Евгения Кретова
Непростые истории 2. Дороги звёздных миров
– Сейчас… – я засуетился, – сейчас попробуем что-нибудь сделать.
Что я мог сделать? Вот бы тут команду космического крейсера – две минуты, и существо было бы освобождено. Дерево мне не поднять – факт. Все же я толкнул его ногой.
К моему удивлению, ствол покачнулся. Я обрадовался, отломил толстую сучковатую ветку и стал действовать ею, как рычагом. Через час пыхтения усилия увенчались успехом – я умудрился сдвинуть ствол и скатить его с лап монстрика.
Все это время я разговаривал с ним. Конечно, он ничего не понимал, но мне почему-то было так важно сказать, чтобы он терпел, чтобы не отчаивался. Я пел песни, подбадривая, прежде всего, себя, болтал без умолку, рассказывая обо всем на свете: о космосе, о работе художника, о прекрасной девушке Марте и друге Сереге.
Как только я вытер пот со лба, существо тоже заговорило:
– Парень?
Мне послышалось, или в его голосе явно прозвучала вопросительная интонация?
– Не… больно… – сказал он, вздыхая совсем по-человечески. – Серега будет рад… и Марта…
Вот это да! Он усвоил произнесенные мною слова. Мало того, он смог из них сформулировать предложения. Вполне разумные. Но это я осмыслю потом – теперь нужно заняться его ножками.
Для такого большого существа ножки были маленькими – толщиной с нашу березу, но короткие – не больше метра. И как он на них ходит-то?
– Перебинтую, ладно? – зачем-то спросил я.
Барашек, – а монстр был очень похож на огромного барашка в помеси с медузой – незамедлительно ответил:
– Бин… – он немного замешкался, – туй…
Ух ты, он еще и морфемы распознал! Теперь я не сомневался, что передо мною разумное существо. Биолог Герман плясал бы от счастья – первый же контакт! Но добраться до своих оставалось мечтой.
Я сломал две толстые ветки, насобирал листьев, каждый из которых мог бы с успехом заменить крыло походной палатки, каких-то ползучих растений, подобных земным лианам. Соорудив немудреные шины, я вновь очутился перед мордой «барашка»:
– Как ты, малыш?
– Есть только миг между прошлым и будущим, – пропел «малыш» величиной с четыре шкафа, но трудно иначе называть существо, которое ты практически спас. Барашек неуверенно добавил: – Именно он называется жизнь.
– Ты прав, – расчувствовался я, – все же кто ты?
– Все же я дуль.
Дуль… Понятно, что ничего не понятно.
– А ты? – спросил барашек.
– Я? Человек – Тим, Тимофей.
– Ты един в трех?
– Нет, не бери в голову, просто Тим. – Вот бы сюда лингвиста Марту, она бы вмиг нашла с ним общий язык.
– Простотим, – малыш вдруг по-земному захныкал, – есть хочу…
Я, между прочим, тоже.
Сухой паек барашка не устроил, мандариновый компот пришелся по вкусу, но что такое два литра для такой туши? С трудом проглотив саморазогревающиеся консервы, я огляделся – и чем его кормить?
Он помог, указав лапкой на разлапистый куст. Я сорвал. Барашек устроил нечто в виде плача. Да что такое? Из невразумительных объяснений я все же понял, что должен перетереть эту флору. Это как? Я попрыгал на сорванном кусте, потоптался, задом даже поприминал, ругаясь про себя, измочалил, короче, всю листву, но именно в таком виде куст употребился монстриком на ура…
Несколько суток по земному времени барашек не мог тронуться с места. О чем мы только ни говорили! Я рассказывал ему о Земле. Рисовал в блокноте города, дома, портреты, вещи… космический корабль…
Помню беседу о государствах – ну никак он не мог понять, что такое «страна», «власть», «деньги». О политике малыш сделал странный вывод:
– А… когда ты имеешь то, чего нет у других, но что им нужно, и при помощи этого ты просишь их сделать то, что нужно тебе?
Я сомневался насчет «просишь», однако поправлять не стал, больно тема скользкая для обсуждения разными формами жизни.
