Ольга Болгова
Гром небесный
Глава 17
Я вернулась к занятиям. Дни были заполнены – уроки увлекали и утомляли, нас учили всему, что полагается знать сестре милосердия, включая даже правильное поведение и внешний вид. Первую половину дня мы занимались, изучая анатомию, физиологию и практические предметы, а после обеда отправлялись в палаты – ухаживать за пациентами. Я сблизилась с двумя девушками, Джейн Холидэй и Ханной Новак, мы находили темы для разговоров, а по свободным дням выбирались на прогулки и даже на танцы. В следующую после Рождества субботу я навестила Айрис Реган.
– Надеюсь, вы хорошо провели рождественские дни, – сказала она, разливая традиционный чай.
– Да, просто замечательно, – с энтузиазмом ответила я.
Вероятно, ей хотелось спросить, как у меня дела с «молодым человеком», но она не спросила – феи знают, когда не нужно спрашивать – и заговорила о каких-то будничных делах
Днями для тоски не было места, но ночами я почти заболевала Фредериком. Я в деталях вспоминала парк и комнату, освещенную парой толстых свечей в грубом кованом подсвечнике и восторг, впервые испытанный от объятий мужчины. Лучше бы не было тех трёх дней, лучше бы я пошла на Рождество к Айрис, тогда бы не пришлось так тосковать, твердила я себе, вовсе не веря в это. Что он делает там, в своем Нортумберленде? Думает ли обо мне, терзается ли ночами? Или постарался забыть легкомысленную женщину? Разве узнаешь? А в феврале мне пришло письмо…
Анне Смит
Школа Найтингейл
Госпиталь Святого Томаса
Ламберт, Лондон
Анна, пишу это письмо, потому что есть необходимость объясниться по поводу сложившейся ситуации. Ты продолжила свои занятия, надеюсь, успешно. В ближайшее время у меня возникла необходимость оказаться в Лондоне. Не будешь ли ты любезна встретиться со мной, если у тебя найдется на то время и желание. Буду ждать тебя в воскресенье, февраля 20-го в 4 часа пополудни на набережной Альберта.
Ф.Н.
1921, февраль, 14
Так пишут обращения в суд или прошения о помиловании, подумала я. Впрочем, так же, возможно, пишут рапорты капитаны Королевских ВВС. Что за необходимость возникла у капитана? Он когда-нибудь писал обычные, человеческие письма? В те три дня он был совсем другим, не столь сдержанным и суровым, улыбался и даже смеялся… А теперь, пользуясь оказией, возжелал встретиться со мной, чтобы поставить все точки над i, навести порядок в своих владениях? Если он решил расстаться, что, впрочем, уже сделал два месяца назад, зачем это письмо? Раскаивается, что позволил себе, потерявшему лицо, соблазнить женщину? Словно в сказке Аксакова… Ведь я сама сделала всё, чтобы оказаться в его объятиях… и мне неважно, как он выглядит. И конечно, я не пара ему, Фредерику Гарольду Ральфу Невиллу, капитану Королевских ВВС, но я и не рассчитывала стать ему парой…
Тем не менее, собираясь на встречу, я постаралась сделать всё, чтобы выглядеть уверенной в себе, довольной жизнью женщиной. Отчасти я даже чувствовала себя такой, обретая под ногами не качающуюся палубу парохода, а некоторую устойчивость причала.
Перемеряв своё скудный гардероб, так и не решилась надеть шелковое платье – холодно, да и не уместно – и снова остановилась на блузе и юбке. Заколола волосы резным костяным гребнем – рождественским подарком Айрис Реган.
На том же месте в четыре часа в голубых сумерках меня ждал чёрный рыцарь Фредерик Гарольд Невилл – одиноко стоял у парапета, никакого Остина рядом. Как обычно, в черном пальто и шляпе с полями. На незрячем глазу – чёрная повязка, которая закрывала почти всю половину лица. Я постаралась не побежать к нему, а подойти спокойно и с достоинством.
– Сэр Фредерик… – сказала я, подходя.
– Мисс Анна… – ответил он. – Стало быть, ты получила письмо.
