Алла, это я. Что с тобой приключилось? Как же так!
Из глаз женщины вырвались слёзы и покатились вниз по рукам Сергея, нежно обхвативших её лицо.
Он понимал, что случилось, но поверить оказалось сложнее. Сорок дней назад в автокатастрофе погиб его брат. Как рассказывала мама – он выскочил из родительского дома после очередной ссоры, так же, как и сейчас, шёл дождь, и Юрий не справился с управлением.
Маме никогда не нравилась невестка. С Аллой, однокурсницей Юрия и Сергея, приехавшей из далёкого Иркутска, они не поладили с первого дня. Может быть, потому, что в неё были влюблены оба брата, а выбрала она Юрия. Тогда, после свадьбы, Сергей собрал вещи и, поделив бизнес пополам, уехал осуществлять свою давнюю мечту: посмотреть на Америку и попробовать там свои силы.
Мама негодовала, обвиняя во всём, что можно, невестку. Ссора случалась за ссорой, и жизнь молодых в доме родителей становилась невыносимой. Тогда Юрий и Алла купили собственный дом и начали жить отдельно.
Мама словно разум потеряла. Названивала то Сергею, то Юрию, жалуясь на то, что осталась одна. Говорила про благодарность или скорее неблагодарность сыновей. Бесконечно мучая претензиями и истериками оставшегося рядом отца.
Папы не стало в один момент.
Сергей надеялся, что мама успокоится. Остаться одной без поддержки близких тяжело. Нужно ценить то, что есть и не роптать. Но жестоко разочаровался. И через некоторое время – второй удар. Не стало Юрия.