Не менее интересным был разговор о родителях. Я скучал отчаянно не только по команде корабля, но и по Земле, по маме и отцу, которых давно не видел, а потому часто их рисовал.
– Мама – это то, от чего ты отделился, – как-то заметил малыш. – А папа кто?
– Папа? Ну… это… человек, помогающий отделиться, – почему-то сведения о хромосомах не представлялись мне важными. – Он потом помогает отделенному существу расти, развиваться. Если только способен, да… – запинаясь, ответил я.
– Ты папа? – передние лапки барашка сплелись в восхищенном жесте.
– Нет, я еще… нет.
– Но ты же мне помогаешь развиваться?!
– Ах, в этом смысле? Ну, наверное.
– У меня нет папы, – глаза барашка увлажнились, – и ни у кого нет.
Надо сказать, я мало понял из того, что он рассказывал о своем обществе, ведь малыш пользовался лишь моими словами. И фраза «у нас мама – капитан политики сущего» мне ни о чем не говорила.
Он долго не мог понять, что такое «имя», в его разумении значения слов «человек» и «Тим» оставались едиными. Когда же малыш уяснил, что Тим, и Марта, и Сергей, Ян, Герман – слова, принадлежащие только их носителю (я умолчал, что они могут и повторяться), он пришел в восторг, стал издавать странные квохчущие звуки. Так я понял, что барашек умеет смеяться.
– Меня зовут Дуль, Дуль меня зовут… Человек Тим не забыл? – спрашивал малыш время от времени, озабоченно склонив огромную голову и шевеля ушами. Я заверял его в этом, и он счастливо вздыхал, обдавая меня запахом травы.
Иногда Дуль капризничал и требовал мандаринового компота. Убедившись, что я его не вырабатываю, он начинал хлюпать носом, и я переводил разговор на другое.
Немало волнений вызывали истории о живописи. Барашек не представлял, что такое «художник», а когда понял – восхищению не было предела. Он пробовал рисовать в блокноте, но, кроме вихлястых линий и закорючек, у него ничего не получалось. Малыш снова начинал плакать, а я принимался его кормить, потому что вид голубых печальных глаз лишал силы воли.
Если я правильно посчитал, Дуль был старше меня лет на сто, но по меркам этой планеты – малышом, по земным – лет пяти, не больше, однако смышленый не по годам (или не по земному, наверное). Дуль запоминал мгновенно слова, вычленял морфемы и строил словоформы, ассоциативное мышление тоже не было ему чуждо, как и логика, иносказания он расшифровывал мастерски, и ему ничего не стоило бы писать стихи, если бы он захотел…
На пятые сутки мы пошли. Вернее, пошел я, а он пополз рядом, отталкиваясь лапками и указывая путь. Если я все правильно понял, шли мы к городу цивилизации дулей, а уж что там меня ждет – одному богу известно. Двигались медленно, малыш часто отвлекался. Мне то и дело приходилось очищать его шерсть от цепляющихся растений, извлекать из лапок колючки и оттаскивать от рассматривания бабочек. В душе я надеялся, что именно дули помогут мне попасть назад к крейсеру.
Паек кончился еще в первый день пребывания в лесу гигантских деревьев, я жевал вместе с Дулем растения, которые он выбирал, и пил воду из ручейков, при этом совершенно не чувствовал себя голодным.
Я пытался выяснить, почему его никто не ищет, но малыш или скрывал причину, или же, скорее всего, не мог объяснить. Для рассказа о собственном городе барашку не хватало слов – «большой дом», «большая мама», «большой камень», «большая вода» мешались в его речах с фразами из земных песен, которые я напевал себе под нос.
Ночью мы отдыхали. Нисколько уже не боясь огромного малыша, я зарывался в мягкую белую шерсть и сладко спал до самого утра.
Днем я был настороже, он – нет. Я так и не смог объяснить барашку, что такое «хищник». К удивлению, помогла древняя игра «камень, ножницы, бумага». И однажды Дуль насторожился, замер, уши встали торчком, кожаный нос смешно задвигался. Он молча показал, как ножницы режут бумагу, и мы тихонечко миновали опасное место. Тихонечко! Мне казалось, что ломимся сквозь чащу, как стадо слонов. Однако я догадался, что хищников в нашем земном понимании тут нет, но есть странные формы жизни, которые лучше обойти стороной.
