Ольга Болгова
Гром небесный
Глава 1
Нортумберленд, Англия, июль 1920 года
Хорошо утоптанная тропа, что петляла меж ежевичных кустов, сделала поворот и потянулась вдоль полуразрушенной, щедро укутанной мхом стены. Решив сделать привал, я остановилась, поставила саквояж и из любопытства перегнулась через стену, обнаружив, что с другой стороны она обрывается склоном, круто уходящим вниз, туда, где журчали невидимые воды то ли речки, то ли ручья. От неожиданности по спине пробежал холодок, и слегка закружилась голова. Правда, последнее случилось, скорее, от усталости и голода – эти два чувства стали уже привычными. Но солнце палило во всю мощь своей июльской беспечности, стрекоза приземлилась рядом, посидела, подрагивая прозрачными хрустящими крыльями и взмыла в полете; стайка желтых бабочек зависла в желтом пируэте, и холодок прошел, уступив место струям горячего пота.
– Andiamo, andiamo… – хрипло пропела я и закашлялась. Моцартовская песнь коварного соблазнителя отчего-то с самого утра упорно крутилась в голове, словно увлекала в неизвестность чужой страны. А ведь бедняжке Церлине повезло, что у Жуана оказалась столь верная и сумасшедшая возлюбленная Эльвира, которая спасла ее от бездушного обольстителя. Впрочем, о чем это я? Вновь о том, что осталось там, позади. Хотелось пить, но стеклянная фляга, которую я наполнила в деревенском пабе, была почти пуста, удалось вытрясти из нее лишь жалкие капли, слегка смочив губы. Я сняла шляпку, кое-как расчесала слипшиеся от пота волосы, села на траву, прижавшись спиной к нагретым солнцем камням, закрыла лицо платком, и.… уснула.
Проснулась от ужаса, вдруг навалившегося душащим полотном. Открыла глаза, сдёрнула платок и наткнулась на чужой взгляд. Яркие голубые глаза смотрели на меня в упор. Вскочила, чуть не упала и была подхвачена и поставлена на место сильными руками молодого мужчины. Он тотчас отпустил меня, но, отступив на полшага назад, продолжил бесцеремонно разглядывать, и мне ничего не оставалось, как ответить ему тем же самым. Зрелище оказалось более чем приятным – к голубым глазам и вьющимся темным волосам прилагались неплохо продуманные создателем черты лица, внушительный рост, широкие плечи и хорошо сшитый полотняный костюм.
– Простите, если напугал вас, – наконец произнес молодой человек. – Но вы так красиво спали, не мог оторваться от столь захватывающего зрелища. Словно лесная фея.
– Напугали, – подтвердила я и осторожно добавила: – Хотя, не следовало засыпать вот так, среди леса, но я немного устала.
– Идете пешком издалека? Гм… полагаю, очень издалека.
– Это заметно? – риторически спросила я.
– Да, но довольно мило. Вы… полька?
– Я из России, русская, – призналась я.
– О! Там в России все вверх тормашками. Давно ли вы здесь? Заблудились? Сбились с пути?
Я замешкалась с ответом, не зная, какой из вопросов выбрать. Но попадание было точным – все вверх тормашками, заблудилась, сбилась с пути. У меня просто-напросто не было никакого пути, а лишь тропа, ведущая… куда? Я выбрала отрицательный ответ.
– Нет, не заблудилась. Мне очень подробно объяснили в деревне: идти по тропе, никуда не сворачивая.
– По этой тропе? – он махнул рукой куда-то вдоль стены.
– Здесь есть другая? – осведомилась я.
– По-видимому, есть. Но эта ведет в Хорсли.
– Как раз туда я и направляюсь.
– В Хорсли? Вот как? И что за нужда ведет вас туда?
– Работа, – просто ответила я. – Мне нужна работа. Мне сказали, что там, в доме, требуется прислуга.
– Прислуга? Ах, вот оно что… – в голосе его прозвучало разочарование или что-то иное?
– Да, прислуга.
Мне было нечего стыдиться, а горечь я уже пережила. Почти пережила. Он был мне незнаком, и в любом случае, наши пути разойдутся через несколько мгновений. Впрочем, через несколько мгновений я обнаружила, что ошибаюсь.
