Ольга Александровна Коренева
Остаток ночи в её бокале
– Ну, например, что жених погиб в авто… Нет, в авиакатастрофе. Летел себе, а самолёт вдруг взял да и взорвался, сгорел в воздухе, испепелился… Так бывает, самолёты сейчас опасные стали.
– Вот! – заулыбалась Гапа. – Так я и скажу. Если спросят.
С появлением в квартире новых обитателей жизнь стала налаживаться. Бабуля общалась с телевизором, Барсиком и Алисой, Гапа перестала отчаиваться и истерить. Она даже начала понемногу, вместе с Леной, помогать Вере ухаживать за старушкой. Бабуля не ходила, но сидеть могла. Надо была её периодически сажать, класть, переворачивать с боку на бок или на спину, менять памперсы, пелёнки, простыни, обмывать, давать лекарства. Ела бабуля сама, и с большим удовольствием.
Иногда их навещали Маша-Даша, и становилось веселее. Однажды они привезли для бабули инвалидное кресло.
– Это дар Романа, – сказала Маша. – Он знает всю твою историю, я ведь ему всё рассказываю, ты понимаешь. И вот он презентовал.
– Замечательно! Роман Григорьевич прекрасный человек! – восторженно воскликнула Вера.
Она накрыла на стол, пересадила бабулю в кресло и привезла на кухню. Все радостно разместились за столом. Маша достала из рюкзака три бутылки водки и банки с закусью. Алиса забралась на колени к Лене и потянулась за креветками. Гапа пододвинула ей тарелку.
– За хорошую жизнь, за радость, – сказала Маша.
Женщину выпили, бабуля тоже хлобыстнула рюмку, и задремала.
– Эх, хорошо живём! – воскликнула Даша после очередного тоста, и боднула воздух своей большой головой с разноцветной стернёй волос.
– Да! – сказала Маша. – Мы живём в замечательной стране! В самой лучшей стране в мире! Нигде нет такой шикарной водки!
– Наша водка самая лучшая, это факт! – воскликнула Даша.
– Давайте за нашу великую Родину! – Маша налила ещё.
Выпили. Вера пила и не пьянела. С ней это стало происходить с тех самых пор, как начались проблемы.
Лена поправила очки, допила свою рюмку, и сказала:
– Кроме водки, у нас ещё есть митинги. Тоже самые лучшие в мире. Вчера на площадь вышло двести человек, в «Новостях» показали. Митинг против коррупции.
– Ну да, – сказала Маша. – Эти митинги сама коррупция и организует. Пиарится.
– Что за пиар? – не поняла Вера.
– Чёрный пиар. Самый модный. Чтобы всё, как на Западе, как в Европе. У них там такие митинги, значит, и нам надо. А то обидно было бы – у них есть, а у нас нет.
– Вот именно. Как у них, – поддакнула Даша. – У нас всё уже как у них: Макдональдсы, одежда, мода, техника, словечки всякие. Мы не хуже. Мы лучше. У нас водка есть. Русская водка – самая модная в мире! О, тост получился, наливай!
– Главное, надо брать дорогую водку. А то дешёвой люди травятся. Много людей потравилось.
– Ну, это дураки. Нельзя экономить на здоровье.
– А ещё лучше – спирт. Медицинский. Его развести – вот самое оно!
Выпили ещё. Веру распирала гордость на свою Родину. И правда ведь, страна у нас самая лучшая! У нас есть всё! И самая лучшая в мире водка!
– А ещё самогон есть, с хреном! – воскликнула Гапа. – Такой крепкий, задиристый, просто класс!
Барсик пробежал по столу и схватил креветку. Уселся рядом с блюдом, мигом слопал, схватил вторую.
– И Барсик тоже самый лучший в мире, – тоненький голосок Алисы прозвучал как струйка льющийся родниковой воды.
А всё не так уж плохо, – подумала Вера. Время шло, и она постепенно приспособилась к новым обстоятельствам. Осень медленно переползала в зиму. Уход за бабулей стал привычным делом, немного помогали Гапа и Лена. Правда, у Гапы начались недомогания, так что помощница она была ещё та. А иногда она была занята игрой с Алисой. А Лена стала какая-то сосредоточенная и очень занятая. Всё о чём-то думала, целыми днями шарила по интернету, сидела, уйдя с головой в свой планшет. Порой куда-то исчезала на целый день. Возвращалась возбуждённая, на вопросы не отвечала, отмахивалась. Однажды она сказала, что должна уехать на две недели. По срочным делам. Потом вернулась усталая, озабоченная, загорелая. Вера решила, что Лена пытается устроить свою судьбу, что у неё какие-то там свидания, встречи, и не стала приставать с расспросами. Вот найдёт себе мужа, заберёт Алису, станет легче. Поскорей бы уж.