Через несколько дней лес поредел, между кронами все чаще стало появляться неистово-синее небо, и вскоре мы вышли на песчаный берег бескрайнего моря такого пронзительного лазурного цвета, что я на мгновение прикрыл глаза. Но не морю я удивился. Вдали громоздились причудливые сооружения из черного камня, блестевшие под солнцем: воздушные арки, башни, странные пирамиды – дома, возможно; колонны и портики, увитые алыми, желтыми, фиолетовыми растениями. А между ними покачивались белоснежные местные жители – дули. И все это было таким… ну да… «большим», что я вновь почувствовал себя Гулливером в стране великанов.
– Как меня тут примут? – пробормотал я.
Малыш тотчас подхватил слово:
– Примут? Что значит «примут»? Будем жить, друг Тимоха, – получилось так похоже на Серегу, что я расхохотался.
Встречать нас вышло целое «стадо» гигантских симпатичных овечек – дулей. В отличие от малыша, они не ползали, а крепко стояли на колышущихся лапах. Одна из них – ростом с двухэтажный дом – вышла вперед и что-то пропела низким голосом.
Малыш ринулся к ней, я за ним. Я ведь мог его запросто потерять среди овечек, как китайца среди китайцев.
Мой Дуль прижимался к белой «копне» и тоже что-то пел, так долго, что я не выдержал:
– Это твоя мама, Дуль? Что ты ей сказал?
Он обернулся, на меня глянули полные счастья «велосипедные» глаза:
– Я сказал маме, что ты, Тим, наш папа!
Всего два часа потребовалось новоявленной «супруге», чтобы мы смогли более-менее объясняться. А через неделю я уже был в городе дулей своим… э… «дулем».
В каждом доме нас с барашком встречали как героев. Оказалось, что это у них экзамен такой – отправить ребенка неизвестно куда, чтобы он принес «мысль». Хороши взрослые, нечего сказать. Вместо «мысли» малыш привел папу, чему все были несказанно рады.
Дули – сплошь женщины, возможно, иные, чем на Земле, но все же они знали, что такое «он». Только их «мужчины» неразумны. Они – всего лишь сгусток белой субстанции, вырабатывающийся у овечек раз в три земных года и затем дающий начало новой жизни. Получается, что овечки рожают дважды – сначала «мужа», потом ребенка. Но субстанция чрезвычайно капризная, поэтому детей у дулей мало.
«Мысль» для них – главное. Я бы назвал цивилизацию дулей, прежде всего, духовной. Размышления и созерцание – основа жизни, а наука и техника – лишь необходимое ремесло. Жилища просты, вещи непритязательны, большую часть времени овечки проводят в коллективной медитации, приходя в эйфорию от неожиданной интересной идеи.
Хозяева часто зависали, принимая гостей – меня и Дуля, поскольку мы приносили много «новых мыслей», и овечки с наслаждением часами обмусоливали каждое наше слово. В результате мы оказывались предоставленными сами себе, и тогда малыш показывал город.
Рисовать дули не умели, но оценить творчество – это они могли. С благоговением мой блокнот осторожно передавался из лап в лапы, дули приглушали голос, разглядывая наброски на малюсеньких листочках, чем напоминали мне друзей с крейсера. Карандаши вызвали такой трепет и восторг, что постепенно я их раздарил, оставив себе лишь простой.
Каждому из дулей я задавал вопросы: как попал к ним с планеты песка и белых кубиков? Как туда вернуться? Понял лишь одно – в их мире никаких кубиков нет. Много позже до меня дошло, что земное слово ни о чем барашкам не говорило, и то, что я называл «кубиками», имело для дулей другой – глубинный смысл.
Как-то мы с малышом забрели в район города на самой окраине, в котором я еще не был.
Здесь возвышались гигантские сооружения, напоминающие наши теплицы, накрытые прозрачными стеклянными куполами, только пустые, совершенно пустые. И вдруг в одной из них я заметил знакомые белоснежные кубики!