– Да, как видишь.
Постояли, молча глядя друг на друга. Я не могла понять, что он чувствовал – закрытое лицо, закрытая душа. Молчание – наше кредо, нам удобней молчать, но немного холодно… То ли обратив внимание на мой покрасневший нос, то ли прочитав мои неловкие мысли, Фредерик сказал:
– Тебе холодно? Идём…
– Куда? – спросила я.
– В авто…
Он согнул руку в локте, я просунула свою, ощутив приятное волнение от прикосновения к нему, и он пошел, довольно быстро – я попыталась пристроиться к его широкому шагу, но больше семенила, чем шла в ногу. Остин был припаркован недалеко от въезда на мост, место водителя пустовало. Я огляделась и, не обнаружив Арлена, спросила:
– Ты водишь авто?
– Да, – кивнул он.
– А как же….
– Ничего, справляюсь…
– А Арлен? Где он?
– У него другие дела.
Фредерик усадил меня, устроился за рулем, снял повязку, надел очки и завел машину.
– Куда мы едем? – спросила я.
– Куда бы ты желала? – вопросом на вопрос ответил он, выруливая на мост.
– Я… право, не знаю, куда…
Не могла же я сказать, что охотничий дом был пределом моих мечтаний. Но это явно не то место, где «объясняются по поводу сложившейся ситуации».
– Ты написал, что нужно что-то обсудить… – промямлила я.
– Да. Как твои занятия?
– Неплохо… Даже хорошо.
– Я рад, – сказал он как-то безрадостно. Или бесстрастно?
– Как твои дела на севере? – спросила я.
– Хорошо, – ответил он тем же тоном.
Резко развернул машину, пробормотал под нос что-то непотребное. Остин буквально мчался по городу, лавируя меж многочисленных повозок и авто.
– Ты не слишком быстро едешь? – спросила я.
– А, черт… разве это быстро? – пробормотал он.
– Ты так и не сказал, куда мы едем…
Он не ответил, занятый непростым маневром проезда между конным экипажем и омнибусом, видимо, представляя, что находится за штурвалом аэроплана. Я замолчала, решив, что спрашивать бесполезно и будь, что будет.
Фредерик заговорил, когда Остин свернул на довольно тихую улицу в той части Лондона, где я не бывала, и остановился напротив входа в двухэтажный дом весьма старинного вида, втиснувшийся меж двумя столь же древними.
– Если ты не возражаешь, я предложил бы зайти сюда. Правда, в доме не слишком… хм… уютно, – объявил он, наконец-то повернувшись ко мне.
В очках он выглядел незнакомо и страшновато.
– Что это за дом? – спросила я.
– Нашей семьи… Не бойся, Анна, здесь нет комнаты Синей Бороды с убитыми жёнами, а единственное привидение – это я.
– Дурак ты, Фредерик, – сказала я по-русски.
– Что ты сказала? Ду-рак? Я не совсем понял.
– Это значит… шутка, как всегда, вышла неудачной.
Он фыркнул, как Калибан, и сказал:
– Удобно использовать язык, который не понимает собеседник… Нужно поговорить, а здесь нам никто не помешает.
То есть, нас никто не увидит, мысленно уточнила я.
В холле с мозаичным полом и лестницей, ведущей на второй этаж, было пусто и холодно. Подниматься наверх не стали – Фредерик открыл дверь, за которой оказалась большая комната, тускло озаренная уличным фонарем за окном. Хозяин зажёг свет, и я осмотрелась. На стенах, обитых цветной тканью – портреты. Огромный резной буфет тёмного дерева, массивный камин с бронзовыми подсвечниками и фигурками собак на полке, перед ним – два глубоких кресла и стол с инкрустацией. Диван у противоположной стены, массивный, не вызывающий желания присесть. Тяжёлая душная роскошь.
– Здесь никто не живёт? – спросила я, как обычно, невпопад.
– Никто. Устраивайся, сейчас будет тепло. Ты голодна? Есть сэндвичи.