Он водрузил на голову невесть откуда взявшуюся франтоватую, слегка помятую шляпу и приветственно склонил голову.
– Могу проводить вас в Хорсли, если не возражаете.
– Правда? Вам по пути?
– Да, разумеется. Охотно провожу вас. Позвольте представиться… Джек… Смит.
Он улыбнулся, ожидая моего ответа.
– Анна… Кузнецова.
– Ан-на, – повторил Джек Смит. – Так называют девушек повсюду. Что ж, идемте, Ан-на… Давайте ваш саквояж.
– Нет, нет, – запротестовала я, – он очень легкий.
– Боитесь? – заулыбался он, как будто в опасениях содержалось что-то смешное. – Уверяю вас, меня вовсе не нужно бояться.
Странно, но, когда человек уверяет, что его не нужно бояться, это вызывает противоположные ощущения. Хотя Джек Смит весьма располагал к себе и манерой общения и совершенно очаровательной улыбкой с ямочками на щеках. Он не стал настаивать, предоставив мне возможность самой тащить саквояж, и двинулся вперед размашистым шагом. Впрочем, вскоре убавил скорость и размашистость, поравнялся со мной и сообщил тоном заправского учителя истории:
– Стена, вдоль которой мы идем, сооружена римским императором Адрианом и названа в его честь. Слышали о таком?
– Слышала… да, верно, в гимназии на уроках истории.
– Взгляните-ка на тот бук, – между тем продолжал Смит, указывая на стоящее особняком удивительное дерево. Его мощный короткий остов словно пережил какую-то катастрофу – взрыв, внезапно распавшись на несколько стволов, которые переплелись меж собой самым причудливым образом. Лиственная крона покрывала его нежно-зеленым облаком, совершенно не вяжущимся с грубой затейливостью основы.
– В России растут буки? – спрашивал меж тем Джек Смит с интересом ботаника-лесовода.
– Буки… вероятно, только на юге. На Кавказе или в Крыму, может быть, – неуверенно сказала я, не будучи сильна в ботанике.
– В России очень холодно… бррр.
Он изобразил дрожь от холода и белозубо улыбнулся.
Холод… Да, особенно в этот последний год, когда отец увез меня из Петрограда в еще более холодный Мурманск, а однажды февральским утром ушел и пропал на несколько дней. В городе стреляли, я ждала его, не зная, что делать и куда идти. На третий день пришел наш давний знакомый, капитан Гурский, всполошенный, в цивильном пальто поверх мундира, приказал срочно собираться, потому что через несколько часов в море выходит пароход «Ломоносов», забирая на борт военных, а отец уже там, на борту – не смог прийти за мной по причине ранения. «Ранение неопасное, – успокоил меня Гурский, – но нужно спешить». Я взяла с собой чемодан и саквояж, уложив одежду, белье и мамины драгоценности. По пути через город мы столкнулись с мародерами. Капитан пальнул в воздух, мародеры бросились врассыпную. Мы поспешили в порт, а чемодан с вещами так и остался лежать в снегу на дороге.
События тех дней, словно мутный поток, что подхватил, потащил за собой, унес, выбросил на чужой берег и схлынул, исчезнув в водах Атлантики. Вбегая по трапу «Ломоносова» с одной мыслью о ранении отца, я не знала, что пароход направляется в Англию, не понимала, что покидаю родину, возможно, навсегда. Гурский сказал полуправду – рана отца вовсе не была легкой, он потерял много крови. При выходе из Мурманска пароход обстреляли, ранив капитана. Я помогала судовому врачу ухаживать за отцом и капитаном, оказавшись едва ли не единственной женщиной на борту. Капитан вскоре оправился, а отец – нет. Его похоронили в море. В норвежском Хоннигсвене на «Ломоносов» перегрузили офицеров с переполненного парохода «Козьма Минин», который шел из Архангельска. Гурский явился в мою каюту, сказав, что уступил место старшим по званию. Мне он даже не нравился, но рядом с ним было спокойнее. Все произошло само собой – прошлое осталось за морем, а будущее было смутно, как океан в тумане. Я рассталась с девичеством между прочим, забыв о мечтаниях, романах и музыке. То, что представлялось полетом в небеса, произошло буднично, словно я выпила пресловутый стакан воды.