Обогнав Дуля, я ворвался в «теплицу». Точно, это они – стоят на песке. Правда, один словно бы недоделали, наверху «сахар» еще не спрессовали, а просто насыпали кучами.
– Что это? – спросил я барашка.
Он молчал. Он словно не смел приблизиться к изваяниям, топтался у самого входа в «теплицу», но порожек не переступал. Огромные глаза повлажнели.
– Тим… – наконец шепотом сказал Дуль, – рано еще… прощаться…
– Прощаться? Я не собираюсь с тобой прощаться. – О чем это он? Может быть, кубики опасны?
– Не с тобой. С ними…
– С кем – с ними? Что это?
– Это дуль и дуль.
– Погоди, малыш, ничего не понимаю, вот этот белый брикет – дуль?
– Да… души дулей…
Мама моя! Так это гроб? Но почему – такой? А там, где крейсер, там – кладбище?
Мысли хаотично наползали одна на другую, был бы я местной овечкой, вмиг бы их рассортировал, а так… Я присел возле незаконченного монумента, прислонился, задумался. Казалось, вот-вот – и все тайны невероятной планеты откроются.
– Ти-и-и-им… нельзя… Тим, нельзя… прощаться… нельзя… – барашек маячил у входа, вытягивал шею, пел еще что-то жалобно и тонко. Тише и тише…
Глаза закрылись сами собой, и Дуль говорил уже в моем сне, полном светящихся радужных линий, кругов и треугольников. Странные слова он произносил, что-то вроде «Тим! Тим! Ты жив! Тим! Все сюда! Здесь Тим!», и голос барашка был удивительно похож на голос Марты…
Потом я сидел в кают-компании – свежевымытый, завернутый в большое полотенце, накормленный до отвала – и рассказывал, рассказывал, рассказывал… Удивлялся временами, какое вокруг все маленькое и компактное.
В экспедицию к Дулям меня решили не брать.
– Они тебя оценили, – сказал Сергей, – пусть нас теперь оценят. И так придется пережидать их медитации, а время дорого. Ты лучше скажи, что дулям будет интересно в качестве подарков?
– Мандариновый компот, бумага и карандаши, – не сомневаясь, ответил я.
Группа вернулась через неделю тихая и задумчивая.
На сей раз совещание было не всеобщим. Ян Туча, Марта, Герман, я и, конечно, капитан закрылись в рубке.
– Тим, загадка с кладбищем теперь понятна, – говорил Ян, – параллелепипеды действительно являются переработанным телом умершего дуля, причем такого состава, что наши ученые за него жизни отдадут.
– А дули позволят? – робко спросил я.
– Вряд ли, они считают, что создают вместилище для души, мало того, утверждают, что могут общаться с нею, – Марта вздохнула.
– Общество, не имеющее врагов, – никаких, – добавил Герман, – а теперь вот мы нарисовались.
– Земляне ведь тоже не имеют внешних врагов, – начал старпом Ян, а капитан закончил: – И создавали врагов на протяжении всей истории в рамках своего же общества.
Ян Туча пожал плечами:
– Слава богу, войны в далеком прошлом, но вот боюсь, – он встряхнул рыжей шевелюрой, – наш патернализм уничтожит дулей почище оружия.
Точно! Я приуныл. Значит, овечки обречены? Человечество замучает дулей отеческим отношением, воспитанием, навяжет свою мораль, нравственность, законы. Овечки ведь будут впитывать каждое слово! Хотел бы я оказаться на месте дулей? О, нет! Я-то давно уже вышел из-под родительской опеки. Елы-палы! А я как себя вел с ними?! Разве не так? Неужели подсознательно во мне тоже заложено желание быть «великим наставником»? Нет! Просто же встреченный дуль оказался действительно малышом и… Я окончательно запутался.
Сергей покачал головой:
– Нет, не верю. Если им что-то не понравится, дули попросту перенесут себя в другой мир.
– В другой мир?! – я раскрыл рот.
– Ах, да, – улыбнулся Волков, – ты же еще не знаешь. Дули умеют создавать новые миры. Но они им не нужны. Разве что кладбище. Мы бы с ними встретились рано или поздно. Ритуал прощания прост. Дули садятся вокруг кубика, то есть души, и все вместе думают, а потом – вжик – и уже в другом мире. Как? А черт их знает, как. Потом снова прощаются уже здесь, снова думают и переносятся к себе.