Но однажды вдруг Лена исчезла. Пропали и её вещи из шкафа. На обеденном столе лежал её смартфон. На экране красовался конвертик СМС-ки. Вера взяла, и прочитала: «Простите меня все, и спасибо вам за всё! Я продала свою квартиру, купила домик в Испании, и уехала на ПМЖ. Берегите Алису! Прощай, Вера, дорогая, прощай, милая Гапа. Смартфон дарю Алисочке, на память».
Вера опешила. Она села на стул, встала, ошеломлённо побрела вон из кухни, и врезалась в стену. У неё всё поплыло перед глазами.
Вечером выпал первый снег. У Гапы начался токсикоз. Её тошнило, она была зелёная и злая. Алиса плакала и звала маму. Бабуля упала и застряла между кроватью и инвалидным креслом. Вера достала из шкафчика бутылку, хлебнула из горлышка водку. И ещё раз хлебнула, и ещё. А, да пофиг, всё нормально.
Она вышла на лоджию. Над крышей низко нависало плотное небо. В нём торчало тяжёлое облако, словно большая льдина с серебряной оборкой по краям. Вера закурила.
В воскресенье пришли Маша и Даша, принесли водку, торт, и браслет из разноцветных бусинок для Алисы. Малышка была печальная, но тут заулыбалась, надела на ручонку браслет и помчалась к зеркалу. Через пять минут она подбежала к Маше, пряча что-то за спиной.
– Вы такая добрая, тётя, спасибо! Вот вам подарок! – она вытащила из-за спины и она протянула Маше игрушечную Маську.
– Спасибо, моя милая, – сказала Маша. – Садись, поешь тортика.
– Не хочу, – сказала Алиса.
– А что ты хочешь? – спросила Даша.
– Хочу быть феей Винкс, – ответила малышка, и убежала в комнату смотреть мультики.
– Какой продвинутый ребёнок, уже «эр» хорошо произносит, – сказала Маша. – И в феях разбирается.
– Она уже и читать умеет, – сказала Вера.
Она достала из холодильника закуски и поставила на стол. Солёные огурчики, маринованные помидорчики, квашеная капуста, винегрет, нарезки сыра, колбасы, шпроты, хлеб – всё это радовало глаз. Хрустальные рюмки быстро наполнялись водкой. Женщины пили, ели, и весело болтали. Гапу стошнило. Вера привезла из комнаты бабулю в инвалидном кресле, подкатила к столу, поставила перед ней тарелку, положила закуски, налила водку, вложила ей в ладонь вилку.
– Кушай, бабуля. Смотри, как весело, гости, радость!
Гапа распахнула окно. Повеяло ледяной свежестью. Створка окна качалась на ветру и скрипела.
– У тебя деревянная рама? – спросила Даша. – Окно старое? У меня тоже, буду менять. Ремонт хочу делать вообще.
– Когда? – спросила Вера.
– Сейчас пока договариваюсь с мастерами.
Тут со шкафа сиганул на стол Барсик, приземлившись прямо в блюдо с винегретом. Даша и Маша захохотали. С Машиных коленей слетела на пол Маська. Вера подняла её и хотела унести в комнату, но Маша вдруг вырвала игрушку из Вериных рук, и резко сказала:
– Моя. Подарок.
– А она тебе нужна? – удивилась Вера.
– Отказываться от подарков нельзя, примета плохая, – сказала Маша, и сунула собачку себе за пазуху. Под водолазкой вспух большой бугор.
– Ой, у тебя грудь выросла! – хохотнула Даша, тыча пальцем в подругу.
Вере было очень жаль Маську. Она её любила с детства. Привыкла к ней. Ну что ж, ничего уж не поделаешь. Перед глазами всплыла мордочка игрушечной собачки с застывшим трагическим выражением. «Да ладно, это всего лишь игрушка», – успокоила она себя. – «Потом заберу назад. Как-нибудь».
Маша разлила по рюмкам остатки водки.
– А тост? – спросила Даша.
