Ольга Болгова
Гром небесный
Эпилог
Мы обвенчались в марте 1921 года в приходской церкви в присутствии мисс Беатрис Сикард и Арлена Эшли. После сомнений, споров и метаний я всё же убедила мужа, что мне нужно закончить занятия в школе Найтингейл – впрочем, подозреваю, что сомнения и метания более исходили от меня, чем от маркиза – однажды он сказал мне, что всё, происшедшее с ним, сильно изменило его взгляды на жизнь и повлияло на характер. Что совсем не удивительно – примерно то же самое произошло и со мною.
В ноябре 1921 года я сдала экзамены и получила приглашение служить в больнице святого Томаса, но принять его не смогла, потому что уже более трёх месяцев носила под сердцем нашего первенца. Фредерик занимался обустройством Невилл-корта, чтобы превратить старый фамильный замок в место, уютное для жилья, и время от времени наезжал в Лондон на свидания с упрямой женой, которую иногда называл суфражисткой9, хотя таковой я вовсе не являлась – никогда не рвалась в открытый бой, предпочитая уединение, хотя целиком и полностью разделяла идеи женского движения.
В апреле 1922 года родился наш первенец Гарольд – Гарри, а через два года на свет появились близнецы Гильберт – Берти и Хелен – Алёна.
Лорд Фредерик продолжал летать и даже сумел уговорить меня разделить с ним «восторг и опасность полёта» – цитирую его слова. Я разделила оба ощущения, правда, второе, увы, превалировало. Вероятно, потому, что внизу оставались наши дети, а у них должны быть живые родители.
Будучи наследственным пэром, Фредерик оставался в тени, ограничившись участием в работе Комитета помощи раненым и пострадавшим во время войны.
Став профессиональной медсестрой, я старалась по мере возможностей оказывать посильную помощь жителям окрестных деревень, научилась водить машину, что весьма помогало в этом деле.
Мы жили в Невилл-корте довольно уединенно, несколько раз нас навещали дальние родственники Фредерика, но отношения так и остались на уровне почти официальных.
Сыновья были отправлены на учёбу в Итон – мои протесты не смогли пересилить убежденность их отца в таком образовании, хотя годы учёбы в Итоне он вспоминал без особого энтузиазма.
Чета Блэкстоунов, Питер и Гленна, прожили с нами долгие годы. У них родились ещё две девочки, такие же рыжие, как их мать. Арлен Эшли продолжал некоторое время служить механиком и водителем в Невилл-корте, но затем поступил в лётную школу. Мисс Беатрис Сикард не стала мягче, но, узнав её поближе, я убедилась, что внутренне она далеко не так строга. Добрая фея миссис Реган так и осталась моей самой близкой подругой.
Подступая к горестной странице своего повествования, сдерживаю слёзы, которых и так пролито достаточно. Наш первенец, Гарри, пошёл по стопам отца, точнее говоря, полетел за его крыльями. Он стал лётчиком, и, когда началась война, поступил в Королевские ВВС, летал на Спитфайре10 и погиб в воздушном бою в 1942 году. Его отец не узнал об этом – сэр Фредерик умер во сне двумя годами раньше. Мы прожили с ним хорошую жизнь – любили и почти всегда понимали друг друга, растили детей, ссорились и мирились, делили радости и горести – почти идеально, правда?
Берти собирался повоевать, но его, к счастью, минула сия чаша – у него было плохое зрение. Не доучившись в Кембридже, он перепробовал немало профессий – от учителя до скульптора, пока не остепенился и не занялся, увы, политикой. Алёна столь же долго искала себя, и в конце концов уехала в Новую Зеландию, где занялась фермерством – разведением овец породы Ромни. Неуёмные характеры Невиллов, да и Бочаровых, передались и этому поколению. Подозреваю, что и следующему…
В 1962 году чудом нашлась моя кузина Софья Синицкая. Во время одной из поездок в Лондон по давней укоренившейся привычке я зашла в читальный зал библиотеки на Джеймс-стрит и, просматривая журнал National Geographic, наткнулась на фотографию, на которой три пожилые дамы беседовали, устроившись на скамейке в парке, до боли напоминающим Летний сад. Статья, которую украшала фотография, называлась «Летний сад. История», а подпись под фото гласила: «Эти леди пережили самые драматичные страницы истории города. Слева направо: Евдокия Грант, Софья Синицкая, Елена Шелестова».