– И все же нужно создать глобальную группу, отстаивающую права дулей, – сказал Герман, – на всякий случай. Вот только что теперь с Тимофеем делать, не знаю, – он почесал затылок.
– А что со мной делать? – вскинулся я. – Все же нормально, я с ними подружился и…
Ребята смущенно переглянулись. Капитан вздохнул.
– Попал ты по-крупному, Тимоха, – Серега сказал так, словно мы были наедине. – Понимаешь, дело в том, что «папа» у них – это вовсе не то, что ты думаешь. Марта лучше объяснит.
– Что тут объяснять? – Марта вдруг погладила меня по голове и улыбнулась: – Самый близкий аналог – это слово «бог». Знаешь, и хорошо, что их папа – ты.
Несколько дней на Земле шумел праздник. Незнакомые люди подходили друг к другу на улицах и обнимались со словами «Мы не одиноки!». Потом начались экспедиции, и, пожалуй, это овечки воспитывали людей, а не мы их. Один раз приняв «мысль», понимая ее множественность, дули придерживались фундаментальных основ, пошатнуть эти основы, как и использовать для науки кубики, не было никакой возможности.
Недавно мне пришло письмо. Его доставил капитан Сергей Волков, вернувшийся из очередного путешествия. Из конверта выпал листок.
На рисунке держатся за руки-лапы: огромный дуль, маленький человечек, дуль поменьше. Фигурки подписаны: «Мама, папа и я – Дуль!»
Я сидел и улыбался как идиот. Какой же смышленый у меня ребенок. Прямо божественный дар!
Мария Дышкант
Автор и критик на Синем сайте, курсант «Мастер текста». Пишу фантастику и фэнтези, иногда реализм, публикации, в основном, сетевые. Стараюсь создавать что-то необычное, удивлять читателя.
По профессии – филолог английского языка, также знаю немецкий, преподаю и занимаюсь переводами. Обожаю путешествовать. И, конечно, книги – куда без них.
Почитать можно здесь: https://ficwriter.info/polzovateli/userprofile/Amaretto.html/
Когда сам себе преграда
Марк раньше не задумывался, что расположение лица собеседника играет столь важную роль. У большинства инопланетян голова размещалась над телом, а ульфурцы принадлежали к исключениям, у которых лицо находилось в центре туловища. Из горба на спине поднимался нарост, что нависал подобно склонившемуся подсолнуху. Эффектности придавала бордовая кожа.
Трудно комфортно общаться и при этом смотреть собеседнику в глаза. Марк, как ни старался, не мог придерживаться всех правил этикета в один заход. Да что с него взять – одного из самых никудышных студентов группы.
– Гладко пожаловать, – парнишка вымолвил приветствие, которое для этой расы советовали в учебнике. Оставалось надеяться, что ульфурец не решил, будто на него смотрят сверху вниз. Довольное урчание инопланетянина намекнуло, что пока всё в порядке. – Прошу, следуйте за мной в главный зал.
Радовало, что сорок лет назад изобрели портативный синхронный переводчик – и уже не надо было учить языки. Марк мечтал, что скоро появится и портативный корректор манер… Хотя он о многом мечтал. Например, о том, чтобы научиться ничего не портить. Всю жизнь к нему липли неприятности, как слизистые конечности ульфурца к полу.
Как только ульфурец развернулся, глазастый живот исчез из виду, а ощутил прилив уверенности. Ну что, первый пункт выполнен без происшествий. Он шагал по коридору, ульфурец молча скользил следом.
«Так, что там у нас дальше? Ага, предложить еду или напиток. Эти ребята любят всяческие жидкости, а также…», – готовился Марк, но чувство подзабытой детали на эту тему вернуло неуверенность.
Они уже оказались в главном зале, где блуждали сотни две гостей с разных планет. Некоторые оживлённо болтали, остальные со скучающим видом угощались лёгкими закусками и напитками. Все убивали время перед началом конференции.
Ульфурец тихонько гудел – надо было что-то уже предпринимать.