В начале марта «Ломоносов» причалил в порту Ньюкасла. Я возблагодарила гувернантку-англичанку, обучившую меня языку. Мы сняли комнатку под крышей в доме неподалеку от порта и прожили там до лета, а потом я ушла от Гурского, сбежала, оставив лишь записку.
Но все это я, разумеется, не собиралась рассказывать никому, тем более, первому встречному Джеку Смиту. У меня немного кружилась голова, по спине струился пот, я мечтала о снеге, в который можно упасть, которым можно растереть пылающее от жары лицо. Но солнце палило, словно тропинка вилась не вдоль стены Адриана на британских островах, а где-то в африканской саванне. Бук напомнил баобаб, а в мареве возникли очертания кузена Бенедикта, обнаружившего муху цеце в Южной Америке.
– У вас здесь удивительно жарко, – сказала я Джеку. – Можно получить солнечный удар.
– Вполне возможно, – согласился он. – В такие дни хорошо на море. Или на Тайне. Впрочем, мы уже пришли. Поместье Хорсли перед вами.
Деревья, окаймляющие тропу, расступились, открывая поляну, заросшую кустарником и перечеркнутую каменной стеной в рост человека. Тропа подвела к калитке под каменной увитой плющом аркой, над которой, слева и справа устроились фигуры каких-то странных горгулеобразных существ. Джек ловко открыл калитку и пропустил меня, чуть отступив, так мало, что я, проходя не могла не задеть его плечом, почувствовав влажный жар его тела.
– Простите, – торопливо пробормотала я.
– Ни в коем случае, – ответил он. – Теперь вы сами доберетесь, а я распрощаюсь, дела, знаете ли… Пойдете прямо по тропе, выйдете к дому, прямо к черному ходу.
Джек Смит испарился, словно растаял в раскаленном воздухе. А тропа действительно продолжилась, следуя среди кустов боярышника, мимо огорода с аккуратно разбитыми грядами, где пестрели ухоженные ряды салата, весело зеленела густая овощная ботва.
Вскоре она плавно перешла в выложенную бурым гравием дорожку, которая вывела к дому, похожему на крепостную стену с башенками по углам. Я пересекла выложенный камнем двор, направляясь к небольшой полуоткрытой двери, из-за которой слышались голоса.
– … и скатерти принеси, – говорила кому-то худощавая долговязая женщина в синем платье. Я чуть не толкнула её, так как она стояла у самой двери.
– Что угодно? Кто ты? Откуда? – вопросила она, сурово уставившись на меня.
– Здравствуйте, – промямлила я. – Мне сказали… меня направили… вам требуется прислуга…
– Вот как! Полька? Чешка? Что умеешь делать? Есть рекомендации?
– Я русская, рекомендаций у меня никаких нет, но я могу выполнять любую работу.
– Вот как!
Она окинула меня оценивающим взглядом с головы до ног.
– Что-то ты совсем худая, работница… Покажи-ка свои руки. Тонкие какие, ты и ведра не поднимешь. Как же я могу взять тебя в дом, ничего о тебе не зная?
– Но мне сказали, что здесь нужна прислуга, – почти прошептала я, глотая сдавившее горло рыдание.
– Это кто же тебе такое сказал?
Я начала сбивчиво объяснять, когда, где и откуда узнала, что в поместье Хорсли требуется прислуга, и рассказывать о своих возможностях, которым вовсе не мешает моя худоба. К счастью, удалось справиться с горлом и рыданием. Женщина выслушала, не перебивая, буравя меня пронзительным взглядом тёмных глаз. Помолчала, когда я закончила, видимо, размышляя.
– Ладно, – сказала она наконец. – Прислуга нам в самом деле нужна. Возьму тебя, посмотрим, что из этого получится. Не нужно меня благодарить, – остановила она мой порыв, – ничего пока неизвестно. Пойдешь на кухню, мыть посуду и помогать. За каждую разбитую тарелку – вычет. И не вздумай красть – сразу пойдёшь в тюрьму. Идём, русская.
Я двинулась следом за ней в дом. За дверью оказалась лестница, которая вела на верхний этаж.
– Меня зовут мисс Баутер, я домоправительница. Тебе повезло, что сразу встретилась со мной. Как твоё имя?