Я сняла пальто, мужественно решив дождаться обещанного тепла. Кажется, он тщательно, по-военному, подготовился к встрече. И выбрал для некого объяснения этот холодный дом, в котором нельзя развести огонь в камине, а не уютный безалаберный охотничий. Ах, лучше бы обнял и поцеловал краем губ. Я села в кресло, утонув в нём. Напрасно не надела тёплый жакет – он так и остался вопросительно висеть в комнате на стуле. Слева с портрета глянул красивый джентльмен с густыми бакенбардами, в офицерском мундире. Вероятно, дед или прадед Фредерика. Во всяком случае, у него были такие же тёмные глаза.
Фредерик ушёл и вернулся с пледом в руках.
– Пока холодно, согреешься…
Заботливый… Накинула плед, посидела, согреваясь.
– Я помогу приготовить чай.
– Не нужно, справлюсь, – отрезал он, уходя.
Всё же выбралась из коварного кресла и, как в картинной галерее, отправилась изучать портреты Невиллов, которыми были увешаны стены, – красивых женщин в элегантных нарядах и горделивых мужчин, в основном, облаченных в мундиры.
– Нравится выставка? – спросил, заходя, Фредерик.
– Да, впечатляет. Это всё твои предки? Ты всех можешь назвать?
Он усмехнулся.
– Почти всех… Вот это дед, лорд Гарольд Невилл, бабушка, леди Милдред, прадед… – Фредерик перечислил ещё несколько имён, махнул рукой и подвёл итог: – Все мужчины в нашем семействе воевали и охотились… ты знаешь.
– А у нас есть… был портрет бабушки в молодости – девушка с папиросой, – сказала я, впечатлившись семейной галереей Невиллов.
– С папиросой?
– Да, девушка в прозрачной блузке с папиросой в руке. Пламя спички освещает лицо. Конечно, она не курила, но было модно в то время писать такие… пикантные портреты.
Всё это не раз рассказывала сама бабушка – она, да и все мы, любили этот портрет.
– Он висел у нас в столовой. Говорили, что я очень похожа на бабушку. Но вряд ли он сохранился.
– Думаешь, уничтожили? – спросил Фредерик.
– Не знаю, мы не смогли забрать его, когда уезжали…
Я справилась со спазмом, что сдавил горло. Нет, лучше не думать и не вспоминать…
Фредерик поставил на стол у камина поднос с чайными приборами, молочником и тарелкой с сэндвичами. Достал из буфета бутылку и стаканы. Разлил чай, вновь отказавшись от помощи. Я снова забралась в кресло и взяла протянутую им чашку, дымящуюся паром.
– Молоко?
– Нет, спасибо.
– Русские пьют чай без молока?
– По-разному.
– Скотч?
– Нет, спасибо.
– А я выпью, с твоего позволения.
Фредерик плеснул в стакан золотистого напитка, пригубил, затем выпил до дна. Наступила тягучая пауза – он молчал, вертя стакан в руках, я глотала горячий ароматный чай, тепло разливалось по телу. Может, стоило согласиться на скотч? Сейчас возьмёт и скажет: «Я пригласил вас, мисс, с тем чтобы сообщить пренеприятное известие…». Впрочем, так он не скажет, мы говорим на разных языках и, кажется, не только буквально.
– Как проходят твои занятия? – снова спросил он.
– Вполне успешно, – ответила я, обрадовавшись хорошей теме. – Не ожидала, что смогу быть сестрой милосердия. Никогда не думала. Бывает страшно, и руки дрожат, когда приходится зашивать рану или делать уколы, но я впервые чувствую, что нужна кому-то.
Замолчала, перебив свое красноречие. Он задал лишь вопрос вежливости, а я зачем-то растеклась мысью по древу.
Фредерик кивнул, чуть улыбнувшись.
– Я стал летать вслед за братом, хотел переиграть его. Я не был храбрым парнем, как он… Сначала было страшновато, а потом полюбил высоту и полёт…
Я кивнула в свою очередь.
– Это бывает. Кузина всегда учила меня, как вести себя, а я с нею спорила.
Снова пауза… Свет падал на левую половину его лица, а правая оставалась в полумраке, тёмные волосы отросли почти до плеч, концы скручивались колечками.