– Прошу, угощайтесь, – взвизгнул Марк, едва увидев самопередвижной поднос с прохладной водой. Он ухватил стакан в форме шарика, затем опомнился и учтиво подал ульфурцу с отрепетированной улыбкой.
Пространство пронзил сигнал разрушающей громкости. Марк хлопнул себя по лбу. Всё вокруг зашаталось и поплыло… Наполненный множеством разноцветных гостей зал осыпался квадратиками пикселей. Открылся вид на простенькую комнатку с незаправленной кроватью, длинным рабочим столом и встроенным в стену компьютером. Круглое окошко было прикрыто, а помещение освещалось голубым светом экрана. Раздался невозмутимый женский голос:
– Ошибка номер тридцать два, раздел – ксенобиология, параграф «Ульфурцы».
– Опять! И что же я натворил? Разве они не любят напитки? – завыл студент.
– Любые, в которых нет лёгкой воды, Марк. Для них это яд. Твои действия могли рассмотреть как попытку отравить гостя. Что могло спровоцировать межгалакти…
– …ческий скандал, – Марк передразнил виртуальную ассистентку. – Загружай ещё попытку.
– Это невозможно. Ради сохранения психического здоровья не рекомендуется использовать симулятор более пятнадцати раз подряд. На ближайшие два часа ты использовал все попытки.
– Да катись ты пропадом!
– Я не понимаю твою просьбу, Марк.
– Прости, это не твоя вина, – парень расстроено плюхнулся на кровать.
Конференция в Академии, которая одновременно станет Экзаменационным испытанием, уже завтра. Каждый студент должен проявить себя перед гостями как знаток базовой ксенобиологии, ксеноэтикета и фундаментальной ксенокультуры, иначе его не допустят к дальнейшему обучению. Обидно будет, если из-за дырявой памяти Марк потеряет два года и надежду на успешное будущее. На повторный курс не хватит денег. Мечты о карьере полетят ульфурцу под «шапку». Радовало, что сопровождать нужно будет только одного инопланетянина, но кто именно попадётся из шестидесяти трёх известных рас и множества их разновидностей – это уже исключительно воля случая.
– Дай мне повторную сводку о видах класса «Г», – устало пробормотал Марк, который так просто сдаваться не собирался.
– Непременно, – ответила ассистентка.
***
Итак, костюм официальный, но не вычурный. Рубашка либо серая, либо голубая – белая считается страшным неуважением у пректонийцев. Марк задумался и выбрал светло-серую. Он начистил туфли кремом без специфического запаха, чтобы адальмиты не опьянели. Рыжие непослушные кудри набрызгал специальным закрепляющим средством, потому что пышная прическа может напугать цееукарцев. Ровно сутки не употреблял молочные продукты, дабы мог находиться рядом с нотерами. Кажется, к великой межгалактической встрече готов.
Марк снова и снова прокручивал в голове все правила поведения, периодически выпрашивая у компьютера успокаивающие или мотивирующие фразы.
– Ты упорно трудился и всё выучил. Никаких проблем не возникнет, – уверяла виртуальная помощница. – Ты всё преодолеешь. Я уверена.
– Спасибо. Ну, ни пуха, ни чёрта!
Студенту хотелось верить в её слова, вот только он, к сожалению, хорошо знал о силе своего невезения. Да, Марк был именно тем парнем, у которого во время выступления на конференции случалась отрыжка, а на тестах глючила программа. Тем, кто на свиданиях говорил странности и глупости, да ещё и непременно что-то опрокидывал, повышая уровень неловкости до такого, что девушкам приходилось вежливо прощаться. В общем, нелепые случайности издевались над студентом, как могли.
Поэтому Марк не удивился, когда на экзамене его специальным гостем стала фичиянка – представительница расы с самыми запутанными, перемудрёнными требованиями и поведенческими выходками.
Жители планеты Фичи походили на людей, но пафосность следовало умножать на десять. К их внешности, однако, было нетрудно привыкнуть. Кожа – лилового оттенка, волосяной покров отсутствовал, уши – огромные и формой напоминали слоновьи. Пальцев на руках и ногах – по шесть, они расходились шире, чем человеческие.