– Анна Кузнецова.
– Анна Кузнесова, – повторила мисс Баутер. – Что значит – Кузнесова?
– Смит, – ответила я, тотчас вспомнив своего недавнего провожатого – Джека Смита.
Может, чужое имя каким-то образом обережет меня? Читала у Купера, что индейцы не сообщали чужим своего настоящего имени, данного при рождении. Последний из могикан, Уа-та-уа… Тише-еще-тише. Ах, неужели это когда-то было? Купер, чтение по ночам при тусклом свете лампы, морозные узоры на оконном стекле, тепло печи, украшенной райскими птицами изразцов. А ныне я – словно Уа-та-Уа в поселении белых.
– Вот как? Пусть и будет Смит, так проще, – заявила мисс Баутер. – Вряд ли ты у нас задержишься.
Я покорно промолчала, решив, что вновь уверять в своей готовности работать и делать, что прикажут, будет лишним. Пронзительные тёмные глаза словно видели меня насквозь.
Работа в доме поместья Хорсли началась не слишком успешно. В первый же день я разбила тарелку, выскользнувшую из мыльных рук на каменный пол моечной. Гленна, круглолицая веснушчатая рыжая девушка, что трудилась рядом, полоская посуду в чистой воде, охнула, хихикнула и бросилась помогать собирать осколки.
– Главное, чтобы Баутер не увидела, она из-за каждой тарелки рычит, будто они её собственные… – зачастила она. – Ох, это от сервиза с лисами, плохо дело… Ладно, не расстраивайся, припрячем…
Гленна сразу понравилась мне, лишь немного раздражая своей болтливостью. Меня поселили к ней в комнатку под крышей на чердаке, куда вела чёрная лестница. Едва спросив моё имя и сообщив своё, она принялась рассказывать про покинутую ею деревню в Шотландии и некого сельского парня, который вчера не явился на свидание, коварно поломав её надежды.
Укрыть содеянное мы не успели, мисс Баутер появилась, как чёрт из табакерки, словно подслушивала за дверью.
– Лисий сервиз! – вскричала она, глядя на осколки в руках Гленны. Горящие глаза, казалось, давали дополнительный свет в моечную.
– Это я разбила, – быстро сказала я, испугавшись, что обвинения посыплются на Гленну.
– Смит…. Быстро же ты осваиваешься! Не успела приступить, как уже бьёшь посуду из любимого сервиза мадам! Недолго же ты здесь останешься! Вычитываю из жалованья.
Которое я ещё не заработала. Я промолчала, не зная, что сказать в своё оправдание, и мысленно составляя план, что делать дальше, когда меня, нерадивую, уволят, едва приняв на работу, которая была так нужна. Особенно завтрак и обед в обширной кухне с каменным полом и огромной плитой, за громоздким кухонным столом, где собиралась вся прислуга. Не сказать, что меня приняли благожелательно, скорее, с равнодушными насмешками. Но главным было то, что я впервые за последние месяцы наелась досыта. Продержаться бы хоть несколько дней, хотя, жаль, что невозможно наесться впрок.
Домоправительница ещё что-то твердила в мой адрес, тыкая пальцем, который, казалось, ещё немного и проткнёт мне грудь, а я старалась виновато кивать. Не знаю, насколько хорошо это получалось. Наконец она ушла, вызванная басовитым мужчиной, заглянувшим в моечную, напоследок дав мне три дня испытательного срока, за которые, по всей видимости, я должна буду отработать стоимость разбитой тарелки из любимого сервиза хозяйки.
Прошло три дня, за которые я неплохо отъелась и не разбила ни одной тарелки, но по вечерам от усталости падала на узкую скрипучую кровать в комнатке под крышей и тотчас засыпала. После полуночи возвращалась Гленна с очередного свидания, будила и рассказывала, как оно прошло, к счастью, без интимных подробностей. Я слушала вполуха, время от времени засыпая. Я готова была терпеть ее пылкие рассказы – какая мелочь по сравнению с теплой постелью и предстоящим утром завтраком.