Трудно было распознать знакомые черты в состарившемся лице человека, которого я не видела больше сорока лет. Сколько лет сейчас Софье? Около восьмидесяти. Но отчего-то я уверовала, что это именно она, моя двоюродная сестра, и решила, что должна осуществить давнюю мечту – побывать на родине. Мечта была спрятана в сундуке, закрытом на замок – я боялась ехать туда, где не осталось никого из родных, в уже чужую малознакомую страну. Но теперь я вскрыла этот замок, обратилась за помощью к сыну и через месяц оказалась в Ленинграде. Девушка в будке справочного бюро выдала мне справку на трёх женщин по имени Софья Николаевна Синицкая, и я выбрала одну из них, семидесяти семи лет, проживающую на Кировском проспекте.
– Где находится Кировский проспект? – спросила я.
– Где? Так за Кировским мостом, прямо и увидите.
– А как он раньше назывался? – беспомощно продолжила я.
– До революции, что ли? Кто ж его знает, – отрезала девушка.
– Каменноостровским он назывался, а мост – Троицкий, – услышала я позади себя и, обернувшись, увидела седовласого мужчину преклонных лет.
Поблагодарив старика, я отправилась по выбранному адресу и не ошиблась.
Сестра жила в бывшем «нашем» доме, в комнате в коммунальной квартире. Седая сгорбленная женщина с удивительно яркими глазами, увеличенными очками с немалыми диоптриями, отворила дверь, когда я позвонила три раза согласно инструкции на входе. Ничего не спрашивая, она несколько минут смотрела на меня, и я замерла, боясь порвать какую-то тонкую нить.
– Это ты, Нюша, – вдруг сказала она.
– Да, Сонечка… – промямлила я задрожавшим голосом.
А дальше были слёзы, объятия, по двадцать капель валерьянки в стопках, чай из чашек с кобальтовой сеткой, по двадцать граммов водки в тех же стопках и долгие, долгие разговоры-рассказы. История кузины оказалась намного драматичней, чем моя, но я не стану пересказывать её здесь – это другая история.
– А ты знаешь, Нюша, что портрет нашей бабки Елены сохранился, и находится в Екатеринбурге, то есть, в Свердловске, в музее.
– Правда? И как он туда попал?
– Не могу сказать. Недавно про то узнала, мой внук был в Свердловске, зашёл в музей и увидел. Обещал расследовать, он у нас критик от искусства. Я добраться не смогу, сил не хватит. Может, ты съездишь, посмотришь?
Через два дня я села в поезд и поехала в Свердловск.
Я стояла в зале музея изобразительных искусств и смотрела на портрет девушки, держащей папиросу – на портрет моей бабушки. Тёплый свет от скрытой в руке зажжённой спички падает на юное лицо, полуулыбка тронула губы, золотистая кожа просвечивает сквозь прозрачную блузку. Почти такой я была, когда встретилась с Чёрным рыцарем…
******
Реальные лица и места, использованные в книге
Сэр Гарольд Делф Гиллис был новозеландским отоларингологом и отцом современной пластической хирургии, разработавшим методы восстановления лиц солдат, возвращавшихся из окопов Первой мировой войны.
Генри Ральф Ламли был летчиком Первой мировой войны и жертвой ожогов, чей случай имел важное значение для развития реконструкции лица и пластической хирургии. В начале войны он получил звание офицера Королевского летного корпуса и пошел в летную школу для обучения пилотов. Летом 1916 года во время учебного полёта аэроплан, которым он управлял, разбился. Ламли выжил, но был страшно изувечен. Ламли перевели в Сидкап в сентябре 1917 года для проведения операции. Гарольд Гиллис решил реконструировать лицо Генри, используя кожный трансплантат с его груди. Из-за большого размера трансплантата и уже ослабленного состояния Ламли кожа груди отторглась, и он умер от сердечной недостаточности 11 марта 1918 года.
Сидкап – район на юго-востоке Лондона в 18 км от вокзала Чаринг-Кросс.
Фрогнал-хаус – поместье и якобинский особняк в Сидкапе, построенный в начале XVI века. В 1915 году семья очередных его владельцев продала дом и поместье правительству для строительства новой больницы. Больница Королевы Марии была открыта на территории Фрогнал-хауса в августе 1917 года. Под руководством сэра Гарольда Гиллиса здесь проводились операции пластической хирургии солдатам, получившим травмы лица во время Первой мировой войны. Госпиталь и связанные с ним больницы для выздоравливающих имели более тысячи коек, а в период с 1917 по 1921 год приняли более пяти тысяч военнослужащих.
В 1860 году в Лондоне на базе госпиталя святого Томаса усилиями Флоренс Найтингейл была создана первая в Англии школа для сестер милосердия. Деньги на нее Флоренс собирала по подписке. «Фонд Найтингейл» оплатил годичное обучение и пансион первым пятнадцати студенткам. Девушек учили всему, включая правильное поведение сестер милосердия и даже их правильный внешний вид. Школа просуществовала почти полтора века – до 1996 года.
В качестве изображения на обложку использована картина Заболоцкого П. Е. «Девушка с папиросой», 1850-е годы