Гостья Марка легонько мотнула головой, от чего украшения на ушах тонко зазвенели. Внимательный взгляд воткнулся в растерявшегося студента. Он чувствовал, что не захочет вспоминать об этом дне. Стоило прозевать одну крохотную мелочь – и фичиянка этого не простит.
– Высокоблагородно пожаловать, мы непомерно рады встречать Ваше мудрейшее сиятельство здесь, – откланялся Марк, загребая воздух руками, как ластами, чтобы выразить почтение по-фичиянски. В мыслях проносилось: «Пожалуйста, пусть всё пройдёт без подставы. Разве я о многом прошу? О, Вселенная, сжалься!»
Дама скептически осмотрела сопровождающего, поправила золотистую мантию и кивнула:
– Кракаварьену Орцекирига, – согласно обычаю гостья представилась первой.
– Марк, ваш смиренный помощник на благопочтительный сегодняшний день, – студент выговорил заученную фразу, задумывшись, надолго ли хватит сил и как скоро язык начнёт заплетаться. Тогда Марк позабудет всё выученное и будет крякать совсем не фичиянскую чушь.
Оказалось, в главном зале не так уж и страшно. Марк провёл гостью без происшествий и умудрился ничего не перепутать с угощениями. Это был уровень, которого студент не достигал даже на симуляторе. Собственно, обстановка в зале почти ничем не отличалось от той, которую он видел в программе во время тренировок. Невероятных размеров комната с выходом на террасу, где можно было полюбоваться сиреневым небом с тремя небольшими лунами и живописной природой местности, знаменитой своими вечноцветущими садами. Везде блуждали подносы с закусками со всех уголков галактики и таким выбором напитков, что не хватило бы и дня перепробовать.
Гости шуршали перьями, трепетали, щёлкали, стучали когтями, жужжали, бурчали, звонко пищали, рокотали и ухукали. От разнообразия цветов, звуков и форм голова студента, привыкшего видеть не более пяти-шести рас в одном помещении, кружилась больше, чем от книг. Удивительными были различия в движениях: некто казался медленной каплей, лениво ползущей по стене, а кто-то резвой беспокойной мухой, выскакивающей то тут, то там. Люди и гуманоиды со своей средней скоростью растворялись в какофонии кипящей жизни, смешанной с неспешным расслаблением. В реальности это всё сводило с ума.
В отличие от симуляции, теперь, помимо гостей с разных планет, вокруг блуждали одногруппники, которые тихонько шептали что-то, пересекаясь, или подмигивали. Ощущение поддержки немного успокаивало. Сосед Марка по общаге, проходя с гостем-рептилоидом мимо, показал первый из двух пальцев и подмигнул, махнув зелёными ресницами – послышался тонкий звук, как от струны.
Марк завистливо посматривал на везунчиков, кому достались гости, проживающие в их участке Объединения – с такими-то и в Академии вместе учишься, и лучше знаешь, чем тех, кого только на экране видал. Как фичиянцев.
– Я бы благожелала посетить концерт милоюйских танцев, – важно заявила Кракаварьену. Нежно-розовые веки быстро зашевелились на чёрных глазах.
– Любая ваша просьба… – Марк продолжил говорить красиво и учтиво, но его перебили.
Надо было не по сторонам глядеть, а под ноги! Там гуляли небольшие по размеру гости, нимчики, которые едва доставали людям до колен и напоминали земных кузнечиков. Их тонкие хрупкие тельца были еле заметны. Сложности добавляли неконтролируемые способности к маскировке, из-за которых нимчики почти полностью сливались с окружением. Марку не повезло: только успел убрать ногу, как повалился на Кракаварьену.
В учебниках не говорилось, что у фичиянцев тело, как батут. Впрочем, если они не терпят прикосновений ни от кого, кроме самых близких, то как об этом узнать? Марка на мгновение вжало в гостью, а затем откинуло на пол. Да, потолки со светящимися разноцветными пузырями – прекрасный выбор для украшения зала. Он резко вскочил и отметил, что физического урона Кракаварьену не нанёс. А вот экзамен явно провалил. Фичиянцы считают подобные казусы страшным оскорблением.