За столом на кухне собиралось человек пятнадцать, у каждого было своё место, согласно занимаемой должности – об этом я узнала не сразу и на первой же трапезе попала впросак, усевшись на чужой стул. Мисс Баутер хозяйственно восседала во главе стола, слева помещались пожилой долговязый дворецкий и его помощники, затем камердинеры, один – благообразный, седой, лет шестидесяти, другой – молодой, и горничные, с такой же примерно разницей в возрасте. Справа садилась кухарка, а за нею её помощницы – две говорливые девицы, бесконечно рассказывающие истории о привидениях и чудовищах, живущих в окрестностях – и молодой прыщеватый парень, объект бесконечных шуток. Остальные, разнорабочие, сидели в конце стола. Мне пришлось рассказать о себе, но особого интереса слушатели, к счастью, не проявили – видимо, такие как я, менялись слишком часто и не стоили усилий, чтобы запоминать их имена и истории. Жизнь хозяев поместья являлась столь же популярной темой разговоров за столом, как и истории о привидениях и чудовищах. Хозяев, постоянно проживающих в доме, было трое: старый мистер Энтони Андертон, его жена, мадам Люси, и сын хозяина Себастьян. Все это я узнала, конечно, не сразу – сначала было совсем не до того, чтобы выяснять, кто есть кто в этом огромном доме – а дом, действительно, был очень велик: три этажа, несколько башен, испещренных лестницами и переходами, построенный так, что хозяева и прислуга никогда бы не встретились, если бы в этом не возникло необходимости. Впрочем, одного из хозяев мне удалось увидеть, к несчастью, в довольно пикантной ситуации. Как-то вечером я спустилась в прачечную, чтобы постирать своё белье, открыла дверь и споткнулась на пороге, увидев возле мойки крупного седого мужчину, стоящего спиной ко мне. Он тискал босоногую женщину, прижав её к краю мойки, резко обернулся на звук, из-за его плеча появился ворох рыжих волос и круглое лицо Гленны… Я ринулась прочь, не закрыв дверь. «Это был старый хозяин, – ответила Гленна на мой немой вопрос, когда мы улеглись спать. – А что делать? Я хочу устроиться, не век же мне мыть посуду и таскать помои».
На четвёртый день, ожидаемый со страхом и желанием, чтобы мисс Баутер совсем забыла про меня и испытательный срок, я столкнулась с нею на лестнице. Я тащила грязные вёдра, а она несла стопку столового белья. Остановилась, посмотрела, пронзив взглядом, произнесла: «А, это ты Смит. Работай» и пошла дальше. Пришлось принять эти слова, как подтверждение, что испытательный срок пройден.
Я мыла посуду, полы, работала в прачечной, таскала ведра с водой из кухни в моечную, а пару раз – на второй этаж для чьей-то горячей ванны, вспоминая по пути маленькую несчастную Козетту из мятежных «Отверженных». К концу второй недели мозоли на ладонях уплотнились в камень, ноги и руки обрели мускулатуру, а усталость стала моей сущностью. Я почти не выходила из недр дома, и когда мисс Баутер однажды зашла в моечную и сказала, что назавтра дает мне свободный день, я растерялась, не сразу поверив в такую милость. Правда, милость оказалась неполной – экономка добавила, что жалованье получу лишь через неделю и, разумеется, за вычетом цены разбитой «лисьей» тарелки, о которой очень сокрушалась мадам. Хватит ли моего жалованья, чтобы оплатить урон?
Глава 2
Гленна объяснила, как пройти в деревню, где имелся магазин и лавка аптекаря, хотя эти заведения не слишком интересовали меня, располагающую ничтожным количеством монет. Вместо этого я, надев блузку с вышивкой ришелье, сшитую на заказ в другой жизни, и серую полотняную юбку, водрузив на голову несколько помятую шляпку, решила просто прогуляться по окрестностям, выйти на воздух, а в деревню сходить, если туда выведет путь.
Позавтракав и выслушав советы, куда сходить в свободный день – и откуда они все узнают? – я вышла в залитый солнцем двор. Жара, ничуть не спавшая за эти дни, ударила в лицо горячей рукой. Я прошла через двор к тропе, что недавно привела сюда. Вышла через калитку под увитой плющом аркой, подмигнув стражникам-горгульям. Дальше тропа вела к взорванному буку и стене Адриана, где я встретила голубоглазого Джека Смита, о котором, признаться, часто думала и даже как-то раз спросила Гленну, не знает ли она такого молодого человека. «Джек Смит?» – переспросила она, закатила глаза к потолку, видимо, перебирая в памяти всех знакомых парней, а затем отрицательно покачала головой. «Нет, что-то не припомню такого, Смит».