– Тост? Сейчас. М-м-м… За маньяков! – сказала Маша. – Я тут на днях в лифте застряла, там ещё парень был. Я спрашиваю: – А вы, случайно, не маньяк? – Нет, – отвечает. Я говорю: – Это хорошо, а то два маньяка в одном лифте, это уж слишком.
– Ха-ха-ха-ха-ха!!!!!
Порыв ветра распахнул настежь оконную раму, и тут же с треском захлопнул её. Бабуля уснула в инвалидном кресле, свесив голову на грудь. У неё были густые волосы с проседью, остриженные «под горшок». Вера вчера старательно стригла. «Неплохо выглядит для восьмидесяти семи лет, да ещё после инсульта», – подумала она. Потом отвезла спящую бабулю в комнату и переложила её в постель. А в другой комнате уложила спать Алису. Девочка легла со смартфоном, продолжая смотреть любимые мультики. Вера вернулась на кухню. Было уже поздно. Подруги ссорились.
– Ну что с тебя взять, – ядовито говорила Маша. – Ты же без отца росла, а мать где-то шлялась, никто не воспитывал.
– А ты, а ты! А у тебя вообще! – почти кричала Даша. – Тебя вообще аист нашёл в капусте, а когда он принес тебя твоим родителям, они долго смеялись, и сначала хотели взять аиста, вот!
– Ах, так! – восклицала Маша. – Да я с тобой вообще больше не общаюсь! Я ухожу!
Она резко отодвинула стул, вскочила, и, не прощаясь, помчалась в коридор. Даша мрачно закурила.
– Поздно уже. Пойду я, – сказала она, тяжело вылезая из-за стола. – Пока, Вер. Хорошо у тебя. Пойду я. Засиделась чего-то.
– Ну, иди, – ответила Вера, и прикрыла окно.
Надо было убрать со стола, перемыть гору посуды, громоздившейся в раковине. Устала, надоело всё. Она села и закурила. Потом встала, и заперла за Дашей дверь.
Зима была долгая и холодная. Деревья стояли в ватных коконах снега. Вера каждый день выводила на прогулку семью – укутанную бабулю в инвалидном кресле, маленькую Алису, и беременную Гапу. Сама она с утра выпивала рюмку водки, и день казался не очень противным, а в голове, под черепушкой, ползали, словно сонные черви, вялые мысли. Днём она выпивала ещё немного. И на ночь рюмку. Алиса подросла, пришлось покупать одежду, обувь. Денег стало катастрофически не хватать, и Вера решила продать бабушкин дом. Выставила объявление на Авито, загрузила самые хорошие, яркие летние фотки. И поставила невысокую цену. Покупатели нашлись быстро – молодая семья с малышом. И вот Вера поехала в зимнюю деревню. За окном – бело-серая картина, снег, деревья, телеграфные столбы, станции и полустанки. Она дремала в поезде, чувствуя, как отходит накопившаяся усталость. Подольше бы так ехать. В вагоне тепло и тихо. Потом она дремала в автобусе. Потом шла по скрипучему снегу, и вспоминала детство. Покупатели подъехали не сразу, хотя договорились точно. Но они задержались на несколько дней. И эти дни Вера с удовольствием жила в родной избе, топила печку, носила воду из колодца, умывалась ледяной водой – это было так приятно! Вдыхала морозный свежий и хрусткий деревенский воздух. Обедала у тёти Тони с дядей Петей. Давно она у них не гостила! Вера и не представляла себе, что будет так радоваться! Нахлынула сумятица чувств и воспоминаний. Она отдыхала. И тут вдруг она поняла, что устала просто сверх сил своих. Как хорошо, что она здесь! Но покоя не давала тревога – как там справляется Гапа? Правда, та каждый день звонила тёте Тоне и всё подробно рассказывала. Но всё же тётушка принялась дотошно расспрашивать Веру, и та поведала ей душещипательную историю в духе бразильских сериалов:
– Представляешь, тёть Тонь, какая жуткая трагедия! Ну, да вы с дядь Петей уже всё знаете, Гапа ведь говорила.
– Ну-ну. Знаем-знаем. Но голосок у неё был какой-то странный.