– Чем ты занимался все это время?
Он пожал плечами.
– Разными делами.
– Скакал на Калибане?
– Да.
– Как поживает мисс Сикард? Она в Невилл-корте?
– Да. Не жалуется.
Казалось, не было тех трёх дней в охотничьем домике, и ничего у нас с ним не произошло… Может, всё это мне приснилось?
Фредерик снова плеснул скотча в стакан.
– Кажется, скотч разбавляют, – ехидно заметила я.
Он выпил, махнул рукой и сказал:
– Ты прочитала моё письмо и знаешь, что я хотел…
– … обсудить сложившуюся ситуацию.
Он сверкнул на меня тёмным глазом.
– Да, именно так.
Поставил стакан и встал. Я заёрзала, пытаясь подняться – трудно разговаривать, когда над тобой нависает капитан ВВС, весь в чёрном.
– Не вставай, успокойся, – он вернул меня в кресло коротким жестом. Помолчал и заговорил.
– Я поступил с тобой очень вольно, в чем не могу раскаяться, но чувствую свою вину…
– Никакой вины! – воскликнула я, вскочив – стало жарко, словно вокруг запылали стены.
– Прошу, не перебивай, я и так собьюсь.
Я села, прижав ладони к запылавшим щекам. Чего-то подобного я и ожидала.
– Ты знаешь, я не слишком…хм… здоровый человек, – продолжил Фредерик. – И могу быть скорее обузой, чем… да, обузой…но, возможно, ненадолго. Но я не вижу иного способа… помочь тебе.
– И поэтому хочу спросить… ты выйдешь за меня замуж?
– Фредерик…
– Ты можешь не отвечать сейчас. Уведомишь, когда решишь.
Замуж… Фредерик предлагает выйти за него замуж… Руку и… сердце? Нет, видимо, сердца здесь нет, лишь сострадание к несчастной беженке, чувство вины и раскаяния… Что со мной не так? Почему я вызываю у мужчин желание помочь и спасти? Почти то же самое говорил Гурский, правда, замуж не звал, не было у него такой возможности – жениться. Но вдруг другие слова, сказанные Фредериком, перебили эти мысли.
– Ненадолго? Почему ненадолго… Ты что-то скрываешь?
Да, я видела его тело, исчерченное рубцами от шрамов и пятнами от ожогов, следы на груди и бедре от взятой для восстановления лица кожи, и могла не задавать такой вопрос, но он вырвался и уже не мог быть возвращен. Впрочем, ответ Фредерика прозвучал, как обычно, коротко и общеизвестно.
– Все мы смертны, – сказал он.
– Это… это предложение очень неожиданно.
– Я так и предполагал и потому изложил причины.
– Все?
– Что все?
– Все причины?
Он помолчал, видимо, подсчитывая в уме количество причин.
– Да, все. Я не могу рассчитывать… впрочем, неважно.
Я хлебнула чаю, закашлялась и наконец смогла свободно вздохнуть.
– На что ты не можешь рассчитывать, Фредерик?
И я почти знала, что он мог бы ответить, но он сказал другое:
– Ответь мне. Пожалуйста. Это важно.
– Ты же дал мне время подумать. Я им воспользуюсь.
– Хорошо, – кивнул он, кажется, с каким-то облегчением, и опустился в кресло, словно ноги перестали его держать. Сел и тотчас поднялся.
– Прости, совсем забыл…
Сунул руку в карман брюк и вынул синюю бархатную коробочку. О, боже!
– Хоть ты и взяла время на размышления, это в любом случае твоё…
– Фредерик… Фредерик…
Я взяла коробочку, в которой, разумеется, оказалось изящное колечко с голубым камнем, разозлилась, вскочила и меня прорвало, словно плотину в половодье.
– Фредерик… зачем все это? Ты считаешь, что должен мне? Из-за Рождества…? Мне было хорошо с тобой… я ни в чем не раскаиваюсь, ты ничего не должен, мне и сейчас хорошо с тобой… И мне от тебя ничего не нужно, кроме… кроме тебя…
От волнения я перемешала языки и замолчала, понимая, что он не совсем понял мою сумбурную речь. В порыве я уронила коробочку и кольцо и кинулась поднимать, но Фредерик опередил меня, вернул на место выпавшее колечко и поставил футляр на стол.