Возле бука тропа раздваивалась, и я свернула направо в сторону леса, что манил шелестящей прохладой. Тропа, расчерченная живыми тенями, весело вилась меж переплетения кустарников: розовых цветов вейгелы, оранжевых колокольчиков жимолости и прочего незнакомого разноцветья. Никаких привидений и чудовищ. Словно в парке Мордвиновки, где мы снимали дачу каждое лето. Словно, но не так… Шла я довольно долго, отдавшись теням и шорохам леса. Раскидистые кроны все плотнее смыкались в вышине, тропа медленно, но верно вела в чащу, в её таинственную глубину, и привела к заросшему со всех сторон оврагу, на дне которого струился ручеек. Через овраг был перекинут мост из толстых бревен, связанных меж собой верёвками-канатами, настилом и перилами из жердей. Ступила на мост, который через несколько шагов закачался подо мной. Остановилась, размышляя идти дальше или вернуться, и вдруг услышала хриплый возглас, прозвучавший откуда-то снизу: «Эй, на мосту, помогите мне!»
Засуетилась, мост закачался, я чуть не потеряла равновесие, взмахнула руками, с трудом удержавшись на грубых перекладинах настила, и уцепилась за импровизированные перила. «Помогите же», – повторил снизу голос. Чтобы посмотреть, откуда он раздавался, пришлось опуститься на колени и глянуть вниз, в овраг. Сначала не увидела никого в переплетениях кустов и бурных зарослях чертополоха, но, когда голос потребовал: «Да спуститесь же вы сюда, чёрт побери», разглядела на противоположном склоне оврага человека, сидящего среди пурпура цветущего репейника. Поднялась, махнула ему рукой и поспешила по бодро закачавшемуся мосту. Худо-бедно, но мне удалось перейти на другой берег и спуститься к пострадавшему по дорожке из примятых и поломанных кустов, которую он, видимо, проделал своим телом, сползая по склону. Человек, просящий о помощи, оказался юношей лет семнадцати. Лицо его было бледным до белизны, на которой явственно проступали веснушки, из-под кепки выбились пряди слипшихся светлых волос. Он попытался улыбнуться, увидев меня, и хрипло произнес: «Помогите… капкан…» Его правая ступня была зажата меж зловещими зубьями капкана – возможно, медвежьего, насколько я могла судить по его размерам и устрашающему виду. Капкан пробил светлую теннисную туфлю, по которой расползались уже потемневшие пятна крови.
– Сейчас, сейчас… я попробую снять… – засуетилась я.
– Это вряд ли – вам не раздвинуть эти челюсти, – пробормотал он. – Но чудо, что вы вообще здесь появились…
– Почему чудо? – спросила я, разглядывая капкан и размышляя, как к нему подступиться.
– Мало кто ходит через Гуляющий мост.
– Через Гуляющий? Почему? Что же вы здесь делали?
Они не ответил. Скрипнул зубами, видимо, стараясь сдержать стон, когда я начала дергать капкан, тщетно пытаясь разжать адские челюсти. Хоть я и накачала руки за дни работы в Хорсли, моих сил здесь явно было недостаточно.
– Откуда вы взялись? Я вас не знаю… – сказал юноша, наблюдая за моими попытками.
– Я тоже незнакома с вами. Кажется, сейчас не время вести светскую беседу…
– Да, вы чертовски правы, – согласился он побелевшими губами.
– Я не смогу открыть этот капкан… вы потерпите? Придется бежать за помощью.
– Да, хорошо, буду ждать…
Вскочила и поползла вверх по склону, уже не пытаясь избежать колющих и режущих кустов. Гуляющий мост проскочила, почти не заметив его разгула. Как далеко я ушла? Милю, пару миль? Встречу ли кого-нибудь по пути или придется бежать в Хорсли? Я спешила, больше не замечая тенистого уюта леса. Блузка прилипла к телу, юбка путалась в ногах, лицо пылало, пот заливал глаза, в туфлях что-то хлюпало, словно я бежала не по сухой тропе, а по ручью. Не поверила своим глазам, когда увидела человека, идущего навстречу по тропе. Наверно, галлюцинация, решила я, но немного снизила темп. Человек оказался настоящим – когда я подбежала к нему и остановилась, переводя дыхание, он расцвел белозубой улыбкой, раскинул руки в приветственно-удивленном жесте и произнес:
– Анна, куда вы так спешите?