– Так ещё бы! Вы же понимаете – уже решили пожениться, заявление подали, жених полетел в командировку, и вдруг – взрыв, самолёт взорвался и сгорел, даже косточек не осталось, и хоронить-то нечего! А они так хотели ребёночка! И Гапа уже беременная была! Так ждали, и всё имя малышу придумывали. Всё гадали, кто будет – мальчик или девочка! Гапа так убивалась, жить не хотела! Я замучилась с ней, а тут ещё у бабули инсульт!
Тетушка заплакала, закрыла лицо фартуком, и ушла в комнату. Вера пошла за ней следом, продолжая травить душу:
– А у него, у жениха-то, сестра родная с мужем и маленькой дочечкой Алисой, такой хорошенькой, умненькой, очень доброй. И тоже трагедия – разбились на машине, всмятку, трупы автогеном вырезали. Девочка вот осталась одна, сиротка, привезли её люди добрые ко мне, у меня живёт. Ничего про смерть родителей не знает.
Тётя Тоня заплакала в голос. Вера расчувствовалась, слёзы заструились по щекам. Тут пришёл дядя Петя.
– Что случилось, что за рёв?
Тётушка махнула рукой и, рыдая, произнесла:
– Я тебе после расскажу.
Маша и Даша продолжали ссориться, и являлись теперь порознь.
В середине декабря пришла Даша с сумкой продуктов. Притащила в кухню, бухнула на стол сумку, принялась выкладывать упаковки и коробки, и оживлённо рассказывать:
– А у них там очередная рекламная акция. Раздали всем продавщицам в зале разноцветные фартуки. На груди надпись «сметана», на животе – «волшебный погребок». Дальше в районе талии: «жирность 20%», ну а еще ниже, под животом, на том самом месте – «срок годности 7 суток». Смехота!
Вера запихнула продукты в холодильник, села и закурила. Она мечтала о том, чтобы хоть какое-то время побыть в одиночестве. Ей совсем не хотелось накрывать на стол, морочиться с мытьём посуды.
– Дашуль, а давай сходим в кафе, давно ведь не сидели в цивильном месте, – неожиданно для себя предложила она.
– А давай, – согласилась Даша.
Теперь Вера хотела очутиться подальше от своего дома, от всех этих проблем, свалившихся на её несчастную голову. А ведь раньше как хорошо было, как счастливо она жила! А теперь? За что, почему? И тут слёзы большим горьким комом застряли в горле, ей захотелось плакать, выплакаться, прижав к лицу Маську, милую игрушечную собачку, которая всегда так успокаивала её. Надо забрать у Маши игрушку.
Они сели за столик в углу. Одноразовая золотистая скатерть, керамические баночки с солью и перцем.
Даша открыла меню, пробежала глазами по строкам, и предложила взять только горячее.
– Вот, мне нравится запеченная форель с овощами. Вкусно, сытно, и недорого, четыреста восемьдесят рублей. Есть ещё филе куриное с кинзой, корейка на углях, котлеты из кролика, и из судака. На, глянь в меню. Тут вполне приемлемые цены. Что возьмёшь?
– Да мне всё равно, – вяло сказала Вера.
– Бери форель, – посоветовала Даша.
– Ладно, заказывай что хочешь.
– А пить что будем?
– Водку, – ответила Вера.
Посетителей было немного. Подошёл официант, красивый молоденький азиат. Даша принялась заказывать. А Вера погрузилась в свои мысли. «Нет, так жить невозможно», – думала она. – «Должен же быть какой-то выход? Гапка скоро уже родит, и начнётся, совсем уж! Детские вопли, подгузники, ужас! Вот жизнь-то, бабка больная, дети, Гапка с её истериками. И почему всё это случилось? Это Бог меня наказал? За что? И как быть? Неужели это крест, мой крест, который я должна нести, и если я откажусь от него, брошу его, мне дадут другой, ещё больше, тяжелее? Так по христианским понятиям. Или – по Кастанеде: «путь – это только путь. Если ты чувствуешь, что тебе не следовало бы идти по нему, покинь его… Люди, как правило, не отдают себе отчета в том, что в любой момент могут выбросить из своей жизни всё что угодно. В любое время. Мгновенно». Выбросить всех их из своей жизни, бабулю, Гапку, Алиску, Дашку и Машку, родную деревню с тёть Тоней и дядь Петей, Москву… И начать всё по-новой? Выбрать другой путь? Уехать, и подальше! Вот и всё. А как же они будут без меня? А как же крест, разве можно его сбросить? Ведь тогда дадут другой, гораздо тяжелее, как в той притче…» Она стала вспоминать притчу о женщине и её кресте. «А как же я-то без них? Я же их люблю? Или нет? Или это просто инертность, привычка?»