– Спасибо, – сказала я, вдруг остыв. – Ты, наверно, считаешь, что слишком страшен и болен и я тебе не пара … Но это не так, Фредерик. Не знаю почему, но я люблю тебя, такого, какой ты есть, хотя, и наполовину не знаю, какой ты на самом деле… И мне неважно, герцог ты или кто-то ещё… Если тебе важно, кто я, это понятно…
– Я не герцог, – вставил он, перебив мою очередную бессвязную речь. Половина его лица налилась краской, словно на неё плеснули киноварью.
– У меня был… один человек, но я его совсем не любила, просто так безысходно сложилось… – добавила я, видимо, чтобы забить последний гвоздь в крышку своего гроба.
– Кто? Себастьян Андертон? – прохрипел Фредерик Невилл.
– Да какой Себастьян! Не было ничего с Себастьяном! И не могло быть! Какой же ты дурень, Фредерик! – на этот раз я все сказала на его родном языке.
– Я думал, Рождество – это так, пройдет, – заговорил он, помолчав, как обычно. – Ты неожиданно пригласила, а мне нужна была женщина… и все было хорошо… замечательно. И я думал, всё забудется и пойдет своим чередом. А забыть не смог… Какой из меня муж – я же затворник, никогда нигде не появлюсь, а ты молода, красива, тебе нужно жить, радоваться, заводить знакомства… Но решил помочь тебе… хоть так.
Он замолчал, задохнувшись. После паузы сказал:
– Видишь, я и говорить не могу…
– Фредерик, я понимаю…
– Мне не нужна жертва от тебя…
– Да и мне тоже.
Удивительно яркое февральское солнце закатом расплескало лучи над Лондоном, отражалось зайчиками в окнах, украшало блеском волны Темзы, слепило глаза, когда Остин, пробивая путь по загруженным улицам, поворачивался к нему лицом. Фредерик ругался, извинялся и снова ругался на очередном повороте.
– Буду ждать тебе завтра вечером, на этом месте. Когда освободишься? – спросил он, высаживая меня напротив здания больницы.
– В шесть или полседьмого.
– У тебя нет наручных часов?
– Нет.
– Как же ты обходишься без них?
Я пожала плечами. Как-то до сих пор это удавалось.
Он поцеловал меня, едва коснувшись губами, сел в авто и уехал. Остин вывернул на мост и затерялся в потоке машин.
В эту ночь я почти не спала ночью, думала, вздыхала, ворочалась, получив ворчливый упрек проснувшейся соседки. Что произойдет завтра, на свидании? Ждёт ли он моего ответа уже завтра? Что ответить на это невероятное предложение? Заснула лишь под утро и проснулась, когда в комнате было светло, а пустая кровать соседки застелена.
– Мисс Смит, в чем дело? Опаздываете? Вас не было на утреннем пении. Это недопустимо, – сказала старшая сестра мисс Эдвин, когда я влетела в классную комнату, пылающая от спешки и переживаний.
– Извините, мисс, больше такого не повторится.
– Садитесь, обсудим это позже.
«Сегодня день отложенных разговоров», – подумала я, пробираясь на своё место.
– Не могла тебя добудиться, – прошептала на ухо Ханна Новак. – У тебя парень?
– Парень, – усмехнулась я, улетая мыслями далеко от химических формул, расчётов, жидкостей, порошков и аптекарских весов.
Тест по органам дыхания, как и обсуждение опоздания, были прерваны и отложены после сообщения о страшном пожаре в школе Мельброк. Всех студенток сняли с занятий и отправили в больницу помогать принимать пострадавших с ожогами и травмами.
«Придётся поработать в ночную смену!» – распорядилась старшая сестра.
В шесть часов я поспешила к набережной, чтобы предупредить Фредерика. Выбежала без пальто, даже не вспомнив о нём, мне было жарко, словно в июльский день, перед глазами от усталости и тяжёлых впечатлений дрожала красноватая пелена. Фредерик и Остин ждали в условленном месте.