– Джек? Джек Смит! – воскликнула я.
– Именно так. Вы вся в репейнике, лесная фея. Куда вы так бежали? Вас кто-то напугал? За вами кто-то гонится? Если так, я весь к вашим услугам. Давайте-ка я очищу вас от колючек.
Он снял колючку с моей блузки, улыбаясь, тени скользили по его лицу, то скрывая, то являя на свет блеск голубых глаз. А я стояла, разумеется, растрепанная, в сбившейся на затылок шляпке, с головы до ног усыпанная колючими шариками чертополоха, потная, с горящим от жары и бега лицом. Впрочем, все это не имело значения.
– Не стоит, потом. Сейчас нужна помощь, но не мне, – отдышавшись, сказала я. – Там, у Прогулочного моста в овраге лежит человек… он попал в капкан.
– У Гуляющего? – поправил меня Джек Смит.
– Да, да, у Гуляющего. Я не смогла освободить его ногу и побежала за помощью. Идемте же скорей!
Он нахмурился, потер кончик носа и спросил:
– Попал в капкан? В овраге? Вы уверены? Неужели опять…
Он не договорил, а я зачастила:
– Вы считаете меня сумасшедшей? Я только что пыталась освободить его ногу, но не смогла.
– Нет, что вы, Анна, конечно, нет. Успокойтесь, вы бежали слишком быстро по такой жаре. Идемте, поможем вашему… человеку. Позвольте, я возьму вас за руку.
Я не успела согласиться или отказаться, как он сжал мою руку крепкой ладонью, сухой, в отличие от моей, постыдно влажной. Джек Смит вовсе не выглядел человеком, страдающим от жары – белоснежная рубашка, тонкий запах одеколона, легкая прядь вьющихся волос, выбившаяся из-под светлой шляпы. Он быстро зашагал по тропе, увлекая меня за собой.
– Зачем вы ходили к Гуляющему мосту, Анна?
– Сегодня у меня свободный день.
– Так вас приняли на работу?
– Да…
– Рад за вас. Но судя по вашей ладони, работа нелегкая.
Я поспешно, но тщетно попыталась вытянуть руку из его крепкого кулака.
– Не волнуйтесь, лесная фея, ваши руки ничто не испортит. Так что же там случилось, у этого проклятого моста?
Вопрос был задан, скорее, лесу или тропе, поскольку у меня не было и не могло быть ответа. Джек замолчал, лес начал сгущаться, и вскоре мы оказались у моста, то ли Гуляющего, то ли проклятого.
– Где он, ваш человек в капкане? – спросил Джек, когда мы подошли к мосту.
– На той стороне. Вон там, на склоне.
Я показала туда, где лежал несчастный, но не увидела его среди кустов. И ни одного звука, лишь шелест листьев да шорохи леса.
– Эй! – крикнула я. – Пришла помощь! Как вы там?
Никакого ответа. От жуткой мысли меня бросило в холод, словно под ледяной дождь среди жаркого дня.
– Что-то я никого там не вижу, Анна, – сказал Джек.
– Наверно, он потерял сознание и лежит, поэтому отсюда его не видно. Идемте скорей.
Мы перешли через мост, который разгулялся ни на шутку, вышли к склону, где были примяты и поломаны кусты. Джек остановил меня, приказав остаться на краю оврага, а сам спустился туда, где был юноша.
– Здесь никого нет! – крикнул он.
– Не может быть!
Я бросилась вниз, колючки чертополоха снова впивались в одежду и в волосы. Запнулась, не удержалась и полетела вперед, прямо в объятия Джека Смита. Он чуть подержал меня и отпустил. Огляделась – никого. На месте, где лежал юноша, лишь примятая трава и никаких следов ни его самого, ни капкана.
– Как это понимать? – с усмешкой в глазах вопросил Джек, глядя на меня.