И она вдруг принялась рассказывать Даше про всё-всё, что наболело. Про маму, бабулю, про тётю с дядей:
– Мы в деревне были местной интеллигенцией, – говорила она. – Чем-то вроде местной элиты. Нас уважали. Бабуля была в молодости учительницей в соседнем большом поселке, тётя моя тоже по её стопам пошла, а мама там же – библиотекаршей. Мама и бабуля даже и говорили, ну, речь у них интеллигентная такая, правильная, и у тёть Тони с дядь Петей тоже. А училась тёть Тоня в Москве в педагогическом, и с дядь Петей там познакомилась, он доцент был. Свадьбу в деревне играли, я помню, малышкой я тогда была, но помню. Весело было!
Снова подошёл официант, на подносе дымилась форель, обложенная овощами. Вера отметила про себя, что он красив и грациозен. Парень поставил на стол тарелки, графинчик с водкой, рюмки.
Вкусная еда и выпивка развеяли тяжёлые Верины мысли. Она повеселела. Взглянула на жующую Дашу, и спросила:
– Слушай, а что ты с Машей никак не помиришься? Что случилось-то?
Даша на миг перестала есть, боднула воздух головой с разноцветными вихрами, и сказала:
– Машка как болото – то на изумрудных кочках цветочки и клюква, то – сырость, чавкающая грязь, комары, жабы, трясина.
– Как же ты с ней дружила? – спросила Вера.
– Собирала клюкву, пока на жабу не наступила. Наливай. Тост: чтобы не было в жизни болот с жабами.
– Знаешь, я хочу забрать у неё свою игрушку. Ну, ту собачку, помнишь, ту, её Алиса подарила Маше. Она для меня важна. Как память. Маську.
– Вот ещё тост, – сказала Даша. – За помин Маськи. Её порвала в клочья Машкина Герма. Жуткая псина, дракон!
Вера поперхнулась водкой и закашлялась до слёз. Даша принялась стучать ей по спине.
– А я к тебе с огромной просьбой, – сказала она. – Всё ждала удобный момент, чтоб сказать. У меня в квартире ремонт, ужас что творится, просто невозможно! Я поживу у тебя пока, ладно? Спасибо, я знала, что ты согласишься! – воскликнула она, не дожидаясь ответа.
Мимо прошёл официант с подносом. Он подошёл к соседнему столику, и поставил на него тарелки с салатами. За столиком сидели женщина в ярком макияже и модной блузке, и девушка в монашеском облачении. Они тихо беседовали.
– Ты представляешь, – говорила женщина. – Реклама смартфонов, люди так зависимы, дарят смартфоны детям, даже малышам! А те шарят в инете, и сколько случаев! Вот на днях пятилетняя девочка нашла в инете сайт, как стать феей огня, и сделала всё по инструкции: включила плиту, напустила газа, и зажгла спичку. Взрыв! Ожог -семьдесят процентов кожи! В «Новостях» показывали. Интервью брали, она говорит: «я всё равно летать хочу, летать, и больше ничего». Наверно, стюардессой будет. Если вырастит. Там ещё сайт самоубийц для подростков. Жуть! А у нас во дворе малышка со смартфоном гуляет, страшно за неё!
– Не волнуйся, мамочка, Бог всё управит, – сказала девушка в монашеской одежде.
Остаток ночи в ее бокале
(экстрим мини-роман)
– Привет, – сказал климакс, и игриво подмигнул.
– Ой! Вот это прикол! – она даже присвистнула. И тут же глянула в зеркало. То, что увидела, порадовало. Золотистая шатенка с блестящими глазами цвета летнего неба. В общем, климакс её не испортил. Досаждали приливы, но внешне это выглядело даже неплохо – ярко розовели щёки и набухали губы. Подруга даже сказала как-то: «Ты что, губы накачала?»
Правда, она начала полнеть – но это тоже понравилось: у неё всегда была угловатая худоба, что-то подростковое во внешности, а теперь она женственна, грудь появилась, бёдра. На неё стали чаще заглядываться мужчины. Были ещё всякие неприятные мелочи из-за этого климакса, будь он неладен, но она не обращала на это внимание.
Она вертелась перед зеркалом и пела:
– Ну и ладно, ерунда! Не мешают мне года. Милавина Полина отчаянно красива! Полина-Лина-Лина!