– В форме… без пальто? Почему? – изумился он и принялся расстёгивать своё.
– Я спешу, у нас форс-мажор, придется дежурить ночью…
– Но вы же только учитесь… – сказал он, накидывая пальто мне на плечи.
– Фредерик, я выскочила на минуту, много обожжённых на пожаре, мы все помогаем…ты же понимаешь.
Он поцеловал меня и пошёл к машине.
– Пальто! Забери пальто, – я кинулась вслед.
– Иди, пригодится… Да, возьми, это тебе… вместо рождественского подарка.
Он протянул мне небольшой узкий футляр, сел в машину, я махнула рукой, завернулась в мягкий чёрный твид и, сжимая в руке футляр, поспешила в больницу, так и не поблагодарив за подарок.
Ночь прошла нелегко, но тяжелее было пациентам. Большая палата, заполненная пострадавшими на пожаре детьми и взрослыми, всю ночь вздыхала, стонала и взывала о помощи. Шестилетний Джон, у кровати которого я дежурила, заснул после укола, но среди ночи проснулся и тихо заплакал. Я не знала, как успокоить его, и стала рассказывать сказку на русском языке. Так он и уснул.
Утром в общежитии было непривычно тихо – вернувшись с ночного дежурства, все студентки спали. Моей энергичной соседки Ханны не было на месте. Я переоделась в домашний халат и забралась в кровать, почти с головой укрывшись твидовым пальто, которое пахло Фредериком. В узком футляре оказались наручные часики, изящные и, по всей видимости, золотые, а в кармане пальто обнаружилась коробочка, в которой лежало кольцо с голубым камнем. Оставил случайно? Хотел отдать? Едва достала и примерила кольцо, как распахнулась дверь и влетела Ханна. Скинула пальто, ботинки, рухнула на кровать, но тотчас вскочила.
– Что это у тебя? Часики? Колечко? Покажи….
Спорить и скрывать было бесполезно – всё равно замучает расспросами. Я вытянула руку, демонстрируя часы и кольцо, которое пришлось точно впору на безымянный палец. Бледно-голубой камень блеснул в тусклом свете лампы.
– Вот это да! Золотые… что за камень? Неужели сапфир? – восхищённо зачастила Ханна. – У тебя непростой парень! Это его пальто? Шикарное, стоит… не меньше тридцати фунтов! Он, что, герцог?
– Нет, он не герцог, – ответила, не соврав.
– Я… видела твоего парня, случайно, – призналась Ханна – Он… странный, весь в чёрном и повязка… У него что-то с глазом?
– У него… нет одного глаза…
Я замолчала.
– Ладно, не рассказывай… – сказала Ханна. – Я слишком любопытная.
– Нет, все в порядке…
– Ужасно устала, – продолжила соседка, принимаясь переодеваться. – Какая была ночь! Завтра занятия начнутся после обеда. Тест! Матка Боска! Ужасно хочу есть… но ещё больше спать… Ты так и будешь укрываться его пальто? О, я тебя понимаю!
Облачившись в пижаму, Ханна забралась под одеяло. Я повернула выключатель лампы, опустила голову на подушку, глаза слипались.
«Забыла тебе сказать, – услышала сонный голос соседки. – Один пациент, русский, не помню его имени, спрашивал о тебе…»
– Кто, какой пациент? – воскликнула я, но Ханна не ответила, видимо, уже заснула.
Мой же сон сняло как рукой. Русский… знакомый? «Гурский?» – мелькнула мысль. Но этого не может быть! Хотя, почему не может? Разве жизнь не преподносит сюрпризы один за другим? Но может, это хороший сюрприз… кто-то знакомый из России увидел меня… Или он не знает меня, но услышал, как я рассказывала сказки мальчику… Боже, почему я так разволновалась? Скорее всего, это просто незнакомец, и я узнаю об этом завтра… сегодня, нет, все-таки завтра, сегодня вряд ли получится попасть в палату. Если только нас снова не отправят на ночное дежурство.