Обиженный нимчик что-то пропищал и поскакал дальше. Студент на этом попадался раз пять на симуляторе, а в голове всё равно не отложилось.
Марк решил, что можно хотя бы сохранить достоинство, потому постарался говорить прежним тоном:
– Величаше-глубочашие извинения за неловкий инцидент. Прошу, сейчас почтенно проведу вас на концерт.
– Слова не соблаговолят окупить этот осрамительный ущерб! – фыркнула фичиянка.
Сгорая со стыда, Марк обречённо побрёл прочь из зала, к лифту. Кракаварьену бренчала от недовольства, но от проводника не отставала.
Студент почувствовал прилив облегчения и надежды. Он попытается исправиться. С намерением вести себя как можно лучше парень вызвал лифт, затем пропустил даму вперёд, как только двери отворились. Никто из них, смущённых происшествием, не заметил мигающей красной точки вверху. Кабина дёрнулась и начала подниматься. Как раз за секунду до того, как отдел техобслуживания обработал сигнал об ошибке и принялся отлаживать систему.
Освещение предательски заморгало. Раздался скрип. Кракаварьену вопросительно взглянула на Марка, он постарался сохранить самообладание. Свет погас, лифт с едва слышным стуком остановился.
– Блок шестнадцать-А, – настойчиво повторил студент. Машина не среагировала.
Кракаварьену молчала. Марк активировал смарт-экран на запястье и с ужасом обнаружил, что связь заблокирована. Это означало не только, что он не может обратиться к техподдержке, но и что переводчик отключился. Лифтовый компьютер не работал. Освещение, хоть слабое, но оставалось.
– Госпожа, вы меня понимаете? – спросил парень тихо-тихо, сглотнув.
– Гнурчар пыхтыр.
– Ясно, – студент потёр переносицу.
– Киерькар? – гостья говорила уже безо всякой надменности. Вид у неё, по правде говоря, был испуганный: тонкокожие уши вибрировали, глаза зажмурены розовой перепонкой. Кракаварьену медленно осела на пол.
– Что? – Марк растеряно осматривал лицо фичиянки. Он вспоминал – тут явно было что-то очень важное в их поведении. – Точно, фобия!
Этот народ побаивался закрытых пространств. Поэтому перелёты в космосе они совершали спящими – от первой и до последней минуты путешествия. Благо, средства погружаться в искусственный сон имелись. Лифты обычно работали быстро, фичиянцы не успевали запаниковать, но поломка – это длительное заточение, где даже такие натренированные миссиями на дальние планеты особы, как Кракаварьену, могли потерять контроль над эмоциями.
Марк присел на корточки напротив гостьи. Её уши скрутились в трубочки. Перепонка-веко на левом глазу отъехала, открывая черноту.
– Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Сейчас я придумаю, как выйти, – он старался придать голосу уверяющий и успокаивающий тон.
Инопланетянка кивнула, но глаз зажмурила снова. Её начинало серьёзно потряхивать. «Ну надо же, а в начале Экзамена дрожал я», – без злорадства, скорее со вздохом понимания, подумал студент.
Осмотрев лифт, Марк попробовал раздвинуть двери вручную, но те были заблокированы. Он метнулся к спасательному люку, отворил. Радуясь, что выбраться будет несложно, посигналил стуком, чтобы Кракаварьену открыла глаза. Студент ткнул в полумраке на отверстие внизу, достаточного размера, чтобы каждый из них по очереди пролез.
Она недоверчиво покачала головой и снова зажмурилась. Конечно, это ещё более страшное закрытое пространство. Марк раздражённо вскинул голову. Хотелось вложить в жест максимум театральности, а получилось только удариться затылком о стену.
Потирая и без того разболевшуюся голову, студент попытался успокоить себя мыслью, что сейчас в Академии многолюдно, поэтому лифты долго не пустуют. Скоро кто-нибудь заметит поломку, и их освободят. Оставалось только успокоить бедную Кракаварьену, которая испуганно забилась в уголок. Подумать только, каких-то пятнадцать минут назад она надменно выдвигала пухлый подбородок и вертела носом, будто королева галактики. Теперь вызывала… жалость.