В распахнутое окно врывались оранжевые волны солнца, трепетали на тёплом ветру бликующие листья деревьев. Ранняя весна яростно рвалась в душу, наполненную какой-то животной радостью до самых краёв. Почему ей так радостно? Она слышала не раз, что обычно женщины очень остро переживают климакс, считают его чем-то болезненным, будто бы даже ключом к начинающейся старости. Видимо, это что-то психологическое. Или психопатическое. Она ничего подобного не ощущала. Ей было весело и легко, она была в расцвете красоты и счастья. Впрочем, счастья пока ещё не было, было лишь смутное предчувствие. Она весело кружилась по комнате под страстную песню Тото Кутуньо. Легкий халатик распахивался внизу на круглых глянцевых коленках, и её это, почему-то, смешило. Волосы распушились, разлохматились оттого, что она весело встряхивала головой. И в эту пушистую башку лезли всякие ненужные мысли: лечите душу ощущениями – сказал однажды Оскар Уайльд. Не плыви по течению, не плыви против течения, а плыви туда, куда тебе нужно, – сказал кто-то ещё. А я так и делаю, ха-ха-ха, – прыгала она. И, вспомнив какие-то ещё изречения, пропела:
– Женщину красит возраст, если она знает, что с ним де-е-ела-а-ать!
А она знает, знает, что с ним делать, со своим замечательным возрастом – получать пенсию и… и… ну, ещё не придумала пока. Чем старше скрипка, тем слаще музыка! Это изрёк кто-то очень мудрый, видимо, мужчина, хорошо разбирающийся в женщинах. Какой-нибудь мудрый плейбой. И она сразу же представила его себе. Да, хорош, очень даже, а какая глубина в глазах, зеленовато-синевато-лиловых, проникновенных, умных, понимающих всё, с весёлыми искорками! О, она уже любит эти глаза, это лицо – какое благородство линий! Это литое тело! Эти густые серебристые волосы! Эти сильные руки! Ему лет пятьдесят восемь, или шестьдесят, но возраст его только красит! Как жаль, что она никогда не встречала его, ни разу в жизни, но он где-то есть, ладно, пусть. Не важно.
Когда-то, в бурной и непредсказуемой молодости… Нет, молодость у неё сейчас, а раньше была юность… Столько романов было, и всё не то. И парни не те. Вот ощущение было всегда, что не её это чел, что – не родная душа, чужая какая-то. Замуж вышла поздно и спонтанно, скорее из любопытства, и потом, конечно, развелась. Не сразу. Ну, вот не то, всё не то. И в любви ей объяснялись не так, и предложение делали как-то нелепо. Ха-ха! А однажды, недавно, позавчера – она видела потрясающий сон: что тёплая южная ночь нежно окутывает её тело, вот она встаёт с постели, выходит на лоджию, и диву даётся: небо как тёмный и одновременно яркий шёлк, неистово сияют звёзды, такая красота невероятная, запахи моря и южных цветов каких-то! И вдруг рядом с ней появляется мужчина, и такой он родной, такой близкий, такой любимый и любящий, она его сразу же узнала, хоть никогда в жизни не видела раньше! Она прямо обомлела, и так ей вдруг хорошо, так спокойно и радостно стало!
– Какая ночь, какие ароматы необычные! – сказала она ему, замирая.
И завязалась беседа. Голос у него был мягкий, глубокий, родной! Они говорили обо всём, и о жизни, и о деревьях, и о ней, Полине… И о Вселенной… Он её, Лину, понимал лучше, чем она сама себя. Он её чувствовал. И Лину захлестнуло чувство абсолютного счастья! Она позвала его в комнату, но он вдруг сказал:
– Мне пора уходить.
– А когда вернёшься? – спросила она.
– Прощай! – ответил он.
– Почему «прощай?» – удивилась она. – Ты… ты…
Но она уже знала. Это – всё! Конец! Сердце сорвалось и ухнуло вниз, в пропасть…
Лина даже не успела спросить его имя. Обернулась, а его уже нет. Исчез. Она проснулась в полном отчаянии. На подушке лежал обрывок газеты с цифрами 0442. Видимо, сквозняком принесло – июль, жара, окна нараспах. Она стряхнула бумажку на пол. Отчаяние раздирало душу в
клочья. Она села в постели и бурно разрыдалась. Плакала долго, надрывно, яростно.