Я встала, накинула пальто и вышла в коридор. В окно светил яркий, красноватый диск полной луны, словно приклеенный к черной бумаге неба. Приложила ухо к часикам, они мерно тикали, отсчитывая секунды и вызывая во мне почти детский восторг. Камень в оправе кольца блеснул холодной искрой. Сапфир? Нет, скорее всего, аквамарин – в маминой шкатулке было кольцо с таким камнем. В маминой шкатулке… Невесть откуда взявшееся облако наползло на лунный диск, наполовину закрыв. Холодная улица Мурманска, выстрелы… отец… дрожь пробежала по спине, я плотней закуталась в пальто, словно под защиту объятий Фредерика. Я цепляюсь за него, как тонущий цепляется за спасательный круг. Почему именно он? Потому что помог? Потому что мне жаль его? Потому что мне хорошо с ним? Луна снова выкатилась из-за облака, сдвинувшись вправо. Или облако сползло с луны? Вернулась в комнату. Ханна похрапывала, раскинувшись на кровати. Завтра тест, а я совсем не готова! Сняла часики и кольцо, убрала в футляры и спрятала в саквояж. Легла и быстро заснула, словно провалилась в пропасть.
Ханна разбудила меня в полдень – пришлось собираться бегом. Тест, затем урок анатомии, химии и практика, думы о том, как связаться с Фредериком. В шесть часов удалось сбегать на набережную, но ни его, ни Остина там не было. Где он – всё ещё в Лондоне или уехал на север? Может, напрасно я настаивала на своей учёбе? Может, лучше бросить всё, выйти замуж и быть рядом с ним? Я совсем позабыла про загадочного русского и, вспомнив лишь вечером, принялась расспрашивать Ханну.
– Он не из пострадавших на пожаре, у него пневмония, – сказала соседка.
– Лысоватый? Сколько ему лет?
– Не слишком густая шевелюра. А сколько лет не знаю, может, сорок, а может и тридцать.
– Как его зовут?
– Я же не ухаживала за ним, он просто ко мне обратился.
– Что он сказал про меня? Откуда узнал, что я русская?
– Сказал, то ли знает, то ли услышал. Он плохо говорит по-английски, а по-русски я мало разумею.
– Ладно, завтра увижу его в палате, – сказала я и сменила тему:
– Как ты справилась с тестом?
– Кажется, провалила, – махнула рукой Ханна. – Все закончится тем, что меня отчислят.
– Нет, ты обязательно должна закончить школу!
– Должна, но получится ли, – улыбнулась неунывающая Ханна. – Тогда пойду… в прачки или мыть посуду.
– Мыть посуду – это… не твоё. Ты лучше всех делаешь уколы и перевязки! И всегда улыбаешься, несмотря ни на что.
– Наверно… у меня всегда получается ручная работа!
На следующий день после обеда началось дежурство в больнице, и, улучив минуту, Ханна привела меня туда, где лежал русский.
Он был совсем незнаком – довольно молодой мужчина, лысоватый, темные волосы тронуты ранней сединой, но звучание родной речи сразу заставило проникнуться к нему симпатией.
– Так рад увидеть вас здесь, Анна, – сказал он, пытаясь приподняться. – Вы проходили мимо, и я словно видел вас раньше…
– Но я совсем не узнаю вас, даже если мы когда-то встречались, – сказала я, тщетно напрягая память.
– Да, понимаю. Скорее всего, мы никогда не встречались и это лишь моё зыбкое впечатление. Меня зовут Константин Мержицкий.
Он закашлялся, откинулся на подушку.
– Не волнуйтесь так… – сказала я, совсем разволновавшись.
– Вы никогда не бывали в Тенишевском зале? Блок… Есенин с гармонью… читал: «Тихо в чаще можжевеля по обрыву осень – рыжая кобыла – чешет гриву»6… А вы, стало быть, здесь, сестрой милосердия… Боже, как раскидало нас по земле. Как давно все это было… в другой жизни…
Наш разговор был прерван старшей сестрой, и я, шепотом пообещав Константину, что приду, как только смогу, поспешила на свой пост.