– Понимайте, как хотите, – обиженно отрезала я. – Здесь лежал человек, молодой, светловолосый, в теннисных туфлях, нога была зажата капканом, большим с жуткими зубьями. Даю голову на отсечение…
– Не будем отсекать вашу прелестную головку, достаточно голов наших королевских жен, – сказал он всё с той же усмешкой.
– И я не сумасшедшая.
– Убежден в вашем здравом смысле, – кивнул он. – Но здесь нет никакого пострадавшего юноши. Он ушел с капканом? Улетел?
– Но он лежал тут, с капканом на ноге, белый как снег…
– Вы из России, вы больше знаете про снег.
Меня начинала злить ирония, которую он вкладывал в каждую реплику. Я промолчала, не желая говорить о своей родине.
– Что, если это шутка? Розыгрыш? – вдруг предположил Джек.
– И вы участник или автор этого розыгрыша? – спросила я.
– Нет, что вы, Анна, как вы могли подумать такое? –
Его голос звучал виновато. Он даже стал серьезнее или мне показалось?
– Я просто предположил, не слишком удачно, не так ли? Идемте, выберемся отсюда.
Andiamo, Andiamo… Я не стала сопротивляться, но, когда мы поднялись на край оврага, осмотрела траву вокруг, как это сделал бы Зверобой – трава была местами примята – и пошла по этим следам, которые вывели к мосту. Я не заметила прежде – было не до того, – но дальше от моста совсем не было тропы: нетронутая шагами трава, заросли и лес, густой, мрачно сомкнувший свои кроны.
– И что же вы выяснили, Следопыт? – спросил Джек, наблюдавший за моими действиями. – То, что здесь часом раньше проходили вы?
Он был прав, Зверобоя из меня не получилось.
– Давайте-ка, лесная фея, я отчищу вас от репейника, а то вы похожи на шотландца, готового к бою, – сказал Джек и принялся ловко отдирать с моей одежды колючие шарики. Приведя мой наряд в более-менее приличный вид, он снова ухватил меня за руку и повел по мосту.
– Понимаю, почему этот мост так назван. Но почему по нему никто не ходит? – спросила я.
– О, это старинная легенда, которую я не могу рассказать. Я, знаете ли, Анна, совсем не интересуюсь местным фольклором. Какая-то запутанная история о страшном чудовище, поселившемся на той стороне, в замке. Оно спит днем и пугает одиноких странников, забредших в его владения. Хотя, кажется, по этому оврагу проходит граница владений, так что, возможно, дело как раз в этом.
Обратный путь показался мне короче, несмотря на усталость и пережитые волнения – Джек Смит болтал, шутил и был столь же неподвластен жаре и переживаниям. Мы распрощались на том же месте, что и в прошлый раз.
Оставшееся время выходного дня я провела, приводя в порядок себя и свой гардероб – вымылась, набрав на кухне горячей воды, постирала белье и блузку, пострадавшую в лесном приключении, почистила туфли и, закончив дела, прилегла и уснула. Проснулась, когда из крошечного окна под потолком в комнату текли голубые сумерки. Из коридора доносились звуки какой-то женской перебранки. Гленны не было, судя по разбросанным на кровати нарядам, она отправилась на очередное свидание. Я разделась и забралась под одеяло, долго лежала, глядя в потолок и размышляя над сегодняшними событиями. Версия розыгрыша не выдерживала критики, но и уйти с капканом на ноге парень вряд ли мог. Во всяком случае, если ему это удалось, остались бы какие-то следы. Если бы я могла внимательно рассмотреть все вокруг, без присутствия усмехающегося Джека Смита. Но когда теперь я смогу выйти из дома? Неизвестно. И кто он такой, этот Джек Смит? Откуда он появляется и куда исчезает? Мне не следует думать о нем – это ни к чему, кроме очередной горести, не приведет. Мысли плавно перетекли к воспоминаниям – отец, холодный Петроград, качающийся на волнах пароход, залитая солнцем лужайка на даче в Мордвиновке – воспоминаниям, которых я пыталась избегать, чтобы не ныло и не сбивалось с ритма сердце. В последние недели это удавалось, потому что засыпала мертвым сном. Нет, мне не нужны свободные дни, я хочу спать без снов и жить без воспоминаний, просто выжить, а там будет видно.