Как-то неожиданно возникла эта подруга. Эта Туся Гатова. Туся-Натуся. Лет пять назад. Лину тогда занесло в Дом Кино. Вот-вот… Сидит, пьёт кофе в буфете после просмотра новомодного и абсолютно дурацкого фильма. Множество трюков, эффектов, но – ни о чём фильмец. Зато режиссёр знаменитый. Да-а. Вот ведь…Толпа… Полина в джинсах и майке… Лето… И вдруг за её столиком материализовалось нечто длинное, худосочное, в длинных серьгах, в длинном платье, и при бусах. Волосы – протяжная пакля цвета пыли. И лицо такое же. Всё какое-то вытянутое, словно жвачку растянули. Но мнение о фильмице совпало. Разговорились, познакомились. Туся метала образы, клеймя кино, потом заговорила о чём-то абстрактном. Её речь была цветиста и замысловата. Это был длиннющий, как и её бусы – почти до пола – монолог, от которого она получала явное удовольствие. Оргазм. Лина слушала вполуха, как шелест листвы, и думала о своём. Сначала-то она пыталась понять, о чём вообще речь, но вскоре стало ясно, что ни о чём. Ну и ладно, пусть шелестит, Полине это даже понравилось. До метро шли вместе, наслаждаясь летним вечером. Обменялись телефонами. Стали иногда созваниваться. Ходили вместе в кино, в театр. Постепенно они подружились. Туся целыми днями металась по разным тусовкам, мероприятиям, литературным вечерам в библиотеках, по выставкам, где она обязательно выступала со своими длинными замысловатыми речами, и эти её монологи прекрасно вписывались в антураж – не совсем понятно, но звучит умно. Да никто особенно и не слушал, главное – она создавала фон.
Ночами Туся звонила Лине и долго, смачно рассказывала о своих вылазках. И звала её с собой. Говорила она хорошо поставленным голосом, с расстановкой, с паузами, иногда прихлёбывая что-то – чай из чашки, вино из бокала, и голос её блаженно замирал.
Несколько раз Лина ходила с подругой на какие-то фуршеты, на нудные лекции. Потеря времени. Тусовщица Туся. Ну, да ладно.
Вот, сейчас позвонит. Что-то поднадоела подруга. Лина лежала в постели с книжкой. Окна нараспах, свежий сквознячок. Не возьму трубку, – подумала она. Но нет, не звонит.
Какой-то звук – с улицы. Словно рокот волн. Видно, ветер поднялся. Шторы рванулись и взлетели ввысь. Полина встала и пошла на кухню. Плеснула в чашку квас. Чашку эту подарила ей Туся. Прикольная такая, даже не чашка, а кружка, квадратная, белая, с большими чёрными цифрами. Лина только сейчас обратила внимание на эти цифры: 0435. Что это? Ха-ха, это шифр! Повадились к ней цифры! Это уже второй случай. А до этого, на той бумажке, впорхнувшей к ней на подушку, тогда ещё, позавчера, тоже были. На цифры у неё отличная память. Если их составить вместе, будет 04420435. Может, это номер какой-то банковской карты? Хотя, нет, на картах номер длинный. Фрагмент?
Ну вот, телефон. Взяла трубку. Точно, Туся.
– Эй, как дела, подруга? – довольный, поставленный, сценический голос. В детстве играла в школьных спектаклях.
– Привет, дела задумчивые, – произнесла Полина. И принялась рассказывать позавчерашний сон. Сон этот вдруг ярко вспыхнул в её мыслях.
–Такая романтика, представляешь! И я даже не успела спросить его имя, вот что ужасно! – простонала она.
– Его зовут Роман, а фамилия Тик, – сказала Туся.
– Как? Откуда ты знаешь?! – опешила Полина.
– Экс пэдэ Хэркулем, – произнесла она с апломбом.
– Что-что?
– Это латынь. По ноге узнаю Геркулеса.
– И что это значит?
Туся сделала паузу, побулькала, звякнула бокалом, и произнесла протяжно:
– Сутану подобрав, дубинку в руки взяв, ушёл он в безлунную ночь.
– При чём тут сутана с дубинкой без луны? Кто ушёл?
– Ну, твой романтик из сновиденья. Он же романтик? Разбей по слогам, будет Роман Тик.
– По слогам будет Ро Ман Тик, – поправила её Лина.
– Значит, он китаец, ха-ха-ха!
– Ну, если бы он был китайцем, его звали бы как-нибудь не так, например, Ли Му Ци.
– Ли Му Ци, почти лимузин. Всё ясно. Твой Роман приедет к тебе на лимузине, ха-ха-ха!
– Грех издеваться надо мной, – обиделась Полина.
– Приедет-приедет, вот увидишь. Это он во сне попрощался, а во снах всё наоборот бывает. Иногда. Во сне так, а наяву этак. Манэ эт ноктэ.
– Что это значит?
– Утром и ночью. Ты лучше спроси, как я провела день!
– Как ты провела день?
– Я была в индийском магазине. И купила потрясные деревянные бусы, длинные такие, и ещё многослойный браслет из разноцветных бусинок, и сумку такую хэбэшную расписную – просто мешок на длинной ручке, чудо! И деревянного слоника соломенного цвета! А там еще был такой интересный медный кувшин, я его куплю в другой раз…
Уснула Полина под утро. А проснулась далеко за полдень. Долго пила крепкий чай и смотрела телик. Дни бежали чередой, словно пенные барашки по морским волнам. И ей это нравилось. Ей нравилось бродить по улицам, заглядывать в магазины, рассматривать прохожих – иногда такие прикольные попадались, с эпатажными причёсками, в причудливых прикидах. Идут в наушниках, уткнувшись в смартфоны, болтают со своими телефонами, и фразы такие забавные. Одна девица с разноцветным хаером на башке и в рваных джинсах вещала:
– Некоторым девушкам нельзя есть курицу, иначе это будет акт каннибализма. Так что не заморачивайся с готовкой…
Парень в камуфляже:
– Ну, блин, на секунду в магазин заскочил, выхожу – тачки нет, эвакуатор уволок, ну что за страна, что за планета, есть вааще нормальное место во Вселенной для нормального сапиенса, который хомо?
Дама в ядовито-зелёной тунике:
– Да вы что, лимонная акула – живородящая, причём детёныши связаны с ней пуповиной!
Душное выдалось лето. Ну и жара! Лина любила жару. Любила свои сарафаны, туники, открытые короткие платьица. Ей всё это безумно шло. Она была хорошо сложена, и ей очень нравились короткие юбочки и шортики. Красивые ноги с маленькими ступнями и узкими щиколотками, на которых посверкивали тонкие цепочки, легко и весело шагали по пыльным знойным тротуарам.
Дома просто жуткая духота! Холодильник трещал так, словно в нём танцевали лезгинку. Она достала ополовиненную дыню, порезала на короткие дольки, и впилась зубами в душистую сочную мякоть.
Звяк, звяк! – раздалось на полке. Пришла СМСка. Ладно, потом. Наверно, реклама. Засыпали всякой хренью.
Ночью валялась в постели, смотрела телик. Досмотрела фильм. Да, надо подзарядить мобик. Пошла на кухню, взяла телефон, поставила на зарядку. На экране – ММС. Что это? Просмотр. Какие-то мужики, непонятно, что… что… Убийство! Нет, это не просто, это по-настоящему!
И тут раздался звонок. Голос в трубке произнес:
– Слышь, ты, сотри. Это ошибка. Не тебе должны были послать. Сотри, если жить хочешь!
Она выключила мобильник. Всё ясно! Заказное убийство, видео должны были послать заказчику, а послали ей. Ошиблись. Ну, совсем обнаглели, это же компромат! Полиции уже не боятся! Думают, что полиция не чухнется, что там олухи сидят. А вот я и проверю! А, вот что!
Она взяла трубку домашнего Панасоника, быстро набрала телефон Туси.
– Привет, Тусь! Ну, что я тебе сейчас расскажу! Сядь, а то упадёшь! Такое случилось! Смерть, кровь, компромат, угрозы!!!
– Что такое? – вскинулся голос подруги.
И Полина возбуждённо, захлёбываясь словами, всё выложила Тусе. Та не на шутку испугалась.
– Ты что! Срочно вынь симку и выкини! Спусти её в унитаз! – завопила она в трубку.
– Нет, я пойду в полицию, – заупрямилась Лина.
– Не дури! Тебя прихлопнут, а полиция всё равно ничего делать не будет. Там не любят морочиться, – орала Туся.
– Почему? Полиция должна отреагировать, я сразу пойду к следователю. Это мой гражданский долг.
